***
Санни морщится, пока над ним возится гример. Он к этому не привык, хотя понимает — когда начнутся съемки, ему придется вот так сидеть в кресле и терпеть ощущение прикосновения кистей к коже каждый день. Гример отшагивает, придирчиво смотрит на него. Макияж для телевидения ощущается как чужеродная маска, пускай и выглядит в зеркале достаточно естественно. Санни все это не нравится. Но, по большому счету, не из-за необходимости гримироваться и неестественно улыбаться в камеру. Все-таки, за камерой-то будет сидеть Финн, это не так страшно. Он просто не хочет на всю страну трепаться о своих проблемах. Но Карла вместе с пиарщиком настаивали, когда в ток-шоу, над которым как раз трудится Финн, сорвался один из гостей. Таких же малозначимых, как он сам. Эта работа его выводит. — Помнишь, о чем говорить? — спрашивает Саша, заходя в гримерку. — Да, — кивает Санни. — Запомнить пару реплик не так просто, но я справлюсь. Саша кривится. Ему, очевидно, все больше не нравится работать с ним в одной команде. Само собой. Мало того, что Санни имеет свое мнение даже в том, что касается чертова пиара, так еще и доставляет дополнительные проблемы. Водит в нетрезвом виде, например. В штате с нулевой толерантностью по этому вопросу. — Мистер Белчер? — суется в гримерку следом ассистентка ток-шоу. — Пятиминутная готовность, хорошо? Он поднимается, поправляет рубашку, смотрит на себя в зеркале. Расстегивает пару верхних пуговиц, прежде чем отправиться к месту съемок. Чем более привлекательно и раскованно он будет выглядеть в кадре, тем выше вероятность того, что сильнее понравится аудитории. Людям проще закрывать глаза на многие поступки и слова людей, которые банально хороши собой и обаятельны. Ну, знаете, у Теда Банди ведь почти получилось. Когда Санни объявляют, он улыбается как можно шире и фальшивее. Так, как учился улыбаться рассказам Финна про его девчонок. Так, как всегда прокатывало. И, на самом деле то, что за одной из камер сидит Финн, ему совсем не помогает. — Да, мы сейчас работаем над моим первым авторским проектом, — рассказывает он в разговоре с ведущим. — Съемки начнутся уже после Рождества. Нет, он не автобиографический, но очень важен для меня. Он, можно сказать, о борьбе со своими внутренними демонами и клинической депрессии. — Получается, ты меняешь амплуа? — спрашивает ведущий шоу. — Идешь по стопам Криса Рока? — Чтобы сменить амплуа, его надо сначала заиметь, — усмехается Санни. — Нет, мы снимаем драмеди. Будет смешно, жизненно, и в конце вы расплачетесь. И нет, это не шоу про мой первый секс. По живой аудитории проходит смешок. — Это действительно важная для меня работа, — продолжает Санни. — Потому что я и сам сейчас борюсь с депрессией и алкоголизмом. Я, конечно, ходячее клише — комик-алкоголик. Но я правда очень надеюсь, что мой опыт, который я вкладываю в этот сериал, поможет кому-то еще. Аудитория реагирует звуками умиления. Санни старается улыбаться чуть более скромно, словно его эта тема действительно задевает за живое. Вроде как небольшой сеанс душевного стриптиза, публичное признание проблем, невероятная откровенность. Но на практике же прямо сейчас он не чувствует ничего кроме банального желания напиться.***
— Мне казалось, у нас еще оставалось пиво, — Санни задумчиво смотрит в холодильник, забитый практически под завязку продуктами. Холодильник, в котором нет ни одной банки пива, хотя Санни еще с утра видел его, когда лез за апельсиновым соком. Ему ведь не могло показаться. Он еще не на той стадии алкоголизма, когда начинаешь галлюцинировать. Санни разочарованно закрывает холодильник, косится в сторону абсолютно трезвого Финна, сидящего за кухонной стойкой со смартфоном. Ленни. Наверняка, пока их не было дома, притаскивался Ленни. — Я вылил, — просто говорит Финн, разрушая такую стройную теорию. — Что, прости? — Санни вопросительно вскидывает брови. — Фляжку твою я тоже опустошил, — добавляет Финн. — Чувак, у тебя на днях суд по поводу вождения в нетрезвом виде, ты серьезно сейчас? — Абсолютно, — Санни складывает руки на груди. Чего ему, антидепрессанты просто так жрать теперь? Дополнительное разочарование дня, вот уж спасибо, от Финна он такой подставы не ожидал. Нет, технически-то он прав. Но Санни казалось, что подобные вопросы должны решаться не радикально. И по собственной воле человека, которому предполагается, блять, от алкоголя воздерживаться. — Тебя просили это делать? — зло спрашивает Санни. — Это для твоего же блага, — бесцветно отвечает Финн, даже не глядя на него. С каких пор он вообще стал таким? — Может, я сам решать буду? Финн наконец-то откладывает в сторону свой смартфон. Вздыхает. Смотрит на Санни. Складывает перед собой руки, сцепляя пальцы в замок. Так, как он делает обычно, когда волнуется и хочет сконцентрироваться на словах, чтобы голос не дрожал. Хреновый знак. — Отлично, решай, — говорит Финн. — Но я тогда в твоей жизни больше не участвую. Я не хочу приходить к тебе в тюрьму, когда ты кого-нибудь все-таки собьешь. Или на могилу, когда сопьешься. Неа. Я отказываюсь. Санни прислоняется спиной к дверце холодильника, чувствуя, как его резко прошивает слабостью. Он не может поверить тому, что Финн говорит. Это звучит, блять, как форменное предательство. Конечно, он не подписывался возиться со всем дерьмом Санни, но вот так сообщать об этом в лицо? Жестоко. Но сильнее, чем ощущение обиды, чувствуется очевидная вина перед Финном. Санни ведь правда не хотел, чтобы тот видел его подобным куском дерьма, цепляющимся за свою зависимость как за соломинку, все равно не способную стать спасительной. Но вместо того, чтобы становиться лучшим человеком рядом с тем, кого столько лет любит, он срывается. Он не может так поступать с Финном. Ему нужно его просто отпустить. Поставить крест на единственных отношениях, которые могли бы помочь все исправит. Решить, что ничего не получилось, но они хотя бы попытались. Так будет лучше для них обоих. — Я... — начинает Санни. Но не может продолжить. Язык словно присыхает к нёбу. Нет, Санни не способен сделать что-то во благо другого человека. Он не альтруист. Санни отлепляется от холодильника, собравшись с силами. Подходит к Финну. — Ты прав, — говорит он. И сам уже думает о том, где дома можно спрятать выпивку, если ему потребуется. На самые крайние случаи. Полноценно принять тот факт, что с зависимостью прикасаться к алкоголю вообще не стоит, у Санни не получается. Проще прикинуть, как не спалиться. Словно ему снова шестнадцать. Финн смотрит на него, недоверчиво хмурясь. Сука, он ведь легко может раскусить Санни, если тот попытается что-то провернуть втайне от него. — Прости, что тебе приходится сталкиваться с этим, — говорит Санни совершенно неискренне. — Это ведь не просто так называют болезнью, верно? Однако, этой неискренности Финну, видимо, оказывается достаточно. Он медленно кивает и расслабляется, расцепляя замок пальцев. А затем подается ближе к Санни, выдыхая. Обхватывает его обеими руками, щекой прижимается к груди, не поднимаясь с высокого стула. Санни чувствует себя ублюдком. Но все равно проглаживает Финна по волосам. Так, словно все вот прямо сейчас станет в порядке. Ага, стоит ему вслух признаться в проблеме и извиниться. Конечно. Это ведь настолько просто. Он ведь первый алкоголик, который собирается что-то пообещать своему партнеру, не собираясь сдержать обещание. — Я просто не хочу с тобой больше ругаться, — признается Финн. — Я тоже, — соглашается Санни. Но он уверен, что и сам Финн прекрасно понимает, насколько это желание наивно и нежизнеспособно.