***
Финну кажется, что в последнее время он бывает дома у родителей гораздо чаще, чем за прошлые несколько лет. Но теперь, когда у него нет условно постоянного места жительства, он вроде как метит территорию своим присутствием. И замечает это не только сам Финн. — Ты зачастил, — говорит ему мать, когда он наведывается с очередным визитом. Финн натянуто улыбается. — Я не могу соскучиться по своим старикам? — спрашивает он. — Для этого и придумали Фейстайм, — отвечает мать. Это жестоко, но он понимает ее беспокойство. Слишком очевидно, что у него не все в порядке, раз уж он появляется на родительском пороге в промежуток между Днем Благодарения и Рождеством. Любой родитель заподозрил бы неладное. Финн же просто не может найти себе места. — В начале недели у Санни слушание дела, — сообщает он, обнимая ладонями чашку со свежим травяным чаем — новым увлечением матери. — Ну, ты уж его там поддержи, — отзывается она. — Хорошо хоть, что оба живы остались. Я, правда, так и не поняла, как уж он сплоховал-то... Финну кажется, что все это — его вина. Он попустительствовал возвращению Санни на тропу пьянства и не настоял тогда на том, чтобы вызвать чертово такси. А потом еще и сел с ним в одну машину, отвлекал от дороги ссорой. Он мог справиться со всем лучше. Сейчас он вроде как обязан. — Поддержу, естественно, — кивает Финн. — Я, конечно, поеду в суд вместе с ним. Кто-то ведь должен теперь катать Санни по городу, раз уж он буквально на днях расстанется со своей водительской лицензией. Кто-то должен сжать его руку в своей после оглашения деталей приговора. — Да, да, — покачивает головой мать. — Это ты молодец. Это хорошо, что вы всегда можете положиться друг на друга. Мы ведь с папой думали в свое время о втором ребенке, я не говорила? Но поняли, что просто не можем себе этого позволить. Хорошо хоть ты сам себе брата выбрал, верно? Финн нервно усмехается и опускает взгляд к чашке с чаем. От него остается какое-то неприятное послевкусие. Впрочем, как и у всего в жизни Финна в последнее время. Надо это понемногу исправлять. — Мам, — обращается он к ней, поднимая взгляд. — Помнишь, я говорил о том, что у меня новая девушка появилась? — Конечно, — отвечает мать. — Ты так и не показал нам фотографию, между прочим. Когда мы уже... — У меня нет девушки, — прерывает ее Финн. — Но я не соврал о том, что кое с кем встречаюсь. Рот у его матери приоткрывается. Она хлопает глазами, явно пытаясь сделать свои выводы. Финн не думает, что стоит мучить ее умозаключениями. Санни прав — он мог не говорить ничего, но выдумал девушку. Не прав он только в причине. Финну банально страшно увидеть отвращение или осуждение на лице матери. Он ведь уже вышел из того возраста, когда принято разочаровывать родителей. — Санни, — сообщает он. — Я встречаюсь с Санни. — Это... Как же... — бормочет мать. И тянется за своей чашкой с противным травяным чаем. Финн видит, как дрожат ее руки. — Давно? — только спрашивает она, сделав несколько судорожных глотков. — Нет. И не уверен в том, что это все продлится долго. Но честность в сложившейся ситуации — лучшая политика. Может, именно она и станет для них панацеей. Финн не в состоянии предсказывать, однако, ему становится легче просто от того, что он признается. Проще дышать, когда на плечах нет груза почти семейного секрета. — Ох, у меня нет слов, — произносит мать. — Я так боялась, что ты однажды это скажешь, Господи, Финн. Пожалуй, иначе и быть не могло. Финн смог ужиться с этим пониманием. Он распутал клубок собственных чувств и успокоился. Жаль только, что лишь по одному вопросу. — Это же, если у вас будут азиатские дети, — начинает бормотать мать, — как мне с ними появляться на людях? Ох, Иисусе, пообещай мне, что хотя бы одного белого ребенка вы усыновите, когда соберетесь, ну, понимаешь... Финн не понимает. — Что? — переспрашивает он. — Это ведь принято так, да? — продолжает она. — Если усыновлять, то обязательно азиатского... Или сейчас усыновляют других цветных? До Финна доходят главные опасения матери. И ему становится смешно. Он должен рассказать об этом Санни. Тот наверняка сможет придумать отличную шутку, а то и целый монолог на тему приемных азиатских детей у гей-пар. — Обещаю, — говорит Финн, едва сдерживая смех. — Никаких азиатских детей. А затем поднимается, огибает стол, наклоняется к матери и просто обнимает ее обеими руками. И ему становится как-то совсем легко.***
Слушание дела Санни проводится в зале, забитом людьми, кажется, под завязку. Судья с усталым видом прогоняет дела очень быстро, словно сам находится здесь в ссылке. Он мог бы заниматься чем-то действительно серьезным, но он разбирает мелкие правонарушения. Финн, даже стоя около дверей в зал, видит это мучение на его лице. Он судью понимает — ему тоже не нравится здесь находиться. Это все равно что приемное отделение публичной больницы у них в Джерси, куда мать водила его, когда он сломал руку, свалившись с велосипеда. Перед ним сплошной разношерстный сброд. Среди которого Санни выглядит самым адекватным и приличным человеком, забредшим сюда по ошибке. Финн весь подбирается, когда наступает очередь дела Санни. Однако, его адвокат дольше копается в папках со своими делами, чем длится само слушание. Как и предполагалось, Санни получает штраф, отзыв водительской лицензии на год и судебное предписание посещать собрания «Анонимных Алкоголиков». С обязательными отметками у куратора о том, что присутствовал. Санни покидает зал заседаний с очевидным недовольством на лице. — Это просто потеря времени, — говорит он, явно имея в виду «Анонимных Алкоголиков». — Разве ходить на такие встречи нужно не по собственной воле? Толку от них тогда... Финн думает, что толк должен быть. Санни как минимум посмотрит на тех, кто уже пробил дно. Кто потерял все из-за собственной зависимости. Кому не за что больше цепляться. Увидев таких людей перед собой, Санни может задуматься и о собственном будущем. Впрочем, Финн может только надеяться на то, что из встреч «Анонимных Алкоголиков» Санни извлечет пользу, а не материал для шуток. Но на одной надежде далеко не уехать, это он уже понял. — Тебе не вернут лицензию, если ты не пройдешь программу, — напоминает Финн, когда они приближаются к его машине. Санни на пассажирском сиденье явно чувствует себя не в своей тарелке. Он кривит губы, пристегиваясь, сердито складывает руки на груди, откидываясь на спинку. И нервозно постукивает пальцами по своему же плечу. — Я помню, — говорит он. — Я буду посещать эти встречи, я не совсем дурак. Но, согласись, это скорее отмазка нашей судебной системы, нежели действенная мера. Финн понимает, что впереди его ждет еще не одна порция возмущений. Это говорит только об одном — Санни все еще не воспринимает сложившуюся ситуацию всерьез. Обошелся без тюремного срока? Здорово. Отозвали водительскую лицензию? Так за год сэкономит сумму, потраченную на уплату штрафа, на бензине и обслуживании машины. Даже больше — год не на своих колесах может быть выгоден. Надо ходить к «Анонимным Алкоголикам» с их бредовыми двенадцатью шагами? Вот это, конечно, действительно неприятно. Сейчас Финна это откровенно раздражает. Независимо от того, насколько он рад достаточно мягкому приговору. Все потому что он невольно думает о том, как ему быть, если ничего не изменится. Если Санни даже не попытается реабилитироваться. Если они так и не найдут друг к другу подход, постоянно спотыкаясь на ровном месте. — Спасибо, что поехал сегодня со мной, — вдруг говорит Санни. — Само собой, — отвечает Финн. — Нет, правда. Если бы тебя там не было, я бы, наверное, сбежал с заседания. Финн бросает на него удивленный взгляд. Это что же, получается, Санни действительно волновался? Или просто готов был забить на заседание, не считая его чем-то важным? — По-моему, меня все еще тошнит, — добавляет Санни. Тем самым подтверждает первую теорию. Волновался. До тошноты и желания сбежать. Как нормальный человек, столкнувшийся с призрачной перспективой оказаться за решеткой. Финн невольно улыбается. — Только не в салоне, — просит он. Раз Санни пока не потерял способность относиться к чему-то серьезно, у них еще может быть какое-то будущее. Значит, он может поделиться с Санни хорошей новостью. — Моя мама просила, чтобы мы не усыновляли азиатских детей, — сообщает Финн. — Я ей рассказал о нас. — Ты шутишь, — неверящим тоном произносит Санни. — Нет, это по твоей части, — отвечает Финн. — Надеюсь, теперь твоя мама не вырежет меня с ваших рождественских открыток. — Ей важны только белые внуки, — усмехается Финн. — Технически каждый внук белый до зачатия, — замечает Санни. — Главное, маме моей этого не говори. Финн не может перестать улыбаться, ведь он внезапно начинает верить в них двоих.