I have you in the closet (but you don't need to hide)

      Чонгук скулит, зарываясь лицом во влажную от пота подушку. Кончик его носа трётся о грубую ткань, когда на затылок настойчиво давит чужая рука, вынуждая сильнее уткнуться в расхристанную постель. Колени разъезжаются по скользкой простыне на очередном толчке, и рот распахивается в беззвучном стоне, позволяя слюне стекать на испачканную наволочку, в которую его тычут, словно нашкодившего щенка.       — Только посмотри на себя, Чонгук-а.       Чимин протяжно мурчит ему на ухо, хватая пальцами за подбородок и укладывая плашмя щекой на сбитую подушку. Его тяжёлое дыхание кажется единственным громким звуком в пропахшей сексом комнате. Чонгук ловит ртом воздух и жмурит слезящиеся глаза, когда боль от растяжки постепенно отходит на задний план, сменяясь зудящим под кожей наслаждением, медленно растекающимся по венам, казалось бы, совершенно не предназначенного для этого тела.       — Такой большой и сильный альфа, — произносит Чимин на выдохе и склоняется, пряча ухмылку во влажной коже чонгуковой спины. Соль жжёт искусанные губы, он слизывает её быстрым движением языка, чувствуя горечь муската на са́мом его кончике. — Как жаль, что это не имеет никакого значения.       Сказанные им слова заставляют стыдливый румянец пятнами спускаться от щёк до самой груди. Чонгук задыхается от запаха жжёного сахара, пропитавшего насквозь их душную комнату, словно рядом с ним омега в самом разгаре течки. Он может представить, как влажно блестит внутренняя сторона чиминовых бёдер от вязких капель прозрачной смазки, которой ещё несколько минут назад Чимин так долго, мучительно растягивал его, пока альфа не начал захлёбываться в рыданиях, сотрясая воздух жалобными мольбами.       Волк внутри Чонгука рвёт когтями землю, но сразу же покорно опускает голову и прижимает уши, стоит только Чимину слегка царапнуть зубами заживший от метки шрам. Ногти впиваются Чонгуку в талию и толкают его навстречу каждому новому движению бёдер, заставляя альфу ощущать себя не более чем тряпичной куклой в чужих руках. Чимин на полголовы ниже и в два раза у́же в плечах, но Чонгука так нещадно кроет каждый раз, когда он прижимается грудью к его спине; он чувствует себя таким маленьким, послушно подставляя беззащитную шею и обнажая влажный от пота загривок для чужих зубов.       Слабый голос где-то на задворках сознания шепчет еле слышно, что ему, на самом-то деле, не должно быть так хорошо, но Чонгук едва ли способен ясно мыслить сейчас — да и в любое другое время рядом с Чимином тоже, — и уж тем более делить мир на «плохо» и «хорошо».       — Если бы ты только мог видеть себя со стороны.       Голос Чимина звучит одновременно как яд и лучшее на свете лекарство, которое Чонгук, не задумываясь, жадными глотками пил бы прямо из его рук. Омега проводит большим пальцем по его подбородку, собирает слюну с влажной, припухшей от укусов нижней губы, а после толкает палец в рот, словно соску. Губы Чонгука тут же смыкаются вокруг, и он послушно втягивает щёки, бросая на Чимина взгляд из-под ресниц и замечая его довольную улыбку, от которой тепло спиралью закручивается внизу живота.       — Может быть, в следующий раз нам стоит сделать это перед зеркалом, как ты думаешь?       Чонгук не думает. В данный момент он просто не знает как, но мозг, который и так в шаге от короткого замыкания, всё равно заставляет порочные картинки вспыхивать перед широко распахнутыми глазами. Если бы только можно было умереть, сгорая каждой клеточкой со стыда, то Чонгук эту грань давно бы уже пересёк, рассыпавшись пеплом по всей постели.       Чимин держит его за подбородок крепкой рукой, загоняя палец как можно глубже, и давит подушечкой на горячий язык так, что Чонгуку остаётся лишь приглушённо стонать, пока омега продолжает шептать ему на ухо такие запретные, но слаще любого мёда слова:       — Держу пари, тебе бы понравилось. Что скажешь, Чонгуки?       Голос омеги слегка прерывается стоном, когда он утыкается носом во влажные завитки волос на чужом затылке, полной грудью вдыхая тяжёлый мускусный запах.       — Ты должен увидеть себя со стороны, должен… — Чимин выпрямляется, подхватывая ладонями чонгуковы бёдра и выше подтягивая к себе. Его шумный выдох превращается в едва слышный стон, когда он входит под новым углом, заставляя альфу сжиматься вокруг себя. — Должен увидеть, как хорошо ты принимаешь мой член… просто создан для этого.       Чонгук тихонько хнычет, чувствуя, как Чимин ведёт ладонью от лопаток вниз, кончиками пальцев лаская напряжённую поясницу. Кожа лихорадочно-розовая везде, где руки омеги дотрагиваются до него, и от члена, распирающего изнутри, до одури хорошо. Чонгуку ничего так больше не хочется, как просто лежать, принимая всё, что даёт ему Чимин. Из-за влажных звуков, наполняющих комнату, он бы, наверное, покраснел, если бы уже и так не горел каждой клеточкой своего тела.       — Такой бесполезный альфа.       У Чимина резкий и властный голос, от него по телу Чонгука проходит дрожь, заставляя сильнее вжиматься в кровать под прожигающим спину взглядом.       — Даже не в состоянии как следует повязать свою омегу.       Волк внутри Чонгука рычит от злости и скалит зубы, капая слюной из раскрытой в угрозе пасти, и так и рвётся тяжёлыми лапами подмять возгордившуюся омегу под себя. Чимин знает, что ничего из этого ему не грозит, что опасный с виду чонгуков волк не страшнее едва родившегося щенка, и выставленный напоказ оскал лишь секундный порыв от того, кто уже через мгновение раскинется на постели, покорно раскрываясь шире и натирая колени до красных ссадин.       Шумное дыхание Чонгука превращается в полноценный стон, когда Чимин входит одним сильным, размашистым толчком, ударяя яйцами о его зад. Всё тело альфы замирает, мышцы пресса подрагивают от напряжения, и он теряется в ощущении того, как член Чимина пульсирует глубоко внутри, пока его собственный тяжело свисает между ног, нетронутый. Чимин почти выходит из него, дразня лишь головкой самый край, а затем толкается внутрь, намеренно избегая простаты. Чонгук скулит на выдохе, цепляясь пальцами за сбитую простыню. Он без сопротивления сдаётся так унизительно быстро, чувствуя, как горят огнём испещрённые дорожками слёз щёки.       Ему стыдно за то, насколько ему это нравится, и нравилось всегда.       Тогда, полгода назад, в шумном баре на дне рождения Хосока, устав постоянно выискивать предлог, чтобы отвадить от себя настойчиво желающих с ним познакомиться омег, не знающих попросту, что он не способен дать им то, чего они хотят — его крепкого узла в их истекающей смазкой заднице, — Чонгук, не без влияния алкоголя, выпалил, краснея щеками, подсевшему к нему омеге:       — Мне нравится быть снизу.       И Чонгук, который ожидал увидеть в глазах напротив лишь разочарование на пару с отвращением, с удивлением наткнулся на потемневший от возбуждения взгляд. В тот вечер, стоя на коленях в грязном туалете и задыхаясь от чужого члена в глотке, он и представить не мог, куда всё это его заведёт.       И вот где он сейчас: распростёртый на испачканных простынях, презентующий себя не хуже омеги в течку. Твёрдая рука давит ему на поясницу, вынуждая прогнуться сильнее и выставить раскрасневшийся от шлепков зад. Чонгук пытается двинуть бёдрами наперекор удерживающей его ладони, преследуя мучительно-медленные толчки. Ему хочется так, чтобы горло саднило от собственных, еле сдерживаемых криков, но Чимин дразнит его нарочито медленными вращениями бёдер, пока не замедляется совсем.       — Тебе не кажется нечестным, что я здесь делаю всю работу? — темнота в голосе Чимина почти осязаема, он звучит так, будто действительно огорчён. Слова, как горячий вязкий битум, растекаются где-то в глубине сознания, вынуждая беспомощно утопать в себе любые связные мысли. Чимин ухмыляется и буквально замирает, нависая сверху. Лишь шумное дыхание и пропитанный жжёными сладостями воздух выдают его неравнодушие. — Если так сильно хочешь член, Чонгук-а, придётся немного поработать.       Позорное возбуждение внизу живота вспыхивает с новой силой, и слабое хныканье едва не срывается с чонгуковых губ, вовремя заглушаемое уголком подушки. Чонгук знает, что Чимин на самом деле не сдвинется с места. Хуже того, он может просто уйти, посчитав старания альфы недостаточными, и оставить его вот так: разбитым, умоляющим, сломленным. Только от мысли об этом и без того ноющий член напоминает о себе болезненной пульсацией и новой каплей предэякулята, что вязко тянется с красной головки на простыню, туда, где и так уже давно унизительно слишком мокро. Чонгук слишком мокрый везде, но даже этого кажется недостаточно.       Он приподнимается на дрожащих руках, стараясь унять трясущиеся бёдра, но колени всё равно разъезжаются по постели в стороны, когда Чонгук подаётся назад, самостоятельно насаживаясь на член. Ему не сразу удаётся поймать нужный ритм, движения слишком медленные и совсем не помогают унять разрастающийся внутри пожар. Чонгук слышит только стук собственного сердца, когда, кусая от досады губы, пытается найти правильный угол, но это так чертовски трудно. Потому что Чимин, как и обещал, не двигается с места, лишь наблюдая, как альфа под ним безнадёжно преследует собственное удовольствие.       — Вот так, детка, совсем не сложно, верно? — омега мягко смеётся в ответ на все его усилия, пальцами прослеживая узоры напряжённых мышц и позволяя коротким ногтям медленно погрузиться в кожу, наверняка оставляя после себя следы. — Ты становишься таким послушным, когда чего-то хочешь.       Чонгук прерывисто хнычет, закрывая глаза и опуская голову между плеч. Его волк, подстёгиваемый неутолимым желанием угодить своей омеге, протяжно воет внутри, побуждая разум цепляться за реальность из последних сил. И всё же, сколько бы он ни старался, этого мало. Мышцы Чонгука горят огнём, и движения замедляются, пока он, обессиленный, на подогнувшихся локтях не опускается обратно на постель.       — Хён, я… я не могу, — устало выдыхает Чонгук, упираясь покрытым испариной лбом в подушку, — пожалуйста, хён…       Чимин недовольно щёлкает языком.       — Тц, неужели я в тебе ошибся, Чонгуки?       Несмотря на боль во всём теле, Чонгук, только расслышав этот опасно спокойный тон, готов, не колеблясь, пасть прямо к омежьим ногам, вымаливая прощение, но изо рта выходит лишь протестующий стон, когда Чимин отстраняется, и его член полностью выскальзывает из влажного от обилия смазки нутра.       — Бедный жалкий альфа.       Чонгук жмурится, его мокрые ресницы слипаются чернильными треугольниками от задержавшихся на них капель слёз, грозящих вот-вот сорваться и стать частью влажных дорожек на раскрасневшихся щеках.       — Ты не можешь трахнуть свою омегу, ты даже не можешь трахнуть себя сам, — обманчиво тихий голос Чимина прерывает звонкий шлепок, оставляющий на коже алеющий отпечаток ладони. — Ты и правда всего лишь бесполезный альфа с ни на что не пригодным членом, да? Тебе должно быть стыдно, Чонгук-а.       Чимин касается его блестящего от смазки, влажного припухшего ануса и дразнит ногтем и без того чувствительную мышцу, заставляя альфу сильнее извиваться на постели. Два пальца легко скользят по смазке внутрь, до самых костяшек, и Чимин довольно ухмыляется, когда Чонгук подаётся навстречу, пытаясь насадиться ещё сильнее. Омега вынимает пальцы с влажным, хлюпающим звуком и ведёт ими вниз, мимо яиц, и лишь самыми подушечками скользит по стволу до наполовину набухшего узла в основании головки.       — Зачем тебе узел, если ты всё равно не можешь им никого повязать?       Чонгук никогда не признавал этого вслух, но Чимин знает и так, что альфа до танцующих перед глазами чёрных пятен предпочитает спускать в крепко обёрнутый вокруг его узла кулак, нежели в истекающую смазкой омежью задницу.       — Чимин-хён, пожалуйста…       — Что такое? — Чимин привстаёт на коленях и нависает сверху, его рука ложится Чонгуку на затылок, пальцы зарываются во влажные волосы, собирая их в горсть, и слегка тянут, принуждая голову оторваться от подушки. Чонгук практически слышит ухмылку, появляющуюся на его губах, когда он мурчит: — Я слишком груб? Моему альфе не нравится?       Чонгук находит в себе силы только на то, чтобы покачать головой, даже если это и едва получается с давящей на затылок рукой, но Чимину, кажется, нет никакого дела до его ответа. Он подтягивает Чонгука ближе к себе, раздвигает ягодицы и медленно, не спеша, проникает головкой члена в растянутый вход. Тело Чонгука принимает его практически без сопротивления, когда он входит сразу и до конца, проводя руками от талии до груди, касаясь чувствительных сосков и сжимая напряжённые горошины между подушечками пальцев. Чонгуку кажется, что на его теле не осталось места, где бы к нему не прикасался Чимин: он пропитался запахом омеги насквозь, его вес давит на тело, горячее дыхание опаляет влажный загривок, а пальцы ни на секунду не прекращают вычерчивать узоры на покрытой испариной коже, пока член в устойчиво-медленном темпе скользит внутри вдоль узких стенок.       Чимин и правда касается его везде, но в то же время, совершенно не там, где это действительно нужно. Его толчки жёсткие и глубокие, руками он направляет тело альфы навстречу себе, насаживая на член, а затем толкает обратно в постель. Сердце Чонгука в бешеном ритме бьётся в груди, он практически задыхается от силы каждого толчка, но хнычет из-за медленного темпа, который совсем не приближает его к разрядке, лишь мучает, удерживая на самом краю. Его стоны становятся громче, когда Чимин останавливается, жмётся бёдрами к заднице и ведёт ими по кругу, настойчиво потирая простату головкой члена. Она у него не по-омежьи крупная, того самого идеального размера, что под любым углом всегда так правильно задевает все нужные точки внутри. Чонгук практически чувствует её фантомную тяжесть у себя на языке.       — Хён, можно мне… я хочу… — тяжело выдыхает альфа между собственными стонами, пытаясь двигаться и хоть как-то ускорить темп, но Чимин достаточно силён, чтобы удерживать его на месте, — хочу быстрее, хён…       — Мне всё равно, чего ты хочешь, — жёстко обрывает Чимин, но в противовес словам его руки нежны, когда блуждают по коже. Он наклоняется вперёд, чтобы оставить короткий поцелуй на верхней части чонгуковой спины. — Я смогу кончить и так, и если к тому моменту ты не кончишь сам, что ж, — омега усмехается, — это будет уже твоя проблема.       — Н-нет, пожалуйста, — Чонгук всхлипывает, его руки беспомощно вцепляются в угол подушки, — я не могу, н-не так…       Болезненно-твёрдый и до сих пор нетронутый член сочится предэякулятом, настойчиво требуя внимания. Чонгуку кажется, что он на самом деле может сойти с ума, если не кончит в ближайшее время. Всё в его теле болит от желания дотянуться рукой и сжать в кулаке набухающий узел, кажется, ему хватит пары небрежных движений ладонью, чтобы взорваться, но несмотря ни на что, его руки остаются на месте, сминая пальцами простыню, потому что он знает: ему нельзя.       — Кто бы мог подумать, что альфа может быть таким послушным… или это только мне так повезло? — мурчит Чимин. Он обхватывает Чонгука поперёк груди и прижимается губами к ароматической железе на шее, проводит по ней языком и засасывает кожу, оставляя розоватые отметины. — Практически не слезаешь с моего члена и всё равно всегда такой узкий для меня, да, Чонгуки?       Тело Чонгука содрогается от нового всхлипа, он кусает губы, чувствуя, как жар внизу живота нарастает с каждым толчком. Ладонь Чимина ложится на его член, вскользь обхватывает головку и тут же движется вниз по стволу, избегая самых чувствительных мест. Боже, это сводит Чонгука с ума. Он пытается толкнуться в чужую руку, но цепкая хватка пальцев на его бедре оказывается сильнее.       Влажный звук, с которым рука Чимина скользит по его члену, греховным наслаждением отдаётся в ушах. Двигаясь в одном ритме с ленивыми толчками, омега время от времени дразнит большим пальцем головку, задерживаясь возле уретры, и нарочито медленно проводит подушечкой от уздечки до набухающего, грозящего вот-вот завязаться узла, а затем выкручивает запястье при каждом новом движении от основания вверх, пока Чонгук не начнёт задыхаться. Пот, скатывающийся со лба, щиплет ему глаза, ноги трясутся от желания наконец-то кончить, но как только он оказывается на краю, рука Чимина опускается, чтобы крепко сжать основание члена, разрушая его оргазм.       Повторяющееся «нет» Чонгука больше похоже на жалобный скулёж, когда он вцепляется Чимину в предплечье, пытаясь заставить его ладонь двигаться вновь.       — Мм, я не слышу, что ты там бормочешь, — медленно произносит Чимин, его горячее дыхание касается влажной кожи, заставляя её покрываться мурашками. — Если хочешь что-то сказать, говори громче.       Чонгук заранее знает ответ, но всё равно выкрикивает на одном дыхании, прежде чем новая волна удовольствия успевает захлестнуть его тело, делая речь неразборчивой:       — Можно мне кончить, хён… пожалуйста!..       — Нет.       Изо рта Чонгука вырывается позорный всхлип. Несмотря на запрет, Чимин не убирает с его члена руки и скользит ею вверх-вниз, опасно близко подбираясь к узлу. Для Чонгука это слишком. Его глаза широко распахиваются, и мир вспыхивает белым, стоит только пальцам Чимина обернуться вокруг его набухающего узла и сжать сильно. Чонгук знает, что безостановочно повторяет имя Чимина вперемешку с бессвязным хныканьем, но не может найти в себе сил, чтобы прекратить, когда, ослушавшись, кончает в чужую ладонь.       — Разве я разрешал тебе кончать, альфа?       Разочарование наполняет голос Чимина так, будто он отчитывает провинившегося щенка. Лицо Чонгука вспыхивает красным, стыд сжимает горло, пока он дрожит, продолжая изливаться на простыни под собой. Волк внутри пристыженно прячется за собственными лапами, слабо поскуливая.       — Думаешь, любая другая омега захочет такого альфу, как ты? — Чимин практически рычит, пальцами хватая Чонгука за подбородок и задирая его голову вверх. — Ты должен быть благодарен, что я сжалился и согласился трахать тебя, когда бы ты ни захотел. Дай тебе волю, ты бы и вовсе не слезал с чьего-нибудь члена, да?       Чонгук мотает головой, не способный ответить что-либо, когда Чимин толкает пальцы в его приоткрытый рот. Оставленный без внимания узел пульсирует, последние капли спермы стекают по головке в целую лужицу смазки между его бёдер. Боже, Чонгук такой грязный. Слюна стекает у него по подбородку, когда Чимин вынимает пальцы и заглушает всхлипы быстрым, неряшливым поцелуем.       — Я был так добр к тебе, а ты даже не в состоянии быть послушным и делать то, что я тебе говорю? — омега шипит ему прямо в губы и отстраняется, пытаясь поймать осоловевший взгляд, а затем двигает бёдрами, вжимая Чонгука в кровать и заставляя его извиваться в своих объятиях от сверхчувствительности.       — Н-нет, нет, я буду слушаться, буду… — на повторе бормочет Чонгук, цепляясь пальцами за предплечье омеги. — Хён, прости, пожалуйста, я…       — Как будто у тебя есть выбор.       Одной рукой Чимин удерживает его жёсткой хваткой, другой нежно вытирает слёзы с глаз и ведёт пальцами вниз, по мокрым щекам до подбородка, поворачивая за голову к себе. Чонгук всё ещё дрожит после оргазма, конечности словно налились свинцом, и кажется, что только крепкие руки Чимина удерживают его от падения.       — Ты помнишь своё слово? — тихо спрашивает Чимин, на несколько мгновений выходя из образа. Подушечки его пальцев мягко оглаживают покрасневшие щеки, прослеживая дорожки слёз.       Чонгук облизывает пересохшие губы.       — Ка-карамель.       — И ты скажешь мне, если будет слишком?       Чонгук ловит тёплый чиминов взгляд, темнота его расширенных зрачков гипнотизирует, притягивая к себе, но альфа моргает и трясёт головой, пытаясь ненадолго привести мысли в порядок, зная, что от него ждут ответа.       — Д-да, хён.       Чимин дарит ему улыбку, оставляя короткий поцелуй на приоткрытых губах, прежде чем его взгляд вновь вспыхивает желанием.       — Хороший мальчик.       Чонгук прикрывает глаза и опускается грудью на постель, когда руки Чимина перестают удерживать его и ложатся на блестящую от бисеринок пота спину. Альфа слегка выгибается в пояснице и вгрызается ногтями в скомканную простыню, чувствуя, как член Чимина толкается в поджимающийся сфинктер и слышит, словно со стороны, как сам же задыхается от громкого стона, когда омега, не колеблясь, входит сразу и до конца. Движения Чимина теперь хаотичны, толчки сбиваются с прежнего отлаженного ритма, когда он преследует собственный оргазм. Их шумное дыхание наполняет комнату вперемешку с влажными шлепками тел. Чонгук звонко стонет и подаётся назад, подмахивая бёдрами и пытаясь насадиться как можно глубже. Он всё ещё болезненно чувствителен и дрожит каждый раз, когда член внутри задевает простату, но, боже, он хочет большего. Он хочет гораздо большего.       — Ч-чимин…       — Я знаю, детка, знаю, — отвечает омега, ни на секунду не прекращая двигаться. Его ладони оглаживают ягодицы Чонгука, пальцами вгрызаясь в плоть так, словно желая оставить на коже как можно больше своих следов. — Такой хороший альфа для своей омеги. Создан для того, чтобы тебя хорошенько трахали, верно?       Чонгук теряется в собственных ощущениях, в том, как всего этого оказывается слишком много. Он чувствует, как Чимин прижимается раскрытым ртом к его коже, тяжело дышит и царапает её омежьими, едва выступающими клыками. Перед глазами всё размыто из-за грозящих вот-вот сорваться с мокрых ресниц слёз, пока Чимин движется точными, резкими толчками, от которых пальцы поджимаются на ногах, а изо рта вырывается бессвязный лепет. Головка его члена терзает чувствительную простату глубоко внутри, и это действительно отчасти больно, но Чонгук не скажет ему остановиться, потому что он…       — … опять твёрдый, — усмехается Чимин, ныряя рукой между широко раскрытых бёдер, и проводит ногтем по чувствительной коже на так и не спавшем узле, заставляя Чонгука издать смущающе-громкий визг. — Только что кончил, а уже хочешь ещё?       — Пожалуйста…       Чонгук не знает, о чём просит на самом деле. Он не хочет, чтобы эта сладкая пытка когда-либо заканчивалась, но боится, что его тело просто не способно вынести больше.       — Только посмотри, какой беспорядок ты наделал, — говорит Чимин, пальцами собирая смазку с подтекающей головки. Чонгук скашивает глаза, смотря между собственных ног на то, как чужая рука размазывает сперму вниз по стволу, крепко сжимая узел на своём пути и выдавливая новую каплю предэякулята, что вот-вот грозит сорваться и упасть в смущающе-большое влажное пятно на постельном белье. Чонгук не удивится, если промочил их кровать насквозь. — Течёшь не хуже омеги. Даже я не бываю таким мокрым.       По тому, как дрожит его голос, и дыхание прерывается, Чонгук может сказать, что Чимин близко. Альфу толкает вверх по кровати с каждым новым ударом бёдер. Чимин внутри него движется так глубоко и быстро, что он не успевает сделать и вдоха. Рука омеги оборачивается вокруг его узла, наконец даря необходимую стимуляцию, и крепко сжимает, словно пытаясь выкачать всё до последней капли. Глаза Чонгука закатываются от этого ощущения, он стонет так громко, что даже соседи могут услышать, как Чимин трахает его до болезненной сверхчувствительности, вжимая всем телом в кровать. И когда омега толкает бёдрами вверх, в очередной раз задевая простату внутри, Чонгук кончает с криком так сильно, что, кажется, отключается на какие-то доли секунд, не видя перед глазами ничего, кроме засасывающей темноты, и лишь чувствует, как Чимин содрогается от собственного оргазма, изливаясь глубоко внутри, и упирается лбом ему где-то между лопаток, тяжело дыша.       — Чонгук? — негромкий чиминов голос доносится до Чонгука сквозь шум крови в ушах и зашкаливающий в венах пульс. — Ты со мной, детка?       Чонгук что-то неразборчиво мычит в ответ и улыбается, когда Чимин прикасается к его коже горячими губами, оставляет дорожки коротких поцелуев вверх по его плечам и осыпает ими лицо, жмётся ближе горячим телом, как можно сильнее давая понять, что он по-прежнему здесь, рядом. Веки Чонгука тяжелеют, но он всё равно старается держать глаза открытыми, когда Чимин помогает ему перевернуться на спину. Омега крепко держит его в своих объятиях, его ладони ложатся на опухшие красные щёки, и Чонгук в ответ слабо льнёт к этим прикосновениям, окончательно расслабляясь. Слова любви срываются с губ Чимина так естественно, когда он притирается носом к ароматической железе на шее альфы, полностью обволакивая его своим запахом. Чонгук довольно гудит, чувствуя, как волк внутри него расслабляется тоже, ощущая себя в безопасности.       — Не засыпай, — говорит Чимин несколько минут спустя, оставляя дорожку коротких поцелуев вверх по шее Чонгука. — Нам нужно в душ.       И добавляет, когда видит, как альфа протестующе морщится:       — Никаких «нет», ты весь в сперме и моей смазке.       — И чья это вина? — капризно отвечает Чонгук, оборачивая руки вокруг талии Чимина и притягивая его ближе к себе. Их тела и правда отвратительно липкие, но прямо сейчас ему всё равно: ничто не может заставить Чонгука отказаться от тепла Чимина в своих объятиях.       — Что-то я не припомню, чтобы ты жаловался пять минут назад, — усмехается Чимин. — Наверное, просто не расслышал за всеми этими стонами, когда ты умолял тра…       — Хё-он!       Если бы Чонгук мог, то точно покраснел бы ещё сильнее.       Чимин смеётся, коротко целуя его в надутые губы. На самом деле, он слишком слаб перед этим жалобным взглядом, которым смотрит на него Чонгук, блестя большими карими глазами.       — Пять минут.       Чонгук победно улыбается, радостно выдыхая. Счастье, испытываемое им, кажется слишком большим и едва помещается в груди. Неважно, как много времени прошло, его сердце всегда так сладко замирает, стоит только встретиться с Чимином взглядом. Чимином, который прячет лицо в изгибе его шеи, целует губами изгибы его плеч и крепко держит в своих руках, не переставая шептать слова любви. Чимином, что изучил его тело лучше него самого и знает каждую слабость, знает, как заставить Чонгука рассыпаться на простынях, а затем вновь собрать воедино. Чонгук так чертовски сильно влюблён, что Чимину вовсе не нужно делать что-то из ряда вон, чтобы заставить его чувствовать себя самым счастливым человеком на земле.       Возможно, в мире, где они живут, кто-то действительно может сказать, что с Чонгуком что-то не так, но, по правде говоря, ему всё равно.       Потому что ещё никогда в своей жизни он не чувствовал себя так правильно, как рядом с Чимином.