Хроники дракона из пентхауса. Книга вторая. Король

      Муху разбудил нежный поцелуй. Или это просто кошмар, превративший штиль в бурю, а ночь – в озаряемую вспышками молнии грозу, грозящуюся перевернуть утлое судёнышко Паромщика, внезапно перешёл в неимоверно сладкую грёзу?       Ни боли, ни страха – ничего этого больше не было. Где-то рядом, ненавязчивым звуковым фоном, ласковый прибой лизал своим шершавым языком мягкий коралловый песок.       Чьи-то пальцы перебирали Танюшины мокрые локоны, нежно проводя тёплой подушечкой пальца то по ушной раковине, то по подбородку и скуле, отряхивая с них песок или просто лаская.       В кольце из тёплых, сильных рук было тепло и спокойно, и глаза открывать никак не хотелось.       — Ну, пожалуйста, ещё минуточку, мне сегодня ко второму уроку! – сонно проворчала Татьяна Сергеевна, пытаясь удержать и продлить эту негу.       Солёный бриз подхватил чей-то лёгкий, музыкальный смех, унося прочь, а её пересохшие губы накрыли в поцелуе мягкие, но требовательные губы.       О, что это был за поцелуй! Неимоверно сладкий, нежный и, в то же время, будящий такие фантазии, о существовании которых Муха лишь смутно догадывалась. И чародейка, не размыкая век и подавшись всем телом вперёд, в объятия, целовала в ответ – жадно и требовательно, как путник, припавший к источнику в пустыне, или же просто желая нацеловаться на всю жизнь вперёд.       Сильные руки ласкали её тело, то спускаясь вниз по позвоночнику, то поднимаясь вверх и плутая в спутанных волосах. Припухшие губы саднило от соли, но разорвать поцелуй значило отпустить сон – такой прекрасный, такой яркий! И Муха решила, что уж если, в кои-то веки, ей повезло с видением, то получить от него можно и даже нужно всё, развлёкшись на полную катушку.       Скользнув руками вниз, по накачанному обнажённому торсу своей сладкой эротической фантазии, Таня опустилась ниже, ещё ниже – туда, где, как чародейка вполне закономерно ожидала, будет ремень брюк, которому недолго после этого оставаться застёгнутым, как вдруг…       Нет, тут должен быть какой-нибудь дурацкий вой трубы, какофония нелепых звуков – как в старых американских комедиях, когда у главного героя что-то летит вверх тормашками. Просто вместо ремня и брюк распалившаяся сверх всякой меры Муха нащупала склизкую чешую рыбьего хвоста.       Взвизгнув и распахнув глаза, она сначала увидела, а потом поняла, или поняла, а потом увидела… Короче, в набегающих волнах прибоя Танюша возлежала в объятиях полумужчины – полурыбы.       Случалось ли вам видеть снежного человека или чупакабру? Вот и Татьяне Сергеевне не случалось, хотя, вроде бы, уже должна была бы попривыкнуть ко всякой сказочной живности-нечисти, но нет, привычка не выработалась! Так что разглядывала своего визави чародейка во все глаза.       Огненно-рыжие волосы, правильные черты смазливого лица и лёгкая, идущая вполне себе голливудскому вау-облику небритость. Глаза – конечно, лазурные, под цвет моря. Ладно уж, лицо зачётного красавца, тут всё верно! Идём дальше, то есть ниже…       А ниже была обнажённая, безволосая, с узкими сосками и милым маленьким пятнышком родинки мужская грудь. Муха было загляделась, даже неосознанно потянулась потрогать, но тут ещё столько всего интересного, а объект наблюдений замер неподвижно, позволяя себя разглядывать и лишь совершенно обворожительно улыбаясь в ответ… Так, собраться! И держать руки при себе-е!       К груди прилагалась узкая талия атлета – Танюша даже закомплексовала, мол, у самой-то стратегические запасы подкожного жирка имеются, куда в её-то возрасте без них, а тут такая красота!       Но с лихвой компенсировало всё совершенство то, что находилось ещё ниже талии – чародейка порозовела скулами – а именно покрытый зелёной чешуёй, переливающейся в лучах восходящего солнца, длинный, омываемый пеной прибоя… рыбий хвост!       — Четверг – рыбный день! – почему-то старый советский лозунг был первым, что всплыло в сознании Мухи, медленно отползающей назад по песку.       Но, кажется, жертва чуть было не состоявшегося насилия не особенно возражала – наоборот, юноша, ещё раз ослепив её улыбкой, развернулся, ловко заработал руками и хвостом и в мгновение ока оказался в воде. Махнув ей на прощание рукой, улыбчивый русал скрылся в морской пучине.       Помотав головой, чтобы выбить из неё остатки сна и всякой дури, чародейка аккуратно, стараясь не скользить в набегающем прибое, поднялась на ноги.       И где же это она оказалась?       Таня стояла на пляже – уж, как водится в Затридевятьземелье, самом прекрасном из виденных ей. Правда, по телевизору такие красоты нам, привыкшим к девятимесячному слякотно-морозному «межсезонью», демонстрировали с постоянным упорством – и всё в рекламах красивой жизни. Но, вот, чтобы так, воочию… Широкая полоса белого песка заканчивалась в подступающих зарослях пальм, изогнувших свои гладкие стволы в угоду солнцу и общей утренней тропической неге. Нетоптаный белый коралловый песочек покрывал всё это великолепие, а смущало только отсутствие лежаков и вездесущих руссо туристо.       Присмотревшись, Муха заметила уходящую вглубь острова тропинку.       Пожав плечами и приняв это за невысказанное вслух приглашение, Таня, подоткнув промокший насквозь подол платья и хлюпая водой в сапогах, пошла вперёд.       Фривольно петляя в прохладной тени зарослей пальм и бамбука, тропинка вывела её к небольшому, построенному чьей-то заботливой рукой дому из известняка и ракушечника. Белые стены украшали вделанные резные морские раковины, а дверь заменяла сплетённая из пальмовых листьев циновка. Во дворе, аккуратно посыпанном тем же мягким прохладным песком, меж влажных камней сбегал в углубление как в импровизированную ванну чистый пресный источник.       Опустившись на колени, Татьяна Сергеевна, сразу ощутившая неимоверную жажду, припала к нему.       С каждым глотком в голове всё больше прояснялось. Сколько времени прошло? Шторм разразился когда – накануне? Что она помнит из той кошмарной ночи? Крик Паромщика, всполохи молний, бледные, рвущие их судёнышко на части руки… Помнит волну, накрывшую лодку – и всё, пустота. И где же теперь она – одна – оказалась? Сил хватало лишь на впитывание новых эмоций, а рефлексию чародейка, опять подумавшая об оставленных позади друзьях, решила оставить на потом, если это «потом» вообще будет.       — Так, я подумаю об этом позже, а пока…       Пока она решила подумать о себе.       Да, безусловно, очередное подтверждение эгоистичности её натуры – но чем, в конце концов, так плох эгоизм? Кто, на самом деле, должен думать о тебе-любимом – дракон, гном, заяц? Кто, если не ты сам? И что эгоистичного в удовлетворении простых человеческих потребностей? Тем более что тело болело, покрытую солью кожу саднило от пребывания на даром, что утреннем, а очень даже тропическом солнышке, желудок сводило от голода, и, судя по всему, просить о помощи и организации спасательной экспедиции ей придётся у хозяев этого самого ракушечного коттеджа. Поэтому, задвинув мысли на задний план, Татьяна Сергеевна, как могла, отряхнула остатки своего промокшего насквозь одеяния и, собравшись с силами, решительно постучала пяткой по стене дома.       — Эй! Есть кто живой? Я попала в шторм и мне нужна помощь!       В ответ Муха не услышала ничего – только пальмы шелестели своими листьями на ветру, да море с шорохом облизывало белоснежную сахарную голову пляжа.       — Э-эй! Вы не против, если я войду? Я не захватила крем от загара, а солнце сегодня такое активное, что фиг потом от пигментных пятен избавишься… – Таня договаривала фразу уже в тени и прохладе дома.       Надо сказать, что у таинственных хозяев, если они и были, имелось очень странное представление о дизайне.       Внутри коттедж был полон разрозненных предметов, аккуратно развешенных по стенами и расставленных по кособоким полкам, собранным из плавуна и необструганным. Так, на блюде из, судя по всему, чистого золота торжественно покоился старый прохудившийся мужской ботинок, фарфоровая статуэтка-балерина занимала почётное место на изумительном резном столике из цельного коралла. Разномастные вилки были разложены в ряд на туалетном столике, зеркало на котором заменяла огромная, начищенная до зеркального блеска перламутровая раковина. Пушечные ядра были сложены аккуратной горкой в углу, а рыбацкие сети свисали с потолка над укрытым циновками из пальмовой коры широким ложем, собранным всё из того же плавуна.       Замерев перед импровизированным зеркалом, Таня пристально вгляделась в своё отражение. Спутанные, насквозь пропитанные солью волосы. Покрасневший от загара нос. Изодранный практически в клочья левый бок Воронова платья – Танюша задумчиво пропустила пальцы между ровных разрезов, словно бы оставленных чьими-то когтями, вспоминая шторм.       — И почему в этой сказке у меня постоянные проблемы с одеждой? – повздыхав, вопросила Муха у зеркала-раковины, пытаясь хоть как-то привести себя в порядок.       — А мне и так нравится! – раздался певучий голос за её спиной.