***
Путь до фермы они преодолели за час. Погода еще не ухудшилась, чуть перевалило за полдень, и на ослепительно-голубом и свежем небе висело бледное, негреющее солнце. Идти стало значительно легче еще на середине пути, когда, минув этот сугроб, который зачем-то притворялся дорогой, они оказались на мостике и впервые ступили на действительно твердую поверхность: берцы звучно стукнули по ней, а икры сильнее заболели и вдруг стали невесомыми. От облегчения Джексон блаженно улыбнулся и чуть было не повалился вниз — раскинуть руки и подставить замерзшее, горячее лицо под солнце. — О Марк, ты когда-нибудь был так счастлив наступить на деревяшку? — почти пропел он и легонько пнул носком берц по мосту. В икре сладостно заныло, по ней пробежалась объемная вибрация. — Мои ноги никогда не испытывали подобной благодати, ей-богу. Он поморщился, склоняясь и разминая их пальцами, и даже сквозь плотные штаны он ощутил, как чувствительно и болезненно они откликаются на каждое прикосновение. — Только ноги, Джекс? — хохотнул Туан; он упал на мост и с наслаждением протянул измученные конечности перед собой, сразу принимаясь их растирать. — Мне кажется, я сам одна сплошная больная нога. Сколько мы идем? Часа два? — Минут сорок, — хмыкнул в ответ Джексон и опустился рядом, осторожно укладывая подле себя ружье. — А ферма, между прочим, вон там. Не так уж и долго, — он указал пальцем и продолжил нарочито инфантильным и пренебрежительным тоном: — Единственная проблема в том, что как минимум до вертолета нам идти вчетверо дольше. А так вообще-то, проблем у нас нет, все прекрасно. И до Зоны мы дойдем — в два счета. Просто не стоит внимания. Вообще не представляю, как о таких глупостях можно говорить. Ну и страху напустил эт… — Ащщ, Джексон, — прошипел Марк, стукая его в плечо, и Ван под собственный хохот повалился боком на мост. Повернувшись на спину, он, как хотел с самого начала, раскинул руки и обратил взгляд в небо, на котором прямо над ним стоял огромный блестящий шар и слепил его; заморгав, Ван попытался так отгородиться ресницами, чтобы ему все же не нужно было закрывать глаза, но ничего не получилось. Недовольно пыхтя, он уселся. Улыбка все не сходила с лица. Вдали он заметил приближающуюся Тиллю — та радостно бежала им навстречу, и даже отсюда было видно, как высунулся ее длинный, плоский язык и с какой егозистостью она виляла хвостом. — Вот и детка. Тилля! — крикнул он ей. С энтузиазмом ощутимо прибавив темпу, она бежала, припадая к снегу и вытягиваясь в своем без того длинном теле; издалека она выглядела худым, оголодавшим и необычайно большим волком, но как только подбежала — раскрылась ее истинная сущность: радостно и высоко подав голос, она упала перед Марком на спину и, вереща, принялась тереться ею о твердое, шершавое дерево. — Волкодавы подоспели, — сыронизировал Туан, почесывая ее по раскрасневшемуся от бега животу. Тилля в ответ скулила и мурзилась, и это ее непрекращаемое верещание звучало восторженным монологом, словно она делилась с ними ликованием от этой прогулки среди огромных, труднопролезаемых сугробов. Отдохнув таким образом несколько минут, они вновь поднялись и двинулись к ферме, которую уже можно было различить в отдалении. Они хотели забрать там топор, котелок для воды, высушенные шкурки кроликов для Виктора, а также все то, что они там найдут и сочтут для себя полезным. Такого оказалось немного, поэтому, обогревшись у сымпровизированного, небрежно сделанного костра, они быстро выдвинулись в путь до вертолета, проходящий преимущественно по замерзшей речке. Передвигаться по ней оказалось почти столь же просто, сколь и идти по асфальту, поэтому оставшаяся дорога прошла в отдыхе. Расслабленные, согретые, когда их тело более ничем не занято, они обратились к видам Великого Медведя и шли, обсуждая между собой, как было бы прекрасно здесь жить, если бы это было действительно возможно. Они мечтали, что здесь их бы никто не трогал, и никто не осуждал, они бы ни от кого не зависели и не были бы избалованы — не нуждались бы во многом. Эта простая уединенная жизнь представлялась для них идеалом. — Как иронично он сбылся, — с хитрой улыбкой заметил Марк. Щеки колол мороз, но ветер утих — сказочная погода, особенно, когда к ней привыкнуть. Ван поигрывал ружьем: перевешивал его с плеча на плечо и перекидывал в руках, пока Марк с подозрением на него косился и ворчал, что это совершенно не игрушка. Джексон смеялся в ответ. Тилля все время забегала дальше них и изредка возвращалась, принималась нетерпеливо наворачивать вокруг них круги и лаять, будто бы торопя; и когда они наконец, поднявшись на холм по берегу реки, увидели вертолет на удивление близко, она уже лежала около него, вытянув передние лапы; чуть в отдалении от нее, избегая подходить чрезмерно, стоял Виктор. — Быстро вы! — крикнул им он, подходя ближе и помогая выбраться на дорогу; его щеки алые от мороза. — Успешно? Все нашли? — Да, как вы сказали, — ответил Марк, останавливаясь и вдыхая полную грудь холодного воздуха, вдруг действительно ощущая, что и этот нетрудный путь по реке неизбежно отнимал его силы. — В доме ничего полезного не было, — продолжил вслед за ним Джексон, не сбавляя шага на пути к вертолету и перевешивая ружье на другое плечо. Он оправил шапку, сползающую с его вспотевших волос, дошел до дверцы и, ухватившись за ручку, обернулся и прикрикнул: — Пора вылетать, наверное. Нужно будет нарубить дров, пока силы есть. Там ведь холодно, ну, в этом доме? — Кто ж его топил? — парировал Виктор, и Марк рассмеялся его остроумной реплике. — Резонно. Джексон слабо и устало улыбнулся; напрягаясь, едва находя силы в дрожащих мышцах ног, оттолкнулся от земли и залез в кабину вертолета. В ней он, расслабляя стягивающую горло парку, упал на пилотское сиденье и вытянул ноги, насколько позволяло рулевое управление. Он настолько устал и был рад присесть где угодно, что мог бы сейчас назвать этот вертолет милым домом. Новая угрюмость и вымотанность, появившиеся в Джексоне при встрече с Виктором и вертолетом, не ускользнули от Марка, и тот с грустной улыбкой смотрел на него, предощущая очередную необходимость восстанавливать равновесие; предощущая, что теперь так будет постоянно. — Ну, идите, — вдруг ворвался в мысли Туана Виктор и чуть подтолкнул его плечо. — Джексон прав. Пора торопиться. Даже если сейчас кажется, что метели не предвидится, я говорил, она может разбушеваться в считанные минуты. Все еще погруженный в мысли о Джексоне, Марк обернулся на Виктора и словно во сне растянул губы в улыбке; то ли от чувства признательности, то ли из-за Вана она вышла полной теплоты и нежной благодарности. Он собрался сказать Виктору спасибо, но даже прежде, чем Марк успел открыть рот, тот стремительно махнул рукой и замотал головой. — Но… — начал Туан. — Бросьте. Мне в радость. — Но правда… Издав звук, являвший собой нечто среднее и переходящее между «и», «е» и «э», он только усиленнее затряс головой, ни в коем случае не желать слушать никакой благодарности. Джексон, молча, краем глаза наблюдая эту сцену со стороны, уловил момент и крикнул сквозь открытую дверцу вертолета: — Спасибо вам! — Тьфу ты, — Виктор деланно сплюнул и смущенно засмеялся. — Всё, хватит с вас, идите. Шустро поклонившись, Туан с озорной улыбкой на лице позвал Тиллю и побежал навстречу Джексону, разметая под ногами рыхлый и пушистый снег. Собака уже давно в нетерпении виляла хвостом, и, заметив особое движение со стороны Марка, она поднялась на лапы. — Глядишь, и свидимся еще, — вдруг тише добавил Виктор, опуская взгляд на снег. Туан остановился и обернулся сначала на Виктора, а потом в непонимании на Джексона. Тот, устало развалившись на пилотском сидении вертолета, хрустел пальцами. Опущенный на них взгляд поднялся и встретился с Марком — в них был такой же легкий испуг перед озвученным возможным будущим. Ван помолчал, будто бы глубоко задумавшись. Последнее, чего он хотел бы, это еще раз увидеться с ним. — Идем, Марк-и, — тихо позвал он и, медленно выпрямившись в спине, завел вертолет. — Нам пора.Глава 4
26 октября 2020 г. в 23:31
— Двигайтесь. Не сидите на одном месте. Не будете замечать, как кончается еда и вода — а они кончаются быстрее, чем кажется, — предупреждал спокойным наставительным тоном Виктор, поглядывая на Марка и Джексона, шумно застегивающих парки с еще свежими и громкими молниями. — Встретимся у вертолета.
— А когда? — спросил Ван, натягивая на себя шапку с объемными меховыми ушами и завязывая ее под подбородком. Закончив с этим, он сунул в руку Виктора ключи и остановил на нем свой взгляд, чувствуя нарастающее напряжение от первого предстоящего путешествия по Великому Медведю.
— Вы просто идёте до фермы, а потом к вертолету, я буду уже там.
Джексон кивнул. Тянуть больше некуда — полностью одетые, начертив точный маршрут на карте и получив все указания и предостережения, они стояли перед входной дверью. Изо рта шел пар: к утру камин потух, и дом начинал постепенно остывать; Виктор сказал, что уйдет из Милтона в этот же день, только в другую сторону, поэтому он больше не нуждался в отапливаемом помещении.
Ван оглядел прощальным взглядом зал с темным камином, чувствуя, что они покидают их последний оплот спокойствия и надежности на всем этом острове; чувствуя, что дальше абсолютная неизвестность, что они даже действительно не знают, как именно им пройти до этой треклятой фермы, потому что они никогда прежде не пользовались картами на местности, и все эти нарисованные холмики и деревья ничего ему не говорили. Он просто не представлял, как между собой могут соотноситься эти фигурки и настоящие деревья, скрипящие так громко, что их треск был слышен им из-за двери.
— Идите. Солнце высоко — температура как раз для прогулки. Теплее времени за день вы точно не найдете, так что поспешите, пока оно не кончилось.
Виктор протиснулся между ними, отворил дверь и вышел на крыльцо, открывая вид на снег, поднимающийся с земли и тонким колючим полотном летящий по воздуху прямо перпендикулярно им. Идти вперед, подумал Джексон, это означало, по крайней мере, то, что ветер не будет дуть прямо в лицо; он должен бы обрадоваться, но этой новости было недостаточно, чтобы перебороть то обреченное смирение, в которое он невольно погружался всё утро, и сейчас от одного вида этой заснеженной улицы он крепко сжал зубы; притупленный, упрямый взгляд устремился в невидимую точку посреди этого сочно-белого, сверкающего дневным солнцем пространства.
Джексон вздрогнул, когда теплая, только что вынутая из варежки ладонь Марка заползла внутрь его собственной и пальчиками ухватилась за мышцу под большим пальцем; отвечая, он погладил подушечками ее тыльную сторону и напоследок чуть сжал, давая понять, что нужно торопиться. Тот юрко вытащил руку; несколько по-озорному блеснув глазами, он натянул варежку и вышел вслед за Виктором, оставляя Джексона в понуром удивлении: что вообще может беспокоить Марка, если прямо сейчас он чувствует себя так легко? Ответ нашелся чрезвычайно быстро, он давно его знал: Джексон.
Все предыдущее утро Виктор осыпал их инструкциями: за завтраком он рассказывал, как разводить костер и определять приближение метели; после этого он увел Вана на улицу и проверил, насколько тот меток, научил стрелять из самодельного лука, чтобы тот умел охотиться, когда и если у них успеют закончиться патроны для ружья, которые на острове было неоткуда взять; за обедом, прямо перед выходом, Виктор объяснил им, как получать питьевую воду, как готовить мясо животных, какие растения и грибы можно найти на Медведе и для чего каждое из них годится. Он выложил им весь свой опыт многолетнего кочевания, борьбы и сосуществования с почти не тронутой человеком природой, напоследок пообещав доставить к их вертолету некоторый запас пропитания, которого им должно хватить на примерно половину недели.
Марк и Джексон слушали его, но всякий раз в их голове образовывалась такая странная глухота, словно говорят вовсе не им, а если и им, то во сне. Посреди объяснения Ван вдруг вступал в состояние отсутствия и отрешенности, голос звучал прямо у него под ухом, но не касался его, а имел четко очерченную воздушную траекторию, уводящую куда-то за затылок; в такие моменты на него вдруг находило судорожное волнение, сковывающее ему плечи и спину, и он замечал, как часто и мелко начинает дышать. Это ощущение бессловесно молило и робко возмущалось, неужели нет простого решения этой проблемы, неужели им действительно нужно это слушать и запоминать. Хотелось казаться, будто бы всё на самом деле очень просто — нужно лишь найти упущенную деталь, которая могла бы разрешить всё и сразу. Но ее не было.
— По пути от фермы к вертолету будет замерзшая речка. Не подскользнитесь на льду, — продолжал, стоя на крыльце, Виктор, и в ответ на эту реплику сердце Джексон гулко ухнуло. — Топор за фермой, на стеллаже для дров. В доме мог быть точильный камень, я не помню, поищите. Он открыт.
— Все ясно, — ответил Марк, потягиваясь и опускаясь к ногам, чтобы размять спину, в очередной раз ловя на себе удивленный и одновременно угрюмый взгляд Джексона.
Туан ничего не мог поделать и чувствовал себя вполне хорошо: интуитивно ему казалось, что это просто его необходимая роль в данной ситуации — улыбаться и поддерживать Вана, на коего, он осознавал, уже легла большая ответственность, и пока что эти радость и веселость давались ему без приложения усилий.
Попрощавшись с Виктором, они двинулись вперед — по той самой заснеженной дороге, которая пересекала центральную; и если недалеко от дома снежный слой был не такой высокий и доходил им всего лишь по лодыжки, то по мере продвижения дорога попросту начала терять свои очертания и превратилась в один огромный сугроб, поднимающийся им до колена. Освоившись, Тилля преодолевала их в считанные секунды, и вскоре ускакала далеко вперед, словно это ей ничего не стоило. Чего не сказать про Марка и Джексона:
— Мне кажется, если весь остров такой, мы будем двигаться со скоростью километра в день, Марк, — пыхтел Ван, утирая пот со своих горячих раскрасневшихся висков. — Когда мы доберемся до Зоны? За год? Судя по всему, нам надо пройти порядка десятка таких Милтонов. Боже, это только его маленькая часть, — продолжал он, с трудом вынимая из снега ногу с окаменевшими от холода, сырости и напряжения икрами.
— Я устал, — в ответ капризно заявил Марк и, решив не делать более ни единого шага, повалился назад: не слишком далеко и очень мягко, вполне приятно, подумал он. Щеки горели. Он повернулся одной из них вбок и коснулся снега, чувствуя игольчато-острое, но приятное и освежающее облегчение.
Джексон уставился на него в деланом, безгранично влюбленном возмущении, и Марк, почувствовав его взгляд, довольно заулыбался. Ему хотелось смеяться. В своей радости и озорстве нарочито направленный во внешнее, на любование, он, чертыхаясь, повернулся на живот и в полный рост распластался на снегу, стараясь упереться локтями, поднять грудь, но те глубоко провалились в сугроб — развеселенный этим Туан захохотал и, напоказ балуясь, раздул снежинки перед носом.
Не в силах вымолвить и слова, Ван наблюдал за ним. В голове вместо мыслей взрывались фейерверки. Он не был способен постичь, как Марк может чувствовать себя так в этой ситуации; глядел и не мог, не мог, не мог, совершенно и совершенно не мог. Ужасаясь, с замирающим дыханием, он склонился над Туаном и за плечо повернул его улыбающееся во все зубы лицо к небу.
— Марк Туан, — выдавил он, падая возле него на колени и склоняясь, желая упереть ладони рядом с ним и терпя в этом непрекращаемое фиаско Великого Медведя — они провалились. Нависнув, таким образом, совсем близко, он пораженно обводил взглядом его смеющееся лицо с ярко-красными, буквально малиновыми щеками. — Марк Брайан Туан, ты хотя бы представляешь, какое ты чудо?
В ответ ему раздался громкий, звучный смех. Все более потрясенный, не зная, куда дальше можно потрясаться, Джексон во все глаза смотрел на него; медленно помотав головой в изумлении, не в силах добавить и слова, он перестал пытаться опереться на руки и упал щекой Туану на грудь — на ледяную, грубую парку, под которой, он знал, невероятно жарко — его тоненький, такой телесный, такой нежный Марк, и от предощущения этого Джексон ощутил горячую, болезненную необходимость оказаться в Ванкувере, дома, где рука — всегда рука, а не дутый валик — рукав парки.
Дыхание постепенно восстанавливалось, и Марк под ним успокоился; Джексон чувствовал, как тот мерно поглаживает его по плечу и руке, окоченевшей от пребывания в снегу. О, эта ужасная парка… как совершенно иначе бы сейчас ощущалась настоящая ладонь Марка! Как совершенно иначе он сам бы ощущал свое плечо. Как все было бы совершенно иначе.
Он поднялся с усилием и сел на колени, согнув их. Еще лежащий, Марк медленно раскрыл глаза и опустил на Джексона мягкий, блестящий особым спокойствием и блаженством взгляд; Вану показалось, что все время, пока они так лежали, тот мечтал о чем-то далеком и теплом, потому что сейчас выглядел неземным — словно он вдруг спустился к нему с иной планеты.
В этом зачарованном молчании Джексон раскрыл карту; потусторонняя нежность в глазах Марка все еще держала его в замешательстве, которое он пока не мог разрешить ни угрюмостью, ни вдохновленностью.
— Мы, если я верно понимаю все эти значки, сейчас здесь, — он ткнул громоздкой, нерасторопной варежкой в карту, но Марк остался лежать на месте, не сводя с него все того же особенного взгляда. — Ты опять пялишься, — криво улыбнулся Джексон, и воспоминание об их вертолете и первых, спокойных днях путешествия отдалось в нем одновременно болью и теплотой.
Туан ничего не ответил и не отвел глаз. Он чувствовал себя свободнее и прекраснее, чем когда-либо, лежа в этом ледяном сугробе, доставлявшем ему сейчас ровно столько дискомфорта, сколько бы ему доставила и солнечная лужайка за поместьем Джексона, где они просиживали под елями дни, прячась от родителей. Собственное дыхание и тело казались ему такими бесплотными, словно они могли в каждую секунду полностью испариться.
Этот блестящий потусторонний взгляд навсегда запомнился Джексону. Он вглядывался в него и не понимал, какие мысли, какие чувства могли создать его здесь, по эту сторону. Это чистая высота. Муза. Марк просто неземной. Он не мог не быть таковым.