The long light

GOT7, The Long Dark, Jackson Wang (кроссовер)
Слэш
PG-13
Завершён
16
автор
нилёку бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
94 страницы, 15 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
16 Нравится 5 Отзывы 5 В сборник Скачать

Глава 7

Настройки текста
      Когда следующим утром Марк и Джексон выдвинулись из домика, небо, в это время обыкновенно ясное, точно затянулось поблекшей воздушной ватой - они в тревоге посматривали на него, не зная, как трактуют подобный погодный знак на Медведе, и уверенные, что для Виктора он бы означал что-то чрезвычайно определенное.       В этом подкрашенном мутным светом воздухе им нужно было пересечь весь озерный район и добраться в конечном счете до газовой электростанции, пройдя через которую, согласно указаниям Виктора, можно было попасть в Отрадную Долину, чей образ в их головах выстроился, однако, отнюдь не отрадным.       Ванкуверские сухие пайки, почти не ограниченные в сроке хранения, пришлось оставить в вертолете: на случай, если им по каким-то причинам (ровно одной) придется возвращаться в глубь острова; в пустом вертолете посреди пакетов и где-то вывалившихся из них тушёнок и каш почетное место получила пара банок кофе — Марк поставил их отдельно от всех, на верхнюю полку, про себя решив, что лучше не попить его месяц, чем всю оставшуюся жизнь в случае… каких-то причин. И потому что осталось все, кроме лосятины, тот день с утра и до сумерек они петляли отмеченными по карте тропками, связывающими далеко друг от друга стоящие памятники былой жизни — искали еду, или сигнальный пистолет, или одежду, и хотя они обошли почти все, единственной настоящей удачей оказался спальный мешок — затхлый, растянутый и к тому же только один. Закругляя поиски на этот день, они вышли на припорошенную железную дорогу, пересекающую озерный район точно посередине и доходящую прямиком до ГЭС.       Тилля, еще не устав, убежала далеко вперед них и замерла там в прислушивающейся напряженной позе, водя носом по воздуху. Джексон, после той ночи взявший за привычку присматриваться к ней, в течение всего дня замечал ее взволнованность и вспыльчивость: она лаяла будто бы в никуда, нетерпеливо обгоняла их и все чаще цепенела, вдруг прислушиваясь к чему-то. Провожая ее взглядом всякий раз, Ван внутренне содрогался в беспомощной необходимости найти какую-то веревку или поводок, чтобы иметь возможность придержать ее: не покидало опасение, что рано или поздно эта резвость и неосторожность привлекут к ним ненужных гостей и что Тилля не окажется достаточно разумной, чтобы, завидя их, не кинуться с самоуверенным лаем.       — Думаешь, она чует что-то? — спросил Марк, когда они уже почти подошли к решетчатым воротам ГЭС, заметив настороженность в следящих за Тиллей глазах Джексона.       — Черт ее знает, — он пожал плечами и, приостонавливаясь, легонько пнул носком берц снег под собой. — Она весь день носится тут, как сумасшедшая. Если так подумать, она за каждым сугробом чего-нибудь да чует, - он устало вздохнул. До ворот уже всего-ничего, каких-то двадцать-тридцать метров, осталось приложить одно последнее усилие - Джексон сделал тяжелый шаг вперед и вновь заговорил: - Не нравится мне это небо. Кругом дымка какая-то, и тепло. Все это очень и очень странно, и меня не покидает предчувствие, словно что-то вот-вот должно начаться... А еще эта Отрадка… Виктор столько наговорил про нее, все эти метели и морозы под минус 70. Такое чувство, будто бы я иду на свой смертный приговор, а не в Отрадную Долину.       — Но ведь нам туда только мимоходом, — тепло улыбнулся Марк. — Дойдем до шахт — и все. К тому же по пути деревня, нам будет где остановиться.       — Ага, а еще несколько медвежьих берлог, вот точно — прямо по пути, — с мрачной иронией заметил Ван, вновь пиная снег и глядя себе под ноги. — Всё нормально. Мне просто сегодня особенно не по себе из-за всего этого. Идём, — он произнес завершающе, словно отмахнувшись, но в эту же секунду на новом дыхании продолжил: — Наверное… наверное, я просто боюсь. Мы неделю сидели дома, а теперь тут как-то… неизвестно и тревожно. Да ладно, это всё глупости. Я много болтаю. Идём.       Он проскрежетал дверью, выглядящей как всё тот же забор, только в ржавой раме, и они вошли на территорию электростанции: перед ними высилось массивное здание цвета холодного болотистого бетона, выглядящее монолитным за счет отсутствия с этой стороны окон. Всё что они знали, это что им нужно было пройти через него и где-то внутри обнаружить дверь, которая бы вывела их по направлению к пещере, ведущей в Отрадную Долину; но это всё же было здание, и там не могло не быть безопасно, поэтому Джексон вздохнул свободнее, когда закрыл за дверь и оказался внутри.       Несмотря на то, что здесь было ненамного теплее, он скинул с тяжёлую уличную одежду, душившую его; ему хотелось скорее освободить от нее и почувствовать свободное движение рук и ног; поэтому, оказавшись в кофте и джинсах, даже мелко подрагивая от холода, он счастливо улыбнулся; поглядев на Марка, стягивающего парку, он сказал, приглушенно рассмеявшись:       — Где-то здесь есть место, где не идет пар изо рта? — Джексон выпустил изо рта белую дымку, выглядящую такой же большой и, быть может, даже более яркой, чем на улице.       Тилля убежала вперед длинного коридора, открывшегося перед ними, и скрылась за ближайшим поворотом; постояв за ним несколько секунд, она рванула дальше и скрылась из виду.       — Ну и вали. Согласись, без нее спокойнее?       — Тшш… — прошипел Марк, плавно поддаваясь головой вперед и поднимая глаза, ничего не замечающие перед собой и сконцентрированные на чем-то постороннем. Улыбка резко исчезла с лица Джексона; он раздраженно сжал челюсти, чувствуя, что, не успели они войти в здание, как опять готовится случиться какая-то хрень. Ему надоело параноить за этот день.       Туан тихо опустил парку на пол, сделал несколько осторожных шагов вперед и, не прекращая вслушиваться, ладонью поманил за собой Джексона; скрестив на груди руки и отказываясь обращать на происходящее внимание, словно игнорирование подозрений бы нивелировало их, он побрел вслед, высоко и демонстративно поднимая ноги.       — Я не знаю, какой-то странный звук… словно что-то шевелится, но так тихо… будто бы… будто бы не очень понятно, слышу ли я его на самом деле, — приглушенно, с отстраненной напряженностью заговорил Марк; расслабив плечи через несколько секунд, он обернулся на Джексона и хотел уже добавить, что ему, вероятнее всего, просто мерещится, как Тилля громко, утробно рявкнула и в ответ ей раздался более тихий, точно идущий снизу рык.       — Блять, — выдавил Ван на выдохе сквозь стиснутые зубы.       Его окатило резкой волной досады и раздражения, особенно притупленными ощущением усталости от всего происходящего; он нуждался наорать на кого-нибудь, что-нибудь пнуть, громко, чтобы раздался треск, чтобы что-нибудь развалилось, а потом еще раз и еще… но тупая псина опять зарычала, и он сбился.       Вся станция гудела от этой вибрации; она отзвучивала от пустых стен и проходилась грохочущим эхом по полым, объемным помещением.       Джексон даже представлять не хотел, каким образом мог этот кто-то попасть сюда — в закрытое здание; в ту же секунду он схватил Марка за запястье и дернулся на себя — увести за первую попавшуюся дверь, пока никто не добрался до них, но тот выдернул руку и рванул вперед:       — Тилля!       Ван выругался про себя, поймал его на попытке сделать второй шаг, с силой обхватил под мышками и, оторвав от пола, потащил за собой; его взгляд под хаотичный и безобразный мат в голове постоянно метался в сторону коридора, откуда приближались и нарастали в громкости рык и лай.       Туан продолжал кричать, что они не могут оставить так Тиллю; на адреналине он делал выпады локтями и надавливал ладонями на руки Джексона, пытаясь отодвинуть их от себя, но бессознательная физическая сила Вана оказалась больше: он не поддавался, его ладони, сомкнутые у Марка на животе, намертво вцепились друг в друга. Комната. Джексон вытолкнул туда Туана и с грохотом захлопнул за собой тяжелую металлическую дверь — по стене пробежала вибрация, вдруг наступила тишина.       — Прекрати, ты не станешь так! — словно из ниоткуда, повышенным от отчаяния и страха голосом взмолился Марк, подходя к двери и беспомощно на нее глядя. — Эта же наша Тилля, наша Тилля… она же такая маленькая, ей же только годик, Джекс, пожалуйста…       Джексон в тупом непонимании смотрел на него. Он не понимал. Он не понимал, почему в такой момент Марк вообще в состоянии беспокоиться за эту псину, когда все, о чем он сам может думать, это они сами — самое важное, что вообще есть в их существовании; он не понимал, неужели у Марка не было в голове этих бесконечных вопросов, этой паники: прямо за дверью может находиться огромный агрессивный волк, и стрелять в него с близкого расстояния, когда тот готов броситься в любую секунду, элементарно — опасно — для их — жизни.       Марк обернулся на него; Ван с болью недоумения встретил его просящий, захваченный взгляд, и понял, что тот не отдает себе ни капельки отчета. Он понял, что Марк тоже запаниковал. Он устало закрыл ладонями глаза и отвернулся.       Подойдя к замороженному окну, Джексон уткнулся в него лбом и глубоко задышал, пытаясь успокоиться и принять какое-то решение. Ему казалось, что Марк подойдет к нему сейчас, как тот всегда это делает, чтобы утешить; он ждал прикосновения к своей спине, но шло мучительно долгое время, и ничего не происходило.       Резко развернувшись, Ван увидел, что тот все еще глядит в дверь — взялся за ручку, но не решается выйти. Какой там у меня выход, подумал он, подошел к нему усталыми тяжелыми шагами и вкрадчивым, но холодным движением руки отодвинул от входа.       — Отойди подальше. Я выйду и посмотрю. Я выйду, только при условии, что ты отойдешь, — говорил он сухо и деревянно, четко отделяя каждые несколько слов друг от друга.       — Не надо, пожалуйста… — прошептал Марк, в растерянности подходя ближе и хватаясь за предплечье Джексона. Тот зло и в упрямом непонимании кинул на него взгляд и вновь отвернулся:       — Чего же ты хочешь? Не оставлять ее или чтобы я был тут?       — Я не знаю… — панически простонал Марк, — пожалуйста, Джексон, не уходи, я так боюсь… — он вздрогнул, услышав особенно раскатистый рык, сопровождаемый громоздким копошением, словно при драке, и крепче вцепился в рукав парки.       Не знает.       Ван с обидой подумал, что у того вообще могут быть вопросы на этот счет. А Марк не знает.       Сжав зубы, он раздраженно толкнул дверь от себя, не обращая внимания на резкий, напоминающий писк, возглас Туана, и тут же вырвал ладонь, как только тот попытался ухватиться за нее и потянуть на себя. Ружье в руке — Джексон крепко сжал его, словно проверяя, правда ли оно тут. Голова лихорадочно соображала — нужен какой-то план, какое-то решение, хотя бы что-то... смутно, вперемешку с иными мыслями, проскочило, что волк может среагировать на лишнее движение и подорваться сюда или может испугаться их количества и пытаться найти выход, которого не будет. Гениально. Джексон ускорил шаг и, подбежав к входной двери ГЭС, распахнул ее — дунуло ледяным воздухом и в темноватое помещение заструился резкий белый свет.       Всё стихло. В удивлении Ван резко обернулся и вперил взгляд в коридор, обращаясь в слух. Краем глаза он заметил, как Марк высунулся из-за двери и глядит в его направлении, но внимание Джексона было слишком захвачено, чтобы он придал этому значения: до уха начинал долетать рык — чрезвычайно низкий и тихий, словно иллюзорный. Сначала он увидел хвост — напряженный и торчащий, а затем Тиллю — задом, припадая на передние лапы, она пятилась по коридору, взъерошенная, с полувырванными клоками на спине; следом, через долгие секунды, появился волк: дистрофически худой, с свалявшейся масляной шерстью, грязной черной мордой, обнаженными деснами и желто-коричневыми зубами.       Джексону смутно казалось, что нужно куда-то залезть или спрятаться, но он не пошевелился, завороженный и обездвиженный видом Тилли и волка, к его бессознательному удивлению, меньшего в размере. Они медленно продвигались по коридору навстречу выходу; интуитивно стараясь не шуметь, Джексон поднял ружье на уровень глаз и, сщурившись, прицелился.       — Не надо! — он услышал крик Марка и резко опустил ружье, в ужасе от поднявшегося вдруг рыка то ли Тилли, то ли волка.       Все пришло в действие. Собака особенно громко зарычала и, вытянувшись в своем упругом длинном теле, бросилась; волк залаял по-новому визгливо, словно вереща, и, увильнувшись низом, рванул прямо по коридору в сторону открытой двери; ничего не соображая и двигаясь автоматически, Джексон кинулся в сторону, запрыгнул на самое высокое, что только было в комнате — компьютерный стол — и, согнувшись в коленях, приготовил ружье, с секунды на секунду ожидая появление волка; когда тот выбежал, Ван пальнул, сам не понимая куда — по рукам прошла катастрофическая отдача, и он тут же потерял ориентацию в пространстве. В глазах помутнело. Он осел на стол и, вытянув перед собой ноги, смутно ощущая, что делает, попытался опустить на них голову.       Все сработало — первая удивленная мысль. Джексон впервые ощутил такую отдачу от ружья и даже сквозь повторяющиеся, бессвязные мысли предощущал, что дело было вовсе не в ней — она просто стала катализатором все нападающего и нападающего напряжения. Плечи покачивались. Он словно уплывал. Все сработало.       Джексон поднял голову и попытался сфокусировать взгляд: Марк. С огромными испуганными глазами, открывает рот, что-то говорит, но ничего не слышно; склонив голову в смутном непонимании, Ван нахмурился и попытался вслушаться — постепенно в ушах будто бы сливалась вода, слышался голос Марка, пока та не ушла вся с громким булькающим хлопком.       Не воспринимая, что происходит и только чувствуя нарастающий гнев, Джексон поднялся со стола и, игнорируя Туана, на ватных ногах подошел к входной двери: он протянул руку, схватился за нее и, размахнувшись, со всей силы хлопнул. В соседних комнатах посыпалась старая, уже облупившаяся штукатурка на потолке и стенах.       — Джексон! — он услышал и резко обернулся.       — Она просто ёбнутая, ясно? — не давая тому сказать, отрезал Ван; Марк обессиленно опустил руки. — Молодая охотничья псина, у нее вообще нет мозгов! А если бы это был медведь?! Она бы раздразнила его, он бы ее порвал, как тузик грелку, а потом нас вслед за ней! Ёбнутая! Я весь день крышей еду из-за этой дуры! — проорался Джексон и, отвернувшись, с размаху пнул железный рабочий шкафчик — металл задребезжал, бросив очередное эхо по полым стенам.       Прежде не путешествуя с Тиллей, он оказался совершенно не готов к ее естественной несдержанности; если бы я знал, как она будет вести себя, мне бы и в голову не пришло взять ее, думал он.       — Джексон, пожалуйста, успокойся, — умоляюще прошептал Марк, подходя к нему ближе, и с опаской положил ладонь на плечо; тот ощутимо вздрогнул и тряхнул волосами, словно отгоняя назойливое насекомое. Туан упрямо стиснул зубы и сильнее сжал его, затем с большей осторожностью и боязнью, попытался повернуть на себя — Ван рывком выдернул плечо и, не оборачиваясь, отошел на несколько шагов. Марк сразу двинулся следом: — Пожалуйста, прошу тебя… ничего не случилось, родной, пожалуйста… — но Джексон, почуяв движение, торопливо ускользнул в другой конец комнаты.       В растерянности, Туан остановился. Он не мог понять, как вести себя, и мучился, отчаянно прислушиваясь к интуиции; ему казалось, она безбожно врала ему, подсказывая решить проблему лаской и теплом — ничего не работало так, как работало всегда, и его охватывала паника и чувство вины; ему решилось, что Джексону просто нужно прокричаться, но от этого становилось только труднее, потому что он — Марк — не хотел кричать вместе с ним и провоцировать его на это. Марк боялся.       — Что же нам делать? — спросил он словно самого себя. — Что же ты предлагаешь? Оставить ее за дверью? Бросить?       Тоже неверно — почувствовал он; это был слишком рациональный вопрос, Джексон не будет в состоянии ответить на него по-настоящему, он ляпнет первое, что придет в голову; так и случилось:       — Меня не ебёт. Пусть катится, куда пожелает.       Марк сморщился: этот мат. С минуты их знакомства они не ругались — смущаясь друг перед другом, сделали вид, а затем это вошло в привычку; их былая культура, когда они матерились много и от души, просачивалась в такие моменты, и Туан с ужасом различал в них самих новое лицо — скелет в шкафу, который никогда не упоминают.       В очередной раз преодолевая себя, Марк медленно прошел через всю комнату и остановился так близко, что мог поддаться вперед и уткнуться лбом Джексону в лопатки; тот тяжело дышал, вперив голову в пол; носок ботинка отбивал мелкую нетерпеливую дробь по полу. По бровям Туана прошла мелкая судорога — он нахмурил их, чтобы остановить ее.       — Прости меня, пожалуйста. Я запаниковал. Я не сдержался. Мне просто стало так страшно за нее… это все из-за меня, пожалуйста, прости, — полушепотом просил он, в душе не совсем с собой согласный: в нем не могло не быть обвинительного укора в отношении Джексона, его вспыльчивости и агрессии — агрессии на Марка, на его Марка.       Ван сдержанно молчал, не меняя позы. Проницательность и привычка сказали Туану, что все налаживается, что нужно время: Джексон уже не кричит. Не зная, куда деть себя, он несколько минут стоял в молчании, пытаясь найти правильные мысли и слова, которые бы изменили что-то, но в этот день его интуиция была необычайно глуха; совсем потерявшись, Марк развел руками самому себе:       — Я не знаю, что могу сделать. Быть может… я не уверен, — бормотал он, — но, быть может, мне не нужно пока… обременять тебя или провоцировать?.. — закончил он скорее вопросительно, чем утвердительно. — Если ты не против, я пойду и огляжусь здесь, м? Там какие-то комнаты, я поищу по ним, быть может, что-то полезное… в конце концов, нам все равно нужно это сделать.       Он подождал ответа. Как в их домике, на крыше ощущалось звяканье жестяных банок; больше ни звука. Тяжело вздохнув, Марк кивнул про себя и, последний раз мягко добавив, что будет неподалеку, скрылся в коридоре.       Как только он скрылся из виду, Джексон пошевелился — развернувшись в его сторону корпусом, поменял положение ног и затем поднял голову к потолку; взгляд, не скованный чужим присутствием, стал свободно бегать по комнате, сопровождая лихорадочно несущуюся мысль — куда она неслась — он не имел ни единого понятия; он не понимал, о чем думал, наверное, он ни о чем не думал — все его существо являло собой одно сплошное ощущение, шаткое, моментально и непрекращаемо меняющее форму. Глаза искали Марка.       Тот зашел в одну из комнат и побрел к первому попавшемуся на глаза шкафчику — железному и желтому, в точности такому же, какой несколько минут назад пнул Ван, и только он успел дотронуться до ручки, как до него долетел звук бегущего шага — Марк обернулся, заметил темный блестящий взгляд — и впечатался спиной в дверцу:       Намеренно не сбавляя скорости, Джексон влетел в него; вцепившись ладонью в горло, он поднял его лицо на себя и впился в губы — с грубой неосторожностью, кусая нарочито до боли сжатой от напряжения челюстью; он не углублял, он возмещал собственную униженную гордость на одних только губах. Ему было ужасно и ужасно стыдно, и чем ужаснее этот стыд становился, тем нетерпеливее и грубее был сам Джексон: отпустив горло Марка, он перевел руки ему на бедра, крепко сжал под ягодицами и потянул вверх — Туан обхватил талию ногами, и его с новой силой впечатали в железную ледяную дверцу, чтобы упереть спиной; ледяными руками, заставляя его вздрагивать от холода и рвано выдыхать в губы, Джексон бродил по его бокам и животу, с силой сжимая все, до чего ни дотрагивался.       Он прервал поцелуй так же внезапно, как и начал.       — Никогда — не проси — прощения — просто — ударь меня — пожалуйста — Слышишь? Пощечину, — говорил он, едва ловя воздух и не сводя взгляда с губ Марка. — Это просто — недопустимо. Боже… — выдохнул он, ударяясь лбом в ледяную дверцу шкафчика, ожидая, пока дыхание успокоится. — Я — сейчас отпущу тебя — и схожу за Тиллей. Мы что-то придумаем с ней, м? — он поднял голову и, с беспомощным робким извинением поглядел на Марка, не сомневаясь, что тот его простит, и испытывая от этого только большую неловкость и унижение.       Туан активно и радостно закивал, в ответ глядя на него; он больше ни капельки не обижался.       

***

      Тилля вернулась через несколько часов: специально для нее дверь держали открытой. Несколько раз в течение их осмотра станции Марк выбегал наружу и громко кликал, но в ответ ему была только всегдашняя тишина Медведя на безветрии; она появилась уже в глубоких сумерках, когда они стояли у противоположного выхода (распахнутого настежь) и в беспокойном предчувствии, что она может более не вернуться, думали, оставаться ли здесь на ночь, чтобы подождать ее, или все же выдвинуться до пещеры, где они планировали переночевать.       Туан бросился ей на шею, принялся трепать уши и быстрым, паникующим взглядом осматривал ее на наличие серьезных ран; он увидел, что ее дымчатая серо-белая шерсть была в крови, особенно вокруг зубов, где она сменила весь свой окрас на пепелный розовый; подвыбит мех, ее походка была болезненной, но сколько бы он ни присматривался к ней, не мог понять причину — она не хромала, у нее не было глубоких рваных ран, а каких еще повреждений можно было ожидать — он не знал.       Вместе с ней за считанные минуты они добрались до пещеры, являющейся входом в одну из шахт, которые, по словам Виктора, некогда были одним из столпов местной экономики. Внутри постоянно сыпались камни, и они шли точно по минному полю, боясь обвала с каждой из сторон; неожиданной трудностью стала темнота — пробираться приходилось фактически на ощупь, особенно в первые минуты, когда глаза ещё не привыкли к отсутствию естественного освещения.       Конец шахты ознаменовал лунный свет, к которому примешивался пространный зеленый и фиолетовый, словно в воздухе висел источник искусственного цветного освещения; Марк и Джексон ускорили шаг, наконец видя выход и предчувствуя, что именно будет ждать их за ним. Они не ошиблись. Это была аврора.       Она только начиналась и почти не шевелилась: горизонт неба, открывающегося с необычайным для Медведя размахом, окрасился в пепельный салатовый, словно его подернула легкая ядовитая дымка; прямо над их головами начинал скапливаться фиолетовый, почти незаметный, покрывающий темное небо подобно полупрозрачной вуали. Оно мерцало, словно изнутри по нему каждые несколько секунд проходил электрический заряд.       Марк посмотрел на Джексона искрящимся от бурного и удивленного восторга глазами; у него не было слов. За весь этот день, за всю эту неделю он ни разу не подумал о как таковой возможности увидеть ее здесь; он ее не ждал. Само ее существование вдруг объявилось для него потрясающим сюрпризом. Он открыл рот и хотел что-то сказать, но только помотал головой в немом изумлении.       Также не находя слов, Джексон ошарашенно улыбнулся и притянул Марка к себе: обняв его за плечи, он глубоко вдохнул и поднял взгляд высоко-высоко, устремляя его в густую фиолетовую дымку. Им казалось, что воздух звучал наэлектризованным: до уха доносилось странное, почти не слышимое гудение, точно от проводов, только оно пронизывало все пространство вокруг них и не имело источника.       — Марк-и, — выдавил Джексон, не желая сказать что-то определенное, но чувствуя необходимость сказать хоть что-то. — Тебе не кажется… что лучшее, где мы можем встретить ее — это здесь? Она точно ждала нас тут, — едва веря самому себе, он выпустил воздух из легких и завис, не спеша вновь вдыхать. Он был слишком потрясён и не нуждался в этом.       — Даже не представляю, как она будет красива потом… когда разойдется. Она ведь только началась, верно? Когда мы входили в шахту, ее не было, — ответил Марк, недоумевая, почему собственный голос исходил точно от другого человека; он сразу почувствовал, что в этой фразе не было необходимости, что он, как и Джексон, сказал это просто чтобы что-то сказать.       Не переставая следить за ней, они удалились глубже в пещеру, где ветер не помешал бы им развести костер и организовать ужин: лосятина с каким-то лекарственным чаем — подарком Виктора; высыпая в котелок его выцветшие листья, веточки и кору, Марк со слабеющей силой воли думал о том, что, пока они не ушли далеко, можно вернуться и забрать хотя бы одну банку кофе. За готовкой мысль отправилась в однообразное путешествие, кольнула Марка духовной слабостью и вновь закруглилась на том, что лучше не попить его месяц, чем оставшуюся жизнь.       Разошедшийся на морозе костер простирал жар достаточно далеко, чтобы они могли выйти кушать к краю пещеры: она обрывалась в нескольких метрах над землей, поэтому была недоступна животным, которых, судя по отметинам на карте, в округе было немало; они опустились на самый краешек, свесили ноги и положили по бокам от себя горячее мясо и дымящиеся открытые термосы, заменявшие им кружки.       Вместо небольшой дымки на горизонте, из ровно разграниченных зеленого и фиолетового, на небе образовалась огромная полоса, идущая горизонтально и занимающая все видимое пространство; чья-то невидимая колоссальная кисть коснулась ее и, в продольном движении опускаясь вверх и вниз в полную длину, смешала два цвета, образовав ровные вертикальные разводы; полоса непрекращаемо шевелилась подобно змее, и переливалась, точно каждые несколько секунд меняя ракурс на саму себя.       Марк взял с собой Маркеса.       — Подумал, что можно почитать, пока руки не замерзнут, — робко улыбнулся он, сжимая пальцами книжку на своих коленях, и показав на разыгравшуюся аврору, продолжил: — Она довольно ярко светит.       Джексон взял в руки термос и принялся водить по нему ладонями, греясь. После случившегося днем на него снизошла тяжелая усталость и задумчивость; говорить не хотелось вовсе, а если и говорить — вполголоса. Его не оставляло давящее, пристальное чувство вины, особенно потому что Марк выглядел так, словно ничего не случилось или не имело ни единого значения: его никто не ударил, на него никто не накричал, чтобы потом полноправно простить, и теперь, когда ничего не разрешилось по-настоящему, ему в одиночку приходилось справляться с этим гнетом.       — Хочешь, я почитаю нам? — вновь подал голос Марк.       Ван помотал головой и отхлебнул из термоса.       — Аврора просто великолепная, — тихо сказал он и усмехнулся своим мыслям, которые почти тут же озвучил: — Я, конечно, сморожу глупость, но под эту аврору не жалко умереть.       Марк нахмурился.       — Джексон Ван, прекрати разбрасываться такими словами, — с обиженной суровостью произнес он и отвернулся: тема смерти была запретной меж ними; думать о ней было страшно и невозможно, при условии, что оба боялись ее больше всего на свете и не могли не думать.       — Прости, — Ван тяжело вздохнул и, поставив термос около себя, взял Марка за руку; ему хотелось вернуться к разговору о сегодняшнем — расставить все точки над и, дать Марку понять себя. — Я не должен был. Это всё какая-то… новая паранойя. Это очевидно, просто мне тревожно здесь… я всего боюсь. Отовсюду вижу опасность. Меня Тилля меньше достает, чем я сам себя, — Джексон улыбнулся с болезненной веселостью и вновь нахмурился. — Мы когда-то давно говорили об этом… что… что мы самые счастливые на свете, — некоторое время он молчал, собираясь с мыслями и не глядя на Марка. — И я просто так боюсь, что… черт, так не бывает. Просто не может быть. Два года безоблачного счастья — это перебор, я просто не верю в это, поэтому боюсь, всё больше боюсь, что… расплата будет слишком большой. Вот даже тут. Сейчас. Всё ведь в порядке? Разве мы страдаем? Да нет. Живём себе. У нас есть еда, вода, кругом дома, нас никто не достает, мы ни от кого не прячемся, как в Ванкувере. Мы вместе. Здоровы. Живы. У меня просто предчувствие, что после всего этого… случится какой-то… какой-то… — он помедлил и затем ускорился почти до невнятности: — прости, у меня нет другого слова, случится какой-то пиздец, и все закончится. Прости.       Он выдернул руку, растрепал ею волосы и глубоко выдохнул, наблюдая за огромным белым облаком собственного дыхания, поднимающимся к авроре и постепенно исчезающим в несколько метрах от них.       — Просто тут мы везде близки к концу, — четко выговорил Джексон. — Но он не приходит. Он везде и его нет. Я все также бесконечно счастлив, — выдавил он с отвращением, словно последнее, чего он в жизни хотел, так это быть счастливым. От горечи сказанного у него исказилось лицо в области челюсти и губ: черты обрели непривычную черствовать и угловатость, выступил побдородок и скулы; губы приоткрылись в каменном оскале.       — Вот что я буду делать, если завтра на нас кинется медведь? — все продолжал, каждый раз замолкая будто бы окончательно и вдруг находя новый запал. — Или если нас застанет метель прямо посреди поля, как Виктора с женой? Что я буду делать? Я ни к чему не готов. Что если… — он замолчал, вновь жестко сжимая челюсти, и заговорил с большей чеканностью, — если завтра ты умрешь? Или я умру. Что ты будешь делать? Что я буду делать? Или медведь просто вспорет кому-то из нас живот…       — Джекс, — Марк, понимая, что дело идет о бесконечном варьировании и повторении одного и того же, не выдержал и ладонью повернул его лицо на себя; Джексон упрямо нахмурился, но вместе с тем выражение лица приобрело новую грусть; опущенным взглядом он смотрел на губы Туана. — Если что-то такое случится, у нас нет выхода, мы будем умирать, — на повышенном тоне, увесисто произнес он. — Если умрешь первый ты, я следом за тобой. Если я — ты. Каждую секунды здесь мы потенциально в смертельной опасности. Ты прав. Но если нас ждет что-то… — он немного растерялся и продолжил уже более мягко, словно извиняясь за вспыльчивость: — разве можем мы убежать от этого? Если оно должно случиться.       — Но, согласись, Марк, это порядочное блядство, что я не знаю, откуда и когда это всё ждать.       — Ты только что сказал, что бесконечно счастлив. Чего еще ты ждешь? Вероятно, будучи бесконечно счастливым, точно знать свое будущее… — Марк разочарованно цокнул языком и с нарочитой иронией пожал плечами. — Многовато на одного человека.       Джексон тяжело вздохнул и мягко откинулся назад: приземлившись на спину, он сложил на животе руки и поглядел в темный, почти черный потолок их пещеры.       — А ты? — вдруг спросил он, боясь глядеть на Марка. — А ты бесконечно счастлив? — добавил он тише, чувствуя, что тот мог не совсем понять его.       В течение долгого десятка секунд Туан молчал; затем, подтянув свисающие с края ноги, он, не вставая, отодвинулся дальше в пещеру, повернулся на Джексона и, перекинув через него одну руку, навис над лицом. Марк раздосадованно нахмурился, не понимая, какое вообще право тот имеет задавать ему этот вопрос так серьезно; он хотел сказать что-то колкое, но в последний момент передумал: как нелепо бы ни звучал этот вопрос, Джексон нуждался задать его сейчас, и, сдавшись, Туан мягко поцеловал его, кончиками пальцев скользя по прохладной щеке       — Джексон Ван, ты любишь меня? — все же не удержавшись, отстранившись, язвительно спросил он и, получив в ответ возмущенный, почти злой взгляд, нарочито демонстративно и фальшиво рассмеялся: — Джексон Ван, ты бесконечно счастлив? — передразнил он его и, перевалившись на спину, скрестил на груди руки. Это место превращает нас в ослов, думал он, когда вообще мы спрашивали такие вопросы с эдакой церимониальностью? Как будто бы это не самая очевидная вещь на свете. Как будто бы вообще существует какая-то правда, кроме этой. Боже.       Марк услышал тяжелый вздох, а затем почувствовал, как чужие холодные пальцы мягко, как маленькие лапки, подобрались к его собственным и переплели их со своими; Джексон чуть сжал его ладонь и вытянул свободную руку, чтобы показать на аврору:       — Великий Медведь меня сводит с ума, — криво улыбнулся он и помотал головой, скользя затылком по ледяному полу. — Давай просто поглядим на нее, пока мы совсем не замерзли. А потом… отправимся спать, м? — он чуть повернул голову на Марка и, при виде его глаз чувствуя неловкость за весь сегодняшний дурацкий день, за все свое-несвое поведение, вновь отвернулся; нервно, судорожно выдохнув, Джексон дрогнул в улыбке. — Всё будет так, как будет. Мы рядом. Справимся… как-нибудь, — он пожал плечами.       В ответ закивав, Туан пододвинулся ближе и, носом пробивая себе дорогу, вынудил Джексона приподнять руку и пустить его под нее: уложив щеку на приоткрытую парку, Марк прижался к нему и полуопустил веки, оставляя маленькую щелочку; сквозь нее, засыпая, он поглядывал на пуговки, в которых плясала и отражалась яркая аврора.              
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.