Орлы или вороны?

      Даниил уже неделю ходил на работу словно на автопилоте. Две мысли, сменяя поочерёдно одна другую, заплетали в длинную косу его изрядно растрепавшиеся эмоции и чувства. Он пытался осмыслить поступки двух близких ему людей, так неожиданно перед ним "раздевшихся", и понять для себя, как на них и на вновь открывшиеся реалии реагировать.       Алина... Казалось, что с самого начала они, как хаотично блуждающие миллионы лет во вселенной две далёкие галактики, словно бы попали, наконец, под действие тотальной мощи галактического прилива, который вовлёк их в свой поток и повёл навстречу друг другу, чтобы, завершив одинокий путь звёздных странников, они смогли слиться и стать одним целым...       В последние месяцы Даниил почувствовал, как резко стали меняться их взаимоотношения с Алиной. Сначала её взгляды робко пробовали шептать недозволенное, потом всё громче и настойчивее, и это вызывало в нём неконтролируемое волнение... Да, Алина начала его волновать и он ничего не мог с этим поделать. Её прикосновения и взгляды, многозначительные слова и интонация, голос и даже сбивчивое молчание - всё будто бы искало дверь, чтобы её распахнуть и выпустить на свободу его наглухо замурованные внутри себя инстинкты. Алина, с ловкостью молоденькой цыганки, умело обходила выставленные его разумом и здравым смыслом преграды и заставляла реагировать природу, которая с каждым разом всё меньше подчинялась ему и всё больше переходила под контроль другого дирижёра - юной девушки, его ученицы.       Фраза, откровенно сказанная Алиной в фойе возле тренерской, как бы замкнула два провода и пустила по всей цепи ток высокого напряжения, который отныне будет гулять и искрить в них обоих до тех пор, пока не найдёт выхода... того самого, единственно возможного для двоих - мужчины и женщины, который был ими познан со времён Эдемского Исхода.       Даниил давно заметил, что мысли Алины никогда не носили "короткие штанишки". Она была не по возрасту глубока. Да, ей не всегда удавалось их ловко сформулировать, облачив в изящные наряды красивых слов. Но в этом наносном украшательстве он и не нуждался. Даниил чувствовал в ней мудрость прирождённую, какую-то сокровенную и... "нагую", которой она словно бы к нему льнула, не стесняясь раскрываться и делиться своими откровенными мыслями, а с некоторых пор и такими же обнажёнными чувствами. И вот как ему теперь быть с такой Алиной он не знал...       Когда-то давно, в разговоре, мама сказала ему, что чувства теряют упругость от изобилия впечатлений, особенно у мужчины. Ныряя с головой в очередной роман, Даниил позже стал отмечать, что мама была права. С каждым новым разом его чувства становились всё более "рыхлыми", а короткие связи оставляли лишь размытые воспоминания, как капля акварели на альбомном листе.       Эту "упругость" в его порядком растрепавшуюся за последние годы эмоционально-чувственную сферу жизни вернула ему Алина. Взрослеющая, влюблённая, до невозможности манкая и такая... своя. Только вот имел ли он право принять этот дар, Даниил так и не смог пока для себя решить...       Сергей... Как же это сложно, как оказалось, понять и принять его поступок. Объяснить для себя и оправдать. Как при всём при этом сохранить друга и не потерять веру? Почему же Серёга ему ничего не сказал? Почему с самого начала не делился своими мыслями, неудовлетворённостью от условий работы в конце концов? Почему пошёл сразу к Этери и ни разу не обмолвился в разговоре с ним ни о чём? Когда это всё началось? И почему вылилось в итоге в попытку практически воровского ухода за спинами остальных членов команды? И главное, как он дошёл до того, чтобы обрабатывать родителей и спортсменов, подбивая на совместный побег втихую?       Со времени первого звонка Этери от бдительных родителей прошло больше месяца, а Розанов до сих пор не поговорил ни с ним, ни с кем бы то ни было из команды. Когда между ними пробежала эта чёрная кошка и захлопнула за собой дверь в их дружеское доверие? А было ли оно, это доверие, вообще? В чём его собственная вина? Как мог он пропустить этот момент, когда Сергей перестал быть ему бро и другом, а перешёл в многочисленную и стройную шеренгу просто приятелей? А можно ли что-то отмотать назад? Склеить трещину между ними и отстирать память об этом поступке, как свежепоставленное пятно от пролившегося на свитер кофе... А надо ли?       Разложив всё по полочкам, Даниил понял для себя одну вещь: допустить мысль об уходе Розанова в другое место он может, тем более на таких эксклюзивных условиях, о которых говорил Дудаков. Даже на то, что друг смолчал и ни о чём не рассказал ему, Дане, тоже можно закрыть глаза. Может быть так ему было проще... Может быть обо всём бы они поговорили позднее.       Единственное, что никак не получалось уложить в голове, так это тайные переговоры друга за спиной коллег не просто о переходе спортсменов в более заманчивые условия, а с выставлением их тренерской работы, профессионализма и личностных качеств в каком-то придуманном и уродливом свете. Очернить и исказить мысли, мотивы и поступки всей команды, можно сказать спортивной семьи, ради того, чтобы выгорела своя многоходовая комбинация - это было слишком обескураживающе, чтобы можно было просто принять и перелистнуть эту главу между ними. Горько было ещё и от того, что даже вырвать этот лист из их с Сергеем общей многолетней истории Даниил не мог. Сделать вид, что одного близкого друга с этого момента нет и это больше его не беспокоит, у Даниила тоже не получалось.       Дни сменялись один за другим. Глейхенгауз каждый раз при встрече с Розановым вглядывался в его глаза, но не находил в них ни ответов на свои вопросы, ни отголосков терзаний и сомнения, ни даже попыток поговорить. Сергей молчал и делал вид, что ничего не происходит. Он был спокоен. Абсолютно спокоен, как человек, принявший важное для себя решение и терпеливо ожидающий часа его оглашения.       Первый порыв Даниила поговорить с Сергеем начистоту Этери остановила. По мнению главного тренера, разговаривать с Розановым более было не о чём, показывать перед ним свою уязвимость тем более. Усилия стоило направить на поиск решения по минимизации ущерба для их общего дела. Все методические наработки штаба и концептуальную систему подготовки спортсменов, ценою систематизации общего многолетнего опыта и индивидуальных находок каждого, Розанов унесёт с собой в качестве трофея. С этим уже ничего не поделаешь. Это высокая плата за когда-то оказанное ему доверие будет отдана ими в свой час согласно предъявленному ценнику. Лучше об этом не думать и идти дальше. Для начала искать замену либо, проанализировав ситуацию и свои силы, взвалить всё на какое-то время на себя, распределив обязанности "дизертира" на троих. А вот разговор "по душам" с родителями всех спортсменов без исключения нужно провести вовремя. С одной стороны, не торопиться, дав возможность понять и себе, и потенциальным "перебежчикам", на каких условиях возможно продолжение сотрудничества. А с другой стороны, не упустить момент, после которого что-либо предпринять уже будет слишком поздно.       Несмотря на непрострые характеры в купе с букетом "особенностей" практически у каждого спортсмена, тренеры "Хрустального" своих учеников любили. Были привязаны не только к объему вложенного в них своего собственного труда и времени, но и к ним самим, как к детям. Может быть поэтому всевозможные несправедливые моменты, регулярно прилетавшие в штаб от их амбициозных родителей, воспринимались тренерским трио стоически, как плата за любовь.       Хорошенько взвесив все "за" и "против", в итоге пришли к общему решению пока никого к себе не брать, но подыскать две-три кандидатуры на случай того, если справляться собственными силами получаться более не будет. А вот переговоры с родителями нужно однозначно провести до начала так называемого "трансферного окна", открывающегося в мае месяце, когда спортсмены могут на законных основаниях сменить тренерский штаб без излишних расшаркиваний и пояснения причин.       Первые звоночки, что Сашу Трусову родители могут от них забрать, прозвучали в январе, когда по итогам двух из четырёх главных стартов - Финала Гран-При и Чемпионата России, Александра оказывалась только на третьей ступени пьедестала. Причем каждый раз балансировала на грани, когда, завалив прыжковую часть программы, была в шаге от того, чтобы и вовсе пролететь мимо пьедестала.       Желание видеть свою дочь не только в Книге рекордов Гиннеса, но и с золотой медалью на шее, заставляло родителей Саши искать причины вовне, следовательно в тренерском штабе Этери Тутберидзе.       Анализируя психологические проблемы Александры, каждый раз проявляющиеся на главных стартах, тренеры упирались в итоге в дилемму. Здравый смысл и тренерский опыт склоняли к тому, чтобы сократить количество четверых прыжков в её произвольной программе. Это давало возможность спортсменке представить её перед зрителями чистой и получить заслуженные баллы за прокат без падений. Либо пойти на поводу у Саши и её родителей, рискнув вставить все пять четверных прыжков в одну программу. При такой стратегии появлялся шанс сделать её исторической, и даже при весьма вероятных в таком случае падениях завоевать золото, пусть даже ценой победы арифметики над эстетикой.       На предстоящий чемпионат Европы единогласным решением тренерского совета перевесила чаша весов с надписью "Благоразумие". Если эта ставка вновь не оправдается, на Чемпионате Мира с Александрой придётся идти ва-банк.       Тем временем бесшумно, но неотвратимо к России летел на всех парусах новый вирус атипичной пневмонии "COVID-19", подобно одному из всадников Апокалипсиса, собираясь внести свои правки в судьбы всего мира, в том числе, заглянув в "планинг" главного тренера мирового женского одиночного катания Этери Георгиевны Тутберидзе, поставить в нём размашистым росчерком свои чёрные метки...