Игра на выживание

      Самодовольная рожа Зика Йегера раздражала. Садясь в повозку, Леви буквально прожег пленника недобрым взглядом. Он бы с радостью выдавил ему его поганые гляделки, безо всякого сожаления. Руки так и чесались. Этот человек принес им столько проблем, что и представить страшно. И Эрвин… Это был его последний приказ. Последнее обещание, которое Леви дал ему. Еще рано. Да и не его это больше дело. Зика сожрет Хистория. Все было давно уже решено. Только вот Хистория… И когда эта девка успела залететь? Судя по сроку, еще до того, как они успели уехать в Марли. По слухам отец ребенка, какой-то фермерский мальчишка, но как бы не так. Они могли затирать этот бред кому угодно, но только не им. Более того, не спроста все. Кто-то явно надоумил её заделать этого бастарда. Пардон, наследника трона. Несчастного ребёнка, что должен будет продолжить эту блядскую череду, начатую ещё первым королем Фрицем. И теперь Леви придется возиться с этим уродом Зиком, пока королева не разродится. Остался месяц, может чуть больше. Месяц в компании того, кого бы Леви скорее охотно прирезал, чем любезничал и распивал чаи. Зик зачем-то открыл свой рот, пытаясь с ним заговорить. Леви испытал стойкое желание дать Йегеру по морде, но сдержал себя.       — Я убью тебя, раскрою твои интриги и отправлю твой труп в Марли. И тогда кранты твоим бабуле и дедуле, — пообещал Леви, прерывая поток раздражающих слов. — Но если твой секретный план — правда, то твоя экзекуция может и подождать. Хотя, мне плевать, когда ты сдохнешь, — фыркнул он, скрестив руки на груди.       — Спасибо на добром слове, — усмехнулся Зик. — Но прежде, разве вы не должны мне позволить встретиться с Эреном? Не будешь так любезен перестань буравить меня взглядом?       Леви не перестал. Внутри бурлила какая-то несвойственная ему ненависть. Леви уже давно утратил способность ненавидеть какого-то по-настоящему. Он убивал, чтобы выживать, убивал подчиняясь приказу, но искренне кому-то смерти Леви желал редко. Но Зик был как раз тот самый случай. Какие бы сладкие речи он не пел, Леви никогда не забудет всего-того дерьма, через которое он заставил их пройти. Леви не забудет двести погибших у стен Сигансины товарищей. Леви никогда не забудет Эрвина Смита. Этот человек в его глазах жалок. И он не заслуживает ничего кроме презрения и жгучей ненависти. Он ненавидел его каждой клеточкой своего тела и пусть Зик Йегер никогда не забывает об этом.

***

      Катарина чувствовала себя неуютно в собственном теле. Раненая рука немного болела, но это причиняло легкий дискомфорт. По-настоящему больно было внутри. Душу давно уже раскурочило от боли. Она всегда хотела быть сильной. Всегда. Но сейчас она устала. Хотелось закрыться ото всех. Спрятаться. Ей было жутко и страшно. Она давно наплевала на свою собственную жизнь. Но в ее руках находилась чужая. И это пугало. Свежая могила. Сырая земля, покрытая цветами. Кому нужны эти цветы? Саша не любила цветы. Никто не догадался положить ей свиную рульку.       — Микаса? — Девушка осторожно присела рядом со съежившейся за гранитным надгробьем, подругой.       Девушка подняла на неё заплаканные усталые глаза.       — Не сиди на земле, — тихо сказала Катарина.       Микаса только коротко кивнула, утыкаясь лицом в колени. Ей тоже было тяжело. Всем было тяжело.       — Эй, ты же марлиец?! — донеслось до них. — Зачем сюда припёрся?! Какое вам дело до похорон убитых вами эльдийцев?!       Девушки, поднявшись на ноги, быстро прибежали на шум. Николо съежился на земле, закрывая голову руками. Солдаты, выстроившись вокруг него, без всяких церемоний пинали парня ногами.       — Остановитесь! — крикнула Катарина, ускоряя шаг.       Жан и Конни уже бежали с другого конца кладбища, оттаскивая их от парня.       — Мы с ним разберемся, — пообещал Кирштейн.       Катарина осторожно присела возле Николо, подавая ему руку.       — Ты как?       Он поднял на них полный боли взгляд. В глазах стояли слезы.       — Саша правда погибла? — ответом послужила тишина, жуткая звенящая тишина.       Катарина опустила глаза, глотая вставший в горле ком. — Как… — прошептал Николо. — Как вы это допустили?!       Что они должны ему ответить? Как? Катарина и сама не раз задавалась этим вопросом. Как? Но ответа не было… — Говорят, ее убила девочка, что пробралась на дирижабль, — Николо сел на колени. — Это так глупо… — Это была не просто девочка, ее тренировали, — заметила Микаса. — Кандидат в воины, — покачал головой Николо.       Жан сжал кулаки в какой-то бессильной ярости. — Это произошло из-за моей невнимательности… Прости… — Почему ты просишь прощения у меня? Я всего лишь простой повар …       Конни сочувственно сжал его плечо. — И ты приготовил ей много всяких вкусностей, спасибо тебе за это, Николо. — А как ты сам, Конни? — Мы с Сашей были словно близнецы, — ответил парень с болью в голосе. — Сейчас я будто утратил половину себя.       Катарина молча покачала головой. Было до ужаса паршиво. В глубине души она уже понимала, смерть Саши — это только начало. Первый близкий человек, которого они потеряли в этой войне. Первый, но не последний. Маховик уже запущен. И от этого не убежать и не скрыться. Нельзя изменить судьбу. От этого не убежать и не спрятаться. Знаешь ты, что будет дальше или нет. Это ничего не меняет. Все случится так, как должно. Подул холодный, несвойственный для этого времени года, ветер и Катарина, обхватила себя дрожащими руками, поморщившись от боли и дискомфорта в еще не зажившей ране. Рана. Кровь на зеленой траве. Леви уехал сегодня утром вместе с Зиком. Внутри сворачивался ужас, от которого захотелось кричать. Он не вернется к ней. Она не хотела об этом думать, не хотела верить в такое, даже мысли допускать не хотела. Но это жуткое ощущение стучало в висках. Утром, еще лежа в кровати, она буквально вцепилась в него. Ей было страшно. Ужасно страшно. Леви был обескуражен. Он успокаивал ее, говорил, что все хорошо, что пора собираться, иначе он опоздает. А она отчаянно, до хруста в ребрах вцепилась в него, утыкаясь лицом в мужскую грудь, чувствуя, как по щекам катятся слезы от собственного бессилия. Она так хотела сказать ему, попросить защиты, поддержки, ведь за кого ей еще прятаться, как за него. Но Катарина так и не решилась. Не смогла произнести вслух. Потому что, казалось, стоит ей сказать, как капкан вокруг нее самой захлопнется. Она должна быть сильной. Должна защитить любой ценой. ***       Темный тусклый коридор окружал со всех сторон, ноги не гнулись, но Катарина продолжала идти вперед. Сама не знала почему шла, но шла. Повернув, она замерла у железных решетчатых прутьев. Эрен поднял на нее темные глаза. Все в нем внушало ей какую-то неясную угрозу. — Эрен, — она попыталась добавить в голос твердости, но прозвучало все равно жалко. — Зачем ты пришла?       Катарина опустила глаза, посмотрев на свои пальцы. — Я знаю, что ты собрался сделать. Не надо.       Парень поднялся с койки, медленно подойдя к решетке. Катарина подняла голову, посмотрев на его лицо. Холодная маска твердой решимости. Ничего больше. — Что ты можешь знать? — Эрен… — она запнулась. — Это не выход. Ты не спасешь нас таким образом, только погибнешь… — Ты знаешь, что Молотоборец может создать какое угодно оружие из собственной оболочки? — вдруг сказал он. — Я могу сбежать из этой клетки в любую минуту и никто из вас не сможет мне помешать. — Эрен, — выдохнула она. — Это неправильно!       Жесткие холодные пальцы сомкнулись вокруг ее горла. Она сильно ударилась лбом о решетку. — Неправильно?! А почем тебе знать, что правильно? Ты жалкая трусиха, которая боится взять на себя хоть каплю ответственности! То, что делаем мы с Зиком должна была сделать ты. Но ты боишься, боишься того, кто ты и что ты есть!       Он разжал хватку и Катарина упала на колени, судорожно глотая ртом воздух. Перед глазами все поплыло. — Ты сошел с ума, — прорычала она, поднимаясь на ноги.       Она выскочила не оглядываясь. Вбежала вверх по лестнице, запинаясь о крутые ступени. Захлопнув тяжелую деревянную дверь, она навалилась на нее спиной, медленно съезжая вниз. Эрен прав. Она боится. Просто жалкая трусиха. Вот и все. — Ты в порядке?       Катарина вздрогнула, увидев перед собой обеспокоенное лицо Ханджи. — Да, — неуверенно сказала она, поднимаясь. — Врешь, — Зое сузила единственный глаз. — Ходила к Эрену. Катарина кивнула, отводя глаза. — Что он сказал тебе? — Ничего хорошего. Боюсь, что это не Эрен. Не тот Эрен, которого мы знали. Командующая поджала губы. — Зик основательно промыл ему мозги. Кто знает, сколько раз они встречались и что обсуждали за нашими спинами. — Зик тут не причем, — уверенно сказала Катарина, двинувшись вперед по коридору. — Он такая же пешка в руках Эрена, как и мы все. Я думаю так. — Но…       Катарина вдруг почувствовала дикую слабость во всем теле и оперлась о стену, чтобы просто не упасть. — К черту все, — прошептала она. — Почему все получилось именно так? — О чем ты? — Обо всем. Какой смысл сражаться, если я не могу защитить дорогих людей? — Хочешь сдаться?       Катарина горько усмехнулась. Сдаться. Кто бы ей позволил? — Нет. — Ты в порядке? — Относительно. — Выглядишь больной, — нахмурилась Ханджи. — Я здорова, — ответила Катарина. — Относительно.       Она закрыла глаза. Это все какое-то издевательство. Почему сейчас? Она не хотела, чтобы было так… так безнадежно. — Кажется, мы все умрем, — прошептала она.       Ханджи подставила плечо, предлагая ей опереться. — Ты сейчас в обморок грохнешься, — мрачно констатировала она. — Сейчас пройдет. Это все от нервов. — От нервов, — Ханджи поджала губы. — Тебе бы поменьше нервничать. — Это невозможно, — через силу улыбнулась девушка. — Так Леви в курсе? — Насчет чего? — спросила Катарина. — Не включай дуру, тебе это не идет. — Нет, — хмуро сказала Катарина. — И ты молчи. — Нельзя молчать вечно, — заметила командующая. — Это мое дело, — твердо сказала Катарина. — Я не Хистория.       Ханджи согласно покачала головой. Она и правда не Хистория. Хистория приняла свой долг. Но Катарина отказывалась смотреть в глаза самой себе. Кому от этого становилось легче не понятно. Игнорировать проблему, не означает решить ее. — Я думала ты… — Неважно, кто и что думал, — резко сказала Катарина. — Мне уже лучше, я могу идти сама. Спасибо за помощь. ***       Здесь всегда было мрачно и неуютно. Слабый свет отражался от темных каменных стен. И так тихо, что собственное дыхание кажется до ужаса громким. Лишь бледный кристалл в центре подвальной комнаты светится тусклым светом. Энни была бледной. Ее светлые волосы падали на впалое лицо. Красивая кукла замурованная в твердый камень. — Сколько раз ты приходил сюда?       Армин повернул голову, встретившись глазами со стоящей позади Ханной. — Много, наверное, — ответил он.       Девушка кивнула, переведя взгляд на Энни Леонхарт. — Ты разговаривал с ней, я слышала.       Армин опустил глаза. К чему врать, если все так и было? — Тебе не кажется это странным? — вдруг сказала Ханна. — Таскаться сюда в тайне от всех, чтобы поговорить с той, что никогда тебе не ответит. Делиться личными переживаниями. — Ханна… — Ты делишься с ней охотнее, чем со мной. — Это не то о чем ты думаешь, — заметил Армин. — Разве? — хмыкнула Ханна. — Какой смысл? Быть со мной, чтобы потом бежать и разговаривать с ней. Не припоминаю у Энни тягу к душевным разговорам. Хотя так, она пожалуй тебя не пошлет. Как давно ты это делаешь? — Ханна… — Как давно? — повторила она. — С тех пор, как получил силу Колоссального титана.       Ханна кивнула медленно подойдя к бледному кристаллу и заглядывая в лицо девушки. — Она была дорога для Бертольда, ведь так? Ты знаешь, что он чувствовал к ней? — Не думаю, — ответил Армин подходя сзади. — А ты? — Ханна обернулась посмотрев парню в глаза. — Все не так…       Ханна помотала головой. Все не так. Все давно уже не так. С самого начала все было не так. Что она должна сейчас чувствовать? Злость? Ярость? Обиду? Ничего такого. Только какую-то пустоту. Разочарование. Да. Смотря на Армина она чувствовала внутри какое-то горькое разочарование. Вроде бы и повода нет, но… Если ничего нет, то почему он сейчас отводит глаза, почему скрывает это и пробирается сюда тайком, пока она этого не видит. Она любила его. И верила, как никому другому. От этого внутри было как-то по особенному мерзко. — Разберись с этим, — коротко вздохнула она быстрым шагом идя к двери. — И не пудри мне мозги, бесит.