Игра на выживание

— Неужели, ты и правда этого хочешь? — тихо спросила Катарина, пропуская между пальцами белый песок. — А как же Армин и Микаса? Как же месть за твою мать? Весь путь, что нам пришлось пройти? Все зря? Так выходит?       Эрен бросил задумчивый взгляд туда, где звезды выстраивались в бесконечно длинный путь. — Ты не знаешь, — ответил он, не поворачивая головы. — Все что случилось, все что происходило с нами до этого дня, это все я сделал сам… Смерть мамы… Отца… То, что я смог получить эту силу… Это все ради того, чтобы сейчас мы с тобой оказались в этой точке. Наверное, я умру, но зато наш народ, Микаса, Армин и все остальные будут жить. — В каком мире, — Катарина вздохнула. — Ты уничтожил его. Мы уничтожили. — И мы его спасем, — решительно ответил Эрен, протягивая нож. — Сделай это. Имир шла к тому две тысячи лет. Дай ей свободу. Пусть она и весь эльдийский народ освободится. Разве ты не хочешь, чтобы твои дети росли свободными? — Мои дети… — одними губами прошептала Катарина. — Я выполнил волю Имир, я привел тебя сюда, теперь ты сделай, то что должна.       Катарина задумчиво посмотрела на нож и сжала в руке рукоять. — Ты думаешь это поможет? Это всех спасет? — Не сразу, но когда-нибудь, наш народ будет жить в мире.       Катарина кивнула и поднялась на ноги, отряхивая песок со штанов. — Если мы выживем, сможем выжить, — сказала она, поворачиваясь к Эрену. — Не заставляй больше Микасу страдать. Она ведь… — Любит меня, я знаю, — Эрен отвернулся. — Я подумаю об этом.       Она отвернулась и снова посмотрела на нож в своей руке. Воткнуть бы его себе в сердце. Да только осталось ли у нее еще хоть что-нибудь на месте сердца? ***       Катарина знала, что ее убьют. Была уверена в этом абсолютно и полностью. Но видимо не судьба. Она видела, как окружили их черные пушечные дула, услышала приказ, выносящий им с Эреном смертный приговор. И как из тумана, вскинув кверху руки, появился Зик. Кажется, в тот момент у нее подкосились ноги и Катарина рухнула на колени. Потом, уже позже, ее в полубреду, подхватили под руки и куда-то поволокли. Зик с рождения жил с марлийцами и язык у него подвешен, что надо. По крайней мере на то, чтобы выторговать для них еще пару часов жизни, таланта ему хватило. Да только толку от этого.       Однако, смерть не пришла за ней ни через час, ни через два, ни через неделю. Загнанная и запертая, она металась по собственной клетке, скуля, как собака. Она просидела в заперти месяц. В этой глухой одиночной камере, буквально с ума сходя. Ей нечего было делать, кроме того, чтобы вспоминать и думать. Бесконечно думать, о том, что с ней было, и о том, что уже никогда не случится. Закрывая глаза перед сном она видела лица Леви, Ханны, Фарлана и других. Видела так ясно, что хотелось выть от тоски и безысходности. Катарина не понимала, что делала с собой. Не думала, не понимала, что изводила не только себя. Не понимала, пока не согнулась из-за острой боли внизу живота, прямо на глазах у охраны. Из глаз брызнули слезы. Все остальное внезапно стало таким мелочным по сравнению с этой всепоглощающей болью. — Как больно, — простонала она, хватаясь за живот.       Весь мир Катарины сузился до ее ребенка. Она почувствовала невесомость и поняла, что кто-то подхватил ее на руки.Тогда ее спасли. Врач был врачом, и к счастью не делил пациентов на своих и чужих. И, наверное, только пережив этот случай, Катарина полностью осознала, что больше не принадлежит самой себе. Две недели ее продержали в палате. Просторной, светлой, с большими окнами из которых было видно море. И, хоть на окнах и стояли железные решетки, дверь всегда запирали на ключ и даже в туалет ее неприменно сопровождали, но все это было гораздо лучше холодной темной камеры. Тогда, встав с кровати на пол босыми ногами, она впервые за последние пару месяцев увидела себя в отражении висящего над раковиной зеркала. Просто усталая исхудавшая девушка. На бледной тонкой коже ярко выделялись, разве что, глаза. Маленький живот уже недвусмысленно намекал об интересном положении. Шел уже третий, нет, четвертый месяц. Неосведомленный человек скорее всего и не заметил бы, но Катарине живот сразу бросился в глаза. Она провела рукой по этой маленькой окружности и улыбнулась. Внутри сворачивалось странное чувство радости и грусти. Может быть, ей просто хотелось разделить этот момент с Леви. Глупости какие. Но пусть Леви с ней больше не было, это, в любом случае, был его ребенок. Его дочь. Катарина знала, что у нее будет дочь. Она видела ее в путях Имир. Она не знала, что с ней будет дальше, какую судьбу ей в итоге уготовят марлийцы, но надеялась, что ей хотя бы разрешат оставить и воспитать своего ребенка. Как же сильно она ошибалась…       Беременность не далась Катарине легко. Первые месяцы были слишком напряженными, чтобы заметить, но с тех пор, как ритм ее жизни сильно замедлился, положение становилось все более ощутимым. Катарине повезло с врачом, ее не вернули в камеру, оставили в этой закрытой маленькой палате. Разрешали гулять, хорошо кормили. Это казалось странным, но Катарина не хотела вникать в причины тех или иных поступков. Ее не трогают и ладно.       Ее ребенок появился на свет пятнадцатого апреля. На улице шел теплый весенний дождь, впрочем, Катарина этого не знала. Она мучилась почти двое суток, потеряла много крови и сильно устала. Девушка плохо помнила, как все получилось. Сквозь мутную пелену сознания, которое ей едва удавалось сохранять, она видела это маленькое красное существо. К сожалению, это было последнее, что она успела увидеть. Двое суток Катарина провела в бреду, почти не просыпаясь. Наверное, никогда в жизни ей не было так плохо. Мерзкая слабость сковывала тело, у нее постоянно держался жар, она совсем ничего не ела, кусок в горло не лез, но зато постоянно хотела пить. Легче стало только на десятый день. Температура и слабость вдруг отступили, и к ней вернулась ясность сознания. Катарина потребовала своего ребенка и тут же поняла, никакого ребенка ей никто не принесет. Девочка родилась мертвой. Вот что ей сказали. Мертвой. Это не укладывалось в голове. Что это значит? Как она могла быть мертвой, последние пару месяцев она чуть ли не пляски у нее внутри устраивала. Что могло пойти не так? Что? Пока Катарину по-прежнему держали в палате и под наблюдением у нее было время обдумать. Первые два дня она провалялась под одеялом, зарывшись головой в подушку и тихо плача. Боль потери разрывала изнутри. Казалось вся скорбь, что у нее накопилась, наконец, решила вырваться наружу. Она оплакивала не только дочь, но всех потерянных близких. Впервые за все время она искренне и от души поплакала о Леви. Потом на смену слезам пришла внутренняя пустота. Из нее вынули душу. Так Катарине казалось. Просто какая-то пустая оболочка. Вот она дышит, ест, спит, ходит, а внутри ничего нет. Совсем ничего. А затем вдруг пришла она. Ненависть. Катарина много думала. Вспоминала. Вот врач взял ее новорожденного ребенка на руки. Она ведь и правда не закричала. Ни одного звука тогда не издала. Но Катарина — мать. И она всем своим нутром, подсознанием ощущала, что ее ребенок был жив. И никакие аргументы не могли бы ее переубедить.       Этот человек ходил за ней, словно тень. С самого первого дня он был ее личным надзиратилем. Стоял у дверей ее камеры, караулил возле палаты, выглядывал из-за деревьев, когда она выходила гулять. На девятом месяце Катарина даже ботинки с трудом надевала и ходила как утка, но ее охранник видимо думал, что вот сейчас она подберет свой живот, да и перемахнет через трехметровый забор. Человека этого звали Виктор Хиль. Марлийский солдат, он всегда смотрел на Катарину так, словно она действительно была дьяволицей, а не обыкновенной женщиной. Часто он громко и вслух возмущался, на кой с ней возятся. Пустили бы сразу пулю в лоб и проблем бы не было. И тогда он ведь тоже был там. Определенно. Врачи тихо о чем-то шептались. А потом ее отдали ему. И он ушел. Ушел вместе с ее дочерью. Именно тогда ненависть черной змеей проникла ей под кожу.       Всю жизнь Катарина думала, что нельзя ненавидеть кого больше, чем Карла Беккера. Но с тех пор прошло уже пятнадцать лет, многое произошло, многое изменилось. В жизнь Катарины вернулся Леви. Они были вместе всего четыре года. Четыре года — так ничтожно мало, но Катарине почему-то казалось, что он был рядом с ней всегда. Теперь Катарина почти никогда не вспоминала о Карле, эту рану Леви смог излечить. А если учесть, что без Карла и Леви бы никакого не было. Так что Катарина смогла простить этого человека. Нашла причины и силы. Но простить Виктора — никогда. И она не успокоится пока не увидит, как жизнь уходит из него, как закрываются его черные глаза. Из-за него она так и не увидела свою дочь, она даже имя ей придумать не успела, просто бесформенный абстрактный образ, что остался в голове, просто очередная дыра в сердце.       Как только лечение закончилось, Катарину хотели вышвырнуть на улицу, как собаку. Видимо надеялись, что она так и подохнет в луже. Но врач, что наблюдал за ней почти целый год, оказался человеком добрым и жалостливым. — Куда бы ты не пошла, за тобой все равно будут наблюдать. Я знаю, кто ты и при каких обстоятельствах оказалась под охраной, — сказал он ей тогда. — Оставайся у меня санитаркой. Да, работа не из приятных, зато крыша над головой и еда, какая-никакая.       Катарина согласилась. Как-будто у нее был выбор. Целый год она мыла полы и таскала горшки. За ней наблюдали, она знала. Пусть уже и не так, но нет, да она видела, задерживающийся на свой фигуре напряженный взгляд. Но это был не он. Всегда был не он. Не Виктор. А потом, однажды к ней подошла девушка. Катарина знала ее. Нина — хорошенькая медсестричка, кареглазая, с россыпью милых веснушек, гривой каштановых волос и голосом, точно соловей. Мужчины ее обожали, часто шептались за спиной, говорили, мол красавица. Катарина только фыркала на это. Красота вещь не постоянная. Уж ей ли не знать. Нина всегда казалась глуповатой и зацикленной на внешности, да ухажорах. Знала бы Катарина раньше, насколько умна, расчетлива и артистична эта девушка. — Там наблевали, — хихикнула она, подходя к Катарине. — Пойдем покажу где.       Больше всего в тот момент, Катарине хотелось сунуть ей в руки швабру и заставить собирать блевотину самой. Бесит. Но Нина привела ее совсем не туда. Они вышли с заднего крыльца. Больничный халат остался висеть на крючке, Нина одернула длинную, темно-синюю юбку, поправила шляпку на голове и обернувшись, едва прошептала ей одними губами. — Надень капюшон и иди за мной, быстро и без вопросов.       Катарина молча подчинилась. Они петляли по городских улицам, быстро перебегая дороги, теряясь в толпе, входя в одну дверь и выходя в другое. Нина путала следы, как заяц в зимнем лесу. Наконец, она слегка приоткрыла старую деревянную дверь. В нос ударил запах плесени и вековой сырости. Катарина с сомнением смотрела на длинную лестницу, уходящую вниз в темноту. Но пошла. А что ей терять? Убьют, так убьют. Хуже ей от этого точно не станет.       Эрен встретил ее коротким много значительным кивком. У Катарины в тот момент ноги подкосились. Эрен, мать его, Йегер. — Какого хрена так долго?! — воскликнула она. Эрен чуть усмехнулся. — Нужно было решить организационные вопросы. Возрожение Эльдии уже идет полным ходом. ***       Катарина лениво ковыряла ножом край деревянной столешницы. — Ты вообще меня слушаешь?! — наклонился над ней Эрен. — Слушаю, — кивнула девушка.       Эрен недовольно засопел. Он всегда так делал, когда ему что-то не нравилось. — И какого же твой мнение? — Мое мнение состоит в том, что хватит уже сидеть на жопе ровно. Я два года слушаю ваши с Зиком рассказни о свободной Эльдии, но что-то до сих пор ее не вижу. За четыре года, что мы здесь, по сути, вы же ничего путнего не сделали. Обманывать и водить за нос марлийскую военную систему, это вы, конечно, мастера. Ну, а кроме? — Не будь так категорична, — сказал Зик. — Мы вышли на связь с Парадизом. Учитывая, что порт уже четыре года, как закрыт и по сути, остров буквально отрезан от мира, если конечно, не попытаться добраться до него вплавь, — он издал смешок. — Хистория готова оказать нам поддержку. Парадиз сейчас находится в состоянии полной военной готовности и может вывести войска, стоит нам только сказать. — А что эти войска поплывут по океану сами? — хмыкнула Катарина. — Или Парадиз смог за четыре года наверстать столетий разрыв в технологиях и научился строить военные корабли и добывать для них горючие? — Этот вопрос… — Все еще не решен, — закончила Катарина. — Ну а что ты предлагаешь? — Зик скрестил руки на груди. — Откуда мне знать, — Катарина в сердцах воткнул нож в столешницу. — Это ты у нас тут мегамозг, ты придумал, как вытащить нас с Эреном из лап марлийцев, ты все это организовал… — она вздохнула. — Неважно. Мы в любом случае тут застряли.       Эрен слушал их молча. Хмурясь и нетерпеливо постукивая носком ботинка об пол. В темную, без единого окна, комнату, проникла Нина. Маленькая, не заметная и ловкая, как ласка. Для Зика, эта девчонка стала настоящей находкой. — Какие новости? — повернулся к ней старший из Йегеров. — Да почти никаких, — ответила девушка. — Последнее время марлийцы сильно притихли. — Извели всех оставшихся эльдийцев на материке, вот и притихли, — прошипел себе под нос Эрен. — Почти, что и так, — Нина вытащила из сумки бумагу и торопливо развернула ее. — Вчера была поймана, как утверждается, последняя и самая опасная эльдийская шайка. В общем-то ничего ужасного они не делали. Так, мелкий грабеж, да самооборона. А что им еще оставалось. Я бы, может и внимание на это не обратила, пока не узрела список имен пленников. Райнер Браун, Габи Браун, Энни Леонхарт, Пик Фингер, Фалько Грайс, Алексия Черч, Жан Кирштейн, Армин Арлерт, Микаса Аккерман, Леви Аккерман.       Катарина вскинула голову, мгновенно утратив всякий интерес к своему ножу и встретилась взглядом с замершим Эреном. — Какого они здесь?! — вырвалось у него. — Мы же искали и… От них даже следа не было. — Хорошо ныкались, — хмыкнул Зик. Катарина нервно сжала пальцы. — Где они сейчас? — хрипло спросила она, не смея пускать внутрь себя даже крупицу надежды. — Я слышала про казнь, публичную, чтобы все знали о том, что эльдийская зараза искорененна. — Да хрен им! — дернулся Эрен. — Нет, — осадил его Зик. — Это слишком опасно для нас. — Ты предлагаешь ничего не делать?! — Да, предлагаю.       Катарина резко соскочила со своего места. Стул с грохотом упал позади нее. Она напряженно смотрела на Зика. Он отвернулся от нее, сжимая кулаки. — Видит бог, я пожалею о том, что спас жизнь этого мелкого засранца, — проворчал он себе под нос. — Нет, все-таки, до чего живучий гад оказался.