Гарри с самого утра был сверх меры воодушевлен: Снейп разрешил ему полетать. С оговорками, конечно — они вдвоем отправятся на прогулку, и Снейп будет присматривать за Гарри, и сам Гарри должен хорошо себя вести, и… Гарри почти не слушал. Он готов был сорваться в тот же миг, как Снейп объявил о своей милости, но его спустили с небес на землю необходимостью сначала поработать в теплицах. Гарри едва не взвыл, но все же быстро успокоился: Снейп отправлялся вместе с ним. Он не просто спихнул неприятную работу на Гарри, а скорее, просил некоторого содействия, так что для Гарри это меняло все. Он рад был помочь.
Он вообще последнее время был воодушевлен. Поначалу злился на Снейпа, который заставлял его делать домашние задания в такие сжатые сроки, однако сейчас был рад — все было сделано, и он мог со спокойной совестью наслаждаться летом и заниматься своими делами, а необходимость готовиться к школе и делать скучные задания больше не тяготела над ним.
После того, как Снейп разрешил ему воспользоваться совой, Гарри тут же написал короткие послания друзьям — мол, у него все хорошо, но нет возможности переписываться — свою сову он отправил в Хогвартс. Объясняться Гарри не хотел. Никто не спорит, что у него были самые лучшие в мире друзья, но даже им он не хотел открывать подробности своей домашней жизни, и уж особенно теперь. Для того, чтобы рассказать им про Снейпа, пришлось бы сначала объяснить, как он вообще у него оказался, а рассказывать про побег и прочие приключения Гарри совсем не хотелось. По-крайней мере, не в письме.
Жизнь у Дурслей была для него привычна. Первые несколько лет он вообще не понимал, что что-то не так, а контраст между отношением к нему и к Дадли и вовсе не замечал. Гарри понял, когда подрос. Они с Дадли были разными. Одного возраста, одного пола, почти одной крови — но бесконечно разные и непохожие. Главным отличием было то, что Гарри не представлял никакой ценности. Его терпели, конечно, но это максимум того, что он заслуживал.
Еще через несколько лет Гарри даже сумел встать на сторону своих родственников. Он ведь не был их сыном, они его не хотели, их просто заставили его принять — удивляться такому к себе отношению было просто глупо. Гарри с легкостью понимал и их равнодушие, и злобу вперемешку с отвращением, и даже страх. Гарри не понимал только одного — почему его не отдали в приют. Он сам дважды порывался туда уйти, даже собирал в крохотную горстку свои немногочисленные вещи, но каждый раз его останавливала единственная мысль — в приюте может быть еще хуже.
В конце концов, Гарри ничего не оставалось, кроме как смириться. Только однажды, начитавшись книг в городской библиотеке, он попытался себя отстоять. В школе он толком ни с кем не общался, поэтому рассказанные в книжках истории стали для него откровением. Оказывается, могло быть по-другому. Могло быть иначе. Он вернулся тогда в растрепанных чувствах и не помнил почти ничего из того, что кричал тете в лицо. Кажется, все его фразы начинались с отчаянного «почему».
Дядя быстро прервал его истерику. Остаток лета Гарри провел в чулане, довольствуясь остатками ужина, туалетом по расписанию и мыслью, что он — урод, такие как он — не нужны, про таких как он — не пишут книг и не рассказывают историй, и что за глупости он вообще себе придумал. Иначе — как в тех историях, которые читал Гарри — быть не могло. Уж точно не у него.
Сначала Гарри сгорал от ненависти. Представлял, как однажды перевернет за ужином стол, или разобьет всю тетину посуду, или растопчет клумбы и грядки. Представлял, как скажет Дурслям все, что думает о них. Представлял, как те замолчат, побледнеют, как затрясутся у них руки, как они поймут что были не правы. У Гарри не хватало смелости. Он глотал свои обиды, слезы и бессилие, уже давно ими сытый, но к активному сопротивлению никогда не решался переходить. Он знал, что дядя сильнее. Не хотел только знать, насколько.
Хуже всего были вечера, когда дядя возвращался с работы очень усталым, и вывести его из себя могла любая мелочь. Если Гарри попадался ему под руку или, не дай Мерлин, делал что-то не так, дядя взрывался, кричал, а потом просто прогонял на улицу. Говорил, что не может больше его видеть, так что пусть Гарри посидит на крыльце, подышит свежим воздухом, а сам дядя тем временем отдохнет и успокоится.
Гарри в ярости вылетал из дома, но далеко уйти не мог. Если бы Дурсли, открыв дверь, чтобы пустить его обратно в дом, обнаружили только пустое крыльцо, они бы просто заперли дверь на ночь, оставив Гарри ночевать на улице. Так что ему приходилось сидеть на ступенях, обхватив колени руками, и мечтать, чтобы Дурсли поскорее пустили его назад. Это и было самым отвратительным — когда они открывали ему дверь и звали внутрь — Гарри шел, словно побитая собака. Не мог не идти.
Хогвартс стал для него благословением. Первые два месяца Гарри просто дурел от осознания, что он в безопасности. Дурсли никогда его здесь не достанут. Он может спать, есть, учиться, даже дружить — все, что угодно. Остерегаться было нечего. Может, поэтому он так безрассудно бросался то спасать Гермиону от горного тролля, то защищать философский камень, то сражаться с василиском. Все эти опасности словно казались ему ненастоящими, потому что, ну… Что может быть хуже Дурслей?
Гарри думал, что Снейп. Он был высоким, строгим, сильным, и, когда входил в кабинет зелий, заставлял невольно сжаться и заранее почувствовать себя виноватым. Гарри мог позволить себе ответить на уроке излишне дерзко, мог повозмущаться и даже поспорить, но исключительно потому, что был уверен — Снейп не может сделать ему ничего на самом деле серьезного. Ну подумаешь, отправят на отработку или снимут несколько баллов. Ничего особенного. Иногда дергать кота за усы было даже весело. Но Гарри в жизни бы не рискнул ввязаться с ним в открытое противостояние.
Поэтому, оказавшись с ним один на один, в его собственном доме, Гарри был практически в ужасе. Он был уверен, что уж теперь-то ему припомнят все грехи и заставят вымаливать прощение. Но день шел за днем, а возмездие все не приходило. Снейп выглядел обычным и даже не слишком заинтересованным в страданиях Гарри, чем здорово вводил в ступор. Снейп…заботился о нем? Гарри ничем не мог объяснить ни собственную комнату, ни новую одежду, ни излечение старых травм, кроме как признанием, что Снейп оказался не так плох, как Гарри себе навыдумывал. Это открытие стало для него колоссальным. Похоже, Снейп не желал ему зла.
***
Снейп наблюдал за мальчишкой в течение всего завтрака. Тот едва мог усидеть от восторга. Казалось бы, ему всего-то разрешили полетать, а счастья… Поттер даже думал громче обычного, и сколько бы Снейп не закрывался ментальными щитами, до него все равно долетали всполохи неконтролируемой радости, едва не снося самого Снейпа. Вероятно, когда мальчишка выигрывает квиддичный матч, то вообще сходит с ума, становясь эквивалентом небольшого электрического генератора.
Что-то в последние дни неуловимо изменилось. Ледяная стена, за которой Поттер постоянно прятался, теперь исчезла. Мальчишка словно бы оттаял, спрятал колючки и стал меньше шугаться. Привык? Почувствовал себя в безопасности? Осознал, что здесь ему ничего не угрожает? Снейп не особенно хотел вникать в причины, учитывая, что его поведение в отношении ребенка нисколько не изменилось, так что вероятнее всего, дело не в нем.
Сразу после завтрака они отправились в теплицу. Работа предстояла несложная — пересадить часть растений, удобрить их специальными порошками и полить — забот всего на пару часов. Пропустив Поттера вперед, Снейп подивился той решительности, с которой тот засучил рукава, чтобы взяться за работу. Сам он был не так воодушевлен, занятый мыслями, что заботиться о растениях было куда легче, чем о живом человеке, тем более, о ребенке.
— Здесь тридцать горшков с китайской жующей капустой, — Снейп закатал рукава рубашки и указал на грубо сколоченный из досок стол, заставленный горшками с растениями и пустыми кадками большого размера, — Есть идеи, для чего используется это растение?
Поттер задумался на секунду, но потом молча пожал плечами.
— Костерост. Кажется, вам уже приходилось испытать это зелье на себе, хотя изучается оно только на пятом курсе.
Поттер едва не содрогнулся, видимо, вспомнив второй курс и Локонса, лихо лишившего его костей.
— Почему капуста? — недоуменно спросил он, — как она помогает выращивать кости?
— Из-за кальция в составе. Кальций — элемент, отвечающий за зубы и кости. Помнится, когда вы остались без костей, пришлось повозиться, чтобы рассчитать нужную концентрацию.
— А зачем нужна концентрация?
Снейп тем временем взял со стола две пары перчаток и протянул одну из них мальчишке:
— Затем, чтобы нужные кости выросли все и сразу: ни больше, ни меньше. Неправильная концентрация может привести к весьма печальным последствиям.
— Вы варили это зелье? Специально для меня?
— Разумеется, — невозмутимо ответил Снейп, натягивая перчатки.
— О, — Поттер сглотнул, — Я не знал.
Снейп решил сменить тему:
— Наша задача — пересадить разросшуюся капусту в кадки побольше. Чтобы она нас не укусила, будем работать в перчатках из драконьей кожи, она для этого достаточно прочная, затем…
И за этим разговором они вдвоем приступили к работе.
***
После обеда, проведенного в умиротворенной тишине, едва только Снейп успел сказать «возьмите метлу», как мальчишки уже и след простыл. Он настолько быстро сорвался с места и убежал в свою комнату, что даже не услышал замечаний по поводу быстрой беготни. Снейп сжал переносицу и вздохнул. Что с него взять?..
Когда они вышли на улицу, Снейп сказал:
— Мы отправимся в путь пешком: сперва пройдем через рощу, а затем начнем спускаться в долину. По дороге я буду собирать нужные мне растения, вы же вольны делать, что душе угодно, главное — оставаться в поле моего зрения. Летать будете только когда спустимся к реке.
Лицо Поттера вытянулось.
— Но почему я не могу полететь сейчас?
— Прямо посреди деревьев и кустарников? — Снейп выгнул бровь, — У вас есть запасные глаза?
Мальчишка обиженно что-то просопел, но спорить не стал. Вместо этого, закинув метлу на плечо, он направился в сторону рощи вслед за Снейпом.
