***
Годы, годы пролетали перед мысленным взором. Например одни из ранних воспоминаний: — Сестрица, давай туда! — миленькая ангелочек указывала на их любимое место, трон, где сидела (иногда, честно-честно!) дорогая Илиас. — Я так давно не играла за спинкой трона! — Не будь такой безответственной, Люци. Она сказала нам укрепить этот участок Небес, и мы сделаем это. — Но… Мне кажется Илиас грустит… — Люцифина подумала про грустную улыбку на глазах их почти что матери, (а может даже и больше, чем матери) когда она гладила её по голове. — Не выдумывай. Богиня точно знает, что делает. -… Да, ты права. Начало той истории с Промештейн, её середина и конец: — Сестра, зачем ты рассказала Илиас о Промештейн? Да, она виновата, но… — Так надо. Промештейн поведала людям о магии, а ведь они еще очень многого не понимают. Таков закон. — И все же я считаю такое наказание избыточным… — За такое крупное событие? Я бы наказала её ещё сильнее. И не дуйся. — Ну вот, доигрались. Эта сумасшедшая экспериментировала с этой противоестественной… — Ангел не могла найти слов, а потом сказала, будто выплюнула, — Тьмой! — Может, помоги её Илиас или направь… — Люцифина, твоя мягкость избыточна. Мы Ангелы, в наших обязанностях следить за теми, кто ниже нас. Илиас, выше всех, судит всех, решает за всех, как само воплощение божественности, точнее в этом она и состоит. Люцифина подумала: «А ведь у этого сгустка Тьмы сил как у Илиас. Что, это тоже божество что ли?» Но сказала лишь: — А кто судит её? В ответ она получила лишь укоризненный взгляд. И вот, спустя почти пятьдесят лет, на глазах всех ангелов Илиас закрыла мятежного ангела в тюрьме под континентом снега и пепла, властно и уверенно навсегда оставила одну из их сестер томиться в одиночестве, пока та не потеряет рассудок. — Знаешь, мне почему-то страшно. — Свершилась справедливость. Не бойся, сестра. И в это же самое время, когда ведущую Искательницу Истины заточили, а их организацию громили, тот самый «Сгусток», над которым проводились эксперименты, оформился как самое настоящее божество. А человек, принявший это в себя, явно демонстрировал подозрительно высокий для тех времен уровень научных знаний, необходимых для создания монстров. Хоть и везде косвенно, но очень сильно их бывшая родственница кругом виновата, если это можно назвать виной, в создании монстров. Все это уже позже было сопоставлено через Тамамо, разумеется тогда они не знали, что вылилось в тяжелые последствия. — Моя Богиня, из Восточных регионов рапортуют, слишком уж часто там пропадать люди стали… Может, нам стоит это расследовать? — Моя верная дочь, эти дела смертных не требуют нашего внимания. Наш мир знает много чудовищной, монстрообразной живности, а на всех не хватит времени даже у меня. Скоординированный удар легионов чудовищ, поломанные судьбы… Проходя со своим войскам, по местам «боевой славы» врага, дева ((Ей семь тысяч лет)) преисполнялась глубочайшей ненавистью к врагам, подло атаковавших все, что было дорого этим людям. А их злостное эксплуатирование красоты и плотских удовольствий… Иной раз ей страстно желалось, чтобы эти чудовища выглядели снаружи так же, какова их внутренняя сущность. Но нет, они выглядели в целом неплохо, даже если считать животные черты отвратительными. А некоторые своей красотой приближались к самой Богине, пусть красота у них была разная. Илиас царственна, элегантна, чиста и непорочна, а эти… И тут Михаэла натолкнулась на свою будущую злейшую противницу. На поверженном воине сидела, ухмыляясь, немного девушка, а немного лиса золотистого цвета, с весьма опасной улыбкой и телом, способным похищать души. Михаэлла подняла перед собой Щит Света, но эта тварь лишь в отвлечение атаковала её огнем, тогда как настоящей целью были бойцы. За пару секунд очень много камня уничтожило небольшое войско, а виновница поспешно скрылась с места преступления, поддержаная лесом с подозрительными деревьями. Наверняка работа этих странных монстров-растений. К её удивлению человек был жив, стоило поспешить оказать мужчине помощь. Удивительно, но тот смог рассказать свою историю, прежде чем умер от истощения.***
Первая Лиса предпочитала не брать противников на поле боя, как некоторые её чуть более агрессивные сестры, а лучше выбирать из наиболее полезных после него. Правда, подчиненные считали её привередливой, но ей же положено по должности, верно? Я тут главная. — Я возьму этого, — говорит девушка-лиса с золотым мехом, подбегая к мужчине и беря за шиворот. Он выглядит достаточно бойким, чтобы стоить больше, чем на глоток или два. Краем глаза он видит, как кицунэ с золотистым мехом притягивает Лейт, его возлюбленную, к себе в нежном, любящем поцелуе. Лейт сопротивляется, пытаясь отбиться от ухаживаний девушки-лисы, но то ли не может, то ли не хочет — вскоре она поддается поцелую, проваливаясь в пушистые объятия кицунэ. Вскоре внимание привлекает рывок за шею: несмотря на ничуть не мускулистые, пусть и невероятно женственные формы Тамамо, у кицунэ достаточно сил, чтобы легко натянуть лук. Она изучает его зелеными глазами, оценивая, как особенно хороший кусок мяса на рынке. — Было бы лучше для тебя, если бы ты просто поделился кусочком хлеба с нуждающимися, — ворчит она. — Теперь ты пошел и нагулял во мне аппетит, надеюсь, ради твоего блага, у тебя более крепкое телосложение. В равных долях гнев и озорство, Тамамо дергает солдата в вертикальное положение, даже когда два хвоста ярко-золотого меха обвиваются вокруг ног. Он мало что мог сделать, кроме как бороться со своими пушистыми узами, так как постоянное извивание ее хвостов заставляет дрожать позвоночник, а их кончики щекотали бедра мужчины, поднимаясь еще выше. Тамамо усмехается, обнажая ряды острых зубов, которых не было мгновение назад, и наклоняется, чтобы обнюхать, ища какой-то запах, который может почувствовать только она. — И знаешь, что самое лучшее? Поскольку ты был ослом, а мы победили тебя честно и справедливо, тебе не нужно чувствовать себя позорным, жалким существом за то, что я высосала из тебя жизнь. С этими словами кицунэ с золотым мехом разрывает удобную одежду, открывая кожу прохладному воздуху и своему обжигающему прикосновению. Кончики ее пальцев танцуют по обнаженной плоти в замысловатых, тщательно продуманных узорах, а вслед за ними вспыхивает бледно-голубое пламя; пламя яростно горит в своих круговых узорах, оставляя невероятно приятное покалывание по всему телу мужчины. Он тихо стонет от нарастающего возбуждения, чувствуя, как учащается пульс, и это только еще больше возбуждает лису. Ее руки повсюду, она ощупывает запястья, надавливает на сердце; ее изящный носик прижимается к коже, когда она гладит шею, жадно и с нетерпением ожидая медленного пульсирования артерии, расположенной прямо под поверхностью. Это заставляет напрячься, острые зубы никуда не делись, но следом приходит новая волна удовольствия, одна из первых. Несмотря на то, что она практически в его руках, становится трудно сосредоточиться на самой монстродеве; призрачный смех эхом раздается вокруг, когда она на мгновение словно тает на глазах, края реальности размываются вокруг нее. Где-то во время этого процесса она избавилась от пояса из ткани, удерживающего ее верхнюю часть, и распустила свои золотые волосы, позволив одежде и локонам перекинуться через плечо и собраться в беспорядочную кучу на талии, обнимая ее фигуру. Монстрица уже откровенно вздрагивает, кончики ее пальцев дрожат, продолжая свой танец по его фигуре, а зрачки ее зеленых глаз в этот момент не более чем черточки. Полосы черной краски на щеках её, кажется, смещаются и искривляются, а ее грудь вздрагивает от учащенного дыхания, уши прижаты к ее неухоженным волосам. «Сердце бьется… и все же конечности отказывают…» С ужасом он понимает, что руки те имеют острые когти, хотя ее хватка на плечах от этого не стала менее надежной. Когти впиваются в ключицы, рыжеволосая кицуне все больше и больше отказывается от напускных запретов и моральных устоев, отбрасывая их вместе со своей липовой человечностью. Выражение ее лица мечтательное и одновременно дикое, предвкушающее и нуждающееся; ее многочисленные хвосты крепко держат его скованное тело, лишая всякой надежды вырваться. — Ты хорошо пахнешь, милый, — с этими словами она набрасывается на шею… Губы монстра холодны на коже. Чувствуется, как груди золотой кицунэ прижимаются к мускулистой груди, как ее легкие поднимаются и опускаются, легкие порывы дыхания щекочут кожу. Маленькие точки голубого пламени вспыхивают на теле, когда она ласкает саму душу кончиками пальцев. Пламя горит яростно, но оставляет невероятно приятное покалывание по всему телу. Всё пылает от возбуждения, и ощущается, как кровь приливает к конечностям, заставляя его дрожать от удовольствия. Кажется, что прошла целая вечность, прежде чем наконец прервался поцелуй, на её лице было довольное и хищное выражение. — Ты возбуждаешься, не так ли? — её голос — едва ли больше, чем шепот, шелест листьев в лесу. — Правда, я не понимаю, зачем ты вообще хотел сопротивляться нам. Мы всегда возвращаем то, что забираем… в конце концов. Возможно, вам ещё не сказали? — она рассмеялась. — Ну ничего, все вы это узнаете… Все до единого. Лиса облизывает губы и проводит руками, где только может найти открытую плоть. Кончики ее пальцев оставляют маленькие дорожки ослепительно-голубого цвета, заставляя его покраснеть от вожделения — он чувствует, как его мышцы расслабляются, воля к борьбе покидает их, и он превращается в податливый материал в ее руках. Ее хвосты еще крепче обхватывают талию и ноги, продолжая удерживать в вертикальном положении, даже когда он превратился в пыхтящую игрушку в ее руках и хвостах, наслаждаясь простой радостью от возможности прикоснуться к пушистому хвосту. Шаловливые ладони блуждают по бокам и спине, принося с собой еще больше нежных, похотливых прикосновений. Ее пальцы дразнят даже волосы и касаются краев сознания, посылая мурашки холодного пламени по коже. И тут это происходит. С очередным выпадом Тамамо хватает его за подбородок и притягивает к себе для очередного поцелуя; и в этот момент, когда опасная девушка-лиса подается вперед, он понимает, что ее зубы больше не похожи на человеческие, а острые, заостренные и все такие же тревожашие. Его инстинкты отшатываются, но он больше не контролирует свое тело, и губы девушки обнимают его в обманчиво нежном поцелуе. Ее губы теплые и шелковисто-мягкие, ее вкус начинает покрывать язык. Вкус небытия, ужасной пустоты. Язык девушки-лисы проникает в рот по мере того, как поцелуй становится все более интенсивным, ее голова покачивается вперед-назад, из ее горла вырываются удовлетворенные звуки. Оцепеневший холод распространяется от губ на саму суть, когда она поддается своему грызущему голоду. Это обольстительное, прекрасное создание, обвивающее его, высасывает из него жизнь, и он ничего не может сделать, чтобы остановить ее. Да и хочет ли этого? Смерть за дюймы… но очень, очень приятные и чувственные дюймы. В общем, некоторые из дальнейших событий были наполнены эротикой, но зачастую это делало ситуацию только хуже. Лучше бы монстры просто ели людей… Хотя некоторые и ели тоже, в буквальном смысле, если забыть, что любой тактильный контакт человека и монстра немного был поеданием. И самой ненавидимой из всех монстров для воительницы все так же была эта мерзкая лиса. Конечно, ещё была их Богиня, Темное Божество Алифиса, но та проходила по категории «Абсолютное зло» и «Поговорить не о чем». Угадайте, под чьим командованием впервые нашлись массовые люди-предатели? Да, одурманенные люди никогда не были новостью, монстры заранее знали о своём природном достоинтсве, а у их Богини явно был на это расчет. И вот она встретилась со вполне свободным отрядом людей, воюющих против своей расы, ничего нового, в общем-то. Против неё, Серафима, любое количество обычных людей было недостаточным. И, как это всегда бывало, после боя она обратилась к пленным… — Одумайтесь, вы одурманены, идиоты… Честно говоря, это начинает надоедать. Я уже час перед вами распинаюсь! — 易ス悪シ トちと可! — Что? — А, дорогая… — снова тут появилась Тамамо, — Давно не виделись, как там тебя… Богоравная, что ли? Ах, не важно, — она картинно помахала веером перед лицом. — В любом случае, не думаю, что имеет смысл пытаться переубедить людей, которые даже не знают твоего языка. Для своих холопов я придумала нечто такое, чтобы разговоры господ им были недоступны. Конечно, они нам все еще нужны, но теперь они даже не понимают, о чем речь идет, — Лиса возбужденно хлопала в ладоши. — Понимаешь? Я гений, я общество сделала! — Ты… — сдерживая ярость начала Михаэлла… — Да, я! Тамамо-но-Моэ, Первая из Шести Предтеч, к вашим услугам, — она даже шутливо раскланялась. — А еще создательница народа рабов. — Да. Конечно, до Илиас по масштабам я не дотягиваю… — Что ты сказала?! — Что думаю. Илиас все же удалось сделать это получше и проще, хотя у неё времени было тоже больше… Да ты не кипятись, неужели ты не видишь лицемерия? Много ли до войны вы внимания на рабов божьих обращали? Вы вообще в курсе, что они там воевали, резали друг друга? Ах, ладно, я пошла, а ты тут злись. И была уверенность в правоте нашего дела, стойкая, непоколебимая. Чтобы её пошатнуть, понадобилось увидеть сестру еще раз. Предпоследний раз. Конец Войн Монстров потребовал для своего свершения череды громких битв, после периода холодной войны, а также нового витка спирали в области насилия. И итог, финал, кульминация этих событий был одновременно и кульминацией жестокости. И речь идет не о финальной битве. — Сестра, послушай! — Я не желаю слушать предательницу! Илиас послала меня тебя устранить, я сделаю это! — Но я не прошу меня не устранять… Просто послушай. Илиас шантажировала Темную на заключение мира. — И что?! — В самом по себе шантаже ничего плохого нет, но… Илиас поставила ценой и ставкой весь мир, всю планету. У неё-то есть Небеса, где можно спрятать себя и еще пару тысяч, а у монстров нет. «И да спасутся истово верующие на Небесах, в моих чертогах», — это прямая цитата, понимаешь?! Да, мир установлен, но из-за условий наложения Печати Шести Предтеч на всем полушарии жить нельзя будет, многие города уничтожены уже не войной, а начинающимися штормами энергий. Мы получили мир, но какой ценой? Если бы все это время Богиня хотя бы иногда прислушивалась хоть к кому-нибудь… Ну и ценила жизнь чуть больше, чем эквивалент монеты, как было когда-то. — С меня достаточно. Я позволю уйти тебе, но никогда я не буду искать твоего общения. Катись к черту, да к своим любимым монстрам. — А это обидно, сеструнь. Я ведь никогда не клеила ярлыки, — с этими словами Второй Серафим растворился в языках огня пожарищ последнего дня войны.***
До её ушей донеслись слова сидящих у костра… -… А ведь это законы таковы, что поддерживают текущее положение дел, помимо всего прочего… — Да, а в чьих интересах законы эти соблюдаются? Разумеется в интересах тех, кому принадлежат способы создания… Ну, вещей, не мастак я говорить. Вещей, еды… А главное земля и золото с налогов. «Как и раньше я была полководцем, за мной стояли души. Но так ли сильно раньше задумывалась я о идеях? Так-то мы были правы хотя бы потому, что защищались, но теперь все хоть и так же, но сложнее. Право на жизнь это хорошо, но недостаточно. Стоит еще слушать народ, хотя бы иногда.» Оставалось лишь вспомнить вопрос: «Быть может, вам удастся победить. Но что вы будете делать после этого? Оставите все на откуп этой лисе и её прихлебателям?» — Не оставлю. Пошли, — опытная воительница потащила Изабеллу за собой, чуть не заставив ту уронить в снегопепел бумаги. — А вы знаете, почему? Вы ведь сами все сказали: Законы пишутся и исполняются ради тех, кто владеет государством, кто владеет землей. И раз вы такие любители покритиковать… А я думаю не только вы, именно два десятка передо мной, а вообще все мы, весь Орден, то… Ну, пишите как надо. Мы поспорим, пообсуждаем. Возможно, может быть, есть шанс, с небольшой натяжкой, вероятно, теоретически предсказывалось, мыслители иногда думали, что коллектив может что-то дельное придумать. Дерзайте! — «Надеюсь, тут хотя бы половина умеет читать. Хотя… Мои ангелы всë умеют. Монстры многие из Замка известного, наверняка тоже. То есть уже половина точно имеется» Михаэлла отошла в сторонку, оставив неприкаянную Жрицу наедине с коллективом. Из-за камня выглянула Тамамо и как бы поставила рожки: — Хе-хе-хе-хе-хе… — Я бы тебя убила, маленькая… — Так отчего же «не»? Перворожденная Серафим поворошила угли своей внутренней ненависти, а они давно перестали давать тепло. Но это уже совсем другая история.