Спасибо

«Тебе спасибо несмотря на боль Я тоже далеко не ангел»

— Ну что, можем ехать? — Тинин нежный голос тихонько прошёлся мурашками по моей коже, и я покрепче перехватил в руках многослойное одеяло. В нём беспокойно посапывала наша дочь, которая за четыре проведённых в больнице дня покидала мои руки в совокупности часов на десять. Я не выпускал её из объятий даже тогда, когда удавалось ненадолго вздремнуть. Тина оставляла шуточно-ревностные комментарии на этот счёт, но ни разу не возразила моей острой потребности в дочери. Я цеплялся за нашу вечно хмурую кроху как за источник бесконечной энергии, любви и надежды. До тех пор ни разу не чувствовал себя настолько нужным, правильным и гармоничным, как в моменты, когда прозрачно-голубые глаза возвращались в мир из объятий сна и дарили мне весь этот невыразимый смысл. Я смотрел на пухлые щёчки и изо всех сил пытался подобрать слова, которыми мог бы описать всю ту бездну чувств, которую обнаружил в себе ещё в первую встречу с этими глазами. Не получалось. Стоило вновь взглянуть на нашу девочку, и эти эмоции сносили меня волной какого-то детского трепетного счастья, и я мгновенно тонул, забывая обо всех своих размышлениях. На меня снова смотрело нежное апрельское небо. Такое осторожно-дымчатое, таящее в себе миллиарды полупрозрачных оттенков голубизны, которые раскрывались от малейшего соприкосновения с солнечными лучами. Ничего прекраснее не видел. Моя бескрайняя глубина, источающая свет и наслаждение, как сильно я тебя полюбил. Как долго я тебя ждал. — Дан, нам пора, — маленькая ладошка скользнула под мой шарф и накрыла теплом всего меня. Тина с неугасающим удовольствием наблюдала за нашей с дочерью уже привычной игрой в гляделки, поглаживая мою кожу. Вновь весь покрылся мурашками от её прикосновения и прикрыл глаза, фиксируя в памяти этот момент. Уже через три часа мы должны были быть в Зазимье. Среди суетных, любопытных, вездесущих глаз. Там, где счастливое блаженство Тины снова уползёт в ракушку, оставив вместо себя гремучий коктейль неврозов. Тем утром я уже успел поймать в её взгляде зачатки растущего беспокойства, и знал, что был бессилен перед этим. Мог лишь по-детски оттягивать до последнего момент возвращения в реальную жизнь из нашего тихого уютного кокона, чем и занимался уже двадцать минут перед дверью машины. Мы провели вместе четыре дня. Безмятежных, счастливых, до дрожи чувственных дня. Эти жуткие больничные стены, которые поначалу откликались во мне лишь рвотными позывами, теперь ассоциировались с чем-то близким и родным. Я не спускал нашу кроху с рук все эти дни, аргументируя такое решение Тининым нестабильным состоянием. Она снова и снова дёргала бровью и молча соглашалась, хотя, конечно же, видела меня насквозь. Чувствовала, насколько сильно я нуждался в том, чтобы прижимать к себе наше продолжение и отогревать им все годы своего одиночества. Если бы мне пришлось снова пережить все те болезненно-отрешённые времена, я бы согласился, не раздумывая. Только бы в финале сжимать в своих руках наше ворчливое чудо. Я прижался сухими губами к тёплому темечку, вдыхая родной молочный запах, и переложил ребёнка в протянутые Тинины руки. Она вновь одарила меня счастливой улыбкой и замурлыкала какую-то колыбельную на украинском, пока я поправлял одеяло и открывал дверь в машину. Наша кроха снова забеспокоилась, оказавшись в незнакомом месте, и хмурилась до тех пор, пока Тина не пощекотала вздёрнутый носик подушечкой пальца. А затем посмотрела на меня и наклонила голову, посмеиваясь над увиденным. Потому что я застыл сидении и всё это время наблюдал за ними вместо того, чтобы, наконец, завести авто. Дочка заворчала и зашевелилась в одеяле, когда мне всё же удалось оторваться от гипнотического зрелища и тронуться с места, и Тина ласково склонилась над ребёнком, нашёптывая ей какие-то секреты. — Представляешь, у тебя, оказывается, и мама есть. Бывает полезно, когда папочка сворачивает свою родительскую монополию, да? — она произнесла эту фразу громче, чтобы я точно услышал, и мы вдвоём усмехнулись точному замечанию. Я был безмерно благодарен ей за всё то понимание, с которым она относилась ко мне на протяжении последних четырёх суток. Ей не меньше моего хотелось раствориться в этом новом для нас мире, но она терпеливо допускала моё практически безраздельное родительство. Прижимала ребёнка к груди, пока я снова напряжённо лавировал между ухабами просёлочной дороги. Мы переглянулись, поймав общее воспоминание о пути в роддом по этим же бесконечным ямам, и счастливо улыбнулись друг другу. Все пережитые нервы, обиды и невысказанные страхи будто бы оказывались где-то за непроницаемым стеклом, вне границ нашего маленького мира на троих. Я знал, что эта сказка не могла иметь счастливого финала, но не хотел тратить последние мгновения только нашего наслаждения на мысли о том, что будет потом. На очередной кочке, уже перед поворотом на асфальтированную трассу, наша кроха недовольно поморщилась и шлёпнула кулачком по Тининой руке. Я опасливо сбросил скорость и вдруг поймал себя на осознании того, что даже не мог определить момент, с которого попал в абсолютное подчинение этому маленькому человеку. Возможно, он наступил несколькими мгновениями до того, или в реанимационном отделении, когда мы впервые встретились взглядами, а может, настал ещё до её рождения. Я не знал и даже не думал противиться этой её безраздельной власти надо мной. — Давай остановимся? Думаю, сытая она будет немного добрее, — Тинин взгляд порхнул по моему сосредоточенному лицу и разогнал сгустившиеся мысли. Я тотчас съехал на обочину и открыл пассажирскую дверь, протягивая руки. И вдруг Тина показала мне язык и заливисто рассмеялась, осторожно выкарабкиваясь из машины вместе с дочерью, — ну уж нет, теперь не отдам, а то придётся ждать ещё четыре дня, пока ты соизволишь поделиться. Я подхватил её хохот, помогая забраться на задние сидения. Тина устроилась поудобнее на кресле, привалившись боком к его спинке, и засуетилась в попытке освободить одну из рук от одеяльца. Машинально склонился над ними и потянулся пальцами к краю её толстовки, обнажая топ. Мы как-то резко перестали смеяться и пересеклись вопросительными взглядами. Разумеется, я был свидетелем каждого их кормления на протяжении последних четырёх дней. Но тогда, на обочине на заднем сидении машины этот процесс вдруг приобрёл более интимный характер. Ведь раньше я лишь наблюдал. Тина разомкнула губы, собираясь что-то сказать, но замерла в ненарушенной тишине, когда мои пальцы скользнули по её рёбрам. Боже. Я настолько давно не прикасался к ней так, что уже совсем отвык от ощущения её кожи. Осторожно провёл линию вдоль кромки топа и нашёл глазами её удивлённую растерянность. Поддел застёжку, медленно оттягивая замочек и снимая хлопковую ткань, а затем, едва касаясь, несмело прошёлся по краю груди. Её кожа мгновенно покрылась мурашками под моими пальцами. Ей нравилось. Господи. — Мужчина, покиньте территорию, — она тихо пошутила, пытаясь отогнать от нас внезапный прилив возбуждения, но её прерывистое дыхание никак не давало снизить градус возникшего напряжения. Наверное, вожделение отпечаталось на моём лице совершенно отчётливо, раз Тина смутилась и перевела взгляд на одеяльце. — Я исключительно ради потомства, — моя улыбка вогнала девочку в краску и отозвалась горячей волной в моём теле. Я хотел её. Я так скучал по ней. — Правда? — Тина хохнула и сняла мою руку с груди, ненадолго сжав ладонь своими пальцами. Не знаю, чем был продиктован этот её жест, но меня промурашило таким простым прикосновением от макушки до пят. — Нет, — со вздохом ответил я, и мы оба снова рассмеялись. Она никогда не могла долго сопротивляться волнам моего неуёмного разврата в её сторону, и тогда после продолжительной паузы всё же немного расслабилась. Знала, как быстро я заводился рядом с ней от любого случайного слова и жеста, но по-прежнему периодически смущалась. Мне так нравилось это её очаровательное противоречие. Она бросила в мою сторону предупреждающий взгляд и окончательно оголила грудь, склоняясь над дочерью. Я выпустил из лёгких, кажется, весь оставшийся там кислород, сокрушённо прислонился к спинке пассажирского сидения и скользнул глазами по Тининому сосредоточенному лицу. Ей так шло материнство. Чарующее зрелище. — Ты там меня глазами поедаешь, м? Ей, в принципе, не требовался ответ на этот вопрос, так что я со спокойной совестью продолжал блаженно рассматривать нежное таинство рядом с собой. Не удержался и, протянув руку, погладил причмокивающую щёчку. Кроха в ответ коснулась кулачком моего пальца, и я не посмел разрушить этот наш внезапный контакт. — Я тебя люблю, — я шепнул это осторожно, не в силах держать в себе. Мою грудь жгло от переизбытка эмоций, и я с трудом связывал лихорадочно плясавшие в голове буквы в подобие фраз. Тина встрепенулась и подняла на меня взволнованные глаза. — Это ты мне или ей? — аккуратно уточнила, вновь затягиваясь румянцем. Меня несло к ней с сокрушающей всё вокруг силой, отбивая каждое неловкое сопротивление. Я приблизился к смущённому лицу и скользнул взглядом по приоткрытым губам. А затем выдохнул прямо в них. — Она это и так знает. Не помню, сколько времени мы провели, перемешивая воздух в полушаге от поцелуя. Мои губы горели от её судорожного дыхания и просили больше. Всё во мне просило больше, но я лишь прикусил щёку изнутри, чтобы справиться с наваждением. И тогда она сама меня поцеловала. Впервые за долгие месяцы. Трепетно, осторожно, как будто сомневалась в правильности этого жеста. С моих губ сорвался тихий стон, мгновенно растворившийся в пространстве между нами, и волна чистейшего наслаждения прокатилась взрывами по каждой клеточке тела. То, что она делала со мной, было необъяснимо, всесильно и так необходимо, что больше всего на свете в тот миг я мечтал зависнуть в моменте и остаться там навсегда. Усилием воли я удерживал себя от падения в бездну страсти. Помнил, что между нами до сих пор посапывала дочка, и лишь эти мысли не пускали мой язык к любимым губам. Она отстранилась первая, устало прижавшись ко мне лбом. Мы снова тяжело дышали друг другу в губы и кипели от обоюдного напряжения. Я чувствовал мурашки на её коже, знал миллион вариаций её обожжённого желанием дыхания и находил каждую из них в тихих вздохах. — Я так по тебе скучаю, — прошептала и медленно втянула в лёгкие мой запах. Я услышал, как она судорожно сглотнула, и немного отклонился в сторону, чтобы видеть её глаза, — прости. — Всё хорошо, — с улыбкой провёл кончиком своего носа по её и спровоцировал осторожную улыбку. Не хотел, чтобы она слишком много думала об этой своей маленькой слабости. Хотел, чтобы эти слабости продолжались, — ты же знаешь, я всегда поддержу такое.  — Дурбецало! — она засмеялась и покачала головой, окончательно отстраняясь от меня. Торопливо поправила одежду и бросила в мою сторону многозначительный взгляд, видимо, желая поскорее перебраться на переднее сидение и отделаться от моего надоедливого вожделения. Резко подался вперёд, запечатывая короткий поцелуй в уголке её губ, и вызвал новый прилив крови к её щекам. Так красиво. Она смущённо косилась на меня следующие полчаса, пока, наконец, не переварила всё случившееся. Между нами, как и неоднократно раньше, произошло всё и не произошло ничего. Мы снова балансировали на грани чувственного безумия как два гимнаста под куполом цирка. Не нужно было долго гадать, кто из нас сорвётся первым. Я заглушил машину прямо перед домом, чтобы исключить нежелательное внимание соседей. Сжал ладонями руль и устремил взгляд на окна первого этажа, в которых мелькали люди. Вся её семья ждала нашего возвращения и обрывала мне телефон, пока мы были в больнице. А я малодушно до последнего оттягивал наш приезд, чтобы две самые сильные любви в моей жизни как можно дольше оставались только моими. Кажется, Тина заметила перемену в моём настроении. Шумно выдохнула и тоже оглядела дом. Не знаю, по какой причине она медлила вместе со мной, но мне так хотелось думать, что так же не желала нарушать наше уединение. — Приехали, — тихо зазвучал её голос, отбивая молотком приговор в моей груди. Вот и сказочке конец. Метнул в неё полный отчаяния взгляд и к собственному удивлению получил в ответ такой же. Она поджала губы и принялась нервно водить пальцами по краешку одеяла. — Спасибо, что был с нами, но... я не смогу её защитить, пока ты рядом, и снова всё внимание на нас. Нам нужно какое-то время... Я прервал её осторожное начало резким вдохом и вжался затылком в спинку водительского кресла. Сколько раз я прокручивал в голове этот наш разговор из будущего, пока она мирно посапывала на моём плече в послеродовой палате? Сколько вариантов разложил в уме, готовясь к худшему из возможных исходов? Вся моя подготовка полетела в ад вслед за надеждой на то, что у Тины хватит смелости бороться со своим страхом, а не подчиняться ему в хер знает какой раз. — Не пустишь меня на порог? — меня хватило лишь на озвучивание очевидного. Краем глаза заметил, как она закусила губу и уткнулась взглядом в свои руки, — позволь хотя бы занести вещи. Я обещал обнять Веню. Тина вздрогнула при упоминании сына и ещё сильнее вжалась в сидение. Обоюдное непринятие витало над нами стаей ворон и рушило моё недавно приобретённое спокойствие. — Я не могу тебе это запретить, Дан. Только… — Не волнуйся, не успеешь со всеми поздороваться, как я исчезну. Она сглотнула ком в горле, когда я резко вышел из машины и рванул на себя пассажирскую дверь. Кроха в многослойном коконе беспокойно заворочалась и немного сбавила мои обороты. Тина торопливо выбралась на подъездную дорожку и едва не врезалась в мою вздымающуюся от злости грудь. Несмело подняла глаза и тут же снова уткнулась в наши ноги. Я понимал причину её решения. Изо всех возможных сил не желал, но понимал настолько отчётливо, будто тараканы из её головы успели пробраться и в мою тоже. Злился на неё, на себя, на всех вокруг, но не мог оставить в таком состоянии. Устало обвил руками её подрагивающие лопатки, фиксируя ребёнка между нами, и положил подбородок на пшеничный затылок. Горячее дыхание обожгло моё солнечное сплетение даже сквозь ткань толстовки, и всё тело снова утонуло в мурашках. — Я понимаю, Тань. Это только эмоции. Всё нормально. Тина осторожно отстранилась, вглядываясь в мои зрачки, и кротко кивнула, когда увидела моё отрешённое принятие. Я знал, что у нас больше нет времени. Оно предательски утекало в землю под нашими ногами и должно было вот-вот оборвать последние нити нашего закрытого мирка. Я наклонился и оставил долгий поцелуй на пушистом темечке дочки. Затем повторил его на Тинином лбу, напоследок наполняя себя её запахом. Неизбежный финал, болезненный и неприятный до чёртиков, царапал мою душу и провоцировал меня на протест, но я в очередной раз задавил этот внутренний порыв. Ради неё. Ради них. Нас. Всё её семейство повисло на моей шее с поздравлениями и расспросами. Помню, что стойко отвечал на всё, пока не столкнулся взглядами с Веней. Он, кажется, единственный в доме почувствовал сквозившее от меня напряжение и едва заметно нахмурился, подходя ближе. Старшие утонули в ворковании над взволнованной крохой и дали нам с ребёнком несколько мгновений уединения. — Меня не будет какое-то время, присматривай за ними, ладно? — я прошёлся ладонью по его волосам, немного взлохмачивая. Веня грустно улыбнулся, кажется, прекрасно понимая, что в этих словах не было ни крупицы моего желания. — Мы справимся, я обещаю, — он шепнул и обвил руками мою шею. Мы с ним с самого начала нашли общий язык на какой-то своей чистоте, и пусть не всегда могли понять и принять чувства друг друга, берегли и уважали эту тонкую связь. Я стиснул ребёнка в объятиях и тут же отпустил, чтобы не делать наше прощание заметным для окружающих. — Позванивай мне, ладно? — напоследок провёл пальцами за ушком и постарался вложить в свою улыбку всё оставшееся внутри тепло. Там, под моими рёбрами, догорало самообладание. Я чувствовал, как стремительно выветривались из моего сознания все аргументы в защиту Тининого решения. Я уже был готов наплевать на все данные её обещания, на то, в чём совсем недавно её убеждал, лишь бы не погружаться вновь в это жестокое одиночество. Моё нутро вопило от отчаяния и подталкивало меня к эгоистичным действиям, и на миг — всего один миг — я действительно захотел последовать зову сердца. В ту же секунду Тинины мокрые от невыплаканных слёз глаза устремились прямиком мне в душу и успокоили каждого взбешённого демона. Осознал всё, что она вкладывала в этот взгляд. Она не просила понять причину. Она молила принять и просто позволить ей поступить так, как она считала правильным. В тот миг я, кажется, сам едва не заплакал от боли — даже не своей собственной, а нашей общей, сотканной из противоречий и бессилия. Я так хотел, чтобы у неё больше не болело. Если бы мог, я забрал бы тогда из этого коридора все её внутренние метания и мучился бы в них один. Но они грызли нас обоих, въедаясь в общие раны, разрывали и снова связывали нас в единое целое. Наверное, иначе мы и не могли бы существовать. Наверное, так было нужно. Одними губами я произнёс горькое «Я тебя люблю», вкладывая в него всё зародившееся принятие, а затем получил такой же ответ. Я знал, что мы не закончимся. Знал, что переживём и эту боль, и все другие. Мы не имели права на другой финал — ни раньше, ни теперь, когда нас продолжало бесконечно любящее сердце в её объятиях. Наша общая точка невозврата. Маленькая большая вселенная, которая притягивала нас к себе и лишала всех иных смыслов. Освобождала нашу любовь. Была этой любовью. Когда-то Тина сказала мне, что в конце мы с ней обязательно окажемся в одной точке. С той секунды я больше не сомневался. Знал, что эта точка была здесь — в её руках, такая уязвимая и обезоруживающая. Такая наша. Ты была права, моя любовь.