Спасибо

«Может, злиться ты будешь и отомстить мне захочешь за всё, что у нас случилось»

Смотрю на переплетённые руки Вени и Тины, перепутавшиеся пальцами на больничных простынях, и прислушиваюсь к собственным ощущениям. Мне всё ещё неловко существовать в одном пространстве с этой их особой переливистой магией, и я чувствую себя немного третьим лишним, но ребёнок крепко держит меня второй рукой, то ли упрашивая остаться, то ли заставляя. Тина тоже бросает задумчивые взгляды на детскую ладошку, сжимающую моё запястье, и продолжает рассказывать какие-то глупости, рассеивая своим спокойным голосом наши с Веней тревоги. Смотрит с нежной уверенностью на то, как я собираю жадными глазами едва проступивший румянец на её щеках. Она такая красивая. Возвращаюсь из своего сладкого плена вместе с громким детским смехом. Кажется, девочке всё-таки удалось убедить ребёнка полетать над Киевом на вертолёте. Она иногда превращается в четырёхлетку и весело болтает о какой-то чепухе, всем своим видом демонстрируя беспечность. И, наверное, Вене пока безопаснее именно так воспринимать её поведение. Я вижу, как он радуется такой маме — воздушной, лёгкой, азартной. Она слишком хорошо знает своего сына и даёт ему нужную пилюлю спокойствия. А потом поднимает взгляд на меня, и, конечно, осознаёт, что второму пациенту требуется более серьёзное лечение. Я знаю, что она старается. Наблюдаю за тем, как подрагивают её зрачки, выдавая активность мысли. Не хочет волновать нас своим состоянием, но, в очередной раз поймав её исследующий взгляд, я лишь выгибаю бровь и провожу глазами по помещению. Не то место она выбрала, чтобы играть в стойкого оловянного солдатика. Венина хватка на моей руке слабеет, и я выдыхаю тяжёлый больничный воздух с некоторым облегчением. Похоже, Тине всё-таки удалось убаюкать старшего из своих детей. Он смущённо улыбается мне, словно только теперь осознаёт, что всё это время в напряжении стискивал моё запястье. Но я отвечаю беззаботностью, невольно подхватывая Тинин настрой. Не то, чтобы мне очень хотелось окружить мальчика деланным спокойствием, но за последнее время на него свалилось и правда слишком много стресса. По привычке взлохмачиваю мягкие волосы, и Веня старательно подавляет зевок. Вспоминаю, что ребёнок не спал почти всю ночь, и торопливо поднимаюсь с кушетки. Огир взлетает вслед за мной мгновенно, словно по молчаливой команде, и мы с Тиной хватаемся взглядами. Не могу вспомнить, с какого момента мальчик стал для меня таким доверчивым и послушным. Вижу тень ревности в любимых зрачках и лишь закатываю глаза. Кажется, совсем недавно я точно так же смотрел на них с крохой, весело щебетавших на пледе в лесу о чём-то своём. Кажется, Тина тоже прокручивает в мыслях тот наш день. А потом вдруг заливается краской, давая мне понять, что да, вспоминает именно это. И то, что мы делали потом. Ничего, кенгуруш, я до тебя доберусь ещё. Паша проводит внимательным взглядом по нашим одухотворённым лицам, как только мы с Огиром переступаем порог квартиры. На правах крёстного он не спускает кроху с рук, всем своим видом демонстрируя озабоченность. Держит её крепко и напряжённо. Вслушивается в Венин эмоциональный рассказ о вертолётах и только качает головой в привычном для себя скепсисе. А затем ловит моё застывшее в коридоре тело, и зрачки сужаются. Да, он сразу понимает, что мои планы на день не включают его компанию. Хмурится и прислоняется плечом к стене, машинально покачивая ребёнка в руках. Но я лишь виновато развожу руками и оставляю детский сад на него. Убеждаю самого себя в том, что ненадолго. Напоминаю себе о том, что я, в первую очередь, родитель. Очень хреновый родитель, вообще-то, но сейчас это меня совсем не тревожит. Уже знакомый лечащий врач полупоклоном встречает меня у самых дверей клиники. Снова приоткрывает дверь и говорит, говорит, говорит без остановки. Вылавливаю в потоке заготовленных слов обещание выписать Тину уже завтра, и коротко киваю доктору. От этого жеста уголки его губ забираются так высоко, что невольно я успеваю удивиться мышечным способностям. Но все мысли рассыпаются по краям рассудка, стоит врачу услужливо распахнуть передо мной дверь палаты. Тина сопит, неуклюже откинув голову на съехавшие подушки. Трубка, торчащая из сгиба её локтя, по-прежнему ограничивает движения, и я знаю, как сильно девочка бесится от того, что не может уснуть в какой-нибудь из своих странных поз. Вспоминаю, как часто я просыпался, наблюдая перед собой то попу, то пятку вместо лица, и расплываюсь в улыбке. С величайшей осторожностью подкрадываюсь к изголовью и поправляю спящее тело. Тина ворчит во сне и хмурится, демонстрируя мне морщинку на лбу, абсолютно идентичную дочкиной. А затем резко распахивает глаза и врезается ими в мою дурацкую ухмылку. — Ты вернулся? — срывается полушёпотом и автоматически улыбается мне, разглаживая напряжённое лицо. Провожу пальцами по стремительно краснеющей щеке, и Тина прерывисто вздыхает в ответ на этот жест. — Не хочу надолго оставлять тебя с этим извращенцем, — пожимаю плечами, и девочка, услышав моё абсолютно нелепое объяснение, тихо хихикает. Откидывается на подушки и закусывает губу, хохоча. — А по-моему, он довольно милый, — продолжает веселиться, наполняя смехом лекарственный воздух. Я лишь снова закатываю глаза и опускаюсь на кушетку, — по крайней мере, у палаты не выстроилась очередь из журналистов, и это кое о чём говорит. — Например, о том, что мы с Орловым напихали ему денег во все места, Тань, — наблюдаю, как в её глазах медленно зажигается озарение, и теперь уже улыбаюсь сам, — ты, что, серьёзно думала, что он сам по себе такой радушный? — Ничего я не думала, — отвечает быстро, получая мою усмешку в ответ. Иногда она такой ребёнок, что я удивляюсь тому, как ей удалось дожить с таким мышлением до наших дней. Хорошо, что Паша всегда рядом. Теперь мне хоть понятно, почему он вечно от неё оторваться не может, — и вообще, я хочу в туалет! Она стремительно откидывает одеяло в мою сторону, накрывая меня до подбородка, и хватается бледными ручонками за стойку с капельницей. С усилием тянет металлическую палку, и громоздкое устройство на колёсиках движется за ней. Поднимаюсь с кушетки, чтобы улучшить обзор, и не могу перестать усмехаться. Тина тащит за собой этого монстра и упорно игнорирует мой весёлый взгляд. Стойка поддаётся с трудом, и я шагаю ближе, чтобы помочь. Почти сразу получаю выставленную вперёд руку и воинственный взгляд. — Ну нет, Балан, стой, где стоишь! — пятится от меня, подталкивая капельницу, и внимательно отслеживает каждое моё движение. Улыбаюсь. — Да брось, я помогу, я же помню, — заверяю, снова делая шаг, и Тина хмурится. В памяти проплывают наши первые дни после рождения ребёнка, когда она доверчиво хваталась за меня и позволяла помогать ей вообще во всём. Мы никогда не были с ней настолько близки, как в те пять послеродовых дней, и я надеялся, что впредь у нас уж точно не останется запретов друг для друга. Но теперь она почему-то пугливо жмётся от меня к ванной. — Я справлюсь, — звучит резковато и самоуверенно, заставляя мою бровь саркастически подняться. Достигает заветной двери и, всё так же повернувшись ко мне лицом, нащупывает свободной от капельницы рукой включатель. В полтора шага сокращаю расстояние между нами и тут же наклоняюсь, чтобы лица были на одном уровне. Тина от неожиданности вздрагивает и наваливается на дверь, тут же распахивает её лопатками и едва не падает. Подхватываю девчонку за талию и внимательно разглядываю испуганные зрачки. — С каких пор мне нельзя тебе помочь? Раньше ты себя так не вела, — наблюдаю за тем, как напряжение замирает в любимых глазах, а её подрагивающие пальцы ослабляют хватку на моём предплечье. Машинально вцепилась, когда падала. Наверное, забыла, что вдруг снова стала такой сильной и независимой, что со всем готова справиться сама. Настаёт мой черёд хмуриться. — Дан, пожалуйста, — почти всхлипывает, напрягаясь в моих руках. Всё ещё удерживаю её в ладонях в пролёте между ванной и палатой, и старательно выискиваю ответы в пугливых зрачках, — всё под контролем, я правда справлюсь. — Я тебе вопрос задал, — напряжённо выдыхаю ей в лицо. Тина и смущается, и возмущается, и боится, и в этом лихорадочном коктейле из эмоций я никак не могу обнаружить причину такого поведения. То льнёт ко мне, становясь моей полностью, от макушки до пяток, то специально отказывается от помощи, которая, вообще-то, ей сейчас не помешает. — Я не больная и не неполноценная, и не нужно меня жалеть, — произносит тихо и снова пятится внутрь ванной. Приходится расцепить руки, потому что втроём с её громоздкой капельницей мы едва помещаемся в дверях. Ошеломлённо моргаю, разглядывая краснеющие щеки. — Да кто тебя жалеет-то? Я всего лишь хотел помочь! — Спасибо, но не нужно, правда, — слышу это уже за стремительно захлопнувшейся дверью и медленно возвращаюсь к кушетке. Ну вот опять. Стоит нам с Тиной разобраться с одним тараканом, как его место тут же занимает другой. Какая-то особо жестокая изощрённая пытка. Мотаю головой от бессилия и чёрной тучи вопросов без ответов в голове. Она показывается наружу из своего укрытия через пару минут и застывает в проёме, внимательно рассматривая меня. Оценивает обстановку. Закусывает свою красивую губу и подталкивает стойку с капельницей на прежнее место. Протягиваю руку и зажимаю дурацкую больничную ночнушку в кулак, заставляя Тину изменить траекторию движения и едва не упасть мне в объятия. Провод с катетером натягивается, и девочке приходится дёрнуть махину на себя. Меня обдаёт въедливым запахом лекарства, которое вгоняют ей в кровь, и я морщусь. Разглядываю паникующие глаза и нащупываю внутри какие-нибудь слова, способные собраться в связный вопрос и прекратить моё очередное моральное насилие. — Прости, — шепчет сама, застывая между моих разведённых колен. Моя рука по-прежнему стискивает шуршащую ткань, которая теперь облепляет Тину по всем фронтам и выглядит, пожалуй, даже привлекательно. Приходится тряхнуть головой, чтобы отбросить наваждение, — мне просто показалось, что это будет слишком… — Интимно? — тут же отзываюсь словом, которого она старательно пробует избежать, и Тина стыдливо кивает. Сглатывает и смотрит на меня из-под опущенных ресниц, — Не знал, что у нас до сих пор есть «слишком». Да, я звучу обиженно. Да, я даже не пытаюсь это скрыть. Девочка жуёт губы, подбирая слова, пока во мне поднимается волна раздражения. Я. Вылизывал. Её. Всю. Тысячу раз. И видел во всех состояниях и настроениях. Мы, чёрт возьми, ребёнка уже родили. Она меня стыдится? Стесняется? Не могу поверить в то, что по прошествии всего времени мы по-прежнему обсуждаем такие вопросы! — Ты на меня сердишься, — звучит тихо и прислоняется ладонью к пульсирующей жилке на моей шее. Кожу обдаёт мурашками от её прикосновения, которое холодит снаружи и кипятит внутри, и я сдавлено выдыхаю в пространство между нами. — А какой реакции ты ждёшь? Я должен прыгать от радости, видя, что ты по-прежнему мне совсем не доверяешь? — Я тебе доверяю, я просто… — двигается ближе, вталкиваясь коленками в кушетку между моих ног. Наклоняется и кладёт подбородок мне на затылок, призывно подставляя шею моим губам. Детский сад, — не хочу, чтобы ты вечно видел меня слабой и беспомощной. — Могла спросить у меня, какой я тебя вижу, и этой херни вообще не возникло бы, — она со вздохом прижимается сильнее, перемещает пальцы в мои волосы и мерно расчёсывает кудри. Прерывисто дышит и молчит, видимо, подбирая слова. Я продолжаю хмуро утыкаться губами в ямочку между её ключицами и втягиваю любимый запах в надежде хоть немного успокоиться. — Какой ты меня видишь? — озвучивает самое ненужное и очевидное, так и не решившись на что-то более стоящее. Отрываюсь от манящей кожи, чтобы заглянуть в глаза. — Сумасшедшей, Таня. Это, знаешь ли, перекрывает любые другие твои качества. — Извини, — шепчет, снова двигая рукой по моему затылку. Мажет губами по лбу и затем прижимается к нему щекой, — я иногда сначала делаю, а потом думаю. — Иногда! — коверкаю её интонацию, и девчонка отклоняется сама, чтобы обнаружить в моих зрачках осуждение. Сглатывает и виновато краснеет, продолжая выводить какие-то заклинания у меня на затылке. — Ну хочешь, я в следующий раз возьму тебя с собой? — кусает губу и несмело улыбается, пока я медленно прокручиваю в голове этот её по-детски наивный вопрос. И смешно, и грустно, честное слово. Протягиваю руку назад и нащупываю холодные пальчики в своих волосах. Захватываю их в ладонь и прижимаю к груди. — Хочу, чтобы в любой из следующих разов у тебя не появлялось никаких глупых мыслей о жалости, слабости и прочей белиберде. Это ты для меня можешь сделать? Она глубоко вздыхает, поглядывая на наши переплетённые руки у меня на грудной клетке. Освобождает один палец и осторожно гладит кожу под моей ключицей, так невесомо, словно боится моей реакции. Снова ловлю мурашки по всему телу и немного расслабляюсь под такими касаниями. Теперь отчётливо напоминаю себе Веню, убаюканного очередной Тининой сказочкой. Девочка словно замечает эту мысль у меня под черепом и наклоняет голову вбок. Смотрит протяжно, внимательно, что-то решая то ли для себя, то ли для меня, то ли для нас. Даже не силюсь разобраться в хитросплетениях этого мыслительного процесса. Всё, что происходит у неё в голове, всегда остаётся для меня ребусом без ответа. Немного сутулится, приближая лицо к моему, и ловит мой очередной вопросительный взгляд. Уже знаю, что её привычная терапия нежностью и сказками запущена, но всё ещё в надежде заглядываю под радужку. И Тина, похоже, всё-таки сдаётся. Отодвигается от меня, совсем разрушая наш контакт. Замечаю проблески отчаяния на смущённом личике и сглатываю нарастающее напряжение. Не хватало нам сейчас влезть в очередной сеанс недопонимания. — Я пытаюсь, честно. Наверное, я просто безнадёжно одинокая внутри, как бы ни старалась, — она вдруг произносит это одной быстрой фразой, словно обкатывала её в мозгах уже очень долго, и я замираю, немного приоткрыв рот. Утыкаюсь взглядом в плечо и лихорадочно прокручиваю в мыслях внезапное откровение. Оно больно бьёт по вискам, заставляя стиснуть зубы. «Безнадёжно одинокая» набатом стучит по черепу, отскакивая от костей снова и снова. Не могу сказать, что меня удивляет эта её формулировка. Я давно уже определил, что туда, внутрь, за ограду её многослойных защитных укреплений, мне не пробраться до конца своих дней, но этот озвученный ею приговор чем-то щёлкает внутри меня. Перед глазами проносятся её слезливые зрачки, там, в начале нашего общего пути, когда она боялась хотя бы взглянуть на меня. Тогда нам тоже казалось, что эта битва с её страхами проиграна ещё до своего начала. Но теперь она стоит передо мной, так лаконично одной фразой вывернув себя всю прямо мне на ладони, и всё прочее теряет остроту. Размывается. — Я очень тебя люблю, — вдруг врывается в поток моих рассуждений тихим всхлипом, и я стремительно выплываю из бездны наших вечных противоречивых эмоций. Делаю глоток воздуха и сталкиваюсь с Тиниными мокрыми глазами. Когда она снова начала плакать? — Я так хочу, чтобы ты видел это, а не мои постоянные припадки, но у меня не получается… — Ну всё, всё, — тяну её за руку ближе к себе, и она сокрушённо падает мне в объятия. Стойка с капельницей сердито звенит в ответ на этот порыв, пока я глажу девочку по волосам. Слушаю, как она тихонько шмыгает носом, и прижимаю сильнее, — помнится, ты говорила, что никогда не сможешь меня полюбить, а теперь гляди, какая у меня хорошенькая почтижена! — Почтижена, — нежно протягивает Тина, сразу же прекратив слёзы. Чувствую её улыбку на своём плече и расплываюсь от того, как хорошо это странное определение звучит из её уст. — Завтра уберём первую часть слова, когда я вызволю тебя из этого замка с драконами. — Завтра? — её голос подрагивает, а тело едва заметно напрягается в моих руках, но я, привыкший к её внезапным перепадам, провожу кончиками пальцев по позвоночнику, нащупывая кнопки Тины Кароль, и она снова расслабляется у меня на груди. — Хочешь девичник или что-то типа этого? Могу устроить тебе тут вечеринку с медсёстрами. — Дурбецало! — хохочет, покрывая поцелуями кожу в основании моей шеи. Глубоко вздыхаю, когда тёплые губы задевают особенно чувствительное место, и Тина в ответ снова прикасается именно так, как мне нужно. Возбуждающе-крепко прижимает свою кожу к моей, заставляя моё тело гореть, — Не хочу девичник. Хочу тебя! Отстраняется, вновь обхватывает мой затылок рукой. Мои губы растягиваются в улыбке в опасной близости от её груди, и даже нелепая голубоватая ночнушка не мешает мне вырисовывать в воображении каждый поцелуй, который я скоро оставлю под этой шуршащей тканью. Тина приоткрывает рот, наклоняя голову в призывном жесте. Скольжу взглядом по пульсирующей венке на её оголившейся шее, и едва справляюсь с желанием прикусить тонкую кожу, оставить на ней свою метку. Но затем мой взгляд цепляется за громоздкую капельницу сбоку от нас, и возбуждение рассеивается само собой. Усмехаюсь и качаю головой. — Извини, но я берегу себя до свадьбы, — пожимаю плечами, и Тина хохочет, задрав подбородок. Возвращает мне взгляд, полный её особенного внутреннего сияния, и я перестаю видеть хоть что-то ещё. Тянусь рукой и едва дотягиваюсь пальцами до пунцовой щеки. Мы оба вздрагиваем, когда мой смартфон заходится сердитым пиликаньем в кармане. Даже не глядя на экран знаю, что это Орлов решил напомнить мне о том, кто же из нас двоих является отцом семейства, и поджимаю губы. Девочка проводит заострённым ноготком по моему подбородку и снова смущённо улыбается. Жуёт свою невозможную губу, напрягая мой всё ещё горящий взгляд, прикрывает глаза. — Спасибо, — шепчет в воздух между нами, и я вопросительно рассматриваю подрагивающие веки. Не могу понять, за что конкретно она меня благодарит, но Тина только качает головой, — просто так. Знаю, что в этом её тихом «просто так» скрыто столько всего известного и неизвестного мне, что, наверное, целой жизни не хватит на то, чтобы перечислить. Шумно выдыхаю и утыкаюсь лбом ей в грудь, тут же встречая в ответ трепещущее сердцебиение. Оно гулко отзывается во мне, заполняя наслаждением каждую клеточку тела. И звенит внутри даже тогда, когда я всё же выбираюсь из палаты и возвращаюсь в раздражающую реальность. В голове вместе с пульсом стучит взволнованное «завтра», накрывая меня всего вихрем какого-то безумного нетерпения. Знаю, что завтра изменится всё, и вместе с тем всё останется на своих местах, но не могу стереть глупую мальчишескую улыбку с губ. Вспоминаю, как долго и сложно мы вместе шагали к тому, чтобы теперь вот так просто решить всё одним-единственным словом. Вспоминаю себя прежнего, угловатого и всезнающего, который бы ни за что не поверил в это тихое и нежное «завтра», когда в коридорах съёмочного павильона мы бросались друг в друга громкими «никогда». Вспоминаю прежнюю Тину, тонущую и топящую, которая боялась даже дышать со мной одним воздухом, а теперь соглашается делиться своим будущим. Продолжаю глупо улыбаться всю дорогу до дома, гоняя в голове «завтра» одним сплошным потоком счастливого нетерпения, и чувствую себя самым везучим человеком во вселенной. Пытаюсь представить себе нас, морщинистых стариков с оравой внуков, и почему-то теперь эта картинка выглядит так… нормально. Единственный возможный вариант.