Спасибо

«И без неё тебе будет легче…»

Я держу её подрагивающую ладошку в своей руке, пока мы провожаем Веню в аэропорт. Сжимаю так крепко, что пульсация наших тел сливается в один слаженный ритм. Ребёнок поглядывает на нас с интересом, словно чувствует, что вот-вот должно случиться что-то важное. Меня передёргивает от желания поделиться с ним, но я лишь поджимаю губы в улыбке. Тина не захотела рассказывать сыну «раньше времени», и в этой её формулировке я нахожу слишком много тараканьих страхов и слишком мало своей любимой женщины. Не хочу углубляться в эти мысли, но они строкой субтитров разносятся по всему пасмурному летнему утру. Машу Огиру свободной рукой из машины и замираю, когда Тинины пальцы в моих объятиях напрягаются. Она молчаливая и сосредоточенная. Едва обменивается с ребёнком парой фраз перед тем, как мы высаживаем его у терминала вылета. Веня, привычный к перепадам её настроения, кажется, почти не обращает внимания на мамину нервозность, и я был бы счастлив заразиться хоть толикой его спокойствия. Сжимаю руку крепче, когда водитель трогается с места, и Тина утыкается носом мне в шею. Буквально чувствую растущее в ней беспокойство, но не могу подобрать слов, чтобы спросить о его причинах. Потому что я, вообще-то, и есть главная из причин. Словно в подтверждение моих мыслей Тина тяжело выдыхает мне в футболку и скользит щекой по ткани. Мы останавливаемся неподалеку от входа в киевский ЗАГС, и в тот миг, когда наша машина тормозит, на террасу перед зданием вываливается толпа развесёлых людей. Под хохот и взрыв хлопушек девочка у меня на руках сжимается всё сильнее. А затем из дверей выходят молодожёны, и Тина каменеет, уставившись на незнакомых нам людей. Счастливая молодёжь принимает поздравления и громко смеётся. Выпускает в воздух невесть откуда взявшихся голубей, и те летят прямо в нашу сторону под тихий всхлип у меня под подбородком. С тяжелеющим сердцем отрываю Тину от своей груди и встречаю на себе мокрый испуганный взгляд. — Саш, сходи в магазин за водой, пожалуйста, — медленно проговариваю, не отрывая глаз от покрытых слезами щёк напротив. Мой водитель смотрит на полную бутылку, торчащую из моего рюкзака, а затем с пониманием без дальнейших объяснений хлопает дверью, оставляя нас одних. Провожу пальцами по влажной дорожке, собирая соль, — Таня? — Я не смогу, — выдавливает вместе со слезами едва слышно, глотает воздух и смотрит куда угодно, только не мне в глаза. Ловлю дёргающийся подбородок и приподнимаю любимое лицо, но Тина только упрямо машет головой и всхлипывает. — Что-то случилось? Тебе нужно время? — паника в моём голосе нарастает, но у меня нет времени на самоконтроль. Судорожно выискиваю в заплаканных глазах ответ хоть на один из тысячи своих невысказанных вопросов, но тону в солёных океанах. Вижу только болезненное отчаяние, и оно пропитывает меня всего, забирается под кожу. — Я не знаю, я просто… не могу, прости, — хрипит и затихает, свесив голову на мою протянутую ладонь. Внутри поднимается волна непонимания, но я старательно откидываю ненужные мысли. Не хочу об этом думать. Не хочу строить параллели. Это другой ЗАГС, другая история, другие люди, но Тина передо мной лишь отчасти. Вижу, как в её мокрых зрачках проносятся кадры из прошлого, счастливого и болезненного. Знаю, о чём она думает. У неё уже был такой день. Лучший в жизни. Обратившийся в пепел и забравший её. — Всё в порядке. Сейчас поедем домой, — произношу шёпотом, потому что на большее не хватает сил. Тина переводит тяжёлый виноватый взгляд на меня и поджимает губы. Молчит, нащупывая слова, но, видимо, у неё внутри всё медленно умирает точь-в-точь как у меня. Это должно было быть наше самое счастливое время. Сглатываю комок боли в горле и провожу ладонью по пшеничным волосам. Не хочу показывать ей, насколько сильно меня задевают её страхи. Я понимаю. Пытаюсь понять. Ей сейчас не нужен обидчивый мальчишка, которого поманили обёрткой от конфеты. Не в силах больше держать на себе удушающее напряжение её зрачков. Тянусь руками и прижимаю Тину к себе, впечатывая в грудь так крепко, что самому становится нечем дышать. Наплевать. Девочка ревёт и срывается голосом во что-то нечленораздельное, бормочет без остановки, пока я мерно поглаживаю её затылок. Укачиваю, как нашу дочку. Жмурюсь и стискиваю зубы, чтобы не расплакаться от бессилия самому. Я действительно планировал это. Так сильно хотел, что перестал удерживать в мыслях иные варианты. Так сильно желал, что забыл о хрупком мире в моих руках. Так сильно стремился воплотить эту нашу общую мечту, что не заметил ничего вокруг. Точнее, нет, конечно, заметил. Но до последнего не хотел верить в то, что это недостижимо. Что я вновь приблизился к чему-то важному и безгранично счастливому, оставляя между нами жалкие миллиметры, но затем мечта снова выскользнула из пальцев и растворилась в воздухе. Пытаюсь напомнить себе, что это всё неважно. Что главную свою мечту я прямо сейчас накрепко прижимаю к сердцу. И становится легче. Касаюсь губами затылка и целую безостановочно, впитывая каждый Тинин всхлип. Её тихую истерику не нарушает даже водитель, несмело просочившийся обратно на сидение и выехавший с территории ЗАГСА. Бросаю последний тоскливый взгляд на удаляющуюся свадебную процессию, которая продолжает заливаться смехом. Внутри плещется что-то тяжёлое, гнетущее. Солёное море в растрескавшейся плоти. Она медленно выползает из машины, обнимая себя руками. Плетётся за мной к подъезду. Смотрит под ноги и кусает измученные губы с таким остервенением, что я почти ощущаю эту боль физически. Орлов встречает нас с волнительной улыбкой на губах, удерживая в руках нашу кроху. Успеваю качнуть головой в ответ на его немой вопрос, и уголки губ, как по щелчку, опускаются и возвращают лицу привычную хмурость. Переводит растерянный взгляд на заплаканную Тину и приоткрывает рот. Напряжение, повисшее между нами в коридоре, до того ощутимо, что я передёргиваю плечами от угнетения. Девочка по-прежнему обхватывает свои локти и понуро шлёпает босыми ногами по паркету в ванную. Даже сквозь всплеск воды мы с Пашей слышим её тихие рыдания и переглядываемся, перемешивая одну на двоих боль. Почему-то мне кажется, что Орлов тоже прокручивает в голове тот самый счастливый Тинин день. Молча отдаёт мне дочку и, коротко кивнув, растворяется за входной дверью. Знаю, что ему тоже больно. Помнить, видеть её, быть бессильным как-то помочь. Рада потягивается на моих руках, причмокивая маленькими копиями маминых губ, и устраивается поудобнее. Вдыхаю молочный запах нашего ребёнка. Он заполняет меня всего, окутывая тоску и боль, притупляя всё пережитое разочарование этого дня, и я запечатываю своё освобождение от болезненного плена на хмуром детском лобике. Осторожно ступаю по коридору, прислушиваясь к звукам из ванной. Тина буравит заплаканным взглядом своё отражение в зеркале. Стискивает побелевшими ладошками края раковины. Хрипло дышит и закусывает губу. Смотрю на неё сквозь распахнутую настежь дверь, медленно осознавая тот невероятный факт, что, наверное, впервые за всё время девочка не закрылась от меня на тысячу замков. Позволяет видеть себя уязвимой, слабой, сжавшейся под ярким светом, почти прозрачной от выплаканных слёз. Она оставила дверь открытой. Она хотела, чтобы я был рядом. Перехватываю нашу кроху покрепче и скидываю минутное оцепенение. Делаю первый шаг по тёмному кафелю, и Тина как по команде срывается с места навстречу мне. Врезается лбом прямо в мои губы и затихает. Перебирает пальцами футболку, комкая её на животе. — Прости меня. Пожалуйста, прости, — хрипло молится окончательно севшим голосом и дрожит, когда мои губы выводят поцелуями ответ на её коже. Не могу винить её ни в чём. Кроме какой-то нечеловеческой любви к ней во мне давно уже ничего не осталось. Наша дочка елозит по моим рукам, почувствовав рядом мамочку, и тянется крошечными кулачками к Тининым пшеничным прядкам. Маленькая собственница захватывает пальцами волосы и тут же отпускает, требуя внимания. И, похоже, её нетерпеливое ворчание производит на Тину нужный эффект. Наблюдаю за тем, как любимые ладони осторожно вытаскивают кроху из моей импровизированной колыбельки и уносят в спальню. Настаёт мой черёд хвататься за кафельные бортики раковины в попытках собраться с мыслями. Произвожу серию вдохов и выдохов, которые совершенно не меняют внутреннего состояния. Внимательно всматриваюсь в своё отражение. В голове роем проносятся воспоминания о том, как сильно Тина прижималась ко мне в поисках поддержки. Как виновато рассматривала выражение моего лица сквозь застилающие глаза слёзы. Как молила простить её за какой-то грех, которого не совершала. Я же всё понимаю. Я бы не посмел её ни в чём винить. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов с твёрдым намерением озвучить это и прекратить Тинины угрызения совести, и застываю на выходе из ванной. Девочка сидит на моей кровати совершенно обнажённая и комкает в руках покрывало. Вскакивает на ноги, заметив моё возвращение, и протягивает ладони. — Иди ко мне, — шёпотом проникает в моё нутро и взвинчивает температуру тела. Замирает на полушаге, увидев моё продолжающееся оцепенение. Раскрывает искусанные губы, чтобы сказать мне что-то ещё, но я успеваю сократить расстояние между нами и сгрести в охапку желанное тело. Краем глаза в открытой двери замечаю нашего ребёнка, сладко спящего в автомобильной люльке в гостиной, а затем сознание перестаёт реагировать на что-либо кроме прохладных пальцев, которые пробираются под футболку. Веду ладонями по её бёдрам, запуская наши общие мурашки по телам. Тина прижимается ближе ко мне, мажет губами по моей оголившейся шее. Тянет руками края футболки вверх, и я послушно позволяю ей стащить ткань. Пытаюсь поймать ускользающий потемневший взгляд, но девочка упорно игнорирует меня, усыпляя бдительность поцелуями на ключицах. С усилием воли захватываю пальцами подбородок и заставляю её оторваться. Сглатывает, снова мнёт губу, и я понимаю, что разговор с ней сейчас нужен нам больше, чем секс. Больше, чем что либо. — Я ни в чём тебя не виню и не хочу, чтобы ты накручивала, — продолжаю рассматривать мутные зрачки, осторожно поглаживая её горло кончиком пальца. Тина растерянно моргает, сбитая с толку внезапной сменой вектора происходящего, и замирает в моих руках, — это всё не имеет значения. Я счастлив с тобой в любом случае. — Мне хотелось, чтобы ты злился. Кричал. Я же заслуживаю, — она вдруг отступает, выпутываясь из моих объятий, и мне приходится шагнуть следом и снова ловить её ускользающее тело. — Не говори ерунды, — сжимаю её талию сильнее, давая почувствовать, что ещё раз так просто не выпущу. Меня всего окутывает самым желанным на свете запахом, и приходится сконцентрировать всего себя на Тининых несмелых ответах. Больше всего хочу плюнуть на всё и задохнуться в ней полностью и окончательно, но заставляю себя держаться. Я не хочу секса с ней из-за чувства вины или чтобы заполнить чем-то возникшую между нами пустоту. Я хочу избавиться от неё звуками, словами, отголоском в её взгляде. — Мне больно от того, что ты даже не попытался… что ты снова принимаешь меня вот такую дурацкую, — замечаю в её глазах зарождение нового солёного озера и хмурюсь. Не хочу, чтобы она плакала. Тем более из-за того, что не в силах контролировать, — я увидела эту свадьбу, и вспомнила, и я просто… — Знаю. Всё хорошо, — деловито смахиваю рвущиеся наружу слёзы и чувствую, как Тинины кулачки сжимаются на моей груди всё крепче и крепче. — Я так боюсь потерять тебя, как его, — выталкивает наружу эти слова и жмурится, не сдерживая солёного потока. Её щёки снова мокнут вместе с моими застывшими на них пальцами, пока я проматываю в мыслях её откровение. Перевожу ошарашенный взгляд на узор обоев за её спиной, подбирая лихорадочно скользящие в голове слова. Что я могу ей сказать? Разве имею право гарантировать хоть что-то? — Никто никого не теряет. Я здесь, с тобой. Разве есть что-то важнее? Она вздрагивает и распахивает мокрые глаза. Смотрит на меня с безграничным сияющим доверием и, едва подтянув уголки губ вверх, медленно качает головой. Жмусь губами к влажным дорожкам на её щеках и убираю их все до единой. — Я и так твоя жена, ты же знаешь? — осторожно интересуется, пока я надвигаюсь на её манящий рот. Мне приходится отстраниться и скользнуть беглым взглядом по заплаканному личику, и мой озабоченный вид, наверное, смешит Тину ещё больше, — А с этим загсом я… мы разберёмся, да? — Разберёмся, — уверенно киваю я, впервые за день вновь уверовав в то, что это будущее для нас однажды наступит. Девочка кивает мне в ответ и врезается губами в мои, и комната теряет очертания. Нетерпеливо проталкивает свой язык, встречая в ответ мой тихий стон. Вжимается всем телом, лихорадочно искусывает мои губы. Стремится стать ещё ближе, врасти мне под кожу. Сплетаемся пальцами, языками, душами. Чувствую её ладони у пояса джинсов и вздрагиваю, когда она сжимает меня сквозь грубую ткань так правильно, естественно, нужно сейчас… Не замечаю, когда она успевает расправиться с ремнём, молнией и бельём. Время и пространство плывёт в тумане где-то за пределами моего сознания, оставляя мне способность только отвечать на её знакомую и незнакомую ласку. Тина решительно толкает меня на кровать, и я любуюсь её видом снизу вверх, улавливая флешбэки из прошлого, в котором мы точно так же впервые стали одним целым. Забираю её себе, и девочка ёрзает бёдрами по моим ногам, разрывая мою сдержанность на части. Скриплю зубами и стискиваю в руках мягкую кожу на её ягодицах. Пытаюсь напомнить себе о том, что должен быть осторожным, но Тина будто специально играет на моих нервах. Проводит заострившимися от возбуждения сосками по моему солнечному сплетению, вызывая дрожь до кончиков пальцев на ногах. Скользит ладонями по шее, надавливая, окончательно лишая кислорода. Переплетает наши языки и хрипло стонет мне в рот, бессловесно рассказывая о своём желании. Веду руками по бёдрам, ощупывая взволнованные мурашки на её коже. Мучительно сильно хочу обвести каждую из них языком, но полностью отдаю себя во власть этой маленькой вожделенной женщины в моих объятиях. Она оставляет мокрые следы на моей скуле, опускается к челюсти, откидывает волосы, призывно подставляя шею моим губам. Машинально реагирую на молчаливую команду и всасываю пульсирующую жилку на её горле. Тина несдержанно стонет куда-то в горячий воздух над нами и путается пальцами в моих волосах. Хочет ещё. Несильно прикусываю нежную кожу и чувствую, как девочка сглатывает возбуждение под моим ртом. Опускается руками вниз по груди, обводит пальцами мышцы на животе и смыкает объятия на члене. Сжимает меня крепко, собственнически, не давая сделать глоток воздуха. Прикусывает мою губу, одновременно с этим запуская рваные движения ладонью по стволу. От её нетерпеливого соблазнения я готов кончить сию минуту, и держаться становится ещё сложнее, когда моя рука достигает клитора. Она вся до безумия мокрая, а меня отрезвляет внезапное озарение. Я ведь даже не знаю, могу ли… Тина отстраняется, почувствовав мою задумчивость. Наверное, немой вопрос написан прямо у меня на лице, потому что девочка лишь понимающе склоняет голову набок и облизывает губы. Смотрит на меня горячо и доверчиво. Тянет меня, взвинченного до предела, в себя, и я несдержанно двигаю бёдрами ей навстречу, когда чувствую, как горячие стенки сжимаются вокруг меня. Она стонет и закусывает губу, впиваясь пальцами мне в плечи. Рассыпаю поцелуи по её ключицам, внимательно отслеживая движение каждой мышцы в её теле. Не позволяю себе даже шевельнуться, пока окончательно не убеждаюсь в том, что дискомфорт прошёл. Тина сама несмело подаётся ближе, впитывая каждое новое ощущение. Они совсем знакомые и незнакомые нам обоим, и я так боюсь навредить ей, что стискиваю руки в кулаки прямо на любимых бёдрах. Этот жест не укрывается от её внимания. Тина гладит мою щеку, заглядывает в глаза и прямо вот так, не разрывая зрительного контакта, начинает двигаться. Словно зачарованный наблюдаю за тем, как расширяются от удовольствия любимые зрачки, и не могу сдержать стон. Мои кулаки медленно разжимаются, руки скользят по ягодицам и подхватывают девочку, задавая нужный темп. Она хрипло откликается на смену власти и жмётся ко мне всем телом, обнимая ладонями мои лопатки. Позволяет мне отодвигать границу дозволенного всё дальше, проникать глубже. Я совсем не уверен в том, что всё делаю правильно, но Тинины глаза переливаются миллиардами звёзд мне навстречу, и я тону в этом космосе, забывая обо всех тревогах. Она и не думает разрывать зрительный контакт, когда толчки становятся лихорадочнее, быстрее. Отзывается на каждое моё касание. Скользит руками по моему солнечному сплетению и накрывает ладонями рвущееся из груди сердце. И в тот миг, когда оно гулко ударяется прямо о её руки, с любимых губ срывается последний тихий стон. Тина падает подбородком мне на плечо и переживает самый мощный оргазм из всех, которых мы с ней достигали. Всего спустя миг её разрядка провоцирует мою собственную, и, не удержавшись, я падаю спиной на кровать и тяну девочку за собой. Она беспорядочно дышит на моей груди, слегка посмеиваясь, пока я продолжаю растерянно удерживать её в своих руках. Я и представить не мог, что наше осторожное полузапретное знакомство с её новым телом может завершиться вот так невероятно. — Ты… как? — хрипло спрашиваю, едва осознавая реальность вокруг себя. Тина мерно разносит по моей грудной клетке свой тихий смех и оставляет поцелуй на подбородке. Приподнимается на локтях, чтобы видеть моё ошалевшее лицо, заливается краской и продолжает смеяться. — Лучше, чем когда-либо, — заявляет мне уверенно и отрывисто, и я не смею усомниться в этих словах. Аккуратно ощупываю её вспотевшую кожу и пытаюсь вспомнить, мог ли оставить синяки на отвыкшем от моей несдержанности теле. Но Тина прерывает моё несмелое путешествие по своим ягодицам, потягивается и снова накрывает меня собой, тихо мурлыкая что-то себе под нос, а потом я различаю её севший голос, — мой лучший секс в этом году. Я не могу сдержать смех, когда она цитирует произнесённую мной когда-то шутку. Обрушиваюсь поцелуем на взмокший лоб и улыбаюсь, словно мальчишка. — Я люблю тебя, — озвучиваю единственную существующую для себя молитву, и губы девочки замирают на моей груди. Судорожно вздыхает, прижимаясь щекой к моим ключицам. Ведёт пальцами вверх по моей шее и останавливается лишь тогда, когда указательный нащупывает мою улыбку. Поглаживает размеренными движениями уголок моих губ и затихает. На ощупь нахожу кольцо на её безымянном пальце и оставляю короткий поцелуй на потеплевшем металле. — И я люблю тебя, — Тина прижимает ладошку к моему рту, наполняя меня всего своей запредельной нежностью, забирая всю боль и тревогу, разрушая головоломки в моей голове. Шепчет что-то ласковое под моим подбородком до тех пор, пока тихий шелест её губ не стирается в счастливом молчании нашего момента. Моя единственная мечта и правда здесь — в моих руках, у сердца, ближе, чем возможно. И кажется, что больше ничего не нужно.