Путь к звëздам

Лидия не знает точно, как долго они сидели так, почти не двигаясь, но когда она чувствует, что напряжённая до этого спина Себастьяна начинает постепенно расслабляться — чуть отстраняет его от себя, а затем нежным движением вытирает мокрые дорожки от слёз. Блондин смотрит ей в глаза, доверчиво льнёт щекой к ладони, хрипло шепча слова благодарности. Девушка улыбается, но внутри всë от ужаса сжимается. Потому что в глазах брата больше нет того яркого цвета, что раньше. Теперь они тëмные, уставшие; отсвет прежних гроз, которые остались позади. Смотря в них, она чувствует холод от ледяного ветра и ни намëка на надежду о светлом будущем. Глаза, что она видела годами, внезапно становятся ей чужими небесами, где есть только нескончаемые ливни и горе. Мысли на высоких скоростях проносятся через голову, отзываясь болезненным покалыванием в груди, но ничего путного не выходит. С детства учившаяся лишь бить ниже пояса своими, на вид, вежливыми намëками и манипулировать — сейчас она теряется, потому что не знает все тонкости и грани чужой души, а очаг проблемы, причина, для неë состоит лишь из цитат психологических книжек. Она хочет помочь, но и в голове представить себе не может, что нужно сделать, чтобы вернуть Себастьяна в прежнее состояние. Каким-то шестым чувством понимает, что тут даже предложение о том, чтобы, наконец, закончить здание банка не подойдёт — что-то посильнее требуется. Желательно, эмоциональная встряска в положительном ключе, вот только откуда такой в их доме взяться?.. — Послушаем музыку? — Негромко спрашивает Себастьян, выводя еë из раздумий. Она соглашается, вставая с пола. Достаëт «жопку» от лампочки, отходя к подоконнику только для того, чтобы положить еë, и с тоской выглянуть в окно, из которого открывался вид на банк. Даже не верится, что совсем недавно брат с искренним интересом рассказывал о том, какими моральными усилиями она ему досталась, а сейчас даже не вспоминает о ней — после истерики чувств не осталось. Неужели они обречены всю жизнь делать всë по указке отца и быть несчастливы? От этих мыслей по телу пробегает дрожь, и Лидия снова поворачивается к младшему, что сейчас куклой лежал на кровати, сжимая в руках обложку с Бахом. — Откуда она у тебя? — Спрашивает она, подходя нему. — Бродяга дал. Сказал, что если послушаю, мой мозг взорвётся. — Спокойно отвечает парень. Даже его голос не выдаëт ни одной эмоции. Девушка не отвечает, молча принимая из чужих рук пластинку, и, вынув диск из обложки, подходит к патефону, устанавливая. Сделав это, она возвращается к кровати, осторожно садясь на край и сжимая в руках одеяло. Когда начинают ритмично стучать барабаны, Лидия невольно напрягается, хотя и соврëт, если скажет, что удивлена. Она бы действительно удивилась, если бы там и в правду был бы Бах. Потому что и в мыслях представить трудно, чтобы бродяга классическую музыку слушал. We're not gonna take it Oh no, we ain't gonna take it We're not gonna take it anymore И хотя новые звуки, и звучат странно, ей вроде как это кажется интересным. Ведь раньше никогда не доводилось слышать подобных жанров. Поэтому останавливать музыку она не торопится. Косится на Себастьяна, внимательно следя за его реакцией. Тот удивлëнно голову с подушки приподнимает, переводя взгляд с неë на инструмент. В глазах его раздражение проскакивает, разгоняя грозовые облака, и Лидия принимает решение, что если он захочет музыку выключить, то она во что бы то ни стало остановит его. Потому что пусть лучше злится — безразличия в его лице она просто не выдержит. Но ей даже делать ничего не приходится. Брат даже на локти с трудом приподнимается, пытаясь встать, но практически тут же валится обратно на подушку. Раздражение из глаз уходит, радужку снова заволакивает серый цвет, но где-то в глубине проскакивает далëкая молния — слабый огонëк надежды. We've got the right to choose it There ain't no way we'll lose it This is our life, this is our song А музыка тем временем литься продолжает, заполняя всю комнату. Она точно прикасалась к душе, бередила еë, но это «бередение» было хорошим. Оно будило то светлое, приятное, заполняла лëгкие приятной прохладой, будто напоминая, что даже после самого сильного дождя бывает радуга. Лидия как-то расслабленно поводит плечами, садится свободнее, из ломких пальцев выпуская измятую ткань одеяла. Ощущение такое, словно груз дня, что до этого держал еë, вдруг исчез. Теперь ритм музыки приобретает для неë новые очертания, открывая целый мир — берёт реальность в свою власть и заставляет сердце биться с собой в унисон, а телу пропускать через себя каждый аккорд. Она словно заставляла забыть о проблемах, как будто в доме не было отца и матери, что могли проснуться, или дворецкого, который мог появиться в самый неподходящий момент и раскрыть их секрет. Поглядывая на вытянувшегося на кровати Себастьяна, что светит решительной улыбкой, девушка понимает, что он, как и она, тоже находится где-то далеко отсюда. Пока музыка играет, для них двоих существуют лишь они сами, да комната, что словно расцветает новыми красками. Настоящая магия — не иначе. Текст песни проходил довольно быстро, но поняв, что припевы повторяются, Лидия решается на довольно интересный, даже для неë самой, шаг: — We're right, — негромко напевает девушка, качая головой в такт мелодии. — Yeah! — Улыбается брат, а потом удивлëнно смотрит на неë, мгновенно понимая, что происходит прямо сейчас. — We're free, — снова поёт она. — Yeah! — подпевает Себастьян, приподнимаясь на локтях и ударив по простыне кулаком. — We'll fight, yeah! You'll see… — Дуэтом поют они, и Лидия не без радости отмечает, что знакомые ей годами небеса в глазах напротив обратно возвращаются. Тучи расходятся, точно тают, сменяясь на светлое, синее… Живое. И хотя в этом почти нет еë заслуги, девушка всë равно радуется. Смех облегчения самопроизвольно вырывается из груди, пока она спиной ложится прямо на колени брату. Тот сразу же замирает изваянием — не потому что удивился или испугался, а просто потому что боится еë потревожить случайным движением — а сам смотрит на неë добрым взглядом, в котором снова различима надежда на светлое будущее. Лидия улыбается, прикрывая глаза — она действительно рада, что он вернулся. We're not gonna take it No, we ain't gonna take it We're not gonna take it anymore

***

Себастьян не знает точно, как долго они так сидели, прокручивая пластинку заново раз за разом. Но даже несмотря на частое повторение, музыка каждый раз захватывает их так сильно, кружит водоворотом, что сердце замирает от странного восторга и не начать подпевать просто невозможно. Да он и не пытался, если честно. Мелодии бегут, сливаются во что-то большее, западая в душу и унося куда-то далеко-далеко… Парень на подоконник карабкается, из откоса верёвку вынимая. Доска у соседней стены плавно приподнимается, и сестра достаёт из неë шестигранник, которым потом плитку поднимает. — Будешь что-нибудь писать сегодня? — Спрашивает она, протягивая ему его зелëный дневник и ручку. Себастьян пару секунд их взглядом сверлит, а затем из рук принимает, но практически тут же на кровать откладывает. Видя непонимание в голубых глазах напротив, он лишь плечами пожимает, вместо этого протягивая цоколь от лампочки. Лидия хмыкает, улыбаясь, а затем коробку с номером 37 на боку из тайника достаëт. — Если честно… — Произносит вдруг она, протягивая ему скальпель, — несмотря на то, что это довольно непривычный жанр для нас, мне показался он не таким плохим, как я ожидала. Подросток замирает, окна здания прекращая прорезать. — Ожидала? — Переспрашивает он, — ты знала, что на ней не Бах? — Нет, откуда, — отрицательно мотает головой девушка. — Но я предполагала это. Примерно с того самого момента, как ты сказал мне, от кого она у тебя. А вспоминая его… Эм… — Она задумывается на секунду, заглядывая ему за плечо, — своеобразный стиль одежды… Я уже приблизительно догадывалась, что, вероятнее всего, на ней будет что угодно, только не классика. — Логично, — признаëт Себастьян, дорезая последнее окно. А он как-то не обратил на это внимания, даже странную фразу «Не Бах, а бабах!», принял за простой стиль речи. — Мне вот ещë интересно, что это за инструмент? — Который похож на гитару, но делает странный «джю-джю-джю-джю-джю», да? — Соглашается она, а когда он рот открывает, реагируя на звук удивлëнным «о», резко краснеет до корней волос, по губам рукой хлопая, — я этого не говорила — ты ничего не слышал! — Зло сверкая глазами, бурчит она. Блондин смотрит на неë растерянно, зажато, как когда впервые ей предлагал макетом заниматься. — Слышал что? — Подыгрывает он сестре, зная, что она и так старается для него, оттого и совсем не обижается, когда привычки, которыми годами ей прививал отец, редко, но, как сейчас, проскальзывали. — Ничего, — отвечает она, убирая руку ото рта. А затем смотрит на макет, в котором теперь есть мини-копия банка и довольно кивает головой. — Здорово получилось. Себастьян не может не согласиться. Музыка, что так понравилась им, снова заканчивается и Лидия поднимается, подходя к патефону. Замирает у него ненадолго, а затем, выключает окончательно, пластинку снимая. — Поздно уже, — говорит, кивая на часы, что на комоде стоят. Себастьян на стрелки смотрит, что уже полвторого ночи как показывают и кивает, забирая диск, чтобы убрать его обратно. Лидия на место макет ставит, а затем, взяв пакет с аптечкой, который на удивление в этот раз не пригодился, к двери подходит. — Хотелось бы мне ещë послушать подобных песен… — Со вздохом делится она, открывая дверь, а затем, обернувшись, улыбается напоследок, — спокойной ночи, Себастьян. — Спокойной ночи, Лидия. — Отвечает ей блондин и дверь за девушкой тихо закрывается. Парень пару секунд ещë посреди комнаты стоит, сжимая в руках обложку с не-Бахом, а затем, положив еë к остальным пластинкам — отец и так еë уже видел, смысла нет в том, чтобы прятать — ложится на кровать, закидывая руки за голову. «Хотелось бы мне ещë послушать подобных песен…» — Звучит призрачный голос сестры, и Себастьян принимает решение во чтобы то ни стало узнать у бродяги об этом жанре музыки. Ну, и о странном инструменте, желательно, тоже.

***

Утро для младшего Швагенвагенса проходит точно так же, как и каждое до этого. Единственное, что поменялось — его настроение и постоянная улыбка на лице. Последняя просто не могла с лица исчезнуть, когда в голове гремят одному ему слышные барабаны, да слова песни. Он никогда раньше не испытывал подобного. Завтрак проходит в таком же спокойствии: даже глава семейства не спешил поливать его грязью, лишь изредка смотрел презрительным взглядом, на который Себастьян не обращал никакого внимания. С Лидией обсудить ночную идею так же не вышло — все попытки оказаться хоть на минуту наедине с сестрой, ловко пресекал на корню дворецкий. Благодаря хорошей погоде и не менее отличному настроению, время от дома до консерватории прошло, можно сказать, весело. Ярко светило солнце, возле сквера весело щебетали птицы, и он совсем не чувствовал волнения или чего-то подобного по поводу того, как пройдет его первый день. В здании было шумно и суетливо. Многие подростки разбивались на небольшие группы — в основном собирались вокруг кого-то, с кем уже успели познакомиться ранее, или окружали кого-то, кто неплохо знал предмет, и все вместе повторяли какие-то темы. Себастьян спокойно стоял чуть поодаль от всех, улавливая лишь обрывки разговоров. И искал. Искал глазами того парня, что отдал ему пластинку с не-Бахом. Но, как и в день экзамена, тот появился на пороге кабинета лишь к самому началу урока и поговорить не вышло. Сам урок не показался скрипачу очень уж сложным, да и вообще каким-то запоминающимся. Как только им задавали задание, или рассказали что-то, объясняя тему, он сразу же погружался в работу, не отвлекаясь, как ему казалось сначала, на посторонние мысли. А потом вдруг очнулся, когда понял, что его спрашивают, а он и не слышит, музыка в голове снова отвлекает от реального мира. — Повторите, пожалуйста, вопрос, — Себастьян знал, что если не нарываться на неприятности — все обойдется, и ему простят его маленькую невнимательность. — Второй акт. Мы говорим о… Услышав вопрос, он смог без проблем ответить. Задания и вопросы были чем-то идентичны тем, какие вбивал ему едва ли не под корку мозга каждый день отец. Даже легче. Поэтому ответы были спокойными, уверенными и чёткими. Наконец, уроки закончились — так как это был первый день, их не сильно нагружали — и все ученики толпой двинулись на выход. Зал постепенно пустел, и вот в нëм осталось всего три человека. Пока цель не ушла, Себастьян решительно приступил к осуществлению задуманного — если стояние над душой, вообще можно так назвать. Зато это подействовало, и на него обратили внимание: — Можно присесть? — Дружелюбно спрашивает он. — О-о, извини, чувиха, в другой раз потрындим на музыкальные темы, окей? — Отстраняется от девушки бродяга. Но она явно не хочет прерывать столь интересный диалог и снова тянется к нему, намереваясь что-то сказать, но тот лишь рукой машет, отгоняя. — Давай, давай! Тебе всë равно ещë рано знать о секстах. Особенно увеличенных. — Последнее он добавляет чуть тише и слегка смеëтся. Затем глаза на до сих пор стоящего и молчаливо наблюдающим за этим блондина поднимает, прокашливаясь. — Приземляйтесь, сударь, — Указывает он рукой на соседний стул, и когда собеседник послушно занимает место, спрашивает. — И так, о чём хотел?.. — Музыка! — Опережает его вопрос Себастьян. — Музыка? — Понравилась! — Всë так же улыбается он. — Ага… — Протягивает бродяга, но по его интонации парень понимает, что до собеседника не доходит суть их разговора. Идея как объяснить проще, приходит моментально и кажется неплохой, поэтому отставив в сторону смущение, Себастьян начинает воспроизводить тот же звук, что и сестра в комнате. На его подражание бродяга лишь качает головой, протягивая: — Мда… Походу психопат. — И встаëт с места, забирая чехол с гитарой, — оставлю тебя наедине с твоим припадком… Неторопливо идëт к выходу и хоть аристократ продолжает улыбаться, всë внутри переворачивается. Он сделал что-то так или его просто не поняли? Он сможет потом с ним снова заговорить или подросток сам больше не захочет идти на контакт? Он заберёт пластинку обратно? И вспомнит ли вообще про неë?.. — Ах, да! Пластинка, которую я тебе дал… — Точно прочитав его мысли, произносит парень, снова поворачивась к нему лицом и неловким движением потирая шею. — Я там напутал… — Это был не Бах. — соглашается Швагенвагенс, отворачиваясь от собеседника, на что бродяга хмыкает, ухмыляясь: — Идеальный слух в лучшем его проявлении, — а затем снова глаза отводит, ладонью в воздухе полукруг вырисовывая. — Да, это Twisted Sister, и не мог бы ты мне их… — А мне понравилось. — не давая договорить перебивает его Себастьян. — Чë? — От удивления подросток даже обратно на стул садится. — Тебе понравились Twisted Sister?! — Недоверчиво тянет он, на что скрипач в его сторону голову поворачивает, напевать начиная: — We're not gonna take it. — А затем резко вскакивает, поднимая руки вверх, из-за чего собеседник от неожиданности от него шарахается и за футболку возле сердца хватается. — Oh no, we ain't gonna take it! — Всë также не опуская рук, продолжает он петь, отчего голос коротким эхом от стен отскакивает, высоко прыгает, прокручиваясь вокруг своей оси, но сделав круг, его за плечи хватают, обратно на стул усаживая. — Тихо-тихо! Я тебе верю! — бродяга панически оглядывается, руки с его плеч убирая. — Только зачем же так орать, тебя щас в дурку увезут! — Что это за инструмент? — Как будто ни в чëм не бывало задаëт вопрос Себастьян. — Инструмент? — Непонимающе протягивает подросток, — какой инструмент? — Ну, который делает «джю-джю-джю-джю-джю.» — Отвечает парень, снова воспроизводя знакомые звуки. Бродяга пару секунд слушает его, а затем начинает в ритм головой качать, также начиная джю-джю-джюкать. — А, это надо фузза в комбухи навалить. — Всë же отвечает он. Теперь Себастьян ничего не понял, и улыбка, которая была у него с самого утра, моментально исчезает. Аристократ брови хмурит, пытаясь разобрать, что за странные слова ему сейчас произнесли. — Кхм. — Прокашливается шатен, видя его реакцию. — Это гитара, подключëнная к усилителю звука, на котором должна быть функция «Фузз» или «Дисто́ршн», которая, в свою очередь, даëт звукоизвлечение, называемое перегрузом. Скрипач задумчиво брови приподнимает, слушая объяснение. Все эти слова были для него новыми, но он быстро понимает значение, пусть и не полностью, первой фразы и негромко смеëтся, снова улыбаться начиная: — Навалить фузза… Покажи!

***

Себастьян с интересом наблюдает за бродягой, когда тот бережно расстёгивает молнию чехла и достаёт из него гитару. — Обязательно было отходить так далеко от консерватории? — Не удержавшись, спрашивает он. — Чувак, мы просто дорогу перешли. — Указывая рукой на учебное заведение, которое было буквально в шаговой доступности, удивляются ему. — Для меня это приличное расстояние. — Ну ладно, буду знать, — пожимает бродяга плечом, а затем устраивает гитару на колене. — На акустике такого звука, конечно, не добьешься, но хотя бы покажу теорию. Так. — Парень поворачивается корпусом к блондину так, чтобы тому было лучше видно. — Там, вроде, начиналось с ми. — Поясняет он, зажимая лад. — Да, ми-мажор, потом В... Так, получается… — Он стал поочерёдно зажимать левой рукой лады, а правой бить по струнам, выдавая знакомую мелодию, одновременно с этим негромко напевая: — We're not gonna take it. Oh no, we ain't gonna take it. Себастьян от восторга рот приоткрывает, горящими глазами наблюдая за тем, как чужие пальцы струны перебирают. — Дай попробовать! — Просит он, протягивая к грифу инструмента руки. — Хе-ей, — тянет музыкант, моментально прекращая игру и убирая гитару подальше. Аристократ руки перестаёт тянуть, прижимая те к груди, и удивлённо, с тенью страха, на него таращится. — Не трогай мою детку! — Я аккуратно! Ничего не испорчу! — Обещает блондин. — Ты что, это же моя первая любовь. — Чмокая гитару в гриф, отрезает парень. — Не хочу, чтобы её трогал какой-то другой самец. — Пожалуйста. — Складывая руки в молитвенном жесте, буквально умоляет Себастьян. — Мне больше не у кого спросить… — Хмм. — Мычит бродяга, поджимая губы и бегая глазами. — Есть одна мыслишка… — С этими словами он осторожно устанавливает инструмент на лавочке, а сам же поднимается с места. — В консерватории я видел одну лишнюю гитару… Пойду, попрошу её на время. Швагенвагенс переводит взгляд с уходящего подростка на его гитару, но тот, словно почувствовав это, резко оборачивается на сто восемьдесят градусов, защищая еë ладонью, и приказным тоном произносит: «Не прикасайся к ней! И смотри, чтобы её никто не трогал». После чего, засунув руки в карманы куртки, возобновляет путь. Поняв, что лучше не своевольничать, скрипач руки послушно на колени кладёт, ожидая. А сам вспомнить пытается, когда это такое было, чтобы в консерватории инструменты на время давали. Все же со своими… Развить мысль ему не даёт мелькнувший на периферийном зрении силуэт. Вспоминая приказ о неприкасаемости гитары, Себастьян вскидывается резко, поворачивая голову в сторону старичка в плаще и шляпе, одновременно с этим указывая пальцем на инструмент и вскликивая: «Не прикасайся к ней!» — О Господи! — Пугается старик, отчего его шляпа слетает с головы, и, развернувшись, спешит в обратную сторону. Удостоверившись, что более гитаре ничего не угрожает, музыкант снова руки на колени кладëт, но не проходит и минуты, как слышит звук разбивающегося стекла. Смотрит, глаза округляя, и не знает чему удивляется больше: тому, что через разбитое окно консерватории ловко выбирается на свет божий знакомое тело в зелëной куртке или же тому, что на земле лежит бюст известного композитора. — Хватай мою гитару, и бежим! — Кричит ему бродяга, активно махая одной рукой, так как второй он крепко сжимал в хватке розовый гриф инструмента. — Но ты же сам сказал не трогать… — Указывая на вещь, мямлит блондин, не понимая должен ли брать в руки то, что ему запретили. — Хватай еë нахуй, блять, еблан! — Рявкают на него, стремительно приближаясь. Себастьян издаëт странный звук на вдохе, но послушно подхватывает гитару за гриф и захватывает чехол с земли, вскакивая с лавки. Бросается бежать куда-то по траве. Но он же не знает дороги! Проблему решает недо-вор, обгоняя его и задавая маршрут. За спиной громко сигналит машина, слышны чьи-то ругательства, но парень не оборачивается, полностью сосредотачиваясь на беге и том, чтобы не упустить из виду зелëную куртку.