Добыча

Ева        Вилланель вышла из комнаты, чтобы я успокоилась. Ещё одна сигарета, только одна. На улице холодно, но дышится легко, я делаю медленные затяжки, прихожу в себя. Сказать ей, что я её оставлю, — о чём я думала? С другой стороны, разве это ложь? Этим всё и закончится, и если она не сможет отпустить, то мне — придётся. Её место в тюрьме или фамильном склепе, разве может такое зло, как она, разгуливать по городам и наслаждаться беззаботной жизнью? Мне кажется это неправильным и несправедливым. А ещё я чувствую, что мне это не по силам. Моя работа должна была закончиться после того вечера в доме Камбеллов. Не моя миссия — восстанавливать баланс в мире, я даже с собой справиться не могу. Я стала предателем для всех, просто они ещё не знают. И мне сложно представить, кто сможет меня понять. Нико? Он всегда бежал от трудностей и закрывал на них глаза, он не пойдёт на жертву и не уступит мне, не станет терпеть и точно не простит измену. Каролин? Для неё работа — это главный ориентир в жизни, предателей она испепеляет, я буду преградой на её пути, мои мотивы она изничтожит. Вилланель? Я совсем не знаю её: что ей движет, какие у неё моральные ценности, способна ли она на прощение, если всегда просит прощения сама? Признаться ей мне духу не хватит. Поэтому я остаюсь на этой странной позиции, дрейфующая между всеми, и выбрать берег у меня пока нет возможности.        Согреваюсь в комнате, нахожу свои штаны, пишу Нико сообщения, одно за другим. Что скучаю, что с мамой всё хорошо, что сейчас мне сложно, но я вернусь, и всё обязательно наладится.        Стук в дверь меня немного пугает, я засмотрелась на рисунок, думала о том, что творится в душе Вилланель. Должно быть, она тонкая и ранимая натура, просто у неё отличная броня. Создавать такое можно, только имея душу, она в ней есть, всё не так безнадёжно.       — Можно войти?       — Конечно, это же твоя квартира.       — Ужин подан, составишь мне компанию? — аккуратно интересуется она, протянув в мою сторону руку.        Сегодня я узнала, что мы можем заниматься сексом, предаваться акту любви и быть раскрепощёнными, а затем чувствовать это. Неловкость и трепет перед касанием. Взять её за руку, вообще подойти — это столько эмоций. Вилланель мягко улыбается, сжимая мою руку в своей холодной руке, она ведёт меня за собой по квартире. Она вновь надела костюм, но осталась босиком, я, впрочем, тоже. Озираясь по сторонам, я очень хочу спросить её о картинах, но мои вопросы явно всегда её напрягают. Играет другая пластинка, не думала, что Вилланель так любит музыку, она очень подходит к ужину. Как и стол, который Вилланель накрыла, приборы и свечи, не верю, что это принёс курьер. Где пицца и пара бутылок пива? Тайская еда в коробочках? Передо мной ужин, над которым трудился даже не один повар, и это впечатляет. Потому что я очень голодна, я даже не помню, когда полноценно ела в последний раз. Вилланель отодвигает для меня стул и предлагает выбрать вино. Я смотрю на бутылку белого и красного вина и знаю точно, что под конец ужина они обе окажутся во мне.       — Выбирай с умом, разрешаю только одно и только один бокал.       — Ты что, запрещаешь мне пить?       — С тобой сложно будет говорить, а нам и так сложно.       — Ты хочешь говорить? — удивилась я, встряхнув салфетку.       — Вот видишь, — ставит ударение она, присаживаясь напротив.       — Я так голодна, что говорить мы, возможно, не будем.       — Приступай.       — Один бокал красного.        Вилланель встала из-за стола, чтобы наполнить бокал для меня, красиво прокрутив горлышко в конце, чтобы не оставить на нём каплю, она отставила бутылку на свою сторону.       — Музыка не мешает?       — Нет. Ты нальёшь себе?       — Нет.       — Ты часто отказываешься от алкоголя.       — Ценю трезвый рассудок, мне и так сложно его контролировать из-за жажды. Сегодня мне точно не нужен алкоголь, я пьяна тобой.       — Вилланель, — закатив глаза, я врезалась ножом в стейк сёмги под каким-то соусом.       — Это не романтика, Ева. Власть крови над вампиром безраздельна и до крайности жестока, она окутывает разум, порой управляет им. Твоя кровь, насыщение ей — я чувствую себя иначе, в каком-то смысле я пьяна, и это продлится ещё какое-то время. Пока…       — Не захочешь ещё?       — Не с тобой. Не тебя. Прости.       — А кто это обычно? Как часто тебе это нужно?       — Лучше бы ты спросила о музыке.       — Я заметила, что ты неравнодушна к винилу.       — В нём, как мне кажется, особенные душа и звучание. Французские шансонье: Эдит Пиаф, Бурвиль и Жорж Гетари, Лин Рено, — просто создано для вечера в Париже.       — Ты знаешь французский?       — Oui.       — Ты умеешь производить впечатление, — улыбаюсь я.       — Могу рассказать алфавит. Французский по праву красивейший язык со своим шармом. Если говорить на нём, то только о любви. Хочешь о любви?       — Хочу.       — L’amour est la seule passion qui se paye d’une monnaie qu’elle fabrique elle-même. Любовь — единственная страсть, которая оплачивается той же монетой, которую сама чеканит.       — Хорошо, всё же впечатлила. Полагаю, этим ты можешь соблазнить любую француженку.       — Да, они испытывают слабость к сладким фразам.       — Хорошо, мы поговорили о музыке и твоём знании французского.       — Всё равно хочешь знать? Я отвечу на твой вопрос. Это кто угодно, Ева. Опрятный, приятный мне, это секс без обязательств, кровь и не более. У себя дома я использую клуб для поиска подходящего человека, за пределами выбираю туристов: они расслаблены и чаще всего пьяны. Нас учат быть осторожными, мы не можем делать это, где попало и с кем придётся.       — А я?       — Ты исключение.       — Это проблема для тебя?       — Ты не будешь давать по этому поводу интервью? Вряд ли побежишь рассказывать кому-то, да и кто поверит?       — Ты портишь мне идею с блогом.       — Ева, я надеюсь, тебе не стоит объяснять, что это только между нами? Это опасно. Для тебя, в первую очередь.       — Сегодня ты хотела меня убить, мне предельно понятно.        Подхватив бокал вина, я делаю большие глотки — терпкое и прохладное, как и её взгляд. Она упирается локтями в стол, опустив подбородок на кисти, и наблюдает, как я допиваю до конца.       — Я могу себя сдерживать, просто моё состояние требовало крови сильнее обычного.       — В парке той ночью, в Лондоне, ты с трудом сдержалась. Я не понимала, что с тобой, но сейчас даже анализировать не нужно. Ты хотела это сделать.       — Ты сводишь меня с ума, Ева.       — Признай, я пострадаю вновь, дело не в том, что тебе нужно было что-то залечить.       — Еще рано для этого разговора. Дай себе время.       — Я хочу знать уже сейчас, что будет дальше.       — Потом Ева.       — Сейчас!       — Я попрошу тебя стать моим донором.       — Оу, понятно. У тебя есть хоть какие-то чувства ко мне? Или твой план заключался именно в этом? Чтобы я стала твоей подзарядкой, перекусом под рукой! — я резко поднялась, Вилланель тоже.       — Сядь.       — Не приказывай мне.       — Ненавижу, когда бросают еду только из-за плохой темы для разговора. Прошу тебя, сядь, тебе нужно поесть, я буду молчать.       — У меня аппетит пропал.       — Ещё вина?        Вилланель подходит ко мне, я опускаюсь на стул. Она опрокидывает бутылку и без какой-либо осторожности льёт вино в бокал.       — Достаточно, — прерываю её я.        Вино переливается за края бокала, багряная жидкость бежит по столу, и я отодвигаюсь от него. Вилланель резко ударят пустой бутылкой по столу, все приборы вздрогнули, я тоже.       — Что ты творишь? — тихо задаю вопрос я.       — Уверена, что не хочешь есть?       — А ты? — прищурив взгляд, я явно дала понять, о чём я.        Вилланель ухватилась за край скатерти с моей стороны и потащила на себя, к своему месту, роняя всё и разбивая, свечи потухли. Грохот оглушил, она проделала это с таким каменным выражением, доказывая мне, как она обижена и задета моими словами. Моим отказом. Это ребячество, и этот спектакль — он не впечатлил.       — Отличный ужин, — съязвила она, удаляясь.        Музыка прервалась, дверь хлопнула. Я не побегу её успокаивать, мне самой нужно успокоиться. Я перегнула, мне стоило уступить ей, стерпеть, продолжить ужин. Я не хочу быть жертвой, я не хочу быть Анжелой. Она будет кусать меня, а когда я ей наскучу или взбешу её, она убьёт меня? Она может стараться быть чертовски милой и обходительной, но она преследует свою цель. Я не буду обманутой! Конечно, какие чувства могу быть у неё к такой, как я! Принуждаю себя оглядеться и понять: мы разной масти. Она слишком высоко, со своим вкусом ко всему, со своим статусом, с внешностью, с которой может добиться кого угодно. Мне хочется надеть пальто и сбежать. Но я впервые понимаю, что это опасно: она знает, где я живу, если я сбегу, её это заденет ещё сильнее и она не будет разбивать вдребезги посуду, она может разбить мою жизнь. Я обхожу квартиру, пытаясь собраться с мыслями, пойти и извиниться. Ей не понять, с чем я столкнулась, я люблю её. Да, кажется, я действительно люблю, и это не бокал вина и взвинченные нервы говорят во мне. Мне хочется, чтобы между нами были все эти разговоры, чтобы были вопросы и ответы, но чтобы мы справлялись с этим. Не сбегали, не прятались, терпели и узнавали друг друга. Хотя, возможно, её это совсем не интересует. Я могу говорить лишь за себя, и вряд ли я разгадаю, что думает она.        Сняв бинт с руки, я осматриваю продолговатую линию пореза — выглядит лучше. Начинаю убирать беспорядок, может, что-то могло уцелеть, мне нужна тряпка, и я не придумала ничего лучше, чем сорвать одну с полотна картины. На холсте та же женщина, что и на других картинах. Здесь она сидит в анфас, рядом с книгами, кроткая улыбка красуется на её губах. Медленно отхожу назад. Пропитываю тряпкой вино, что растекалось всё это время по полу, несу к раковине на кухне. Мойка выглядит как произведение искусства, и не думаю, что в ней когда-то мыли посуду. Выжимаю и иду вытирать дальше, признаю, нехитрая стратегия и занятость рук могут избавить от необходимости кипеть изнутри и зарываться в мыслях. Мне становится легче, я даже нахожу пакеты для мусора. Убираю осколки и еду, я по-прежнему голодна, и это отличное наказание мне.       — Ева, что ты делаешь? Завтра утром придёт горничная, — голос Вилланель с претензией послышался ещё издалека, вероятно, я шумела, и она решила это прекратить.       — Мне несложно, — отвечаю я, не представляя, чем ещё я могу занять этот вечер, если она со мной говорить не будет.        Вилланель теперь без брюк, но в чёрных капроновых колготах, и её стройные ноги кажутся мне ещё длиннее. Она замечает в моих руках тряпку и тут же находит взглядом место, откуда я её взяла. Я приготовилась к её осуждению, но она молча подошла к портрету и перевернула его, спрятав.       — Кто эта женщина? — осмелилась спросить я, собирая то, что уцелело в руки.       — Любовь.        От лёгкости, с которой она это произнесла, осознанностью того, как она это сказала и кому, мне сдавило горло. Я удостоилась листа размером в А4, а этой женщине здесь посвящены все краски, всё время Вилланель и все холсты. Это не ревность, это осознание своей ничтожности в её жизни.       — Она жива? — решаюсь спросить я.       — Нет. И картины спрятаны, потому что я готовлю их к транспортировке. Они улетят в Лондон, похороню их в юните.       — Почему? — вскользь спрашиваю я, отправляясь в очередной путь к раковине, — Кстати, милые колготки.       — Спасибо. Давно следовало это отпустить. Теперь у меня другая муза, и я хочу посвящать свои работы ей.        От её слов моё лицо, вероятно, побагровело, я включила холодную воду, сунув под неё руки вместе с уцелевшей тарелкой. Вилланель подходит, она рядом, и моё дыхание застревает на рваном выдохе, когда она прижимается ко мне сзади.       — Ты же понимаешь, что это ты, Ева? — шепчет она, стягивая резинку с моих волос.        Получив свободу, мои волосы распались по обе стороны, но Вилланель провела пальцами и убрала назад волосы, открывая себе вид на мою шею с раной. Я чувствую, как её бедренные кости упираются в мои ягодицы, как грудь прижимается к спине, а дыхание щекочет мочку уха, но есть кое-что ещё. Твёрдое и давящее, она хочет, чтобы я это чувствовала.       — Клянусь, Ева, если ты поранишься об осколки, и тут будет запах твоей свежей крови, я тебя убью.       — Это угроза?       — Предупреждение. Оставь это и выключи воду, — я слушаюсь, выключаю воду, — Чувствуешь его?       — Ты отрастила член, вампиры так могут?       — Твоё счастье, что это невозможно, ты бы с него не слезала.       — Может, спросишь разрешение, прежде чем тереться этой штукой об меня?       — Твой дрожащий голос — моё разрешение, твои зардевшиеся щёки и дрожь здесь, — Вилланель провела руками по моим бёдрам.       — Вилланель.        Схватив мои волосы, она осторожно запрокидывает мою голову, укус напоминает о себе болью, я не могу сдержать шипение. Её язык касается мочки моего уха, тело простреливает, и что-то жаром отдаётся ударом в пах. Толчки изнутри как сигнал о сильном возбуждении, как она это делает со мной? Это же грубо и бесцеремонно! Но я завожусь и не возражаю, когда она расстёгивает на мне брюки и резко спускает их с меня вместе с бельём. Я боюсь, мне по-настоящему страшно испытывать это с ней, в первый раз, но у неё явно есть опыт. Её твёрдая рука толкает меня вперёд, надавливает на поясницу, принуждая нагнуться над раковиной. Мне так стыдно, кажется, я сейчас просто сгорю, хочется открыть кран и подставить лицо под ледяную воду! Звук рвущегося капрона, я сжала ноги, за что она ущипнула меня за ягодицу.       — Не надо так, Ева.       — Хорошо, извини, — выдала в смятении я.       — Расслабься. Не могу сказать, что я не кусаюсь, сама понимаешь, но сейчас я сделаю тебе только приятно, если ты мне поможешь.        Обёртка от презерватива упала на столешницу, затем маленький тюбик смазки.       — Ева? Мне нужен доступ.        Я попыталась вдохнуть воздух, а затем уже расставить ноги — это кажется невероятным. И я позволяю этому происходить! Одна её рука легла на мой крестец, другая направилась между ног. Прохладные пальцы прошлись по моей горячей плоти, этот контраст был так ощутим, что я покрылась мурашками. Бесстыдно ощупывая мою уже мокрую промежность, я начинаю слышать её тяжелое дыхание.       — Как же ты меня заводишь, Ева.        Сразу два пальца плотно скользнули в меня, и я со стоном сжала края раковины. Ноги задрожали. Под сердцем и в области живота образовалась какая-то сосущая пустота, Вилланель двигалась поступательно и туго, разрабатывая меня.       — Думаю, ты готова.        Готова? К смерти? Я не выдержу! Она мазнула твёрдой головкой по моим губам и надавила на центр. Мою спину обдало жаром, а живот скрутило, с губ сорвался скорее хрип, чем стон, и я клянусь, мне ещё никогда в жизни не приходилось ощущать подобное.       — Да! — крикнула я, — Возьми меня.        Вилланель начала движения во мне. Задрав на мне кофту, она водит рукой по моей напряжённой спине, и это помогает. Я не чувствую ног, что я на них стою, ощущаю, как рёбрами вдавливаюсь в раковину, как кровь приливает к вискам, потому что я опустила лицо вниз. Она трахает меня в такой позе минут десять, и это на грани всего моего опыта в сексе. Просто её движения, её касания, — она слишком идеальна в этом. Всё моё тело отдалось ей и подчинилось. Резкие, короткие уколы удовольствия мешались с волнами. Одна волна была уготована для того, чтобы накрыть меня с головой. Последние толчки были плотными и глубокими, потому что мои стенки сжали то, что Вилланель так усиленно в меня вставляла. Я забилась в её руках, всё потемнело, и только яркие вспышки в глазах и эйфория не позволяли мне отключиться.        Обессиленно почти рухнув, я почувствовала её крепкие руки вокруг своей талии, она вышла из меня, и это передёрнуло меня. Ощущение пустоты чуть не вызвало ещё один оргазм. Вилланель повернула меня к себе лицом, моя спина заныла. Подхватив меня на руки, не дав даже прийти в себя, она сделала несколько шагов до острова и усадила на него. Впиваясь в мои губы, она воспользовалась тем, что мои ноги обхватили её талию, и этот предмет вновь оказался во мне. Теперь её толчки были грубыми и направленными вглубь, поцелуй прервался, мне нужен был воздух. Вилланель стащила с меня кофту, обнажив целиком. Я пыталась смотреть на её лицо и эмоции: дикое и жадное, блеск тёмных глаз, припухшие губы, будто она часто их кусала. Я нежно провела рукой по её щеке, среди такого разврата я нашла этому место, и она потянула один край своей губы, будто в улыбке, но, скорее, в ухмылке. Она победила, я отдаюсь ей, она мной владеет, тут даже нечего обсуждать. Она сама расстёгивает на себе пиджак, я решаюсь опустить взгляд между нами. Видеть, как её бёдра ритмично двигаются, загоняя страпон в меня. Её пресс так напряжён, и, должно быть, ей больно, постоянно больно от раны. Она хватает мою руку, ту, с которой я сняла бинт, она покусывает её, вдыхает её запах, она хочет крови, моей крови.       — Укуси меня, — выпалила я, мой мозг под ударом эндорфинов совсем не соображает.       — Нет. Не проси меня об этом, — строго запрещает она.       — Я разрешаю тебе. Давай.        Вилланель скользнула от моей ладони вверх, у неё появились клыки, и она готова была укусить, но сдержалась, повалив меня спиной на стол. Она подняла одно моё бедро, прижав к себе, и наклонилась ко мне. Облизывая мою грудь, она нападает на сосок, оттягивает его, посасывая в своём рту, я сдаюсь второй раз.       — Больше не могу, — простонала я, толкая рукой её плечо.       — Знаю, ты так хороша, когда кончаешь, я без этого теперь жить не смогу. Я с самого начала была уверена, что ты станешь целым миром для меня, а ты говоришь, что я ничего не чувствую!       — Вилланель, — могу лишь простонать я в своё оправдание, притягивая её к себе. Вилланель        Я ещё слишком слаба, но Еве меня хватило, а мне не хватило её. Оставила её без сил и без еды, она отказалась от еды и отправилась в душ. Надеюсь, она там не плачет и я не сделала ничего такого, с чем она не справится. Должно быть, эти сутки для неё оказались слишком сложными. Мы дважды переспали, и это просто непостижимо! Я лежу в постели, рассматриваю потолок и ощущаю что-то странное в себе. В груди дрожит и будто щекочет изнутри, глупая улыбка не сходит с лица. Я вытягиваю руки вверх, играясь с пальцами, представляю масштаб будущей картины, изображаю рамку пальцами. Может, сделать фреску? На весь потолок! Я хочу видеть её и только её утром, днём и вечером, могу ночами не спать, — это одержимость? Ева выходит, наполнив спальню мягким лавандовым запахом. Она надела длинную футболку, мою, и я против. Не что футболка моя, а что она прикрыла своё потрясающее тело.       — Мы будем спать вместе, — продолжаю улыбаться я, отодвинув для неё одеяло.       — Ну да, — поникшим голосом отвечает она.       — В одной постели заснём и проснёмся вместе!       — Да, Вилланель, — она забирается под одеяло, взбивает для себя подушку.       — Это в первый раз.       — Ты многие вещи делаешь со мной в первый раз, но тебя будоражит сон? Ты хоть будешь спать?       — С тобой? Буду. Закроем глаза, отправимся в царство Морфея, вот эти все дела. Ты обнимешь меня?       — Любишь спать в объятиях?       — Не приходилось, но думаю, это очень приятно.       — Тебе ничего не стоит переспать с кем угодно, но тебя не обнимают?       — Для секса душа не нужна, а вот обнять, прижать к себе и дать понять, что это что-то значит, — другое дело. Это усилие, это поступок, люди на это не идут.       — Не обижайся, но я бы хотела иметь пространство этой ночью, свободное от тебя.       — Ты же не как они.       — Им ты вряд ли делала так больно.        От слов Евы моя улыбка исчезла, я выключила свет, натянув на себя одеяло. Убеждаю себя, что и так слишком многого требую, нужно дать ей пространство, но как же хочется её тепла!       — Ева?       — Ты мне не дашь заснуть, да?       — Я лишь хочу сказать, в этой постели почти никого не было. Я не привожу сюда людей.       — Почти.       — Послушай, ты нигде не сможешь быть настолько близка ко мне, как здесь. Это место — моё сердце. Здесь я включаю эмоции. Здесь я скорблю обо всём, что потеряла в своей жизни.       — И я так неосторожно проникла сюда.       — Я тебя пригласила. Я была готова дать тебе возможность узнать меня лучше. Я не знала, что ты узнаешь так много. Мне тоже тяжело.       — О, не сомневаюсь…       — Ты так отвечаешь, потому что голодна? Когда я голодная, то тоже могу грубить.       — Никакой грубости, я очень устала. Мне даже не до еды, хочу отключиться.       — Это из-за секса?       — Это отняло много сил.       — Знаю, такие оргазмы! Может, я тебя обниму? Это как-то странно, что после всего, что сегодня случилось, ты отдаляешься.       — Давай спать.       — Я прилезу к тебе ночью, ты не сможешь сопротивляться. И обниму так крепко, что ты почувствуешь сквозь сон.       — Ладно! Иди ко мне, — я на её половине кровати и ложусь ниже, прижимая голову к её мягкой груди, она обнимает меня.       — Не злись на меня.       — Боже! Вилланель! Твои ноги просто ледышки!       — И на это не злись. Прости. Согрей.       — Не трогай!       — Поздно, согрей.        Я слышала, как Ева клацнула языком, но как бы она не противилась близости, обняла и согрела. Мы ещё не спали, когда я решила спросить:       — Тебя обнимает ночами муж?       — Нет, он не любит это делать.       — Значит, это только для нас?       — Вилланель, дай мне заснуть!       — Хорошо, тебе удобно?       — Лучше бы задала этот вопрос, когда трахала меня над мойкой.       — Тебе понравилось, не противься этому и не возбуждай меня сейчас, ты же хочешь спать.       — Я буду молчать.       — Можешь погладить меня? Я сразу же засну.        Услышала её нервный выдох, но ладонь всё же начала поглаживать меня по спине. Я крепко закрыла глаза, но не спала. Мне хотелось чувствовать это убаюкивающее движение её руки от начала и пока она сама не уснёт.        Я спала поверхностно и тут же проснулась от сигнала лифта. Высвобождаясь из объятия Евы, я тревожу её сон.       — Куда ты? — бормочет она.       — Я скоро, спи, — нежно поцеловав её в висок, я выбираюсь из постели.        Что, если это те же люди, что напали на меня в Валенсии? Меня смогли найти? На что они надеются: что я не смогу защитить себя на своей территории? Выставив пистолет перед собой, я медленно ступаю, не создавая шума. Никакого запаха, что странно. Передо мной возникла фигура, пара насмешливых глаз уставились на дуло.       — Это так ты меня встречаешь?       — Хел… Что ты здесь забыла? Теперь всем можно врываться в мою квартиру без предупреждения?       — Пара поворотов ключа в замочной скважине спасли бы тебя от нежелательных гостей. Хотя, надеюсь, я к ним не отношусь.        Опустив тяжёлый пистолет на комод, я вижу, как Хелен разводит руки. От неё редко можно получить нежность.       — Хелен, — я кинулась в объятие, крепкое и спасительное.        Мне хотелось рассказать ей все, как меня ранили, как я ошибочно думала, что к этому причастна Ева. Как я проделала путь до Парижа и здесь убивалась в своей любимой утрате, как тонула в жалости к себе. Но появилась Ева, и я укусила её, а она! Она невероятная. И нет, она не предавала меня, потому что она здесь и ей плевать на то, что случилось в Валенсии.       — Малыш, ты дрожишь, как ты?       — Ты волновалась и приехала?       — Почти. У меня здесь есть дела, и ещё я привезла тебе это, — Хелен высвободилась из объятия и вынула открытку из пальто.       — Что? Опять? Я сделала это только что! — шепотом возмутилась я.       — Ты здесь не одна. Человек в твоей спальне, поделишься?       — Нет.       — Не будь жадной, — снисходительная улыбка, а глаза уже зажглись желанием насытиться.       — Это Ева.       — Ева здесь? Ты притащила её в Париж?       — Говори тише.       — Не думаешь, что это по её наводке тебя продырявили?       — Нет. Я уверена в ней. Я ей доверяю.       — Хочу в душ. Отправишь её в отель?       — Ночью?       — Я хочу тебя, я приехала к тебе. Если она, конечно, не против посмотреть, пусть остаётся.       — Ты не ради меня здесь.       — Эй, не обижайся, что я совместила тебя с делами. Это не помешает нам.       — Я не могу. Пока я с ней, нет.       — Ты кусаешь её?       — Да. Теперь да.       — Познакомишь нас?       — Хелен, не лезь к нам.       — Хочу знать, с кем ты.       — Утром. Ладно?       — Покажи рану.       — Для тебя свободна любая комната.       — Вилланель, — моё имя из ее уст прозвучало грозно, ослушаться её я не имею право.        Рана, ладно, покажу, задираю футболку и поддеваю ногтем пластырь.       — С кем лечила? — вздохнула она, касаясь моей кожи.       — В Испании перед вылетом подкрепилась туристом в отеле. Здесь только сегодня один раз.       — Этого недостаточно. Посмотри, заживает медленно.        Хелен специально нажимает, чтобы мне было больно, чтобы услышать мой сдержанный стон, почти касается моих губ. Я хочу её, когда Хелен в Париже, здесь, я всегда получаю, что хочу. Только ей можно здесь быть, и странно, что я подумала, в первую очередь, об опасности, а не о её визите. Я хотела защитить не себя, а Еву.       — Я слышу запах вина, очень сильный.       — Мы немного пролили в порыве страстей.       — Тебе и правда она нравится, сюда ты никого не пускала, кроме меня.       — Не ревнуй, я знаю, ты жестока в этом.       — Ты слабая, когда пускаешь кого-то в свою жизнь, — надавив сильнее, она буквально прижала меня к комоду, я почти касаюсь её губ, — Ты можешь не заметить, как тебя предают. Эмоции отупляют твои инстинкты. Ты даже не чувствуешь, что она сейчас за нами наблюдает.       — Чёрт! — выругалась я, толкнув Хелен от себя.        Я не видела Еву, лишь тень, мелькнувшую в коридоре, с этим могут быть проблемы, а мы так хорошо заснули вместе.       — Примешь со мной душ? Инстинкты и мозги ты отключила, но языком ведь ещё можешь поработать?       — Пошла ты! Не порть мне ничего с Евой, мы и сами справляемся. У нас плохо получается, а ты способна развалить всё за минуты!       — Если всё так шатко, может, это не судьба?       — Не заходи в нашу спальню, увидимся утром.       — Стой, — она перехватила мою руку, не позволив уйти, — Не поцелуешь? Она ушла.        Мы обе посмотрели в тёмный коридор. В обычное время я была бы рада визиту Хелен, но сейчас я понимаю, что могу не справиться. Целую её тонкие, чуткие губы, у неё новый аромат духов, не могу спросить об этом, нас это заводит, наша любимая тема, я отступаю.       — Если не заснёшь, я буду ждать тебя у себя.       — Я не приду.        Возвращаюсь в постель, где Ева лежит на самом краю, завернувшись в одеяло почти с головой. Подбираюсь к ней сбоку, обхватываю за талию, чтобы повернуть к себе.       — Ева, ты подслушивала?       — Не трогай меня!       — Что бы ты там не услышала, ты неправильно поняла.        Её локоть заехал мне прямо по ране, я стерпела, подумала, что случайность, но она заехала мне ещё раз и стала от меня отпихиваться ногами.       — Отодвинься!       — Ева! Вы издеваетесь надо мной? Это вообще-то дико больно!       — Заслужила!       — А ну иди сюда, — рассердилась я и тоже решила применить силу.        Ева, как могла, толкала меня ногами и дралась руками, даже зарядила пощёчину по лицу, за что я тоже готова была её ударить. Зажав её руки над головой и забравшись сверху, я возбудилась. Аналогия с добычей, что вырывается и только дразнит зверя, весьма уместна в нашей постели.       — Послушай! Слушай меня! Это моя мама, Хелен. Ты должна была видеть её на том благотворительном приёме!       — Мама, что лапает тебя?       — Она проверяла мою рану, потому что волнуется за меня.       — В паре сантиметров от твоих губ?       — Я говорила, что у нас близкие отношения, мы ладим.       — Ты даёшь ей всё, что она хочет, и даже больше не в рамках семьи?       — Ева, не надо ревности и боли, я не хочу причинять тебе её.       — Так отпусти!       — Ты ударишь меня! Сначала успокойся. Дыши ровно, просто подумай: Хелен приехала, потому что знает, в каком я состоянии. Она волновалась так же, как ты, я не отвечала на звонки. Если не успокоишься, я оттрахаю тебя ещё раз!       — Слезь с меня!       — Какая же ты глупая, почему ты не понимаешь, что мне нужна только ты!        Напав на её губы, я хочу ответного поцелуя, но она сопротивляется. Вероятно, то, что случилось между мной и Хелен, совсем не воспринимается как разговор матери и дочери. Она прижала меня к комоду, она действительно была слишком близко! Я целую мягкие губы Евы, я так хочу добиться ответных движений! Ева вырывается, пихает меня, ей удаётся перевернуться, но ей же хуже, я прижимаю собой сверху. Нырнув рукой под её тело, я мну на ней футболку.       — Не трогай меня!       — Ты сейчас выдохнешься, и я спокойно тобой завладею. Продолжай вырываться.       — Вилланель, перестань.       — Тебе будет приятно.       — Нет, остановись.       — Не будешь меня отталкивать?       — Нет, не буду.       — Успокоились, да? — тихо выдохнула я в её ухо.        Как мне унять возбуждение? Я виновата, что вернулась в спальню заведённой от приезда Хелен. Не стоило набрасываться на Еву. Я прижимаю её к себе и укладываю на бок, пусть чувствует, что мои руки всё ещё её сдерживают.       — Ева, то, что ты видела, нам не помешает.       — Нам мешает всё. Ты ведёшь себя как зверь.       — Ты знаешь, я могу быть ласковым и нежным зверем, тебе лишь нужно меня приручить.       — Ты убьёшь меня быстрее, чем мне хватит на это сил, или она. Хелен тоже вампир?       — Хелен не тронет тебя. Я не отойду от тебя.       — Значит, она может?       — Не бойся.       — Я даже тебя боюсь. Я завтра же уеду.       — Я не отпущу тебя, не после того, что между нами произошло.        Мы замолчали. Я признаю, что уехать не такая уж и плохая идея. В присутствии Хелен мне будет ещё сложнее быть кем-то для Евы, кроме монстра. Пока я лишь нападаю на неё и никак не могу из этого выбраться. Отпускаю её сейчас, перебираюсь на свою сторону постели. Мне хочется плакать от того, что впервые в жизни я хочу чего-то светлого, но оно темнеет в моих руках и ускользает.

***

       Я не спала остаток ночи, мне казалось, что в квартиру ворвётся кто-то ещё, кто наверняка отберёт её у меня. Она прижалась ко мне к утру, это было непередаваемое ощущение. Всё во мне забилось в ликовании, и было много времени, чтобы этим насладиться. Я изучила все доставки Парижа и все места, в которых ещё не была. Сервис с доставкой еды, расфасованной по отдельным пакетам с рецептами, меня особенно порадовал, я хотела бы приготовить завтрак. Ева так ничего и не поела вчера, представляю, какой голодной она проснётся.        Оплаченный заказ оставляют у лифта, цветы тоже на месте. Я возвращаюсь обратно в спальню, чтобы усыпать постель лепестками роз, кроваво красными, крупными и сладко пахнущими. В спальне я всегда сильный игрок, чего не скажешь о кухне. Смотрю в рецепт и делаю над собой усилие, чтобы действовать по пунктам и правилам, смешивать одно с другим. Гуглю, что такое венчик. Отправляю смесь на сковородку, жду чуда. Меня это увлекает, но я чувствую позади себя присутствие. Руки забираются под майку и сжимают мою грудь, я откидываю голову назад, это заводит.       — Ева…       — Нет, не угадала.       — Хелен! Какого!        Бросив лопатку, я хотела вывернуться и остановить это, но Хелен повела руку вниз, добавляя томности моменту. С утра я ещё сильнее хочу секса, но нет, не с ней и не сейчас!       — Готовишь мне завтрак?       — Это для Евы.       — Всё для неё, а что достанется мне?       — Билет до Лондона. Делай свои дела и улетай.       — Прогоняешь меня? — губы касаются моей шеи, я поднимаю плечи, чтобы это прекратить.       — Ты будешь мешать, уже это делаешь.       — Переверни.       — Что?       — Подгорит же, переверни.       — Чёрт! Какого хрена это так сложно!       — Потому что ты этого никогда не делала, давай я тебя научу, — обхватив мою руку, она показывает, как поддеть и перевернуть, обучать меня — её любимое занятие.        Почему их руки так похожи? Я не поняла, кто именно взял меня за грудь, но я хотела, чтобы это была Ева, и ошиблась. Боюсь, она вновь может нас увидеть, поэтому отталкиваю Хелен бёдрами от себя. Но она неправильно это воспринимает, опуская руку на моё обнажённое бедро.       — Уходи, — прошу я.       — Какие милые, маленькие шортики. Разрешишь их спустить? Ева спит, мы поторопимся.       — Заманчиво, но нет.       — Для меня ты так не одеваешься, сексуальная маечка. Ты хочешь быть такой доступной для неё, а она доступна?       — Я знаю, ты можешь помочь советом, но я хочу сама. Уходи.       — Отвратительный запах, у тебя нет способностей к готовке.        Я готова была ответить что-то на это, но в дверь постучали.       — Наконец-то! Хоть кто-то стучится прежде, чем войти. Это уборка, откроешь ей?       — Если это не престарелая дама, я выпью её после проделанной работы, пол действительно в плачевном состоянии.       — Я тоже хочу.       — У тебя есть Ева.        Хелен быстро мне отомстила. В обычное время мы бы разделили добычу. К моему сожалению, это девушка моих лет. Похожа на вьетнамку, но знает французский, здоровается чисто. Хелен уже присматривается к ней, я ревную и отворачиваюсь. Становится шумно, Ева скоро проснётся, а у меня ничего не готово.       — Je vous paierai généreusement si vous aidez à faire des crêpes. (Я вам щедро заплачу, если поможете приготовить блинчики.)        Девушка улыбнулась и подошла ко мне. Проблема была в неразогретой сковородке. Оказывается, всё остальное я сделала правильно.        Блинчики проходят мой строгий контроль, только лучшие попадают в тарелку. Кофемашина выдаёт ароматный «Американо». Я захожу в спальню с подносом, Ева не спит и откладывает телефон в сторону.       — Доброе утро.       — Доброе утро, Вилланель.       — Можно? — я спрашиваю разрешение прежде, чем поцеловать.        Ева кивает, и я касаюсь её губ, — приятное начало, ставлю поднос и сажусь подальше. Забираюсь рукой под одеяло, чтобы погладить её ноги.       — Ты со всеми так романтична? — Ева собирает несколько лепестков и кидает в меня.       — Настолько ещё ни для кого не была.       — Для многих это мечта, — протянула Ева.       — А тебя это не радует? Мешает то, что происходит между нами?       — Я голодна, и на этот раз мы ничего не испортим разговором.       — Я могу помолчать, только съешь всё. Я старалась.       — Ты их заказала?       — Нет! Я сама приготовила. И беспорядок на кухне, как доказательство.       — Попробуем, — Ева поливает блинчики сиропом, отрезает и пробует, — Умм, они идеальны.       — Правда? — я пытаюсь спрятать улыбку, у неё холодные ноги.       — Даже я такие не приготовлю. Это что, стон?        Ева прислушалась, я тоже это слышала — чёрт, Хелен!       — Это девушка из клининговой компании. Мы вчера устроили беспорядок, ещё бы она не стонала.       — Ты устроила, — подчеркнув, Ева попробовала кофе, и, кажется, оно тоже на высоте, — Они убираются вдвоём?        Стонут теперь двое, и я знаю, что Хелен делает это нарочно. Всё же будет мешать мне!       — Мама развлекается, не обращай на это внимание.       — Она её не убьёт?       — Ева, конечно, нет! Расслабься хоть немного.       — Вместо того чтобы просить меня немного расслабиться, может, ты немного напряжёшься?       — Мне попросить их трахаться тише? Мне несложно, я схожу.       — Нет! Боже, я не об этом.       — О чём?       — Мне действительно лучше улететь.       — Хмм, как же ты меня злишь. Ешь завтрак, пожалуйста!       — Под эти стоны?       — Я могу заставить стонать тебя куда громче. К тому же они это специально. Маме не нравится, что ты тут. Она тебе не доверяет. И ей непонятно, почему я впустила тебя сюда, ведь никого ранее не впускала.       — Да, что-то изменилось. Теперь здесь я и она, а ещё какая-то девушка, которую сейчас убьют, судя по крикам. Она же уже не стонет?       — Знаешь, как мы поступим? Ты доешь завтрак, и мы пойдём гулять. Целый день в Париже! Вдвоём! Кто нам помешает быть чуточку счастливее?       — Ты любишь закрывать на всё глаза.       — Знаю, что не заслуживаю такого дня с тобой, Ева. Но в твоих силах допустить это.       — Ночью я ударила тебя несколько раз и даже по лицу. Считаешь, это нормально? Закроешь на это глаза?       — Я заслужила, так ведь, Ева?       — Это ненормальные отношения, всё, что происходит между нами, нам нужно остановиться.       — Ладно, если ты так считаешь. Но проведи со мной сегодняшний день, и если вечером ты по-прежнему будешь хотеть улететь, я лично отвезу тебя в аэропорт. Я не буду удерживать тебя насильно.       — Ты поменяла об этом мнение? Из-за того, что твоя мать здесь? Уже не против, чтобы я улетела?       — Почему ты всё всегда переворачиваешь и выставляешь в худшем свете?       — Эти стоны… Почему они так раздражают?       — Потому что не мои? — я закусила губу, надеясь на улыбку Евы, но она лишь продолжила уплетать завтрак, — Разберусь с этим!       — Вилланель, не нужно!        Я настроилась всерьёз с этим разобраться, но запах крови, ударивший в мои ноздри, ослабил моё рвение. Я зашла в комнату, увидела их на пике страсти. Девушка была полностью раздета, с такой фигурой ей должно быть стыдно работать уборщицей. Хелен двигала рукой между её ног, движения были хаотичны, но девушка от них едва стояла на ногах. По её руке текла кровь, и Хелен слизывала её. Почувствовав меня, она отвлеклась и поманила пальцем. Её глаза горят безумием и жаждой, я безумно хочу присоединиться.       — Ты можешь трахать её тише?       — Что, прости? Подойди ближе.       — Ты прекрасно слышала.       — Подойди ближе, я сказала.        Рассчитываю на свои силы, что смогу продемонстрировать ей, как управляю собой, что могу сдержаться, даже будучи слабой. Подхожу к ним, Хелен сдавливает хрупкую руку, и кровь начинает сильнее течь из двух небольших ран от укуса.       — Пробуй. Тебе нужно вылечиться, моя девочка. Забудь о чувствах, лучше отключи их и не дай себе быть жалкой.       — Я хочу быть с Евой и только с Евой.        Мои слова разозлили Хелен, она успела схватить меня, а я не успела отойти. Моё лицо оказалось рядом с рукой жертвы, я не удержалась и впилась в неё, высасывая кровь. Тело налилось наслаждением и приливом силы.       — Вот так, не нужна тебе никакая Ева.        Я вырвалась, и хоть Хелен и успела поцеловать меня, сладко слизывая кровь с моих губ, от них я отшатнулась.       — Я уведу Еву отсюда, вечером я хочу вернуться в чистую квартиру.       — Ты отдыхаешь последний день, завтра возьмёшься за заказ.       — Сама решу.       — Ты выполнишь его, это не обсуждается.        Голова гудит, а тело ноет, эта кровь, её небольшое количество, только раззадорила. Я хочу отключить чувства, но боюсь навредить Еве, я должна понимать, что творю. Спрятавшись в гардеробной, я пытаюсь себя успокоить, отвлекаюсь на вещи. В Париже холодно, декабрь — промозглое и серое время для него, но это не должно помешать нашей прогулке, хотя вчера было куда теплее. В ещё не разобранных пакетах с очередного шоппинга, нахожу кожаные штаны и ботильоны. С полки беру тёплый белый свитер с высоким воротом, снимаю с вешалки светло-коричневое длинное пальто. Меняю ботильоны на кроссовки, чтобы минимизировать разницу в росте с Евой. Мне кажется, я думаю обо всём и ни о чём. Мне лучше, я собираюсь.        Ева в ванной, я слышу, как она чистит зубы, и дверь не закрыта, значит, я могу войти. Её несобранность меня удручает, я бы хотела как можно быстрее уйти отсюда. Ева словно не замечает меня, её глаза накрашены, а волосы расчёсаны и заделаны в хвост. Но на ней по-прежнему лишь футболка, и она трёт стопу об ногу, чтобы хоть как-то согреться.       — Можно иметь сколько угодно денег, но отопление будет слабо доходить до верхнего этажа, потому что этим домам свыше ста лет. Зато картины чувствуют себя здесь прекрасно. Никакого сухого воздуха. Ева? — я тронула её плечо.       — Да, я слушаю.       — Сильно болит? Давай заменим пластырь.       — Попробовала её?       — С чего ты взяла?       — Они стихли. Твоя мать добилась, чего хотела, заманила тебя, а ты не удержалась, так ведь?       — Я не собираюсь лукавить с тобой, да, я попробовала. Мне нужно, я ранена.       — Кем? Чем?       — Ева, давай не будем начинать с этого день?       — Куда мы пойдём?       — Куда угодно, только бы подальше отсюда. Ты можешь чистить зубы быстрее?       — Я закончила.        Её телефон лежал рядом, и на него пришло сообщение. Ева поворачивается ко мне, я протягиваю руку к дверце шкафчика, мы так близки, но она словно недоступна. Отдираю старый пластырь, разглядываю рану, держу клыки при себе: нельзя пугать её так скоро, нужно чтобы она привыкла хотя бы к мысли об этом.       — Заживает отлично.       — Вот мне повезло…       — Потерпи немного, — предупредила я, наклеивая новый пластырь, мой взгляд медленно перешёл от её шеи к губам.       — Даже не думай, — предупреждает она. Приходит ещё одно сообщение.       — Что?!       — Я готова преподать тебе урок. Выбираешь чужое тело, чужие губы — ко мне не приближайся.       — Это грубо.       — Не собираюсь мириться с этим. Мне противно.       — Я закончила.       — А с собой? Сменишь повязку?       — Да, но не при тебе. На улице холодно, если ты ничего не взяла с собой, можешь выбрать что угодно в моём гардеробе.       — Моя одежда достаточно тёплая. Может, я одолжу только тёплый свитер?       — Бери любой и ответь уже своему мужу, — с преднамеренной жестокостью кинула я.        Ева схватила телефон, даже сейчас дисплей горел от нового сообщения. Конечно, она ответит ему. Мы не говорили об этом, но он есть, он в её жизни, и ради меня она его, возможно, даже не собирается бросать. Меняю повязку, справляюсь сама, ещё немного, и заживёт, острой боли уже нет. Ева собралась быстро, я повела её к выходу, но столкнуться лицом к лицу с Хелен было неизбежно. На её лице красуется улыбка, у неё всегда чудесная и милая улыбка, совершенно не подходящая к ней. Это определённо резонанс. Она протянула руку раньше, чем я произнесла.       — Знакомьтесь. Это Ева, моя любимая. Ева, это моя мама, Хелен, — представить так обеих мне стоило больших усилий.        Ева пожала её руку, меня от их первого контакта передёрнуло. Мне показалось, всё здесь сейчас взлетит на воздух.       — Ева… Приятно увидеть тебя и наконец-то познакомиться. Ты плотно засела в голове моей девочки, она готова не затыкаться, рассказывая о тебе. Её буквально не заткнуть, но у меня есть способы.       — Я слышала о вас мало, Вилланель не говорит о семье, — вижу, как Ева старается спрятать пластырь, поднимая ворот свитера выше.       — Мы пойдём, — заявила я.       — Хороший родитель всегда предупредит дочь об опасности, пожелает быть аккуратнее и осторожнее. Но я лучше предупрежу тебя, Ева. Будь умнее, думай, с кем связываешься.       — Что вы имеете в виду?       — Мысли Вилланель, как и чувства, могут показаться возвышенными, но они сдуваются парижским ветром. Кстати, погода сегодня неважная.       — Идём, — настояла я, схватив Еву под локоть.