Добыча

Ева       Жарко, тело в испарине. Я задыхаюсь: воздух такой тяжёлый, непривычный, его трудно вдохнуть, ещё сложнее выдохнуть. Тело ноет, каждая мышца, каждая клеточка кожи. Я — зона катастрофы. Физической и эмоциональной. Жуткое омерзение и страх от того, что я видела в последние минуты перед тем, как отключиться, вызывают тошноту. Я поворачиваюсь на бок, разлепив глаза. Только по изголовью кровати из рельефного жаккарда я могу сделать вывод, что Вилланель вывезла меня из клиники. Меня накрывают озноб и новый страх, вокруг меня точно не палата. Подняв себя на локти, я смотрю на шелковое бельё под собой, кровать широкая и мягкая и будто специально не даёт мне подняться. Запах чего-то сладкого, цветущего скребёт моё пересохшее горло. Пытаюсь встать на ноги, на шкуру убитого животного возле кровати. На мне белоснежная футболка, помятая от сна, я смотрю на свои искусанные и исколотые иглами руки, будто всё могло пройти, будто я спала несколько дней. Из озноба меня вновь бросает в жар, здесь душно. Сдержанная цветовая гамма комнаты не давит на глаза, я долго смотрю на картину, пытаясь подавить в себе плохое состояние и встать. Я уже знаю, куда пойду, — к открытым нараспашку дверям, оттуда в комнату попадает воздух, видно, как колышутся портьеры.       Ступаю медленно, чтобы не упасть, сердце замирает от того, что я вижу, когда дохожу до дверей. За ними огромная терраса, бассейн, растения в высоких кашпо, обеденный стол, я даже не сразу замечаю диван. Фисташковый диван с наваленными подушками и Вилланель. В её руках книга, она болтает ногой, что закинута на спинку дивана, и пока ещё не видит меня. Я ступаю босиком на плитку, выхожу из комнаты. Мои волосы подкидывает ветер, его тоже трудно вдохнуть, но в нём есть толика свежести, и мои глаза начинают слезиться, понимая, откуда это в нём. Я вижу воду, много воды впереди, мы находимся на горе по соседству с другими виллами, и этот вид — он убивает меня! Со слезами на лице, я иду к парапету, по небу тянутся багровые всполохи, я не могу поверить тому, что вижу. Получив опору, я сжимаю руками ограждение, замечаю, что на моём пальце больше нет кольца. Слёзы колют моё лицо.       — Ты пропустила закат, — слышу я в свою спину, её голос ровный, как всегда чарующий, но я не оборачиваюсь, — Ничего, завтра будет ещё один.       Что это за ощущение? Горячее, захлёстывающее. Нечто сильнее, чем возбуждение, восторг или предвкушение. Это владеет мной, вызывает эти слёзы. Слабость? Осознание, что я не принадлежу себе? Восторг от окружения и одновременно страх от того же? Моя грудь дрожит, плечи резонируют — как всё это случилось?       — Ева, ты плачешь? — её голос ближе, моя спина болезненно напрягается.       Смахнув слёзы одной рукой, я всё ещё держусь другой. Будто могу свалиться отсюда, или переместиться в другое место на земле. На самом деле, я хочу спрыгнуть или столкнуть её, может, вместе? Сейчас я понимаю одно: жизнь мы не заслужили. Я единственная, кто может всё это остановить. Остановить Вилланель.       — Акклиматизация и препараты могут тебя сейчас дезориентировать, тебе лучше присесть, Ева. Подойди ко мне.       Я оборачиваюсь и вижу, что она всё на том же диване, и приближение её голоса мне померещилось. Мне хочется молчать, мою грудь что-то сдавливает, боюсь хоть как-то выразить то, что я чувствую и вижу. Её слова опять кажутся мне приказом. Игры заканчиваются, когда она что-то требует. Она убила на моих глазах трёх людей, а моё тело ноет, напоминая о том, какая перед этим у нас была ночь. Я понимаю кое-что ещё. Грудь болит, потому что из неё вырвали душу, теперь я принадлежу тьме, я отдалась этой тьме, и трансформация ломает меня изнутри. Ни шагу, мне по-прежнему хочется прыгнуть вниз. Вилланель напрягает мышцы лица, эти брови, сдвинутые к переносице, эти стиснутые скулы — ей не нравится, когда я игнорирую требования. Она встаёт сама, подходит к столу и наливает в бокал воду.       — Ты ведь хочешь пить, Ева? Подойди.       На самом деле, я никогда в жизни не хотела так пить, как сейчас. Мне нужна вода, я иду к ней. Вилланель не смягчает черты лица, наоборот, кажется мне ещё суровее. На ней короткое, цветастое платье, с слишком откровенным вырезом, её волосы волнами лежат на плечах, как всегда свежее лицо. Я протягиваю руку, чтобы забрать бокал, но Вилланель опускает его ниже, одним взглядом указывая, что я должна последовать за ним. Я знаю, что она делает: если она не возьмёт меня под жёсткий контроль, то ей придётся много извиняться и объясняться. И я ведь не ошибаюсь. Она называет это заботой, я назову это пленом. Отступив назад, я беру со стола бутылку с остатками воды. Она удивлена, я вижу, как вспыхивают её глаза: зверю нравится сопротивление добычи.       — Ева, — цокнув на конце моего имени, она вырывает бутылку из моей руки, — Ты будешь пить из бокала.       — Где мы?       — Разве это важно?       — Объясни мне, что я здесь делаю?       — Ты? Капризничаешь, разве не очевидно?       — Мне нужны причины! Ты похитила меня!       — У кого? У тебя есть только я, а я здесь, с тобой.       — Ты не имела право решать за меня, увозить меня!       — Единственное, что ты можешь сейчас сделать в Лондоне, — это умереть. Весомая причина, чтобы не быть там, верно? Я спасла тебя и хочу, чтобы ты вела себя иначе.       — У тебя степень магистра в области объяснения причин, ты всё переворачиваешь. Меня хотели спасти от тебя. Не в Лондоне дело, а в тебе, а ты здесь, со мной!       Вилланель рассмеялась, покачав головой, — я смешу её? За бокалом теперь не нужно опускаться на колени, она отдаёт его мне и наблюдает, как я жадно выпиваю всю воду.       — Не хочу разбираться в том, кто кому сильнее навредил. Очевидно, это ты.       — Ты, — в один голос с ней сказала я.       — Хорошо, соглашусь, и у тебя, и у меня, есть все причины, чтобы так считать.       — Ты насилуешь меня.       — Какие громкие слова, Ева. Ты сделала это со мной первая. Я была очарована тобой, влюблялась, пока ты изучала меня, вынимала из меня то, что тебе нужно. Мне не нравились твои вопросы, но ты продолжала! Я считала, что между нами происходило что-то особенное, тебе это было на руку.       — Мне тошно слушать твои обвинения. Обвинения той, чьи руки в крови. Тебя и твою семью хотели остановить, ты прекрасно понимаешь, почему.       — Они не моя семья, никто из них, Ева, — она так легко призналась в этом, как будто здесь и сейчас мы поставим точку, — Я врала, но ты не особо верила. Кажется, нас устраивал самообман. Обе видели перед собой ложь, но закрывали на это глаза.       Мне становится хуже, чем было. Я отворачиваюсь от неё, подавляя желание ударить. Я больше не выдержу, правда между нами подобна яду. На столе нет ничего острого.       — Ева?       — Остановись.       — Тебе плохо?       — Я не могу больше слышать тебя!       — Ненавидишь? — спросила она твёрдо, я медленно повернулась.       — Хуже, — выдохнула я.        Почему любовь к ней хуже ненависти? Мне сложно сформулировать в голове ответ, понять саму себя. По всем правилам жизни и допустимых погрешностях, любовь невозможна. Терпеть боль, страх, унижение и ложь, уподобиться ей и быть такой же жестокой — где в этом чувства? Где между нами просвет? Я не ударила её, потому что боюсь, что она меня убьёт. Что здесь я на суде, она вынесет мне приговор, если захочет. Я могу стать одной из тех, кто пал от чувств к ней. Убить должна я, и этому будет множество оправданий, но я слишком слаба для такого.       — Я хочу в душ, мне нужен душ, — от пугающих мыслей хочется сбежать.       — Я провожу тебя.        Этот номер больше, чем я думала, мне тяжело даётся передвижение, во мне не так много сил. Хочу под воду, хочу бесконечно смывать с себя всё, что происходит в моей жизни. Я будто всегда в грязи. Может, когда вся правда будет сказана, когда мы будем честны, ко мне придёт ощущение чистоты? Чистота мыслей и поступков. Сколько боли нужно вытерпеть, чтобы добраться до желаемого? Вилланель открывает передо мной дверь в ванную комнату.       — Спасибо, — благодарю я за сопровождение до места, она может идти, но заходит вслед за мной.       Открыв кабинку, она что-то набирает на сенсорной панели, и вода сильным потоком вырывается из большой, круглой лейки.       — Здесь стоит оптимальная температура, но можно повысить или понизить градус, — начинает объяснять Вилланель, но я подхожу и убираю её руку с панели.       — Разберусь.       — Как скажешь, Ева. Раздевайся.       — Я бы хотела остаться одна.       — Не бойся меня, я больше не причиню тебе боль, я выместила на тебе всю злость ночью, в палате. Я простила, Ева. Раздевайся.       Я стягиваю с себя футболку, под её взглядом невозможно дышать ровно. Ворвавшись в поток воды, я набираю больше воздуха в лёгкие и провожу руками по волосам. Не открывая глаз, чувствую себя легче. Мгновенное очищение, она простила меня. Всё. Она сказала это так просто, будто ей ничего это не стоило. Я потеряла ребёнка, вытерпела допрос, унижение, нескончаемую боль, а она простила. Насилие надо мной списало всё предательство? Я могла бы сознаться раньше, всего этого не допустить, но где бы я сейчас была? С Нико? С узи ребёнка на руках и вечными сомнениями в том, правильный ли это выбор? Не думаю, что я успела осознать, что у меня было, что было во мне, я провожу ладонью по животу, всё ещё помню необычное ощущение. Я столько раз выбирала Вилланель, что отсутствие кольца на моём пальце вовсе не наказание, а освобождение. Вилланель решила всё за меня, насколько это должно меня волновать? Я не убита сотрудниками Ми-6, я не объяснялась перед мужем, я больше не создатель новой жизни, с которой, возможно, я бы не справилась. И я не одинока, Вилланель рядом, протяну руку — и она здесь, способная слушать, понимать и, что пугает меня сильнее всего, способная любить. Любить такую, как я. Собранную из противоречий, лжи и спутанных жизненных дорог.       Открываю глаза: Вилланель не отошла, её грудь тяжело вздымается, а взгляд с томным восхищением только сейчас отрывается от моего тела. Её не волнует, в каком состоянии сейчас моё тело, или же это её сильнее возбуждает? Все эти отметины, оставленные кланом, разрывы кожи их клыками. Я поворачиваюсь спиной к потоку воды, вытягиваю руки перед собой, упираясь в кабину, и выгибаюсь от сотен точечных ударов. Кожа привыкает, я выдыхаю. Я ко всему могу привыкнуть, но только не к тому, что люблю убийцу. Возможно, мой взгляд на неё сейчас отчаянный, я хочу забыться. Протянув ей руку, я дёргаю на себя, и она оказывается со мной, в совсем не тесной душевой кабине. Прижимаясь к её губам, я останавливаю в себе поток мыслей. Только она: её горячие, дерзкие губы, всё, что она ими говорит, что делает, — моё безумие. Её руки ощутимо опускаются на мои ягодицы, и я резко толкаю её под воду. Её волосы намокли и стали темнее, она подставила лицо под воду, я рассмотрела её острые скулы и напряжённую шею. Не удержалась и, обхватив её шею, провела большими пальцами рук по её лицу.       — Моё платье, оно…       — Я помогу, — это было не сложно — развязать и распахнуть, сложнее было удержаться на ногах.       Её идеальное тело, пальцы не найдут изъянов, след от пулевого ранения давно исчез. Никогда не спрашивала её, как это? Иметь в запасе сколько угодно времени, не болеть, залечивать раны быстрее людей, быть другой, смотреть на жизнь иначе. Моя загадка, моя пустота, моя любовь, тонуть в ней раз за разом. Счастье — трогать её ярко выраженную ключицу. Азарт — надавить пальцами на губы, зная, что за ними могут быть клыки, что запросто вопьются в меня, если она этого захочет. Нежность — провести кончиками пальцев по ярёмной впадине. Возбуждение — коснуться сразу двумя ладонями её груди и ощутить твёрдые соски.       — Я так хочу тебя, — её голос, её слова — это музыка.        Прогоняю страх, скрепив нас поцелуем, забываю, где мы и что между нами, впускаю её юркий, требовательный язык. Вилланель наступает, мягко завладевает мной. Её рука между моих ног тут же прощупывает мою готовность. Можно было бы притормозить, но я могу только выпустить стон. Чёрт, её пальцы мягко проминают мою влажность, растирают её, всего несколько движений, и я содрогаюсь. В лицо ударяет жар, я срываюсь с поцелуя и оказываюсь на её пальцах. Она всё рассчитала, вошла сразу двумя, и лёгкое растяжение заставило меня напрячься всеми мышцами в теле. Вилланель выждала, приподняла мою голову свободной рукой и вернула к поцелую. Я ощущаю её движение глубоко в себе, стараюсь привыкнуть, расслабиться. Низ живота ноет, приятно тянет, я прижимаюсь своей грудью к её груди — это слишком приятно. Череда поступательных движений заставляет меня задыхаться, выталкиваю её язык, сжимая её губы остатком сил. Вилланель останавливает движение и пытается нащупать во мне критичную точку, я начинаю двигать бёдрами, мешая ей. Улыбается в поцелуе, подхватывает одну мою ногу за бедро и, подняв, заводит за свою поясницу. Я держусь за её плечи, я готова кончить, прижимаюсь горячей щекой к её щеке:       — Хочу больше, Вилл. Хочу, не останавливайся.       — Ещё? Ты хочешь ещё? — игривым голосом переспрашивает она, я киваю, повиснув на её плечах.       Вилланель неожиданно покинула меня, но тут же вонзилась уже тремя пальцами, я застонала, сдерживая крик. Мои пальцы вжались в её напряжённые плечи, я нашла губами мягкое, нежное место между плечом и шеей и прикусила его зубами. Вилланель будто не почувствовала боли.       — Нет? Разве не этого ты хотела, Ева? — с издёвкой задала вопрос она.       Я хотела больше движений, больше её губ, я не рассчитывала на такое. Почему её пальцы такие длинные, почему движения словно вычислены, она будто играет на мне, как на инструменте! Я сдаюсь, прижимаюсь к ней всем телом, я кончаю на её пальцах, сжимая её кожу зубами ещё сильнее. Меня так долго не отпускает, что всё меркнет, но я знаю, она держит меня, я уверена в ней. Разжав зубы, я утыкаюсь лбом в её плечо.       — А если я укушу? — насмешка в её голосе говорит мне о том, что я прощена за укус.       Вилланель плавно вынимает из меня пальцы, которые были зажаты пульсирующей теснотой. Чувствую пустоту и лёгкость. Подбираюсь губами к её груди. Вобрав твёрдый бугорок соска в рот, я начинаю его посасывать, Вилланель опускает мою ногу, ладони ложатся на талию. Зажав сосок между губ, я нежно играюсь языком с его кончиком. Вилланель тяжело выдыхает, ладони поднимаются выше, проходят по бокам и сжимают мою грудь с двух сторон. Разомкнув широко рот, я пытаюсь захватить как можно больше мягкой плоти вокруг твёрдого соска.       — Ева, — выдали её губы на выдохе, — Ты можешь сделать так же внизу?       Я выпускаю её грудь, провожу широким движением языка по впадине между ними и сталкиваюсь с потемневшим взглядом.       — Так же?       — На коленях, хорошо?       Вилланель всегда получает то, что хочет. Не поставила меня на колени с первого раза — удалось сейчас. Мне в спину бьёт вода, и я прислушиваюсь к ощущениям, насколько безразличной становится боль, её можно взять под контроль.       — Выключить? — её вопрос говорит о том, что она понимает, а может, даже чувствует меня на каком-то своём уровне.       — Мне не мешает, — отвечаю я, оставив поцелуй на её бедре в качестве благодарности за внимание.       Меня восхищает то, как от каждого моего прикосновения её мышцы сокращаются, как реагирует её тело на меня, какая она чувствительная. Во рту уже ощущается её аромат, этот неповторимый вкус, по её бёдрам прошла судорога, она сильнее прижалась спиной к стене. Единственная позиция, где я могу быть с ней на равных или доминировать, это в сексе. Только в этом она позволяет мне брать верх. Нежные лепестки малых губ расходятся под моим языком. Я всегда хочу, чтобы это длилось дольше, но она так возбуждена, что остро реагирует, а значит, скоро кончит. Не хочу конца, не хочу возвращаться к чему-то. Вилланель не поторапливает меня, я слышу только её слабый, тихий стон, её ладони прижаты к стене, словно она ничем не хочет навредить мне. Возможно, это вяло и долго, может, ей приходится погрузиться в какую-нибудь фантазию, чтобы приблизиться к оргазму, но я ласкаю её неспешно.       — Спасибо, это было приятно, — благодарит она, подняв меня с колен.       Я прижимаюсь к её телу и запускаю в неё пальцы, ещё ощущая тесное сокращение, Вилланель прикусывает нижнюю губу и смотрит мне прямо в глаза.       — Не уходи, хорошо?       — Ты же хотела одна побыть.       — У них ведь нет проблем с пресной водой? Мы не спустим в сток суточную норму на всех?       — Если бы ты знала, сколько стоит этот номер.       — Где мы?       — Ну, — протянув, Вилланель замолчала.       — Где мы? — спросила повторно я, толкая пальцы глубже, а губами прикасаясь к месту моего укуса.       — Фуншал — главный город и морской порт острова Мадейры.       — Ты вывезла меня в Португалию?       — Прости, но Рождество ты встретишь точно без снега.       — Что будет дальше? Какой у тебя план?       — Хочу во всём разобраться, хочу успокоиться, расслабиться, понимаешь? Быть только с тобой.       — А что потом? Голод? Ты вонзишь в меня свои клыки?       — Для начала мы поупражняемся в доверии. Ты честна со мной, а я с тобой. Будем учиться постепенно. Я буду контролировать свой голод. Ты единственная, кому я не смогу навредить из-за него.       — Но тебе это нужно. Ты захочешь этого.       — Не волнуйся об этом сейчас, хорошо? Иди ко мне, продолжай двигаться во мне.       Никогда не была в душевой так долго, мы целовались и молчали, мы утоляли потребность друг в друге. Сложно осознать то, что мы на острове, отрезанные от всех проблем, вдвоём. На что она способна? Её не сдерживает ничего. Законы, мораль, да ей плевать на всё это. Кажется, я люблю её как нечто неясное, непознанное никем. Я так хочу понять её. Что заставляет её сейчас остановиться? Посмотреть на меня вдумчивым взглядом и выйти из душевой? Мыльные потоки текут по моему телу, уносятся в сток, я моюсь быстро, я вновь хочу соединить нас.       Вилланель встречает меня в чёрном, вечернем, длинном платье, с откровенным вырезом, но не более. Она редко выбирает этот цвет. Её волосы ещё не высохли, и она просто заделала их в пучок, отсутствие макияжа наоборот подчёркивает её неземную притягательность. Мягкая улыбка, протянутая рука, она ведёт в комнату, где на кровати лежит платье для меня.       — Я не хочу, — честно признаюсь я.       — Это из-за того, что оно белое? Извини, я не подумала…       — Не хочу ничего тесного сейчас, это ведь не проблема, если я останусь в футболке?       — Как тебе удобнее, идём.        Мы вышли на террасу, воздух стал легче, а может, я привыкла. Успело стемнеть, на воде видны судна, на разном расстоянии от острова. Во многих домах уже горит свет, небо необъятное и тёмное. Самолёт заходит на посадку, облетая остров над водой, слышен его гул. Вилланель подводит меня к столу, сервировка слишком сложна для меня, к чему столько приборов? Открыта бутылка вина, дрожат языки пламени у свечей.       — Обещали подать ужин через двадцать минут, ты сильно голодна?       — Терпимо.       Вилланель отодвигает для меня стул и садится напротив. Я чувствую пропасть между нами, хоть расстояние и небольшое. Было бы прекрасно выпить бокал вина, я даже протягиваю к нему руку.       — Ева, — предупреждающе произносит она моё имя, но я упрямо хватаю бутылку, — Не думаю, что это хорошая идея, после всех препаратов. Тебе лучше воздержаться.       — Я сама решу, что для меня лучше.       — Только не пей назло мне.       Мне пришлось поставить бутылку на место.       — Довольна?       — Не хотела раздражать тебя его наличием на столе, просто мне хотелось попробовать местное креплёное вино. Оно производится только здесь и носит название острова. Здесь преобладает океанический климат с тропическим влиянием, это пагубно влияет на виноград. Тебе интересно?       — Да. Попробуй его для меня.       Вилланель наполняет бокал тёмным вином, взбалтывает и пробует.       — Это сорт Malvasia — самый сладкий. Виноградники здесь высаживают на искусственных террасах из базальтовых пород. Его невозможно собирать с помощью современных технологий, чисто человеческий труд. Поэтому его выращивание на Мадейре —процесс трудоёмкий и очень дорогой.       — Какой у него вкус?       — Текстура очень богата, вкус скорее кофейно-карамельный.       — Ты можешь сесть ближе ко мне?       Подхватив бокал, Вилланель встаёт из-за стола и идёт ко мне, прежде чем она займёт место возле меня, я беру её за руку и притягиваю к себе. Наклонившись, она попадает на мои губы. Я целую её медленно, чувствую этот кофейно-карамельный вкус и её вкус, это может слишком сильно завести меня, отпускаю. Вилланель немного растеряна и улыбается, занимая место возле меня.       — Так, что там о вине? — спрашиваю я, сложив перед своим лицом руки в замок, чтобы втайне от неё облизать свои губы.       — Это определённо отличный аперитив, но оно идеально подойдёт как сопровождение к еде. Дижестив тоже… Это то самое вино, которое подходит на все случаи жизни. Хочешь посмотреть на виноградники? Я могу отвезти нас завтра.       — Как мне относиться ко всему этому? Для меня это не отпуск, не отдых, не работа. Это похищение, это побег? Ты прячешь меня? Или тебе тоже нужно скрываться?       — Для меня это всё то, что ты перечислила. Мне нужно выполнить здесь работу, я похитила тебя, чтобы ты была со мной, потому что и тебе и мне нужно безопасное место сейчас. Но всё это может стать нашим отпуском. Мы заслужили отдых от всего, что на нас рухнуло в прошлом году.       — Ты успела съездить по адресу, который я дала? Меня интересует Каролин. Из-за неё за мной пришли?       — Она мертва.       — Это сделала ты?       — Я же сказала тебе, что не убью её.       — Но она мертва!       — Со мной была Хелен.       Боже, Каролин, зачем ты полезла к этой семье, почему так неосторожно? Или всё дело во мне? Я не только сорвала миссию, но и дала адрес. Вокруг меня умирают люди. Я боюсь спросить о Нико.       — Не смотри на меня так, Ева.       — Она была хорошим человеком, не обязательно было её убивать!       — Тише, мы больше не одни.       На террасе появилась девушка, во фраке, с тележкой. Слишком молода и привлекательна, и каким бы ни был сложным разговор, мы отвлеклись.       — Добрый вечер, приветствую вас на острове Мадейра. Вы заказали ужин на двоих, также вы можете ознакомиться с меню и сделать дозаказ.       — Как вас зовут? — интерес Вилланель меня задевает, она рассматривает девушку, её руки, профессионально расставляющие блюда.       — Моё полное имя Эдеминья.       — Райская.       — Вы знакомы с Португальскими именами?       — Немного, это слышала. Куда здесь можно выбраться ночью?       — На территории комплекса работает несколько ресторанов, в том числе ресторан изысканной кухни Relais, а также рестораны Garden Tea House и Palheiro Clubhouse. Круглосуточно можно посетить спа-центр Palheiro. Есть трансфер до любого клуба, остров не спит ночами.       — Вы посещаете клубы?       — Как-то времени не хватает, — девушка зарделась и посмотрела на меня.       Вероятно, в футболке я выгляжу нелепо, а может, я выгляжу нелепо рядом с Вилланель. Девушка задела приборы у тарелки Вилланель, извинилась, и они обменялись такими взглядами, что я пнула Вилланель под столом.       — Что? — возмутилась она.       — Извините ещё раз, спешу оставить вас наедине, обращайтесь с любыми просьбами по внутреннему номеру комплекса.       Напоследок она хотела поправить приборы, но Вилланель коснулась её руки, успокоив, что это пустяк. Последние слова этой Эдеминьи были похожи на предложение позвонить ей, когда меня не будет рядом. Передо мной тарелка с овощами и бифштексом — очень аппетитно, я действительно голодна. Девушка уходит, оставив на лице Вилланель непонятную грусть. Конечно, флиртовать было легче, чем говорить об убийствах.       — Посадила бы её себе на колени, вместе бы поболтали о том, что ты натворила! — тихо сказала я, сжав в руке нож.       — Ревность тебе очень идёт, Ева.       — Ночью ты никуда не пойдёшь, ты не оставишь меня одну, поняла?       — Я из вежливости задала вопрос, ей явно было неловко в нашей компании.       — Все, кто сталкиваются с нами, видят, как мы не подходим друг другу. Ты не подходишь мне.       — Так люди и понимают, что это любовь, разве нет?       — Мы не будем говорить про любовь.       — Про смерть Каролин тоже?— Вилланель проводит ладонью над пламенем свечи.       — Что она сказала обо мне?       — Она согласилась со мной, что ты сильное оружие, которым они неправильно воспользовались, — не могу смотреть ей в глаза и наблюдаю за тем, как она почти касается свечи, — К тому же я узнала интересную деталь о том, что тебя не просили со мной спать. Это только твоя инициатива. Но они знали, что мы спим, что ты максимально близка ко мне. Они знали, в какой ты опасности.       — Ты можешь не играть с огнём?       — А ты?       Повисла тишина, Вилланель обожглась, будто назло мне, и отдёрнула руку.       — Ты собираешься есть?       — Я знала, кто ты, с самого начала. Информации было мало. Мне толком не говорили, что с вашей семьёй не так. Я всё увидела своими глазами.       — О чём ты?       — Анжела. Я следила за тобой, до её дома. Она послала тебя, ты ворвалась к ней в дом, спустя время вышла. А я… Я увидела её уже убитой, на полу. Я не сообщила об этом сразу. Я совсем не знала тебя, но уже встала на твою сторону.       Вилланель засмеялась, откинулась назад, вздёрнула брови. Не такой реакции я ожидала. Она выпивает бокал вина, наливает ещё. Я приступаю к еде, невозможно больше ощущать голод, хоть от нашего разговора меня подташнивает.       — Ты одержима мной, Ева, — схватив нож, она вонзается им в мясо.       — Соглашусь. Это похоже на болезнь.       — Знать всё с самого начала и держать всё в себе — а ты смелая, — сделав рукой держащей нож неуклюжий ораторский жест, Вилланель выпивает ещё, — Значит, это не должно стать проблемой сейчас? Я убийца, я чистое зло, ты принимаешь это?       — Я пытаюсь об этом не думать.       — Как это происходит? Как ты можешь смотреть на меня иначе?       — Я вижу в тебе слишком много сторон.       — Что-то во мне мешало тебе поставить точку?       — По-прежнему мешает.       — Они испортили мне стейк, он прожарен насквозь.       — Оставь их в живых. Пожалуйста.       — Тебе порезать? Ты никак не справишься.       Действительно, я уже давно пытаюсь разрезать бифштекс, или делаю вид, мне просто спокойнее, когда в моей руке нож. Вилланель забирает его, нарезает им мясо. Достаточно острый, в её руке — смертельно опасен.       — Как ты можешь быть внимательной, заботливой и даже быть нежной, любить по-особенному, но при этом отнимать жизнь? Тебе плевать на всех, кроме себя? Я просто исключение?       — Да, так и есть. Мне уютно жить с безразличием ко всем, я умею пожать плечами и сказать: что ж, бывает в жизни и такое.       — Я чувствую бессилие перед тобой.       — Тебе могут не нравиться мои решения, но я такая, я не могу жить иначе. У меня никогда не было выбора.       — Я знаю это чувство. Ты меня им щедро одарила.       — Знаешь, я хочу немного понимания от тебя. Ведь не так сложно простить меня, если знать, что я думала о нас. Я опоздала в тот вечер, но всё равно спасла. Пока ты слепо идёшь на летящие в тебя пули, я тебя прикрываю собой. Из-за тебя умирают люди, Ева.       — Мой бифштекс плохо прожаренный, поменяемся?       — Ты слушаешь меня?       — Да. Люди умирают из-за меня. Их убиваешь ты, Вилланель.       — Твои обвинения меня не задевают.       — У меня нет цели достучаться до твоей совести, ты душегуб, вряд ли она есть у тебя в наличии.       — Раз ты настроена делать больно словами, самое время сказать, что я разобралась с твоим браком. Не бойся, он жив, я и пальцем его не тронула, знала, что этого ты мне не простишь. Мы поговорили. У меня на руках был твой телефон, он не поверил моим словам о нас, решил позвонить тебе. На экране было наше фото с Парижа. Ты даже помогла мне, поставив его на заставку.       — Ты за меня порвала с моим мужем? Ты знаешь, сколько лет я была с этим человеком? Как любила его?       — Это в прошлом. Между вами лишь привязанность, от которой вам было тошно.       — Ты не имела права так поступать.       Повисла тишина, я злюсь, я пытаюсь думать о Нико. Как он? Вот почему он не искал меня. Мне хочется всё поменять, объяснить ему, но мне нет прощения за то, как я поступила. Я изменяла раз за разом, отталкивая его. Может, Вилланель права, её поступок разумен. Я съедаю мясо, Вилланель допивает вино, слишком много для неё одной, я вижу, как её глаза изменились. В небе появляются огни, ещё один самолёт заходит на посадку. Мне немного зябко, Вилланель встаёт из-за стола и возвращается с пледом. Набросив его на меня, она задерживается и опускается на колени. Я дотрагиваюсь до её лица, поглаживаю, и она кажется такой спокойной. Положив голову мне на колени, она молчит и позволяет себя гладить.       — Не молчи, — прошу я, — Ты пьяна?       — Да.       — Хочешь, пойдём в спальню?       — Нет. Пожалей.       — Пожалеть? Тебя?       — Я так устала. Когда я с тобой, мне хочется чувствовать всё, это требует много энергии. Мне не хочется восполнять её, прикасаться к другим.       — Ты много выпила, — напомнила я, поглаживая большим пальцем бровь.       В моей голове резонанс: как монстр может превращаться в безобидного, ласкового котёнка? Кто сейчас, закрыв глаза, нежится под моими касаниями? На столе нож, который я могу вонзить в неё, — безумие? Ещё безумней спросить об этом.       — Как тебя можно убить?       — Я знала, что ты спросишь. Мы не бессмертны, Ева. На столе два ножа, одним ты можешь проткнуть моё горло. Пока я буду захлёбываться собственной кровью, ты можешь вырезать мне сердце другим ножом. Есть и более жуткие варианты.       — Не озвучивай. Думаешь, я могла бы?       — Я вижу, как ты этого хочешь. Отомстить за всех и за себя. Твоё сердце учащённо бьётся от страха, твои руки подрагивают на моём лице, ты столько раз смотрела на нож за этот ужин, уф! Я не дала бы и десяти процентов на то, что ты способна это сделать. Я твой нежный душегуб, ты простишь и стерпишь всё, лишь страстно желая меня.       — Вилланель, — стиснув зубы, желая именно сейчас задушить её за самоуверенность, я надавливаю пальцем на её губы.       Разжав губы, она прикусывает мой палец зубами, проводит языком по его подушечке. Губы обхватывают его ближе к основанию, я возбуждаюсь против своей воли. Моё лицо заливает краска, когда я опускаю взгляд, чтобы наблюдать за этим. Вилланель посасывает мой большой палец, а я вожу им по её языку. Теперь мне жарко под пледом, и я знаю, чем это закончится, учитывая, где руки Вилланель. На моих бёдрах, уже под футболкой, я без белья, и она вот-вот набросится на меня. Я хватаю нож со стола, крепко и решительно сжав его, нажимаю лезвием на её горло.       — Убери от меня руки, — произношу я, Вилланель выпустила мой палец и убрала руки.       Её губы разомкнуты, притягательны, я провожу пальцем по их контору, я хочу их целовать. Вилланель пытается поцеловать мою ладонь, но я отдёргиваю руку от её лица и хватаю её за волосы. Мы поднимаемся вместе: она с колен, я со стула.       — Убери со стола, — приказываю я, надавливая лезвием.       Мы обе понимаем, это игра, разве я наврежу ей ножом? Разве она это допустит? Составив тарелки на одну сторону, Вилланель получает от меня толчок в спину. Я укладываю её на стол, она прогибается, зная, чего я хочу. В висках стучит: такой адреналин, такое бешеное желание обладать ей. Я задираю подол её длинного платья, слышу её шипение, ощущаю предвкушение. Ударяю ногой по её щиколоткам, чтобы она расставила ноги, и почти наваливаюсь на её спину, когда она это делает. Нож у горла, мои пальцы у входа, она потекла, конечно, её всё это заводит. Один толчок, и это уже не остановить. Её стоны, мои движения, она принимает меня послушно, её покорность такая редкость. Убираю нож от её горла, встаю с неё, остановив движение пальцев. Её ноги заводят меня ещё сильнее, икроножные мышцы так напряжены, тусклый свет переливается на её бёдрах, между ног блестит влага. Подняв одну её ногу, согнув в колене, я заставляю закинуть её на стол, Вилланель раскрылась ещё сильнее, я опустилась, чтобы провести языком по её пояснице. По этим милым ямочкам, по вздёрнутым кверху ягодицам. Прикусив нежную кожу, я продолжила толчки, и теперь Вилланель сорвалась на стоны. Пульсирующими движениями пальцев я изучала её изнутри, она горит от возбуждения, дёргается подо мной. Надеюсь, она не кончит, если мой язык с копчика опустится ниже. Вилланель сжала мои пальцы внутри, всё же это был предел.       — Продолжи, — хрипит она, её по-прежнему бьёт дрожь, но она хочет продолжения.       Я вынимаю пальцы и развожу руками её ягодицы, прикасаюсь языком к её влажным лепесткам, начинаю медленно ласкать их. Зализывая по кругу, проникая или покусывая, Вилланель заходится стоном одинаково. Но стоило начать кончиком языка ласкать набухший бугорок, как она взорвалась новым оргазмом. Пока я сама отходила от всего, Вилланель повернулась, я оказалась в её руках, на её губах. Она целовала так страстно, что я задыхалась, но отвечала. Подхватив меня на руки, она прошлась со мной по террасе и уронила на диван. Моя футболка, её платье — всё полетело на пол, как приятно было прижаться полностью к её телу. Я позволила ей всё, а она брала и брала. Почти отключившись от усталости, я всё равно ощущаю потребность, желание, я злюсь на своё тело, что оно не может больше, я злюсь на себя, что я так слаба! Поменяв нас местами, я села на живот Вилланель, прижимаясь влажным местом к её напряжённому торсу, сжимая в ладонях её грудь.       — Прости, что не даю тебе восстановиться спокойно.       — Укуси меня.       Вижу, как она натягивает сладкую, слабую улыбку. На столе догорают свечи, тут почти мрак, но я знаю, что в её глазах сочувствие.       — Нет, Ева, — её отказ задевает меня, я ложусь на её обнажённое тело и прижимаю к её губам свою руку.       — Ты кусала меня, кусали все, сделай это.       — Прекрати.       — Ты моя! Я буду тебя кормить и трахать, ты моя!       — Ты перевозбудилась, Ева, ты этого не хочешь.       — Хочу, поверь мне, я хочу.       — Ты просто боишься, что я найду это где-то в другом месте, с другими.       — Укуси меня и уложи меня спать, разве я многого прошу?       — Я пьяна и возбуждена, ты пользуешься мной, я вовсе не хочу этого делать. Нет.       Толкнув её в плечи, я пытаюсь выбраться из плена, спустить ноги с дивана. Вилланель поднимается вслед за мной.       — Ева, куда ты?       Я дохожу до стола, беру нож и поворачиваюсь к ней. Я порежу себя.       — Что ты задумала? Положи нож, Ева!       — Я хочу — ты делаешь!       — В этом я не буду тебе подчиняться.       — Ты ни в чём не подчиняешься!       — Ева, разве ты не устала? Идём в спальню, просто заснём.       — Ты можешь обратить меня? Ты можешь сделать так, чтобы я была такой, как ты?       — Какой же запоздалый вопрос, Ева.       — Перестань повторять моё имя!       — Пытаюсь вразумить тебя, подойти к тебе можно?       — Хелен сделала тебя такой, верно? Значит, ты можешь сделать меня вампиром!       — Поверь, тебе это не нужно. Ты идеальна, живи и радуйся! Я не буду делать из тебя убийцу, жажда крови — это не весело.       — Ты же когда-то пошла на это.       — Меня вытащили из тюрьмы в России. Я обычный проект, наёмница. Меня жёстко тренировали, но когда я попалась на глаза Хелен, стала её личной одержимостью. Она развлекалась со мной, выпивала до критического состояния. Я была согласна на любые задания, лишь бы ненадолго вырываться из её рук. И на одном из них меня серьёзно ранили. Меня могли бы списать, добить, но Хелен сделала меня своей навечно. Понимаешь, Ева? Я её собственность. И я не хочу, чтобы ты принадлежала мне таким способом.       — Я не знала.       — Теперь знаешь, убери нож.       — Хорошо, — соглашаюсь я, стоило мне его положить, как Вилланель оказалась рядом и захватила в свои объятия.

***

      Просыпаюсь от звонкого звука, это была очень спокойная ночь. Мы заснули на диване, под открытым небом, я лежу на теле Вилланель, не хочу шевелиться, терять этот уют. Наши тела переплелись за ночь, нашли идеальное положение. С утра здесь так свежо, голова впервые не ноет, мы накрыты пледом, я не помню, как мы уснули. Смотрели на звёзды, говорили шёпотом, мне было так стыдно, что я стала угрозой для себя. Чёрт, откуда вообще взялся этот звук? Приподняв голову, вижу девушку, что убирает со стола.       — Доброе утро. Извините за беспокойство. Подать завтрак в номер или вы спуститесь?       Вилланель прячет мою спину, натянув плед выше.       — Конечно, я понимаю, что мы не выставили посуду за дверь и не повесили табличку на ручку, но можно было догадаться, что это не лучшее время для уборки номера?       — Извините, мисс Камбелл.       — Вилланель, легче, — попросила я.       — Она разбудила тебя!       — Ерунда. А ты не спала?       — Не смогла уснуть, ты так приятно жалась ко мне всю ночь. А утром я пыталась согреть тебя.       — Спасибо, это великолепная ночь. Мне было так спокойно. Впервые за долгое время.       Девушка ещё раз извинилась и оставила нас. Вилланель приподнялась, чтобы сесть, я осталась на ней, мне не хочется выпускать её, целую её шею, она делает в ответ приятно мне.       — Ты сонная. Пойдём, я уложу тебя в кровать.       — Слишком рано?       — Да, солнце только встало. Тебе нужно больше сил. Пойдём?       — А ты будешь со мной?       Вилланель целует, поправляет плед на мне и относит в спальню. Я действительно хочу спать, не знаю, когда это пройдёт. Столько всего можно сделать и увидеть, мы на острове! Но я выбираю сон, Вилланель поглаживает меня, пока я не отключаюсь.       Только проснувшись, я понимаю, что Вилланель специально уложила меня спать, чтобы сбежать. Я завтракаю в одиночестве, кофе с таким потрясающим видом очень вдохновляет на жизнь. Я не впускаю в себя ни одной мысли. Она вернётся, я жду её, и этого достаточно. Выбираю из её одежды майку и джинсовые шорты, вспоминаю, что такое макияж, к волосам можно не прикасаться: здешний климат распушил их, и это неконтролируемая катастрофа. На улице солнце становится палящим, и на террасу я не суюсь, хотя бассейн выглядит очень заманчиво. Заказываю мороженое в номер. Включаю тв, хотя в клинике мне осточертело в него пялиться.       Вилланель возвращается к середине фильма, улыбнувшись мне и поцеловав в макушку, она старается звучать непринужденно:       — Я в душ. Закажи мне тоже мороженое. Фисташковое или шоколадное.       Всё было так беззаботно, пока она не вернулась. Что-то произошло. Заказав мороженое, я осторожно захожу в ванную комнату, пытаюсь не дышать. Мне хотелось спросить её о том, где она была и что делала, почему оставила меня одну, но я не решаюсь. В номер постучали, я поспешила открыть, но случайно бросила взгляд на одежду Вилланель. На белом манжете засохла капля чьей-то крови.       Я выхожу под палящее солнце и хочу сгореть. Не смогу смириться, если она будет делать это снова и снова. Чувствую, как печёт незащищённую кожу, как трудно вдыхать горячий воздух. Мне не хватает человека, которому я бы доверилась, рассказала всё, желая заполучить любой совет. Думаю, любой адекватный человек посоветовал бы мне бежать. Беги! Спасайся, или уже никогда из этого не выберешься! А могу ли я выбраться сейчас?       — Ева? Зайди в номер, нам нужно поговорить.       Обернувшись на голос, я вижу Вилланель в одной майке, она не выходит на террасу, подзывает меня.       — Позже.       — Сейчас, Ева. Я смыла солнцезащитный крем, не буду выходить к тебе. Ты не представляешь, как я чувствительна к солнцу.       — Тогда тебе здесь не место.       — Хороший крем и одежда меня спасают. Ну же, Ева, зайди в номер. Разве ты не подготовила порцию вопросов?       В номере меня немного знобит из-за кондиционера, накидываю на себя плед и сажусь на диван. Рядом с Вилланель, которая увлеклась мороженым.       — Рассказывай.       — Спрашивай, — парировала она, повернувшись ко мне.       — Где ты была?       — Выполняла порученное мне дело.       — Кто-то мёртв?       — Вероятно, я похитила Рождество у одной семьи.       — Мы всё равно останемся здесь?       — Остров большой, несчастный случай не редкость.       — Ты можешь не делать этого? Никого не трогать?       — Я действую в интересах своего клана. Надеюсь, что после этого заказа мне дадут немного времени на жизнь. К тому же у меня другие проблемы. У нас. Каролин сменил некий Пол. Знаешь его?       — Не знаю никого с этим именем.       — Мне позвонила Хелен из Парижа, она хотела остановиться в моей квартире. Её обчистили, забрали все устройства, вероятно, хотят что-то найти на них, и все мои картины. Все картины, Ева! Я из-под земли его достану! В двери была записка с номером телефона этого Пола.       — Тебя выманивают, не ведись на это!       — Я прекрасно это понимаю, но он тронул то, что неприкосновенно! Это моё, Ева, личное.       — И что ты хочешь? Рискнуть всем ради картин с женщиной, которой давно нет в твоей жизни?       — Картина с тобой тоже там!       — Отлично, значит, некий Пол из Ми-6 теперь в курсе твоего самого уязвимого места. Если что, цель я. Знаешь, всё это просто нужно оставить, никак не реагировать. Купим холст, кисти, я здесь, пиши, сколько хочешь!       — Ева, дело не в этом, как ты не понимаешь?       — Тебе нужны картины именно с ней?       — Нет. Они тронули моё. Я должна защищаться.       — Хочешь убивать до тех пор, пока не убьют тебя?       — Нужно остановить всё в самом начале, иначе рано или поздно нас найдут. Я не хочу прятаться и бояться за нас. Я позвоню ему.       — Одумайся, это ловушка.       — Ты даже представить не можешь насколько это обдуманное решение.       — Когда она позвонила тебе? Ты и пару часов не думала! Тебе вообще плевать на моё мнение?       — Я решила за нас. Ты дала мне власть, я решаю за себя и за тебя. Власть — это ответственность, а не привилегия, я намерена защищать нас.       — Ненавижу тебя! — сорвалась я, вскакивая на ноги.       — Это я переживу.