Наваждение

      Чжао подскочил на стуле, неловко смахивая со стола все, что на нем лежало.       — Шень Вэй…       В квартире было пусто.       Стояла на тумбочке аптечка с кучей лекарств — она появилась в квартире после выписки из больницы. Дремал на лежанке из автомобильной покрышки кошак — ушел так далеко в свои кошачьи сновидения, что Чжао не удалось его разбудить, сколько не тормоши.       — Шень Вэй…       Липкие волны ужаса накатывали, возвращали в очередной кошмар.       Кошмар, где Шень Вэй закрыл его своим телом и умер на его глазах. Был поглощен собственным братом, а после — развеян вместе с ним же.       Горло сдавило, и было сложно просто сделать вдох. Чувство потери размазывало в ничто, растворяло в бесконечности боли, и Чжао метался по квартире, искал хоть единственный намек на то, что это кошмар, это просто кошмар, этого не было на самом деле, Шень Вэй жив…       Но в квартире не было ни следа его присутствия. Пустой холодильник, вечный бардак, и эти таблетки, среди которых он с удивлением обнаружил довольно тяжелые антипсихотические препараты.       Ему все это приснилось. Этот последний месяц, эти крупицы счастья, эти едва заметные ответные шаги навстречу…       Все это было просто сном.       Наваждением.       А реальность… Реальность напомнила о себе во сне, раз за разом подкидывая эти кадры.       Он никогда не забудет эту улыбку, упрямо натянутую поверх безумной боли, эти слипшиеся от крови и пыли волосы, эти мутные в последний миг глаза. Он никогда не забудет его смерть.       Чжао поймал себя на том, что стоит, уткнувшись лбом в дверь, и тихо скулит, царапая ее ногтями. Перед глазами все плыло, а горло сжимало спазмами.       Дверь.       Безумная надежда вспыхнула яркой искрой, и он рванул дверную ручку на себя, буквально вываливаясь в коридор. Судорожно, раз за разом вдавливал кнопку звонка в квартиру напротив, но так и не получал ответа.       Кажется, он забыл, как дышать.       Он последний идиот, который просто не смог справиться с потерей. Последний идиот, который пил транквилизаторы, чтобы хоть немного прийти в себя. Последний идиот, который придумал все их поцелуи — то, чего он так отчаянно желал, но чего так и не смог сделать.       Не успел сделать.       Не успел сказать.       И будет жалеть об этом до конца жизни.       Тихо щелкнул замок, выпуская в полутемный коридор приглушенный свет.       — Чжао Юнь Лань?       Чжао смотрел на молодого человека и упорно видел собственный кошмар. Все те же слипшиеся волосы, бледная кожа и немного синеватые губы. Зажимаемый ворот рубашки — он знал, там скрывались изодранные одежды, почти сплошь покрытые кровью, его кровью…       — Чжао Юнь Лань, что случилось? Ты совсем бледный.       Мужчина сделал резкий шаг вперед, затаскивая хозяина квартиры внутрь и со всей силы дергая в стороны ворот мягкой домашней рубахи.       С дробным стуком посыпались на пол пуговицы. Он неверяще протянул руку, касаясь гладкой обнаженной кожи. Ни следа тех ужасных ран, прохлада и легкое ощущение влаги под ладонью. Медово светился шарик кулона на витом кожаном шнурке. Серебристые нити, словно капилляры, пульсировали в такт его собственному бешено стучащему сердцу.       Или тому сердцу, что билось сейчас под ладонью — торопилось куда-то, рвалось из грудной клетки.       Жило.       — Чжао Юнь Лань!       Он рывком притянул Шень Вэя к себе, закапываясь носом куда-то в изгиб шеи, продолжая держать руку над сходящим с ума сердцем.       Собственное сердце уже давно с ума сошло, утянув за собой бредовую голову.       — Чжао Юнь Лань…       Он вдыхал такой яркий аромат сандала, и наконец-то мог дышать. И дышал этим ароматом, и никак не мог надышаться.       Спустя вечность он все-таки нашел в себе силы отлепиться. И растерянно хлопнул глазами, пытаясь осознать картину.       Отчаянно полыхая красными ушами, перед ним стоял Шень Вэй в полуразорванной рубашке. Приглушенный свет из дальней части комнаты раскладывал на его лице причудливые тени, а с волос уже откровенно накапало на воротник.       Господи, да он же просто был в душе, вот и не вышел сразу. А Чжао развел такую панику…       — Я люблю тебя.       Ляпнул вот так, ни с того, ни с сего, и даже не понял сначала, что сказал. Заметил напротив потрясенные глаза, и повторил уже осознанно:       — Я люблю тебя. Шень Вэй, А Вэй, я люблю тебя, слышишь? Я не могу тебя потерять, А Вэй.       Огладил осторожно скулу, придвинулся вплотную, прижимаясь лбом ко лбу и выдыхая в самые губы:       — Люблю тебя. Всегда любил. А Вэй… Даже если ты не скажешь мне ничего сейчас, я надеюсь… Я надеюсь, однажды…       К губам прижались чужие губы, не давая закончить фразу.       Прижались податливо и жарко, окончательно сводя с ума.       Чжао судорожно втянул воздух, отдаваясь этим горячим губам. Увлекая в поцелуй — открытый, честный, говорящий без слов.       «Я тоже»       Там, в безумном безвременье, вжимая Шень Вэя в стену, дрожащими руками оглаживая обнаженные плечи, широкую спину, робко очерчивая едва заметный шрам на правой руке — сначала пальцами, потом губами…       Там, в полумраке комнаты, собирая на ходу все углы и сшибая все вокруг, не в силах разорвать поцелуй: разорвешь — умрешь…       Там, за закрытой дверью, опрокидывая Шень Вэя на покрывало широкой кровати, в приступе душащей нежности пересчитывая губами длинные ресницы, очерчивая линию челюсти, и вновь и вновь возвращаясь к губам…       Он наконец-то смог выразить все, что мучило его последние полгода.       — Чжао. Эй, Чжао! — кто-то тормошил его за плечо. — Хорош дрыхнуть, тебе к десяти на совещание в министерство надо было!       Мужчина, с трудом разлепив глаза, сел. Раздраженно поморщился на вопли кошака, покрутил головой… И подорвался с постели, судорожно оглядываясь по сторонам.       Он был в своей квартире.       На собственной кровати.       Один.       Кошак, привычная свалка в комнате…       Не утруждая себя поисками обуви, Чжао вылетел в коридор босиком, заколотил в дверь напротив:       — Шень Вэй! Шень Вэй, открой дверь!       Но ответом ему была тишина.       — Наваждение, — нервно смеясь, он сполз на пол. — Это просто наваждение…       Из его собственной квартиры с озабоченной моськой выглянул Да Цин:       — Ты чего? Он же всего с час назад ушел.       — Куда ушел? — голос охрип от неожиданности.       — Не знаю, — пожал парень плечами. — Сказал, дела какие-то.       — Да Цин… Где я был этой ночью? — осторожно поинтересовался Чжао, сомневаясь в собственной адекватности.       — Понятия не имею, — фыркнул тот в ответ. Повел носом, принюхиваясь, и с хитрой улыбочкой добавил, — но пахнет от тебя сандалом.       Рывком подскакивая с пола, Чжао с довольной ухмылкой хлопнул заместителя по плечу:       — Кошак, давай-ка в министерство сегодня ты. У меня тут есть одно важное и безотлагательное дело!