Метаморфоз

***

      Зеницу задыхается от слёз. Ему горько и больно. Раскрасневшиеся щёки уже неприятно жжёт, а глаза болят от слёз, как будто Агацума не спал несколько дней. Горло уже болит от постоянных криков, а руки расцарапацы. В порыве истерики Зеницу разбил скляночку, заготовленную под эликсир и, конечно же, поранился. Но желания, да и возможности хотя бы попытаться остановить кровь у него не было. Он плакал уже, кажется, несколько часов. Зеницу никогда не было так досадно и обидно, как сейчас.       Этим днём зелье, используемое Зеницу для заглушения боли, неожиданно пенестало действовать. И мало того, что Агацума снова стал помнить об утери своего прекрасного фамильяра, так ещё и начал вспоминать то, что не вспоминал очень давно. Длинные ноготки Кайгаку, то, как он неловко облизывал губы, когда нервничал. его кулончик-оберег на шее, всегда холодные руки и его завсегда нежный и заботливый поцелуй в щёку.       А ещё сегодня Зеницу показалось, что его фамильяр на самом деле жив. Он словно почувствовал прикосновение руки Кайгаку, будто тот на самом деле погладил его по голове. И на протяжении всего дня Агацума не мог избавиться от ощущения того, что его фамильяр рядом и всё хорошо. Чувство безопасности совсем не вписывалось в общую картину паники и испуга. Казалось, что это всё довело Зеницу. Он считал себя сумасшедшим, не мог избавиться от чувства того, что его просто обманывают. Одно дело, когда ты сам внушаешь себе чувство безопасности… И совсем другое, не видеть ясных причин на него.       Агацума, не отвлекаясь, впрочем, от истерики, шарит руками по столу в поисках особого эликсира. Его ведьмам запрещено создавать и использовать. Это был опасный яд. Одной его капли было достаточно, чтобы убить лошадь, что уж говорить о человеке. Один его запах мог вызвать отравление, а принятие его внутрь убивало сразу. Можно сказать, это был лучший, беспрецедентный и стопроцентно работающий способ самоубийства. В его состав входили самые опасные яды. Ягоды белладонны, жёлтые листья и ягоды вороньего глаза, «король ядов» — аконит, который также используют для невидимости, или левитации и мышьяк. Последний, кстати, достать было довольно сложно.       Агацума осматривает плотно закрытую скляночку с ядом, со скорой смертью, пожалуй, единственным способом освободиться и кивает, поддакивая сврим мыслям. Жить ему больше незачем.       В ту секунду, когда Зеницу собирается открыть яд и наконец закончить свои страдания, он слышит подозрительный скрип и невольно оборачивается, натыкаясь на—       — Агацума! Ишь чего удумал, руки от яда убери, тебе ещё жить и жить! — рычит на него Кайгаку, вырывая из дрожаших рук мальчишки скляночку с ядом.       У Агацумы на лице отображаются, пожалуй, все его эмоции. И страх, и удивление, и радость, и недоверие, и, до сих пор не усмирившаяся истерика. Всё это Зеницу чувствует одновременно и он, наверное, готов умереть от этих чувств. Что происходит? Почему он снова видит Кайгаку?       — Живой…? — тихо шепчет он, рассматривая парня, что не менее заинтересовано смотрит на самого Зеницу.       Кайгаку, кажется, совсем не понимает причины такой жуткой истерики у Агацумы. Он аккуратно откладывает яд, зная, что если тот откроется или разобьётся, скорее всего, им обоим придётся долго пичкать себя целебными травами. Фамильяр кладёт руку на щёки Зеницу, легко вытирая слёзы того.       И вправду руки холодные. А Агацуме даже приятно.       — Конечно живой, одуванчик. Не рано ли ты меня похоронить решил? — шепчет в ответ Кайгаку, привычно хмурясь. А он будто совсем и не изменился. Прошло около полтора года, а он всё также красив. И пахнет складко-сладко.       Рано. Зеницу совсем не понимает, почему фармильяр так нерационально оценивает этот большой промежуток времени? Он ведь даже не предупредил Агацуму, а всего-навсего исчез. Как ему реагировать? Вполне ожидаемо, что тот скучал.       — Где ты был? — с недоверием спрашивает Зеницу и сам кладёт руки на щёки Кайгаку, чтобы убедиться в том, что перед ним самый настоящий человек. Человек, да. И пусть на самом деле Кайгаку таковым не является. Без разницы. У него всё ещё идёт кровь, ну и пусть. Это не столь важно сейчас.       — Это уже не столь важно. Я расскажу тебе, но потом, хорошо? — голос Кайгаку спокойный и рассудительный. Он внушает уверенность и будто заставляет Агацуму расслабиться. О, прекрасное чувство, которое мог подарить только Кайгаку. Это чувство безопасности, по которому так скучал Зеницу.       Вдруг по верх рук Зеницу ложатся руки Кайгаку и тот чуть наклоняется к нему. Агацума опешивает, даже немного нервничая из-за такого положения. Снова фамильяр слишком близко. В какой-то момент поверх губ мальчишки ложатся чужие, неуверенно, скомканно, но мягко. Губы Кайгаку покусанные и влажные. Видимо, тот их недавно облизнул. Поцелуй такой успокаивающий и заботливый, что Зеницу не сдерживает лёгкого стона, и лишь больше открывается, начиная неловко отвечать.       Теперь всё хорошо. Они в безопасности и, главное, вместе.