«Будь проклята мысль перечитать записи за август. За ней же пришла и мысль пересмотреть истории в инсте. Теперь мне кажется, будто ничего этого со мной не было, потому что стены палаты не сменяются ничем уже почти две недели. Может, я всё время был здесь, и мне просто кажется, что была какая-то другая жизнь? Я схожу с ума. Великолепно.»
Этот день был особенно прохладным. Впервые за неделю выдался день без дождя, но солнце было абсолютно бесчувственным и холодным. Волосы трепал бездушный ветер, то смиренно утихающий на пару минут, то яростно клокочущий, гневный и беспощадный. Чувствовалось скорое приближение зимы. Некоторые даже говорили, что скоро выпадет первый снег.«Первый снег. Первый осенний снег. Не дай бог этому случиться в начале ноября. Меня и зимой эти белые кучи не особо радуют. Не вижу романтики в том, что не чувствую конечностей. Ненавижу холод. Температура резко упала, а у меня даже нет подходящей одежды. И как назло, нас всех выгоняют на улицу мести листья. Всё отделение. Из-за одного придурка.»
Слава постарался натянуть рукава чёрного свитера так, чтобы отогреть покрасневшие пальцы. Свитер из грубой ткани был достаточно тёплым, а под него Третьяков надел лонгслив и футболку, но это не спасало. Возможности одеться теплее у него не было, к тому же обилие тряпок на теле раздражало — он чувствовал себя пакетом с пакетами или как минимум матрёшкой. Но в данном случае его выводила из себя вся ситуация: почему он вообще должен таскаться по территории с граблями и собирать в кучу листья? Хотя, если так подумать, ему ещё повезло, потому что грабель хватило не на всех, но это не значит, что недосчитавшиеся садовых инструментов сидели без дела. В отделении лежало около пятидесяти человек, поэтому заведующими было принято решение разделить их на группы и каждому найти своё занятие. Лучше всех было тем, кто отправился помогать в столовой, хуже всех, вероятно, тем, кого отправили делать уборку во всём отделении, включая туалеты и душевые. Славе же, видать, досталось что-то между, но по мере того, как ему становилось всё холоднее, в голове укреплялась мысль, что чистить унитазы не так уж и плохо. На все причитания следящие за процессом санитары отвечали что-то по типу «согреешься, если начнёшь нормально работать, мети усерднее, вместо того, чтобы ныть. Давай-давай, а то до ночи здесь один будешь корячиться, пока на территории не останется ни одного листочка». Так и хотелось в ответ на это лицо им граблями поцарапать, но этой граблей если чересчур усердно махать — все прутья поотваливаются, старушка держится уже на благословении божьем. — Твоя девушка, бро? — пошутил подошедший к нему парень, кивнув на анимешную девочку на свитере. — Да. — ответил Слава со всей серьёзностью, бросив короткий взгляд на парня. Они с Мишей были ровесниками. Не то чтобы часто общались, но их можно было назвать товарищами по несчастью. Ему здесь тоже не нравилось, он вечно ворчал и был в плохом настроении. Вот так шутил Миша только под мощной дозой таблеток. У него была привычка копить таблетки некоторое время, чтобы потом принять двойную или тройную дозу и улететь. После таких манипуляций его часто находили спящим в зале перед телевизором или в каком-нибудь очень глупом месте — например, пару раз он засыпал около своей кровати или на пороге палаты, потому что не успевал добраться до койки. Врачи, конечно, быстро среагировали на это безобразие и теперь внимательно следили за тем, чтобы Миша пил все таблетки строго в определённое время. Вообще-то, они и так должны были это делать, но, по мнению санитаров, на это уходило слишком много времени. — Знаешь… — Миша криво махал граблями, и то только для вида того, что он что-то делает. — Я предлагаю набить Артуру ебало. Слава только усмехнулся, выполняя ритмичные движения этой несчастной палкой. Точно, это же всё из-за Артура. Этот герой не нашёл единомышленников в своей идее выкрасть препараты и попытался сделать это в одиночку. Конечно, его поймали. И наказали всех, кто лежал с ним в одном отделении, чтобы неповадно было. Он тоже бегал где-то неподалёку, сгребая погнившую влажную листву в большие чёрные мешки, и периодически мозолил Славе глаза своим присутствием. — Мне не хочется его трогать. Никто не скажет ему спасибо за этот субботник. Кто-нибудь другой найдётся, кто его головой в мусорный бак окунёт. — сказал Слава. Он выпрямился и осмотрелся вокруг. Та самая вредная санитарка выхватила у одного из пациентов грабли и что было силы зарядила ему по хребту, прикрикивая при этом какую-то брань. Миша тоже нахмурился, наблюдая за этой картиной. — Артур идиот, но не тот, кто заслуживает всеобщей ненависти. А вот эту суку я бы на ритуальном костре сжёг. — неприязненно прищурился Слава и застыл на месте, обхватив грабли обеими руками. — Ненавижу её. Надеюсь, старой маразматичке недолго осталось, — в порыве отвращения и сожаления к пострадавшему от её рук пациенту бросил Миша, но тут же осознал, насколько едкие слова вылезли из его рта. — Вот ты представляешь… Прожить жизнь так, чтобы иметь такую репутацию среди людей. Мне почему-то кажется, я ещё не самые злые слова в её адрес сказал. — Определённо. — Слава только вздохнул и задумался над речью Миши. — Вы почему столбом встали? Уже всю работу выполнили? — мерзким голоском протянула одна из санитарок, возникнув перед ними как из ниоткуда. Миша тут же схватился за инструмент и начал усердно мести. Слава крепко вцепился в палку от грабель, поднял голову к небу и тяжело выдохнул. До этого ему удавалось стерпеть едкие замечания, но они провели на улице уже точно больше часа, и за это время Слава тоже успел накопить парочку претензий. Не говоря уже о тех, которые были ещё до субботника. — Третьяков, особое приглашение нужно? Тут уже даже Миша громко кашлянул, понимая, что эта фраза была совсем лишней. Может, если бы она подождала хоть минуту, Славе удалось бы себя успокоить и вернуться к своему бесполезному занятию, но теперь это, нечто приближающееся, более страшное, чем стихийное бедствие, было не остановить. Слава медленно повернулся к санитарке и совершенно безразлично отпустил грабли, позволив им упасть на сырую землю. — Что вы сделаете, если я скажу, что выполнил всю работу? — тон его был пугающе спокойным, а взгляд наливался сталью накопленных эмоций, которые надёжно сдерживал, но полностью показывал хрусталик глаз. — Тоже изобьёте меня граблями или что-то поинтереснее будет? Может, лишите мерзкого ужина, который я и так не стану есть? Привяжете к кровати и напичкаете лекарствами для шизофреников? Маме моей пожалуетесь? Пожалуйста. Делайте всё, на что хватит фантазии. Он развёл руками и застыл на месте. Санитарка не сразу нашла, что ответить на такую наглость. Миша, потупив взгляд, грёб листья и только молился, чтобы ему не прилетело тоже. Слава же, наблюдая за тем, как беспомощно открывается и закрывается морщинистый рот старухи, грохнулся на один из завязанных мешков, приставленных к дереву. Тот захрустел и чуть было не лопнул. Может, если бы Слава не похудел за последний месяц килограммов на десять, мешок бы порвался, и вышло бы эффектнее. — Ну? — Третьяков высокомерно махнул бровями и беспечно взглянул на свои замёрзшие руки, после спрятав их в рукавах. Тон у него был такой, будто он здесь начальник. — Почему столбом встали? Уже всю работу выполнили? — Да что ты себе позволяешь… — вмиг раскрасневшись от злости, воскликнула санитарка, и голос у неё был такой, будто где-то режут свинью. — До греха доведёшь ведь, юродивый. Таких как вы, ненормальных, нужно сразу казнить, а не держать здесь как в санатории и носиться с вами круглосуточно! Погоди у меня, уродец психованный. — Можно даже немного больше страсти, — едко улыбнулся Слава, глядя на неё снизу-вверх поистине дьявольским взором. — Жизнь несправедлива к Вам, не так ли? Почему же Вы, раз такая хорошая, за моральными калеками говно подтираете? Может, потому что ни на что большее не годитесь, чем делать всю эту «унизительную» работу? — Горе родителям, воспитали чудовище, — роптала она уже тихо, будто только мысли вслух почему-то с языка слетали. — Ни манер, ни уважения к старшим, ещё и наркоман… Лучше бы скорая посмотрела на пену у твоего рта поганого, да развернулась и уехала, позволив тебе подохнуть. Всему миру бы легче стало, и родные бы твои за тебя не позорились… — Согласен, — выпятив губы, кивнул Слава, хотя слышать это ему было действительно неприятно. — Но, к сожалению, Вашего мнения никто не спросил. А нужно ли оно кому-нибудь? — Сейчас ты у меня получишь! — только и прошипела она. Миша уже успел отойти на приличное расстояние и присоединился ко всем, кто заинтересованно наблюдал за этой перепалкой, побросав свою работу. Слава мог бы начать убегать, когда увидел, как она, согнув кривую больную спину, подбирает лежащие на земле грабли, но вместо этого парень приготовился отражать удар. Он же не хулиган малолетний, чтобы убегать от бабушки с граблями, в самом деле. Да и опыта в разных стычках у него было достаточно, чтобы попросту перехватить палку садового инструмента и удержать её. Замах был сильным, таким, какого бы Слава в жизни не ожидал от пенсионерки. Деревяшка больно ударила его по ладони, напор санитарки вынудил неестественно выгнуть руку, которая точно ещё будет болеть очень долго, но, тем не менее, у него получилось пресечь попытку удара. Слава тихо зашипел, осознав, что она схватилась за грабли обеими руками, пытаясь прижать нерадивого пациента, и видимо, спровоцировать его падение на землю. Просто нечеловеческие старания, но всё же ей было бесполезно воевать с молодым парнем, который, несмотря на свои вредные привычки, занимался спортом. Третьякову удалось несильно толкнуть её, хотя о том, чтобы всё грамотно рассчитать, не могло быть и речи. Ему просто повезло сделать достаточно сильный толчок, чтобы она вместе с граблей в руках отпрянула назад, но недостаточно сильный, чтобы ей не удалось удержать равновесие и упасть. — Что здесь происходит? — застёгивая пальто, к месту происшествия размеренно подходил главврач. — Игорь Витальевич, Вы только посмотрите на это безобразие! Я же говорила, что он буйный! Отказывается работать, ещё и дерётся с пожилой женщиной! — горланила санитарка, а её гарпия-подружка только поддакивала вслед. — У меня и мысли не было с Вами драться, — засмеялся Слава, тем самым обесценив все её претензии. — Я не бью женщин, тем более старых. Но это не значит, что я не стану защищаться, если на меня побежать с граблями в руках. — Вы можете внятно объяснить, что произошло, и кто на кого напал? — пролепетал мужчина в полном замешательстве, глядя то на своих взъерошенных подчинённых, то на бессовестное лицо пациента. — У Вас тут санитары избивают пациентов граблями, — кашлянув в кулак, начал Слава и тут же сделался совершенно серьёзным. — Вроде ненормальными уродами называют нас, но в данной ситуации напрашивается мысль, что не меня нужно лечить. Ваши милые любимые бабушки буквально опасны для мужчин, которые из воспитания и состояния здоровья не могут ответить на откровенные издевательства в свою сторону. — А у меня синяк, если только не перелом! — поддержал тот самый мужчина, кому буквально пару минут назад досталось по спине, и остальные сразу начали вставать на их сторону, осмелев. — Да потому что вы вообще распустились! — начала оправдываться одна из санитарок, понимая, что просто отрицать факт нападения с граблями не получится: главврач почти за руку поймал одну из подчинённых на «вооружённой» стычке с пациентом. — Работать не хотите! Потом удивляетесь, что получаете по заслугам! — Чего вы от меня хотите? У меня проблемы с психикой. — невинно хлопая глазами, Слава решил крыть тем, чем его же здесь и пичкали. — Стыдно называть себя врачом, если Вы не знаете, что реакция психически нестабильного человека на стресс и вот этот тоталитаризм может быть непредсказуемой. Меня здесь под страхом избиения заставляют листья подметать, вместо того, чтобы лечить моё пограничное расстройство личности. — Вот именно! Держите нас на холоде, грозитесь побить или привязать к матрасу. Как в тюрьме. — выкрикнул кто-то. — Субботник окончен, — мрачно сказал Игорь Витальевич, поправив пальто. — Зоя Викторовна, Наталья Станиславовна, уберите инвентарь и подойдите ко мне в кабинет. А вы, молодые люди, возьмите горячий чай в столовой и набирайтесь сил. Спасибо вам за ваши старания в облагораживании территории. Игорь Витальевич выглядел так, будто хотел сказать что-то ещё, но не стал. Он развернулся и пошагал обратно к крыльцу, чтобы покурить. Ради этого он изначально и покинул своё рабочее место, но тут уже оказался втянут в эту неказистую перепалку. Женщины же без слов переглянулись, затем почти синхронно бросили на Славу взгляд, полный ненависти. Слава же поспешил встать и направиться в столовую, не желая провести на улице ни секунды больше. Сзади за ним тут же увязался Артур, чтобы поделиться своим мнением по поводу ситуации. — Жесть… Ты вообще красавчик, Слав. Так им и надо, этим старым дурам. — воодушевлённый ярким событием, лепетал Артур. — Ты вообще молчи. Если бы не твоя выходка, ничего этого бы не было. — даже не повернувшись в его сторону, бросил Третьяков. — Ну да… Я знаю. Мне стыдно, и я уже почти перед всеми извинился. Я же не думал, что так получится, — повинно склонив голову, Артур перебирал пальцами рукав своего свитера. — И ты меня извини. Зато, может, их теперь уволят. — Мечтай, — фыркнул Слава, подивившись такой наивности. — Никто их не уволит. — Вот именно, — присоединился догнавший их Миша, собирая в смешной короткий хвостик чёрные патлы. — Здесь и так нехватка персонала. Никого набрать не могут. Даже если эти горгульи убьют кого-то, им просто выговор сделают и всё. — К тому же, я уверен, что теперь они ещё больше меня возненавидят. — усмехнулся Слава, раскрывая двери.«Меня здесь только доводят. Напишу это пятьсот раз, а потом ещё двести. Мне так не хватает возможности сменить обстановку. Даже не могу представить, насколько буду счастлив, когда меня выпустят. От скуки я начал уже общаться с другими парнями. Они меня уже не так уж и раздражают. Мне просто надоело быть постоянно одному. Так я себе делаю только хуже. Нам сказали взять горячий чай, что мы и сделали. К тому же, к чаю нам дали свежие булочки. Это то немногое, что я обычно съедаю за завтраком.»
Зажав в ладонях небольшую кружку без ручки, Слава отвернулся к окну. В тепле он чувствовал себя гораздо лучше. Особенно радовало то, что теперь эти старые психички получат нагоняй от главврача, правда Слава уверен, что радоваться ему придётся недолго. Они ведь точно ему теперь жизни не дадут. Найдут способ. Выдохнув, он повернулся к парням, что сидели напротив. Артур в очередной раз рассказывал про свою распрекрасную девушку, которой, скорее всего, не существовало. По крайней мере, доказать обратное он не мог. На вопрос о том, почему не навещает, отвечал, что она сейчас у родителей в Калининграде, а при просьбе показать фотографии неловко сообщал, что у него не так давно украли телефон, а в соцсети они за пару лет отношений так ничего и не выложили. Впрочем, всё это могло бы и не звучать так неправдоподобно, не будь Артур Артуром. — Мы в Москву ездили недавно же… — рассказывал он. — Когда это? — спросил Миша устало и сложил руки в замок, закинув локти на стол. — Да вот… Незадолго до того, как я сюда попал. — он легко пожал плечами и уставился бледно-медовыми глазами в свою чашку. — И как съездили? — из вежливости поинтересовался Миша. — Отлично, было очень весело, — Артур улыбнулся и посмотрел на Мишу. — Я вообще стараюсь как можно больше путешествовать, но работа не всегда позволяет. Ну это ничего. На работе тоже обычно весело. А я рассказывал, как к нам в салон приходил Егор Грид? — И как ты делал ему татуировку бесконечности на запястье? Да, рассказывал. — с готовностью кивнул Миша, наблюдая за тем, как улыбка Артура становится всё шире. — Слушай, а где ваш салон находится? У меня тату мастер от передоза умер, я не могу нового найти. На этих словах Третьяков подавился чаем и совершенно глупо захихикал. Артур немного растерялся и перевёл взгляд на Славу, который, согнувшись, пытался успокоить свой смех. — У меня чуть чай носом не пошёл, — утерев губы тыльной стороной ладони, сказал Слава. — Я понимаю, это не очень смешно, но прозвучало… Трагикомично. — Всё нормально, Слав. Мы с тобой могли бы быть на его месте. — отшутился Миша и по-чёрному улыбнулся.«Миша тоже оказался здесь из-за проблем с наркотиками. Я особо не интересовался о причинах, по которым сюда попали другие люди. Сам тоже не распространялся лишний раз. Миша хоть и сказал, что не хочет тут находиться, но не отрицал того факта, что вещества довели его до критического состояния. Я сам понимаю, как от этого может ехать крыша. Миша словил паранойю, потерял интерес к жизни и начал резать себя. Ссоры с родными его сюда и привели. Родители настояли на госпитализации. Мне его жаль. Но я не могу не порадоваться за то, что мои родители не в курсе того, что со мной творится, пока я нахожусь в другой стране.»
— Знаете, я постоянно удивляюсь от чувства юмора наркоманов, — неловко бросил Артур. — Это же не смешно. — Согласен, смешного мало, — кивнул Миша. — Мне теперь забиваться не у кого. — Человек же умер… — пояснил Артур, намекая, что он имел в виду вообще не то, что сказал Миша. — Да говно он был человек, — парень только махнул рукой. — А вот тату-мастер из него был ничего. К тому же он брал бартером. Я ему давал вес, который мне доставался на халяву, а он мне татухи бил. — Ну… Ты приходи к нам в салон, если что. Ценник усреднённый, сертификаты все есть, мастера обученные работают. Наркотой у нас никто не берёт, но работу выполняем добросовестно, — немного смущённо пролепетал Артур, после взглянув на Славу. — И ты приходи, если чё вздумаешь бить. Заодно алиби мне сделаешь, а то никто ведь не поверит, если я скажу, что лежал в дурке с известным рэпером. — Зная меня, мне кажется, поверят, — усмехнулся Слава. — Все на свете уже обсудили, что я в Кащенко лежу. Интернет с ума сходит. — Всё равно приходи. Буду рад тебе набить что-нибудь. — Артур добродушно улыбнулся, сверкая глазами. — Если надумаю делать тату, обязательно приду. — кивнул Третьяков. — У тебя есть вообще татуировки? — спросил Миша, прищурившись. — Я что-то не замечал. Слава отставил чашку и молча задрал левый рукав, положив руку на стол, чтобы показать парням вытатуированную чуть выше сгиба локтя надпись «любить нельзя умереть». Миша с Артуром тут же приблизились, заинтересованно рассматривая незамысловатую татуировку. — Это единственная? — спросил Миша, и скользнув взглядом чуть ниже, неловко сел обратно на стул. — Да. — А что за?.. — Артур немного завис, склонив голову, взял руку Славы в свою и начал разглядывать. — Это шрамы от… Ножа? — От парикмахерских ножниц. — Слава поспешил высвободиться из некрепкой хватки и опустить рукав обратно. — Я так понимаю, вопросы лучше не задавать?.. — Да. — Но я можно всё же спрошу?.. — Нет. Артур трагически вздохнул и подпёр лицо руками. Миша даже не пытался что-то спрашивать, потому что уж он прекрасно знал, насколько мерзко звучат эти вопросы, даже когда их задают из невинного беспокойства. Как только он это заметил, сразу сконцентрировал внимание на другом, в отличие от Артура, которому, похоже, чувство такта было незнакомо. Миша кратко посмотрел на Славу, чтобы заметить, сильно ли тот помрачнел. Слава выглядел вполне безразлично, но перед глазами он уже видел своё отражение в зеркале с длинными острыми ножницами в руках. Вспомнил, как смотрел на отражение с ужасом, впервые осознавая, что перед ним стоит наркоман, который лишил себя всего и встретил своё восемнадцатилетие в больнице с передозировкой тяжёлыми наркотиками. В тот момент ножницы в его руках оказались с целью отрезать волосы, раз и навсегда разделить жизнь на «до» и «после» лёгким движением лезвия. Он отчётливо видел прямо сейчас, как его осветлённые кудрявые пряди, доросшие до шеи, одна за другой падали на пол. С каждым движением руки тряслись всё сильнее, к горлу подступал тихий скулёж, а с глаз скатывались слёзы. Лицо в зеркале было покрасневшее, разочарованное и испуганное от собственного вида. Он старался стричь под корень, сначала спереди, затем сбоку, сзади, пока на голове не осталось ни единого длинного светлого волоса. Это выглядело криво и нелепо, но Третьякову было уже абсолютно плевать. После этого он помнит себя лишь сидящим на полу в слезах с порезанным предплечьем и окровавленными ножницами в ладонях. Слава тогда ужасно испугался того, что он с собой наделал, и совершенно не понял, как вообще смог несколько раз полоснуть себя остриём ножниц. Он задавал себе много вопросов, но не мог ответить ни на один из них и ещё больше боялся от мысли о том, что попросту не контролировал свои действия в момент, когда ножницы с ненавистью рвали бледную нежную кожу. После этого Слава не снимал шапку в помещении ещё несколько дней, пока не добрался до парикмахерской и не сбрил остатки волос под единичку. На улице был январь, поэтому шапка не вызывала вопросов ни у кого, но после нескольких лет ношения длинных пышных волос ему было панически дискомфортно не находить их у себя на голове, к тому же это напоминало о порезанной руке не хуже, чем бинты, под которыми прятался свежий шрам. Ещё чуть позже Слава переехал с той квартиры, где жил больше полугода, и удалил все свои старые треки. Короткое видео, в котором он безжалостно состригает волосы, до сих пор лежало где-то в его Инстаграме, умалчивая о том, что с ним творилось дальше. Кажется, полная версия этого ролика, увидевшая много слёз и крови, сохранилась на старом телефоне, но Слава об этом даже не думал до нынешнего момента. — Я тоже себя резал в подростковом возрасте, — чтобы избавиться от затянувшегося молчания, признался Артур и окинул обоих парней сочувствующим взглядом. — Правда не так, как вы. Мне никогда не хватало смелости делать глубокие порезы. Становилось страшно и больно, и я останавливался. Да и… Я никогда не хотел сделать себе больно. Мне хотелось привлечь внимание родителей. — Я всё ещё жалею, — заговорил Слава откровенно, неосознанно потирая руку. — У меня никогда не было такой привычки. Я сделал это один раз года два назад по глупости. Привлекать к этому внимание меньше всего хочется. — Мне страшно стало только тогда, когда младшая сестра увидела, как я рыдаю в ванной с окровавленными руками, — отведя взгляд, поделился Миша. — Ей всего десять. Не думаю, что она в состоянии понять, почему я это делаю. Родители сказали, что я опасен для всей семьи. Может, если бы им не было так плевать на меня после рождения младшей, этого бы и не было. — Вас всех здесь не любили, да? — горько усмехнулся Слава и тоже отвёл взгляд.«Чувствую себя неблагодарным ублюдком. Меня всегда любили. У меня не было проблем с родителями. Ну и почему я здесь? Помню каждый чёртов раз, когда кто-либо говорил мне, что у меня нет причин чувствовать себя несчастным. У меня ведь есть всё, о чём только можно мечтать. Худшие слова, чтобы поддержать человека. Люди страдают, потому что их не любят. Потому что на них не обращают внимания. Потому что нет денег. Потому что они люди. Я же тоже человек. Может, мне где-то (или много где) повезло больше, чем другим, но это не значит, что мне не бывает плохо. Сначала они говорят, что я не имею права жаловаться на свою идеальную жизнь, а потом удивляются, что я закрылся в себе и не делюсь проблемами. Одно ясно. Здесь нет никого, кто был бы счастлив. Может, ментальные проблемы — более серьёзная вещь, чем мне кажется. Но нам же тут продолжают внушать, что мы просто уроды, которым нечего делать. Я бы никогда не обратился сюда за помощью, даже если бы признал, что она мне нужна. Я не знаю, что мне делать со своими мыслями и постоянными эмоциональными перепадами. Но я знаю, что в этом месте мне никто не поможет.»
Этот разговор привёл Славу в упадок. После той своей фразы, что Славе показалась непозволительным откровением, он не говорил практически ничего, только слушал и впитывал чужие детские травмы. Этим ребятам мало было нужно, чтобы упасть в колодец личных страданий — только спросить из вежливости. Его собеседники, с сумками проблем наперевес, только успевали друг друга перебивать трагичными рассказами. Откровенно говоря, некоторые приводили Славу в ужас. Ему сложно было представить, чтобы его родители обращались с ним жестоко, как это было у Миши, или безразлично, как случилось с Артуром. Может, у мамы с папой не всегда получалось быть рядом из-за работы, но Третьяков не смог бы сказать, что их не было с ним тогда, когда ему это было нужно.«С первого класса я ходил домой сам, потому что мама преподаёт в старших классах и задерживается в школе как минимум до трёх часов дня. Меня не оставляли на продлёнку из-за того, что я посещал секции, на которые тоже мог ходить сам. Меня учили быть самостоятельным, потому что мама продолжала работать даже после возвращения домой. Я помню, что она всегда притаскивала с собой большую сумку с тетрадями, которые заканчивала проверять ближе к ночи. Когда я перешёл в старшие классы, я почти перестал посещать секции, и в свободные дни оставался после уроков с мамой, чтобы помочь ей донести рукописи учеников, включая и мои. У папы график нечеловеческий. Его постоянно не было дома, его вечно дёргали в выходные дни. Но это не значит, что родители не старались восполнить время, проведённое за работой. Мы всегда ужинали за одним столом (если папа был дома), смотрели вместе фильмы, ездили в отпуск за границу и гуляли в парках на выходных. Меня кормили любовью и сахарной ватой. Я знаю, что они меня любят. И я их люблю. Ссоры с родными бывают у всех, но мне всегда тяжело слушать истории от кого-то, кого совершенно не любили. Как вообще можно ненавидеть того, кого ты сам создал?»
После отбоя Слава списался с Леной, предложив пообщаться по видеосвязи. Узнав о сомнительного рода приключении, в которое попал её бывший молодой человек, она постаралась взять за привычку каждое утро выкраивать время для звонка в страну за континентом, поэтому, когда наступал вечер, Слава обычно уже начинал ожидать её сообщения. Было забавно, что Лена спрашивала, как у него прошёл день, а когда Слава спрашивал в ответ, рассказывала про события вчерашнего дня, так как разница в часовых поясах имела свои странности. Необычно было осознавать, что тот день, который Слава уже прожил, у Лены только начинался. — Нет, и ты будешь говорить, что я поступил неправильно? — Слава чуть сощурился, глядя на то, как Лена посмеивается. — Вопреки тому, что я постоянно говорила тебе держать себя в руках… — она отвела взгляд куда-то за пределы обзора камеры, но не пыталась разглядеть что-то определённое. — Ты был прав. Они нарушают субординацию. — Лена, ты в Сиэтле, — напомнил Третьяков. — А я в ленинградской области. Здесь людям наплевать на субординацию, особенно старым, они творят, что хотят. — У нас тоже не так уж и радужно, — сообщила девушка, подперев руку щекой. — Хотя учитывая растущую тенденцию толерантности, очень даже радужно. Но не солнечно. Я надеюсь, ты как-нибудь приедешь и вновь посмотришь на Америку своими глазами. — Обязательно, — кивнул он. — Но мне бы сначала до города доехать. Я здесь, ещё немного, и с ума сойду, и тогда меня просто переложат в другое отделение, вместо того, чтобы отпустить. — Я не знаю, как мне успокаивать твой анархизм, — призналась Лена и растянула на лице милую улыбку, которой Слава не мог налюбоваться. — Я советовала тебе спокойнее на всё реагировать, но вижу, что ты не следуешь ни одной из тех методик, которые я предлагала. — Твои дыхательные гимнастики начнут работать только если я буду делать «вдох-выдох» через водник, — мрачно объяснился Слава, переведя взгляд. — Как там твоя мама себя чувствует? — Не очень хорошо. Она почти перестала вставать с постели, — Лена немного погрустнела, хотя и постаралась сделать эту фразу бесцветной. — Я готовлю себя к этому морально… Но… Меня каждый раз выбивает из себя мысль о том, как быстро из цветущей женщины сорока семи лет она превращается в немощную старушку. Мы с папой стараемся этого не замечать, но не выходит. Знаешь, мне так не хватает тебя сейчас. Слава болезненно посмотрел в экран телефона и испытал непонятную беспомощность. Сейчас стекло мобильника казалось невыносимым препятствием. Он понимал, почему принял решение о том, что им нужно расстаться. Невыносимо было смотреть на то, как она грустит, и не иметь возможности даже прикоснуться к ней, нежно взять за щёки и прижать к себе. Только, наверное, это самое решение должно было предполагать, что после расставания они не продолжат общаться. В данном же случае от их расставания оставались только слова — они продолжали любить друг друга, и оба понимали это каждый раз, когда виделись через экран телефона. — Я приеду к тебе, как только смогу. — пообещал Слава, понадеявшись, что так сможет её немного успокоить. Любые другие слова здесь казались лишними. Не было смысла говорить, что всё будет хорошо и сеять другими подбадривающими фразами. Хорошо точно ничего не будет. Если бы «всё было хорошо» Лене бы даже не пришлось уезжать. Всем, что Весна успела нажить в Питере за полгода, она дорожила сильнее, чем тем, что годами складывалось за океаном. В Сиэтле у неё были и подруги, с которыми она общалась со школьных времён, и карьера, которая шла только в гору. Она ценила это, но почему-то без груза на сердце бросила в одну ночь прошлой весной. В Санкт-Петербурге с работой у неё складывалось не так хорошо, а из старых друзей был только Бажен, но здесь было что-то другое. Что-то, что пришлось оставить ради того, чтобы провести с мамой последние месяцы её жизни.FB
Слава неторопливо ехал по набережной на скейтборде, изредка замедляясь, чтобы обогнать парочки и компании. Тротуар был довольно узким, поэтому приходилось что-то придумывать, если кто-то решал, что может занять собой всю дорогу. Впрочем, он никуда не торопился, и всё равно доехал до назначенного места раньше, чем было нужно. Затормозив, Третьяков слез со скейта и запрыгнул на каменную изгородь, отделяющую Неву от пешеходной дороги. Погода сегодня была хорошая, чтобы прогуляться у реки и полюбоваться хмурым характером Питера. Сентябрь подходил к концу, но температура по-прежнему не спешила уколоть холодом. Лёгкий ветер настоял на том, чтобы люди носили длинные штаны и рукава, серые облака прятали солнце, но было не холодно, нет. Как раз сейчас было идеально. На белую футболку парень надел новую серо-коричневую толстовку с застёжкой, которая ему очень нравилась. По обеим сторонам от молнии зеркально расположились ангелы, а над ними, поперёк груди, кривая надпись «fremhte», которая сразу привлекла Славу. Даже сильнее, чем чёрный принт с ангелами. Он надел эту вещь впервые и ждал комплиментов, хотя никто из знакомых пока не успел его в ней увидеть. Надо бы сфотографироваться и выложить историю в Инстаграм. Пока он рассматривал уже давно знакомый вид набережной, время проходило. Лена предупредила, что может задержаться. Она ехала на встречу с ним сразу после работы, поэтому Слава даже не собирался её торопить. Однако и она не заставила себя слишком долго ждать. Белая блузка, строгая юбка и лёгкое распахнутое бежевое пальто. Он её увидел. — Fremhte? Это слово или набор букв? — неудивительно, что первым же делом, сразу после приветствия, она начала рассматривать новую вещь Славы. — Слово. В переводе с немецкого значит «чужое», — с готовностью ответил Третьяков и не мог не порадоваться, что ему хоть где-то в жизни пригодились школьные уроки немецкого. — Как рабочий день прошёл? — Я написала заявление по собственному желанию, — неловко сведя губы, сказала Лена. — Так что… Наверное, хорошо? — Не похоже, чтобы ты была очень рада. — отметил Слава, и взяв её руку в свою, а второй подхватив скейтборд, медленно зашагал по набережной. Лена не выглядела счастливой. Славе было интересно, что заставило девушку уволиться с нового рабочего места. Она рассказывала о строгом начальстве и сверхурочных, но это точно не стало бы для неё поводом написать заявление об увольнении. Карьера для неё значила очень много, а кропотливо взрощенный родителями трудоголизм никогда не давал сидеть без дела. Лена не спешила этим делиться. Она некоторое время задумчиво молчала, а Слава не смел прерывать её размышления.«Я знал, что что-то не так. Как только увидел в глазах прочитал. Мне уже всё было ясно. На ней сегодня не было лица. С меня она его тоже стёрла. Я так хочу забыть сегодняшний день. Мне будет тяжело. Я это чувствую. С ней у меня всё было слишком серьёзно. Я люблю её. Так сильно, что сердце рвётся. Ненавижу любить. Так что, может, это и к лучшему, что так случилось. Сижу у подъезда и не хочу возвращаться домой. Будто это окончательно убьёт меня.»
— Ты лучше расскажи, как твои дела. — поспешила поинтересоваться Лена. — Замечательно, как. Лера с Ефимом ожидаемо поссорились и теперь оба капают мне на мозг, — хмуро отозвался Слава и прокатил взгляд над веком, понимая, что девушка просто пытается отвлечь его. — Лера понял, что я знал о том, чем там Ефим занимается. Он выглядел очень разочарованным. Но я не понимаю, почему должен был лезть в это. — Ты и не должен был. Леру можно понять, но твоей вины здесь точно нет. К тому же, я думаю, что они ещё помирятся. — Лена лишь пожала плечами, неспешно рассматривая водную гладь. — Естественно, — кивнул Слава, глядя на неё. — Они всегда мирятся. Можем поговорить об этом ещё полчаса, но, может, мы лучше обсудим то, что волнует тебя? Слава затормозил, кинул на землю скейт и встал напротив Лены, взяв её за руки. Он себесвойственно уставился в карие глаза напротив, но девушка отвела взгляд, что было достаточно необычным. Слава любил смотреть людям прямо в глаза, не всем хватало уверенности бесстрастно смотреть в ответ. Многие чувствовали себя некомфортно и отводили взгляд куда угодно в сторону, избегая прямого зрительного контакта. Но Лена так не делала. Если Слава смотрел в её глаза, то она покорно смотрела в его. Он понимал, что разговор, который должен начаться, ему не понравится. У Славы даже было несколько догадок разной паршивости о том, как дальше будут развиваться события. Он не торопился делать выводы, но тут не нужно было много думать. Слава не придурок, до него уже дошло, к чему всё идёт, даже если он пока не осмелился это озвучить и просто бродил вокруг да около, пытаясь вытащить из Лены хоть слово по этому поводу. — Я никак не могу поверить в то, что через несколько месяцев её не станет, — скосив взгляд на землю, прошептала Лена. — Наши с отцом разговоры с каждым разом уничтожают меня всё сильнее. Мама просила его не говорить мне, но я благодарна, что он ничего от меня не скрывает. Слава погладил пальцами нежную кожу на её ладонях, после чего одним движением забрал девушку в объятия и прижал поближе к себе. Лена в его руках сейчас выглядела совсем хрупкой и беззащитной. Её голос дрожал, когда она говорила, и это уничтожало Славу изнутри. То, с какой болью она произносила эти ужасные вещи, ломало его. И он не знал, что может сделать, чтобы как-то спасти ситуацию. Они простояли в объятиях не меньше нескольких минут. Мимо ходили люди и проносились машины, но всего этого будто не существовало. Лена спрятала лицо в сгибе его шеи, на пару мгновений исчезнув из реальности. Она оказалась в том мире, который пахнет его одеколоном и отдаёт теплом его тела. В том мире, который он создал для неё, который наполнил безопасностью и трепетом. Прикрыв глаза, Лена позволила себе мысленно раствориться в его руках. Она знала, что Слава начал встречаться с ней без крепких нежных чувств. Слава не обещал ей ничего, кроме того, что быстро потеряет интерес. Лена не могла сказать, что не уважала его право быть свободным, но в её планах было сделать всё возможное, чтобы Слава остался рядом. Она не собиралась врать о беременности или манипулировать им, но ей безумно хотелось, чтобы Слава доверился и впустил её в свой мир. Лена бы соврала, если бы сказала, что это было легко, но у неё получилось. И было слишком горько от мысли, что ей придётся потерять то, что так сильно дорого. Она так старалась добиться близости со Славой, что было панически страшно представлять, что они теперь должны стать друг другу чужими. И всё-таки, ей придётся сделать это. В жизни не всё бывает так, как хотелось бы, верно? В голове цепью проносились фразы, которыми она начиняла разбитых клиентов, но ни одна из них не помогала ей самой в момент, когда нужно было сказать эти слова. Конечно, Лена не предложила бы ему расстаться. Она была готова к отношениям на расстоянии, но что-то подсказывало, что это не их случай. Она уже чувствовала, как Слава ускользает от неё и растворяется в толпе из миллионов людей, которые будут к нему ближе, чем она. Эти чудовищные мысли заставили Лену крепче вцепиться тонкими пальцами в его плечи, обнять его сильнее. Слава грел её в своих руках и боялся пошевелиться, размышляя о том, что будет дальше. На протяжении долгих месяцев он напоминал себе о том, что нельзя привязываться. Говорил себе, что рано или поздно они расстанутся. Но именно тогда, когда Слава позволил себе отогнать все подобные мысли, наступил этот самый момент. — Ты уезжаешь, верно? — первым заговорил Слава, чуть отстранившись от неё. Он опустил руки на тонкую талию и положил на неё тяжёлый взгляд, дав понять, что ему сейчас важно удерживать зрительный контакт. Каждый раз во время серьёзного разговора ему это было необходимо. — Да, — почти беззвучно ответила Лена. — Я должна провести с ней последние месяцы её жизни. Но я не думаю, что… Когда это… Случится… Не думаю, что я вернусь. Иначе папа останется один. — Я уже догадался, что ты не вернёшься, — горько усмехнувшись, Слава отчего-то нарушил собственное требование и сам отвёл глаза. — Так будет правильнее. Тебе нужно быть рядом с семьёй. — Да, только ты тоже стал для меня семьёй, — тихо проговорила Лена с сожалением и беспомощностью. — Может, я смогу вернуться через год или два. Вопрос только в том, будет ли смысл. Ты будешь меня ждать? Слава тяжело втянул носом воздух, и неловко облизнув губы, прикусил кончик языка клыком. Затем он опустил взгляд на несколько секунд и покачал головой, вновь посмотрев на Лену и на то, как она надломлено вздыхает. — Нет, прости. Я не справлюсь с отношениями на расстоянии. Мне важно, чтобы моя девушка была рядом со мной. Наверное, нам всё же придётся расстаться. Кто знает, может, жизнь сведёт нас снова, но я не готов что-то обещать. — Я бы не стала ограничивать тебя в других связях. — на всякий случай сказала Лена, что заставило Славу удивлённо вскинуть брови и неприязненно свести губы. — Зачем ты так говоришь? Мне никогда в жизни не позволит совесть изменить тебе даже с твоего разрешения. Под «не справлюсь» я имел в виду не своё либидо, которое я вполне в состоянии контролировать, а своё моральное состояние. Мне будет слишком тяжело от мысли, что ты так далеко. Это сведёт меня с ума. Я это понимаю и совершенно осознанно не хочу тебя ждать. Лена кивнула, понимая, что это был шаг в пропасть. Она старалась держать лицо, но его слова слишком сильно ранили. У Славы была вполне адекватная позиция, и Весна всячески готовила себя к тому, что он не захочет продолжать эти отношения на расстоянии в семь тысяч километров. И всё же, когда это прозвучало вслух, её словно ударили. Очень сильно. — Ты уйдёшь… Сейчас? — Лена подняла на него взгляд карих глаз, в котором оголялась вся та боль, что она испытывала. Говоря эти слова без возможности едва как выровнять свой голос, Лена чувствовала себя глупой наивной девочкой. Будто ей снова было семнадцать лет, когда она прощалась со своим школьным бойфрендом, уезжающим учиться в другой штат. Да, тогда это была настоящая трагедия. Лена думала, что за свои двадцать четыре года научилась правильно и мудро вести себя с мужчинами, пока не встретила Славу и не влюбилась в него по уши, будто в самый первый раз. — Любовь моя, я буду рядом, пока твой самолёт не оторвётся от земли, — почти шёпотом пообещал Третьяков и обеими руками обнял её лицо, утерев пальцем предательски побежавшую по нежной щеке слезинку. — Если ты хочешь, то дни до твоего отъезда мы проведём вместе, и ни одна гадина не заставит меня оставить тебя хоть на десять минут. — Будет как-то неправильно просто взять и отменить все дела и встречи ради меня одной. — виновато сказала Лена. — Я хотел бы провести это время с тобой. У меня нет ничего, что сейчас было бы важнее, чем ты. — ответил Слава, удивившись тому, что это откровение вылетело из его уст раньше, чем он успел подумать над ответом. — Может, ты приедешь ко мне часов в десять вечера? Я хотела бы немного побыть одна и переварить всё это. — попросила Лена, понимая, что ей просто необходимо прорыдаться в подушку. За всё время, что они были вместе, Лена ни разу не находилась на грани истерики. Ей бывало непросто, но даже для Славы она была тем человеком, который всегда сумеет сохранить спокойствие и найти грамотный подход к решению проблемы. Сам Слава со своим горячим темпераментом нередко устраивал эпические сцены. Крики, неконтролируемая агрессия, битая посуда, панические атаки и беспричинные слёзы — всё это про него и про то, как Лена трепетно успокаивала его, помогая контролировать то самое, что Слава в себе никак не мог признать и устаканить. Третьяков кивнул с пониманием. Ему и самому не помешало бы немного побыть наедине с собой и обдумать случившееся. Безумно хотелось разнести к чертям сейчас свою квартиру, именно поэтому он заранее знал, что не пойдёт туда, а останется сидеть у подъезда или бездумно шляться по району, пока не настанет назначенное для их встречи время.FBE