ID работы: 9975619

Яркие краски

Гет
NC-17
В процессе
64
автор
Размер:
планируется Макси, написано 1 086 страниц, 38 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
64 Нравится 54 Отзывы 33 В сборник Скачать

#000005

Настройки текста

«Я люблю бывать за городом. Там всё по-другому чувствуется. Я теряю спешку и напряжение. Город — важная часть меня. Я не просто так уехал из городка с населением в триста тысяч человек в северную столицу России. Но иногда покидать шумный Питер просто необходимо. И такие вылазки напоминают мне родину. Ассоциируются с чем-то хорошим и безмятежным.»

Бетонные лабиринты давно остались позади. Лесной массив ненавязчиво вытеснил собой городские пейзажи, и теперь за окном автомобиля мелькали только стройные ряды диких деревьев. Ефим сосредоточенно следил за дорогой, не жалея топлива на высокую скорость, и периодически поскрипывал зубами, когда его пытались отвлечь от созерцания местных видов. Слава, как и обычно, ехал справа от него, на переднем пассажирском сидении, забравшись на него вместе с ногами и прислонившись виском к холодному стеклу окна. В наушниках играли песни старой рок-группы, зелёные глаза задумчиво наблюдали за проносящимся мимо лесом. В очереди на произведении стояли композиции Twenty One Pilots и Lil Peep, под которого Слава очень скоро задремал. Лера с Баженом оживлённо переговаривались и хихикали, Патронов часто дёргал Ефима по любым пустякам, тщетно пытаясь привлечь к себе его внимание, но сам Ефим не был настроен принимать участие в разговорах после утренней беседы с родителями, которая прошла не слишком гладко. После первой за долгое время встречи с отцом Ефим ещё пару недель был в раздумьях, прежде чем сдаться и набрать его номер, и вот шла уже целая напряжённая неделя попыток наладить контакт с семьёй, с которой он не общался больше пяти лет. — Если вы решили в мой день рождения вывезти меня в лес и похоронить, то это лучший из всех возможных подарков, но можно было выбрать место и поближе. — вставил низкорослый шатен поперёк всех звучащих разговоров. Он держал в руках коричневую круглую шляпу и подозрительно оглядывался по сторонам. Заговорческие смешки Бажена и Леры его вовсе не веселили, а партизанское молчание Ефима раздражало больше всего. Предатель — так его ознаменовал Федя, оставив бесполезные попытки выяснить хотя бы у него, куда они держат путь. Он всю дорогу недовольно причмокивал губами и пренебрежительно сводил к переносице густые растрёпанные брови, грозно нависающие над карими глазами всякий раз, когда они видели блондинистую макушку Ефима. Он был уверен — Лера запретил ему сознаваться, чтобы не рушить сюрприз, но думая об этом, Федя раздражался лишь сильнее. Лера — всего лишь его парень какие-то жалкие пару лет, а Федя — лучший друг, отношения с которым зародились ещё задолго до знакомства с этой глазастой куклой. Не то чтобы Федя плохо относился к Патронову, но было обидно чувствовать, что он для Ефима важнее даже в таких мелочах. Ведь Нестеров знал, как Фёдор ненавидит сюрпризы, но всё равно не мог ничего поделать с щенячьим взглядом Леры. — Попросил вас как нормальных людей ничего не замышлять в этот траурный день, но нет же, плевать мы хотели на бедного деда. — не прекращал Федя своих причитаний. — Да брось, Федь, тебе всего тридцать один, — напомнил Бажен утешительно. — А ты всё про похороны и старость. Слышала бы тебя моя прабабушка, ей зимой будет девяносто пять. — Глубоко сочувствую ей, — фыркнул Семёнов сплошным нервным смешком. — Это же какие надо нервы иметь, чтобы столько лет прожить. — Она отлично живёт! — поспешил убедить Бажен. — Что бы ты ни говорил, ей повезло. Не каждому доведётся увидеть рождение своих правнуков, а она увидела не только наше рождение, но и то, какими мы выросли. Федя лишь покачал головой, подивившись баженову таланту находить что-то положительное в любом дерьме. У Семёнова лично не было никакого желания прожить еще шестьдесят четыре года — эта цифра даже звучит страшно, что ему здесь столько времени делать, если уже к тридцати годам он устал от жизни? День рождения для него был одним из самых переоценённых праздников, и он предпочёл бы не акцентировать внимание на том, что год его рождения остаётся всё дальше в прошлом. Кто вообще придумал это отмечать и почему всем понравилась такая идиотская идея? Сегодня утром Семёнова затолкали в машину чуть ли не насильно. Наверняка, со стороны это напоминало настоящее спланированное похищение. Проснувшись с рассветом, Федя позавтракал кефиром и обыденно уселся наполнять вычищенную пепельницу и писать картину, которую не может закончить шестой месяц. В девятом часу его внезапно выманили из дома и в чём было погрузили в чёрный Гелендваген — чем не грубое нарушение закона о непокушении на чужую жизнь? Наверное, прохожие не вызвали полицию только из-за воздушных шариков, которые Бажен букетом тащил за собой, пока они не сели в машину. Хорошо ещё, что Семёнов не имел привычки вываливаться из парадной в домашних штанах и тапочках. Выйти за порог квартиры в домашнем для него всё равно, что пробежать весь Лиговский проспект абсолютно голым, поэтому, вопреки наивной вере в то, что вся эта пляска не займёт дольше пяти минут, Федя облачился в бордовый джемпер, брюки, пальто и шляпу. Сначала, словно учуяв от безвинного сообщения запах подвоха, он наотрез отказался выходить даже ради того, чтобы выслушать поздравления, и грубо заявил, что просил вовсе не напоминать ему про этот ужасный день в календаре. Однако, что-то дёрнуло Федю совершить роковую ошибку, и вот чем это закончилось. Так если бы это закончилось — было бы полбеды, но зная своих неадекватных друзей, Федя мог с железной уверенностью заявить, что всё только начиналось. А самое страшное — он не знал, что именно начиналось. Что они задумали? Кто бы знал и любезно оповестил его! Хорошим поводом волноваться были опыты празднования дней рождения их объединения. Каждый год Федю посещала мысль: «мудрёнее этого они уже ничего не придумают». Но они придумывали. Каждый чёртов раз. — Блять, да куда мы едем?! — сокрушился Семёнов раз в тридцать пятый, что было уже больше, чем ему сегодня исполнилось лет. — Ефим, у Славы точно всё хорошо? Он какой-то тихий. — небезразлично поинтересовался Бажен, пытаясь разглядеть Третьякова, которого от него спрятала спинка сидения. — Он спит. — чётко и по делу ответил Нестеров, кинув короткий взгляд на соседнее сидение. Вернув всё своё внимание на простирающуюся под колёсами дорогу, Ефим чуть было не улыбнулся. Он находил безумно очаровательным вид спящего Славы. Такой тихий и спокойный, ни одного плохого слова из его изящных губ. Просто прелесть, а не человек. При встрече Третьяков почти сразу сказал, что не спал сутки, но причину не объяснил. Ефим подумал, что, скорее всего, он опять провёл целую ночь в клубе и теперь отсыпался, пока была такая возможность. — Вы нарочно игнорируете мои вопросы? — взъелся Федя, не выдерживая такого к себе отношения. Теперь очень хотелось использовать день рождения как предлог уважать его хотя бы сегодня, но это было бы слишком по-детски. — Какие вопросы? — спросил Лера, умело изобразив недоумение, и невинно заправил за ухо прядь длинных волос. — Куда вы меня везёте? Террористы, блядь. — нарочно выделив твёрдость в матерном выражении, гаркнул Федя. По салону рассыпалось молчание, которое показалось ему крайне искусным издевательством. Только Патронов тихо хрипнул от смеха, найдя это всё очень уморительным. Федя возмущённо вздохнул, но больше ничего не сказал, понимая, что только силы тратит. Что воду решетом мерять — никакого толку от его терзаний. Тем временем, длительность дороги порядком напрягала и сохранять спокойствие становилось всё сложнее. Сначала он был уверен, что его транспортируют в какой-нибудь ресторан или в квартиру, но чем дальше они были от города, тем страшнее становилось и тем охотнее верилось в то, что они действительно задумали от него избавиться. Для полноты прикола кому-нибудь из них не доставало захватить с собой лопату. Поездка продолжалась уже два с половиной часа, они давно миновали Сестрорецк и Зеленогорск, а это не могло не беспокоить даже самого спокойного человека. — Умудрились же вы все отыскаться в мою жизнь сраную. — тихо пожаловался Федя и зарылся лицом в ладони, страстно скучая по своей дозе морфина, без которой воспринимать даже близких людей ему было сложно. — Расслабься и наслаждайся поездкой, — вальяжно заявил Лера и безукоризненно улыбнулся отбеленными зубами, чем только выбесил сильнее. — Наслаждаться?! Мы в Выборге! — воззвал Федя к очевидной глупости этой фразы. — Я уже лет пять не путешествовал дальше конечной станции синей ветки в метро, не говоря уже о том, что у меня зад навсегда сохранит форму сидения после такого путешествия. — Выборг — это всё ещё Ленобласть. — спокойненько заверил Бажен, наивно понадеявшись утихомирить стенания Феди. Но Феде это показалось весьма слабым аргументом, на лице проклевалась ироническая усмешка, возможно даже больше истерическая. — Конечно же. Только это ближе к границе Финляндии, чем к Санкт-Петербургу. Область — понятие растяжимое, как оказалось, на два с лишним часа. — оспорил Семёнов и натянул на обросшую голову шляпу, подумав о том, что снимать её перед этими идиотами — слишком сильно. — Да зашей ты уже свой рот, — не выдержал Ефим. — Ехать от силы минут пять осталось, ты в жизни столько не разговаривал, сколько за эту поездку. Он сейчас очень завидовал Славе, который надел наушники и уснул, пропустив все эти разговоры, что не умалялись ни на одну грёбаную минуту. Слушать сколько угодно Ефим был согласен только Леру. Он смалу терпеть не мог людей, которые без конца болтали о всяких пустяках, но почему-то находил увлекательным полтора часа слушать о том, как кто-то из коллег Патронова на модном показе чуть не истёк кровью из-за коварных булавок. Ефим сам удивлялся, как так получалось, но ответ лежал на поверхности: на всём свете не было никого очаровательнее Леры, и однозначно, можно было вечно смотреть на его нежную улыбку, с которой он рассказывал о происходящих с ним мелочах, на то, как он постоянно поправляет волосы и крутит что-то в руках, сосредоточенно заострив на этом взгляд своих красивых голубых глаз. Самых кристально чистых голубых глаз, которые Нестеров когда-либо встречал. Ефим любил его настолько сильно, что в его глазах с Лерой не мог сравниться даже Слава, за которым он тоже очень любил наблюдать чисто из эстетических соображений — на его ангельские черты и неповторимую мимику лица сложно было не засмотреться, и Нестеров даже не пытался скрывать, что делает это. Феде Ефим не соврал: истомляющая дорога скоро нашла свой конец. Картеж из трёх машин притормозил возле внушительного бревенчатого коттеджа, спрятавшегося в пушистых соснах на берегу озера. Бажен и Лера повыскакивали из машины самыми первым, торопясь восхититься красотами северной природы и наделать эстетичных фотографий — Образцов прихватил с собой старенький фотоаппарат, и это привело Леру в настоящий восторг, ему не терпелось скорее занять своим лицом плёнку этого винтажного фотика. Затем на волю выбрался Федя, прежде придержав края шляпы и осмотрительно выглянув в открытую дверь. Ефим же задержался, чтобы заглушить мотор и разбудить Славу. — Котёнок, просыпайся. — трепетно тормошил его Нестеров. В эирподсах у Славы по-прежнему играла музыка, поэтому ласковых обращений в свой адрес он не расслышал, но зато почувствовал прикосновения и почти сразу сонно разлепил глаза, пытаясь понять, что вообще происходит и где он находится. Он снял наушники, беззвучно зевнул и потёр веки, посмотрев на Ефима так, словно не признал его. — Живой, надо же. — усмехнулся Ефим, потешаясь над другом, что в его глазах выглядел как только вылупившийся цыплёнок. — Иди ты нахуй, гандон. — протянул Слава охрипшим от сна голосом и неуклюже вылез из автомобиля. — Лучше б ты дальше спал, честное слово. — цокнув языком, подытожил блондин и хлопнул дверью машины так, будто она не его. Слава, ещё не отошедший от дремоты, пусто огляделся по сторонам и втянул носом свежий запах хвойных иголок и воды. Под ногами была земля, сплошь усыпанная пожелтевшими иголочками и хрупкими сухими веточками. Между высоких худощавых деревьев гулял слабый ветер, тёмно-зелёные ветви наверху о чём-то умиротворённо шептались. Слава остановил взгляд на коттедже. Он выглядел простенько и аккуратно: три этажа вместе с мансардой, презентабельное крыльцо с красными каменными ступенями и перилами интересной ковки, а над ним, этажом выше, открытый балкон с таким же узорчатым ограждением. Большие окна местами были расставлены по стенам немного невпопад, но это выглядело вполне сносно. Серебристая Лада Веста, припарковавшаяся возле ефимова Гелика, принадлежала Руслану Сергиенко. Оттуда самой первой вышла Лена, которая первым делом зачарованно оглядела окружающую обстановку, а вторым сразу нашла Славу. Она подошла к нему тихо и незаметно, но Третьяков сразу понял, чьи руки обвили его талию со спины. Слава нежно погладил женскую ладонь своей, затем ловко развернулся и с теплотой прижал девушку к себе, уткнувшись носом в её потрясающие тёмные волосы. Как же она хороша. Как же ему хорошо, когда она рядом. Им бы хотелось поехать в одной машине, но как-то не сложилось. Она делила автомобиль с Яшей, который всю дорогу на полном серьёзе листал паблик с пацанскими цитатами, Адамом, у которого на любую реплику находился подходящий под ситуацию анекдот, Русланом и его женой Таней, которая оказалась очень приятной собеседницей. Руслан был крепко сложенным бородатым мужчиной кавказской национальности, а Таня нежной скромной девушкой, которую украшали спокойные серые глаза и густая тёмная коса чуть ниже плеча. С ней Лена познакомилась только сегодня, но они быстро нашли общий язык и всю дорогу не стихали, а Руслан нередко разбавлял их разговоры удивительными житейскими историями. Тёплыми рассказами о холодном детстве, забавными нелепицами из студенческой жизни и каверзными ситуациями из времён, когда он преподавал отечественную литературу в университете. Руслан, несмотря на свой грозный вид, был добрейшей души человеком, который безумно любил свою женщину и их прекрасную кошку. Лена также узнала, что пара уже давно безуспешно пытается завести детей и что познакомились они восемь лет назад, будучи преподавателем и студенткой. — Ты спал всю дорогу? — Откуда ты знаешь? — Ты сейчас очень растрёпанный и милый. Лена чуть отстранилась от него, но из объятий выбираться не стала — только позволила себе чуть большее расстояние между их телами, чтобы поправить непослушные чёрные кудри. Слава слабо улыбнулся и прикрыл глаза, позволяя ей делать всё, что угодно. Ладони Лены сползли на его щёки, а губы легонько чмокнули в нос. Затем она кратко посмеялась, заметив, что после этого поцелуя кончик Славиного носа измазался в помаде. — Будем спать в комнате с балконом или в мансарде? — показав девушке влюблённую улыбку, спросил Слава. — Ты уверен, что будешь сегодня ночью в состоянии подняться по лестнице? — весело пошутила Лена, избавляя Третьякова от оставленных собой же следов помады на лице, и тут же тихо ойкнула из-за того, что об её ноги потёрлось что-то большое и шерстяное. — Алиса! — раздался голос Данилы Громова, который ехал в последней третьей машине вместе со своей женой Аней. Тому, что они ехали вдвоём, пока остальные рассаживались в машины по пятеро, было справедливое объяснение: с ними путешествовали три собаки, одна из которых и начала приставать к Славе с Леной. Бело-золотистая афганская овчарка счастливо гавкнула и торопливо побежала к своему хозяину, который в это время безуспешно пытался собрать в хвост пушистые каштановые волосы, чуть недостающие длиной до линии плеч. Аня, опустив на землю английского бульдога по кличке Тайлер, тут же устремившегося в хвойную чащу изведывать неизведанное, подошла к своему мужу сзади и заботливо помогла ему доделать задуманную причёску. Как они управлялись с тремя собаками — для всех было страшной загадкой дыры, а ведь эти люди ещё умудрялись воспитывать двухлетнюю дочь и находить время друг для друга. — Парни, хер ли вы все разбежались? Идите сюда, будем заносить в дом пакеты! — голосисто призвал Адам, заметив, что все разошлись в разные стороны. — Потом будет время погулять. — также шумно поддержал его Ефим, раскрывая просторный багажник. Славе не особо хотелось таскать пакеты, но для вида он взял в руки шампуры. Он как минимум был одет неподходящим образом для участия в хозяйстве: тёмный пиджак на голое тело, украшенный подвешенными на скрепки тонкими серебряными подвесками с крестами, никак не сочетался с приготовлением ужина. Чёрные холщовые кроссовки на толстой подошве, конечно, тоже не очень подходили для отдыха на природе, но Слава вчера вечером собирался в клуб, а не на шашлыки, так что с него все взятки были гладки. Нужно было предупреждать заранее. Его никто особо и не трогал, как и Леру с Баженом, которые весь вчерашний день провели в Ашане, покупая продукты для сегодняшнего отдыха. Федя тоже решил не отягощать себя физическим трудом, сославшись на то, что он именинник и вообще уже слишком стар для этого. Руслана, родившегося на два года раньше Семёнова, это не останавливало — он загрузил себя пакетами как ишак и ни на что не жаловался, но слабость второго Фединого аргумента покрыл первый — виновника торжества не заставят делать то, что он делать не хочет. Девушек вообще напрочь отогнали от тяжестей, хотя они как раз попытались принять в этом мероприятии активное участие, чтобы не слоняться без дела. — Какая чистота и порядок… — переступив порог дома, поразился Лера. — Это ненадолго! — позитивно присвистнул Адам, с удивительной лёгкостью влетев в дом с двумя тяжеленными пакетами, которые выглядели так нагружено, словно вот-вот разорвутся от обилия продуктов. — Вынужден признать, я ожидал от вас худшего. — следом за ним развалисто прошёл Федя, оценивающе разглядывая висящие на бревенчатых стенах статичные пейзажи с берёзками. Изнутри дом походил на десятки таких же коттеджей, специально предназначенных для отдыха. Здесь была вся необходимая мебель и ничего лишнего. Только простор и лёгкость, чтобы взгляд гостя отдыхал вместе с ним. Бажен сразу отметил, что это выглядит почти как дом его семьи в Праге. Там также светло и просторно, — твердил он. — и всегда чисто. Бажен вырос в большой семье: прабабушка, бабушка с дедушкой, папа и мама, брат с сестрой, все жили в одном доме, построенном на совесть. Даже удивительно, что с таким количеством людей в стенах жилища соблюдался порядок. Никто из Кристалайз не был знаком с родителями Образцова лично, а с родителями родителей тем более, но все догадывались, что это люди очень интеллигентные. И Бэби эти догадки своими рассказами только подтверждал. — Вот и чё ты встал? Хоть чем-нибудь бы помог. — ввалившись в дом, запричитал Ефим. — Тебе станет легче, если я сделаю так? — с наплевательским выражением лица спросил Слава и вальяжно грохнулся на кожаный диван, закинув ногу на ногу. — Замечательно. Сел и сидит, — фыркнул Нестеров возмущённо и резко притормозил, из-за чего в него чуть не врезались Лена с Таней. — У меня три пакета! — Стою — не нравится, сижу — ещё больше недоволен, тебе только повод дай мне мозги надрачивать, — хмыкнул Слава раздраженно, из принципа растеряв всякое желание принимать участие в праздничных хлопотах. — В том, что ты взял больше, чем можешь донести, нет моей вины. — У вас такие интересные отношения, ребята, — заметила Аня, и заправив достающую до середины шеи прядь тёмно-русых волос, потянула руки к пакетам Ефима. — Дай мне один. — Так, я не позволю девушкам заниматься такими вещами, — тут уже Слава поднялся с дивана и не позволил ей этого сделать, перехватив пакет, а Ефим лишь недовольно фыркнул: видите ли, ему одному он чисто из вредности не готов помогать. — Я ещё понимала эту заботу, пока была беременна, — вздохнула Громова, не желая отдавать пакет. — Я в состоянии передвинуть шкаф, пакет с едой — это вообще не проблема. — Тут мясо, — резко появился Руслан и поддержал Славу в его намерении помочь. — Никто не сомневается в вашей силе, девчата, но вы не должны держать в руках ничего тяжёлого, кроме детей. — Может нам ещё и место на кухне? — шутливо возмутилась Лена, понимая, что никто здесь от слова совсем не пытается их дискриминировать — это лишь попытка проявить заботу. — Да, именно там вам и место, — поддержал её Слава, мягко подтолкнув к проходу. — Иди и не высовывайся, пока не сготовишь десять литров борща. Девчонки посмеялись и неиронично направились на кухню, потому что и до этого собирались именно туда — сейчас, пока ничего ещё не было готово, всё движение там и собралось. Тут же в дом зашёл Яша Чертополох, очкастый взгляд которого был прикован к мобильнику. Ему-то Слава и всучил пакет, чтобы неповадно было. Яша, перехватив целлофановые ручки, отягощённо закряхтел и проматерился, разочаровавшись, что не получилось отлынивать от всеобщей суматохи. Когда все продукты были на кухне, началась возня с приготовлением ужина. Таня с Аней хлопотали над едой, взяв в помощницы Лену, Бажен и Лера тоже навязчиво старались внести свою лепту, начав с выгрузки содержимого пакетов. Дверь на задний двор была раскрыта: там уже обосновались Ефим и Руслан со своими дискуссиями о том, как нужно правильно делать шашлык. Адам и Данила тоже были поблизости от них, один с мешком углей, а второй со средством для розжига. Мимо них игриво бегали собаки, преследуя друг друга. Федя расслабленно расселся в беседке, любуясь усыпанным соснами берегом озера. Он успел открыть бутылку вина и уже начал одинокое торжество, будучи уверенным в том, что это лучшая часть дня — просто спокойно посидеть одному в компании терпкого вкуса алкоголя и полюбоваться умиротворёнными скользкими волнами. Его побеспокоил только Лера, который зазвенел горой тарелок, направляясь к нему, но потом он начисто прилип к Ефиму, и Федя снова остался наедине со своими мыслями. В это время Слава с Яшей отправились исследовать коттедж, прежде чем вписаться в общую картину. Кроме прихожей, большого зала и кухни, здесь нашлось несколько почти одинаковых светлых спален, но изюминкой дома оказалась комната с бассейном и сауной. Такие частенько были в подобных жилищах, но конкретно эта переплюнула все остальные, какие Слава когда-либо видел. Бассейн поражал своими размерами, но больше удивляла лоджия, большим полукругом вписавшаяся прямо в озеро: за панорамными окнами не было берега, а сразу стелилась вода. Вид был просто потрясающий, и дальний берег, густо усаженный соснами, вызывал абсолютное спокойствие, как и мягкие переливы света, исходящие от воды в бассейне. Запах горячих досок устремлялся в нос из тёмной сауны, спрятанной за прикрытой прозрачной дверью. — Охренеть, — вытаращив на всё это великолепие свои азиатские карие глаза, изумился Яша. — Хочу набухаться и прыгнуть сюда прям в одежде. — Хочу утонуть здесь. — усмехнулся Слава, обходя бассейн по самому краю. — Хотя в озере тоже неплохой вариант. — Если ты сегодня утопишься, Федя скажет, что твой подарок был самым лучшим. — посмеялся Яша, следуя за ним. — Уверен, он расстроится, — не согласился Третьяков. — Но только потому, что утонул я, а не он. Яша густо хохотнул, и побродив туда-сюда ещё с полминуты, заявил, что хочет осмотреть другие этажи, чтобы занять спальное место раньше, чем все остальные очухаются. Слава же проводил его взглядом и сел в кресло на лоджии, достав дневник с ручкой. Ему было плевать, где он уснёт сегодня и уснёт ли он сегодня вообще, поэтому свободное от компании время он предпочёл потратить иначе.

«Не могу поверить в то, что знаком с ними всеми уже четвёртый год. Время летит так быстро. На свой двадцать восьмой день рождения Федя меня не позвал, потому что тогда у нас были просто отвратительные отношения. Какой это был год? Две тысячи семнадцатый? Мой первый год в Питере. Это точно был он. Тогда я даже не был частью семьи и не мог подумать, что через три года буду здесь своим. Я вообще не видел себя через три года, как не вижу и сейчас ещё через три. Это забавно и страшно. И уродливо. Люди вообще не знают и не могут знать, что с ними будет завтра. Даже те, кто уверен в обратном. С Яшей я знаком вот уже около пятнадцати лет, мы с ним играли в одной песочнице и даже не думали о том, что спустя столько времени оба будем здесь. Мне даже интересно, чем я был занят в это же время в этот же день пятнадцать лет назад, когда мне было шесть. Но этого времени не вернёшь даже на миг, и точно также ещё через пятнадцать лет я буду думать: «что же было со мной в этот день, но когда мне было двадцать? О чём я думал и чем был занят?». Если я буду жив ещё. Но надеюсь, что если да, у меня сохранятся мои дневники, и я смогу перечитать эти записи.»

— Так и знала, что ты попытаешься сбежать. — прозвучал ласковый голос Лены у него за спиной, и Слава не стал оборачиваться, но нежно улыбнулся. — Мне стоило спрятаться получше? — он мельком пробежался глазами по своим записям и исчерпывающе поставил точку. Лена подошла поближе к креслу и застыла возле него, оставив ладонь на кожаной спинке. Она увидела, что Слава сосредоточен на перечитывании собственных заметок, и не став подглядывать, подняла голову к окну. Слава написал ещё несколько строчек и всё же решил на этом закончить. Он отложил закрытую тетрадь в сторону и непроизвольно зевнул, прижавшись щекой к спинке кресла. Лена запустила ладонь в чёрные волосы, у самых корней которых начинал проглядываться натуральный цвет, и легонько взъерошила их пальцами, в ответ на что Слава расслабленно прикрыл глаза. — С кем ты был ночью? — спросила она с любопытством, и не опуская головы, опрокинула тёплый взгляд на парня, что с удовольствием позволял гладить себя по волосам. — Чтоб я ещё помнил, малышка… — сказал он сонно и опять зевнул. — Ты изначально пошёл один? — Почему бы и нет? Больше не с кем было вчера, но я очень хотел Пина Коладу и пососаться с ди-джеем. — И как? Получилось? — Да… Наверное. Не помню. — Мне так нравится, что ты вообще не особо отдаёшь себе отчёт о том, чем занимался вчера. Лена кратко посмеялась и наклонилась поближе, чтобы поцеловать его в висок. Позволив сделать это, Слава повернулся к ней лицом и соединил их губы в мягком чувственном поцелуе, продолжение которого вышло более страстным. Третьяков переместил её к себе на колени, обнял за бёдра, заставив крепко прижаться к нему, и поцеловал уже куда более властно. Но продлилось это не так долго, как хотелось бы. Слава обнял её покрепче, словно иначе она бы растворилась в воздухе и исчезла, и уткнулся носом в изгиб атласной шеи, прикрыв глаза. Лена лишь тонко улыбнулась и снова начала гладить его по волосам, так как знала, что Слава безумно это любит. Проведя так ещё минут пять или десять, они расстались с телами друг друга и вместе вышли ко всем.

RESTINPEACE feat JUST PSYCHO — DMT [Интро] Slow flow Кто ты? [Куплет 1, JUST PSYCHO] Двигайся медленно как можно быстрее Ведь твои дни всё скорей вечереют Здесь страх темноты неуёмно робеет Кто его не боится, тот не постареет Пристегнул твои мысли ребром к батарее Жду тебя вечером в оранжерее Из трупов, из трупов ромашки созреют Глаза засыпает песком, проснись! Отряхнись от земли, а потом улыбнись Мы поднимаемся только лишь вниз Ты не хотел бы увидеть нас вблизь На руках ссадины, изо рта — слизь Все мои раны — смертельный каприз Рухнул фундамент и треснул карниз Поверь мне, малыш, я — худший твой трип Подхватишь меня как инфекцию грипп Я томно вздохнул и обрушил тесак Я спрятал тело на пыльный чердак Пусть я и псих, но ты сделаешь так Если я так скажу, наведёшь кавардак [Куплет 2, RESTINPEACE] Меня уносит ветром Прямо в стену Меня разделяет нож Здесь все мои проблемы Рот наполнен воском Кровью дышат вены Уничтожена реальность Разъедает пол Все мои дилеммы Разрешит лишь ствол Психи беснуют на воле А нормальных — в клетку Крест на шее, в сердце нож И я оставил свою метку В вены заползает диметилтриптамин Эндогенный психоделик Я мешаю в кофеин Мои вены почернели Я вливаю в себя джин Не вставляет никотин Я буду смолить керосин Я вообще неадекватен Я клинический кретин Меня стошнило колой Меня стошнило кровью Подавись своей любовью Мне уже не больно Уничтожил всё Что было между нами Я кормлю своих собак Разбитыми сердцами Мне во всём мире Не найти аналогов Столько боли вынес На своих руках Все козыри мои Я прячу их в рукав Мой разум — храм чёрной религии Я знаю, как заставить Тебя выстрелить Но это и не нужно Я и сам могу тебя убить [Аутро] Nineteen nights ago I was sober «SCARY TO BE SOBER»

— Взгляните, кто пришёл, — издевательски присвистнул Федя, вальяжно раскинувшийся на диване с гранёным стаканом коньяка. — Призвался на свою бездарную песенку? — Ты бы не позорился неуместными гадостями, это и твой трек тоже. — чуть двинув бровью, напомнил Слава. Сейчас в зале, помимо Феди и Славы, собрались Яша и Адам. Яша тоже приноровился к градусам, замкнув в пальцах бутылку пива, а Адам с довольной рожей хрустел свежими нарезанными огурчиками, украденными с кухни. Третьяков хмуро глянул на громоздкую круглую колонку, когда песня переключилась, и в звучании распознался ещё один трек Феди. Слава хмыкнул и переключил на следующую, но и в этот раз заиграл трек из репертуара Феди PSYCHO. — Да чёрт бы тебя побрал. — пренебрежительно плюнул Слава и оставил попытки что-то изменить, решив, что «Морфий» — далеко не худший трек из всех существующих в мире. — У тебя аллергия на хорошую музыку? — самодовольно спросил Семёнов и сильно расслабился, паскудно улыбнувшись Славе. — Плейлист с моими песнями играет. Если совсем не переносишь качественный контент — беги ищи себе попутку до Питера. — Считаешь, у тебя есть вкус? — хмыкнул Слава жалостливо. — Твоему нудному завыванию не хватает моего куплета. Будь уверен, «DMT» слушают только из-за него. — нескромно заявил Третьяков, поместившись в кресло. — Мальчишка, ты наивен, — экспертно утвердил Федя. — Можешь утешать себя сколько хочешь, но я с самого начала задумал показать, насколько убоги твои поэтические потуги на моём фоне. — Ой ли, — посмеялся младший. — Выходит, всё случилось не в твою пользу. Яша с Адамом мученически переглянулись, став свидетелями этой талантливой постановки. По мнению обоих, что Федя, что Слава на своей пластинке были хороши, хотя их куплеты решительно различались по стилю и смыслу и сходились только в медленной расслабленной читке под стать ленивому биту. Феде был привычен размеренный сладостный тон, источающий аристократичное высокомерие и издёвку. Его голос был сонным, ватным, гробовым. Слава же в своей манере был агрессивен и стелил упрёками, однако, звучал всегда мягко благодаря бархатному, чуть хриплому и шепелявому голосу. Вместе они звучали очень гармонично, и оба это понимали — иначе не стали бы работать вместе, но привычка поливать друг друга помоями с давнишних времён никуда не делась. — Каков был бы твой деньрожденный подарок, если б ты не приехал… — мечтательно вздохнул Федя. — Кстати, интересно, что за подарок ты мне приготовил кроме убитых нервных клеток. — Чтоб ты ещё заслужил получить хоть что-нибудь в подарок, — усмехнулся Слава. — С твоим характером даже мусорный пакет будет дороговатым презентом. — Откуда взял эту фразу? — изобразив настоящее любопытство, Федя растянул на щеках улыбку и подпёр подбородок костяшками пальцев. — Есть догадка, что ты слышал её в собственный день рождения. — Возможно даже от тебя. — усмехнулся Адам, влезши в их разговор. Слава махнул рукой и пошёл забирать припрятанный подарок (а спрятать его надо было постараться из-за внушительного размера). Федя не упустил возможности плутовато поинтересоваться Третьякову вслед, не собирается ли тот, слава богу, уехать отсюда подальше и избавить всех от своего тяготящего присутствия. Когда Слава вернулся, изумлён и напуган не был только Адам, так как он был в курсе того, что Третьяков собирается подарить Феде. — …Ружьё? — вскинув кустистые брови, Федя втянул голову. — Ты его ща пристрелишь? — выдвинул Яша свою догадку. Вошедший в дом Руслан набожно перекрестился, увидев Славу, держащего в руках охотничье ружьё, перевязанное розовым бантиком. Макушки Лены и Ани высунулись из кухни, и девушки весело посмеялись при виде этой картины. — Что происходит? — в этот же момент, по стечению обстоятельств, нарисовался и Бажен. — Святые угодники, Слава с оружием в руках — это страшно. — Малыш, кто доверил тебе пушку? — посмеялся Федя также надменно, но его карие глаза загорелись, скользнув по длинному стволу. — С днём рождения, блять, — терпеливо выслушав поток восторженных эмоций со всех сторон, Слава протянул Семёнову свой подарок. — Это чтобы у тебя был лишний повод уехать от нас всех в лес. Или чтобы застрелиться. — Без сарказма, великолепный подарок. — бегло улыбнувшись, Федя даже встал и остановился напротив Славы, с искоркой в глазах разглядывая оружие. Надо же, Слава упомнил, что в детстве Семёнов частенько бывал на охоте с любимым дедушкой. Федя говорил только ему, что ужасно скучает по всем прелестям охоты и рыбалки, и если удочка у него была (они иногда даже выбирались на озёра с Русланом, иногда к ним присоединялся кто-то ещё), то ружьё до сих пор было нежной мечтой. — Оно заряжено? — спросил Федя, не ожидая услышать положительный ответ. — Ещё бы. — гордо заявил Слава, дьявольски улыбнувшись другу. В следующий же момент что-то пошло не так. Никто не понял, что именно хотел сделать Слава, но получилось так, что он нажал на курок, и из ружья с грохотом вылетел патрон, расщепивший оконное стекло на тысячи кусочков. — Слава, блять! — проклюнулось сквозь крики и маты. — Сука, Рестик как обычно… — дрогнул Данила. — Что произошло?! — воскликнула Лена, вбежав в зал, и оценив ситуацию, лишь снисходительно вздохнула. — Я даже не сомневалась, что именно мой мужчина имеет к этому самое прямое отношение. — Это было для демонстрации. — оправдался Слава бесстыдно и пожал плечами.

FB

— Твою же мать! — услышал Федя за своей спиной, и резво обернувшись, наткнулся взглядом на распластавшегося посреди подмёрзшего тротуара юношу. — Тебя родители уже учили ходить или ещё нет? — колко усмехнулся он, но всё же заботливо протянул молодому парню руку, чтобы помочь подняться. — Отвали. — вместо благодарности влепил Слава и напрочь проигнорировал протянутую ему ладонь, решив, что сам в состоянии подняться. Встав на ноги, он сначала поправил съехавшую с бритой головы шапку, потом начал механически отряхивать от мокрого снега чёрные джоггеры и лёгкую куртку, аккомпанируя этому действию увесистой матершиной. Всё это очень хотелось проклясть. Привычка легко одеваться подводила Славу, но он не мог выносить тяжёлых пуховиков, варежек, трёх слоев свитеров под верхней одеждой. И если за эту долгую прогулку он успел свыкнуться с тем, что все конечности ломит от холода, то после падения на лёд, промокший, он возненавидел весь мир сильнее прежнего. Привыкший к тёплому южному климату, Слава никак не мог примириться с суровыми погодными условиями северной русской столицы. Федя наблюдал за ним с истинно петербуржской насмешкой. — Привыкай, интурист. — хмыкнул он в свой чёрный вязаный шарф, так элегантно сочетающийся с пальто. Слава, потряхивающийся от холода, только агрессивно зарычал. Кроссовки, штаны, куртка — мокрый снег обуял его целиком и сделал сырой всю одежду, заставив зябко ёжиться и обнимать себя покрасневшими от холода руками. Какой климат в Питере? Одним словом, ужасный. Описать его однозначно никак не получится. Зима вышла удивительно морозной. Снег валил днём и ночью, леденея и скапливаясь в метровые сугробы, покрытые жёсткой коркой. Ноги сильно уставали, перемешивая снежные комья, смешанные с песком, и этой дрянной смесью были покрыты все дороги. Абсолютно все. Слава с нетерпением ждал весну, чтобы это поскорее кончилось, но с наступлением марта ситуация не выправилась. Сугробы лежали как лежали и только продолжали расти из-за ночных снегопадов. В двадцатых числах всё начало подтаивать, а потом снова замёрзло, и теперь на улицу следовало выкатываться то ли в коньках, то ли в лыжной экипировке, потому что под напорошившим мокрым снегом коварно прятался лёд. Слава поскальзывался постоянно, а сейчас вот попался на эту ловушку и таки весьма эпично грохнулся. — Мелочь, ты замёрз? — не высовывая носа из тёплого шерстяного шарфа, поинтересовался Федя. — Тебе-то, конечно, не плевать на это. — хохотнул Слава иронически, расценив это как очередное издевательство. — Действительно, — закатил глаза Семёнов. — Я чувствую за тебя ответственность. Тебе же даже восемнадцати нет ещё. — Есть. — оспорил Слава лаконично. — …Есть? — сильно удивился Федя, вдумчиво прищурившись. — У меня в январе был день рождения. — прикрыв обиду, напомнил Третьяков. Конечно же, Федя даже не помнил, когда у Славы день рождения. Он уже два с лишним месяца ходил совершеннолетний, а Семёнов только в эту секунду опомнился. Впрочем, Слава не удивился. У них с Федей никогда не было тёплых отношений. С первого же дня он невзлюбил Славу без особой причины и всячески давал понять, что ему не место в компании. Это случилось в конце прошлого марта, когда Слава впервые приехал в Россию и сразу же получил возможность побывать во многих её городах по приглашению в тур, сделанному Ефимом. Третьяков пребывал в настоящей эйфории, имея возможность выступать со своими кумирами, и мало обращал внимание на Федины попытки зацепить и принизить, но этому суждено было кончиться. Он только недавно снова начал общаться с Кристалайз, помирился с Ефимом после конфликта, и Федя будто бы стал спокойнее (знал бы Слава, как Семёнов получал за свою грубость от лидера объединения), но Третьяков по-прежнему ожидал чего-нибудь неприятного. — Ого, ну это в корне меняет дело, — иронично заявил Семёнов. — Наверное, так много всего поменялось, тебе ведь теперь продают пиво в продуктовом. — Извини уж, что родители не зачали меня раньше, чем тебя, — рыкнул Слава, не желая слушать эти идиотские насмешки. — Ты чего вообще добиваешься? — Что за истерики? Никто не упрекает тебя в том, что ты позже родился, но глупо игнорировать тот факт, что ещё пару лет разницы, и я бы тебе в отцы годился, — строго рассудил Федя тоном воспитательским. — Ты когда впервые белый свет увидел, я уже курить начал. — Хер ли ты этим кичишься? — раздражённо фыркнул Слава, метнув в него суровый взгляд. — Ты прямо сейчас показываешь свою незрелость, — укорил его Семёнов внимательно. — Я тебе пытаюсь объяснить. Мне через год четвёртый десяток пойдёт, а ты из школы меньше года назад выпустился. Я не пытаюсь тебя принизить, но трезво оценивая ситуацию, можно было бы и принять, что у меня ума и опыта побольше. — Это именно хвастовство и есть, — возразил младший твёрдо. — Я просто на льду поскользнулся, а ты из этого развернул воспитательную лекцию с превозношением себя любимого. — Если бы ты не соплячил, этого бы не случилось, — упрекнул Федя. — Это началось не с того, что ты упал, а с того, что ты посылаешь всех к чёрту даже когда люди просто интересуются о твоём состоянии. Ты спросил какое мне дело до тебя — я ответил. Да никакого, блять. Просто вежливость. Надо же было тебе выпендриться. — Хватит, — зашипел Слава, когда решил, что Федя позволяет себе слишком много. — Не желаю тебя больше слушать. — О чём и речь, тинэйджер. — подстебнул его Федя и на том закончил, пока не случилось то, что заставило его застопориться. — Блять… Сопляк, ты помнишь адрес? У меня мобильник сел. — Интересно, будет сегодня хоть что-нибудь хорошее? — вопросил Третьяков в воздух и начал шарить по карманам в поисках телефона, которого на месте не обнаружилось. — Не будет ничего хорошего. Я проебал телефон. — Прекрасно, — сыграв безмерную лёгкость и восторг, Семёнов всплеснул руками. — Лучше бы тебя не рожали. — Не думал, что это случится, но я с тобой согласен. — фыркнул Слава тихо, проклиная мысленно всё, на чём только свет стоит. Он резко развернулся на сто восемьдесят градусов и стремительно пошаркал по льду в обратную сторону, будучи уверенным в том, что телефон выпал из кармана, когда он грохнулся. Федя вздохнул и поплёлся за ним, засунув руки в карманы пальто. — Это не он лежит? — слеповато прищурившись и сгорбив спину, спросил Семёнов. — Он, — подтвердил Слава облегчённо и зашагал быстрее. — Неужели хоть что-то сегодня не пошло по пизде! Утверждение было поспешным и ошибочным. Они устремились к одиноко лежащему посреди дороги телефону, измокшему в снегу, а Слава всё думал, как он мог не заметить, что телефон выскользнул из куртки. Наверное, слишком сильно обалдел от жизни в тот момент, когда приложился позвоночником об лёд. У Славы всё ещё болел копчик и саднил локоть после этого номера. И всё-таки, самое интересное случилось позже. Только Слава выдохнул, что вовремя спохватился телефона и успел вернуться за ним, как прямо у него на глазах телефон подобрал какой-то любопытный прохожий с горбатым вспухшим как слива носом, который было видно за километр. Ну конечно же. Как бы скучно Славе жилось, если бы этого не случилось. Только этого не доставало: полный комплект неприятностей был успешно собран. Хотя нет. Ещё было бы здорово, если бы на голову с неба упал рояль. Тогда бы точно было бинго. — Эй, блять! — сердито воскликнул Слава, когда незнакомец собрался праздно упрятать находку в свой карман, и своим криком заставил обернуться человек десять по всей улице. — Это мой телефон! — Был бы твой, — убрав руки за спину и отодвигаясь назад по мере приближения Третьякова, возразил вор. — Не валялся бы без дела посреди дороги. Извиняй, мальчик, но я его нашёл, и принадлежит он теперича мне. — Во-первых, я Вам не мальчик и не нужно мне тыкать, — осадил его Слава тут же, оскорбившись таким нахальным обращением. — Во-вторых, с какой радости мы здесь решаем вопросы по законам детского садика? Это мой чёртов телефон, и то, что он упал, не делает его ничьим. — Какие тут уж законы! — скрипнул он с издёвкой, улыбнувшись гнилыми зубами. — Средь бела дня у меня телефон стащить пытаешься! — Вам с этими шутками в кружок весёлых и находчивых, — процедил Третьяков, всё больше распаляясь от злости. — Отдайте мне телефон. В последний раз говорю. — Вот и хорошо, что в последний, — весело сказал мужчина, чувствуя полное превосходство над владельцем краденного телефона. — Что ж ты мне сделаешь, если не отдам? А, малявка? — В трусах у Вас малявка, — рыкнул Слава. — Не отдадите — заберу силой. — Попробуй вылови сначала. — в мутных соловых глазах блеснул огонёк азарта. После этого самоуверенного заявления он ринулся прочь. Мужику было явно хорошо за сорок, вдобавок от него сильно несло перегаром, а лицо у него было распухшее, несвежее, всё раскрасневшееся. Однако, прыти ему было не занимать. Он пустился наутёк так стремительно, что только пятки в потёртых ботинках сверкали. Слава живо взметнулся за ним, стараясь при этом не навернуться на льду. Наглый незнакомец ловко маневрировал между людьми, прытко одолевая всякое препятствие на своём пути. Если кого не получалось обогнать — грубо толкал в сторону, не прислушиваясь к летящим вслед возмущениям. Пока Слава его преследовал, стараясь при этом, напротив, не навредить прохожим, Федя медленно шагал за ними и только успевал дивиться тому, насколько талантливо Третьяков влезает в неприятности. «Как скучно я живу, да и слава богу» — думал Семёнов обо всём этом. У Славы же что ни день, то какое-нибудь сомнительное приключение. Было даже странно видеть возрастного алкоголика таким быстрым и маневренным, но разница годов и образов жизни брала своё. Ему было не тягаться с молодым парнем, который всё детство и юность получал призовые места в спортивных соревнованиях, и когда у этого энтузиаста начали кончаться силы, Слава ещё был полон энергии и получил возможность догнать его. Запал мужика никуда не делся, он не собирался отступать и не хотел проигрывать. Увидев, что расстояние между ним и преследующим его пацаном сокращается, он решился на отчаянный шаг и бросился на дорогу, едва не угодив под колёса автомобиля. Он был уверен: ни один человек в здравом уме не бросится под машину, чтобы догнать грабителя, но не учёл, что Слава наглухо отбитый крайне принципиальный и готов пойти на многое. Третьяков, не притормозив и не задумавшись ни на секунду, рванул вдогонку. По улице разлетелись крики людей, скрежет шин и гудок автомобиля. Посыпалась гулкая матершинная ругань и несколько машин криво притормозили друг за другом, едва не столкнувшись. Ошалевшие прохожие останавливались, глядя на эту картину, и в числе них оказался Федя. Слава плевать хотел на всё и даже не устрашился того, что его только что чуть не сбила машина. У него была определённая цель, на пути к которой не было больше ничего. Грабитель-неудачник завернул за угол и скрылся во дворе, где позволил себе отдышаться, приникнув ладонью к столбу. Он натужно дышал, пытаясь прийти в себя, и несколько раз оборачивался, чтобы убедиться, что успешно оторвался, и погоня точно окончена. Именно в тот момент, когда его настигло спокойствие, в спину будто поршнем ударило. Ноги разъехались по льду, мужик ухватился за столб и резко развернулся, моментально получив кулаком в челюсть. — Бесплатно ты ничего не получишь. Сейчас сполна мне заплатишь за этот телефон, — громовым тоном предупредил Слава, и воспользовавшись тем, что после удара мужик растерялся, схватил его за грудки и грубо швырнул на землю. — Я из тебя всё дерьмо выбью, хуйло. — Н-не надо! — взмолился мужик отчаянно, прикрываясь ладонями. — Я же пошутил просто! — Я тоже просто пошучу сейчас, — рыкнул Третьяков и прижал его к земле ногой, надавив подошвой прямо на низ живота, отчего ворюга скорчился и болезненно завыл. — Так пошучу, что жена твоя шлюха по частям тебя будет из канавы вытаскивать. — Пощади! — невнятно захрипел он, кашляя и корчась от того, как больно говорить с вывихнутой челюстью. — Забери всё!.. Меня оставь… Слава был вне себя от ярости и едва сдерживался, чтобы не сломать человеку пару рёбер. Он прижимал его к земле ногой, не позволяя лишний раз рыпнуться, а мужик уже слёзно молил его не убивать — будто Слава собирался сесть в тюрьму за то, что прикончил вонючего выпивоху. Ему не доставляло удовольствия смотреть на то, как этот придурок корчится от боли, но это… Успокаивало. Прямо сейчас он получал то, что заслужил, и Слава пнул его ногой в ребро, свысока наблюдая за тем, как тот охает и болезненно мычит. — Будешь получать, пока не отдашь мне телефон. По-твоему, я должен сам его искать и трогать твою вонючую куртку? — надменно выбросил он и тут же увидел, как мужик беспрекословно тянется доставать то, что спрятал. Забрав своё, Слава оставил его лежать на земле и преспокойно пошёл обратно. Внутри ощутилось какое-то неприятное беспокойство, Слава дышал рвано и пытался выкинуть события последних десяти минут из головы. «Я ведь не был таким раньше. Что со мной стало?» — думал он скорбно, обнимая себя руками. Два месяца новой жизни дались ему крайне тяжело. Слава часто не узнавал самого себя. У него внутри плескалась обида и ненависть на всех людей, которые его предали, и это настолько заполняло его изнутри, что он был готов делиться своими мерзкими чувствами с невинными окружающими, лишь бы самому стало легче. Чёрт с ним с ворюгой, но когда это задевало людей, не сделавших Славе ничего плохого, становилось жутко от своего собственного поведения. — Ну что? — спросил Федя, поставив руки в боки. — Догнал ублюдка? — Догнал. — мрачно ответил Слава, продемонстрировав спасённый телефон. Настроение было хуже прежнего, а ведь им ещё нужно забрать картину. Собственно, с неё и начались все неприятности. Ефим в поисках вдохновения и свежих мыслей сделал в своей квартире небольшой ремонт: перекрасил стены в спальне, сменил шторы, купил новый ортопедический матрас и всё такое. Присмотрел себе какой-то сюрреалистичный портрет из репертуара малоизвестной современной художницы. Исходя из всего этого, было бы логично предположить, что Ефим должен был договориться с художницей и забрать эту картину, но невиданным образом эта задача свалилась на плечи Феди и Славы. Произошло это по той причине, что Ефима сейчас не было в городе вообще — ремонт хоть его и порадовал, но вдохновения не случилось, и тогда Нестеров в полном одиночестве отправился в Амстердам. Тем временем художница заявила, что не собирается ждать, пока он вернётся из бессрочного путешествия, и уже подыскала покупателя, который готов забрать её работу раньше, чем Ефим соизволит вернуться в Питер. Конечно же, Ефим, упрямый как бык, твёрдо был убеждён, что к его новому ремонту подходит именно этот портрет и никакой другой, а посему уступать его некоему призрачному сопернику он был не намерен. Хотя Славе в голову закрадывалась мысль, что всё было наоборот: скорее, именно потому, что на горизонте нарисовался другой клиент, Ефиму поперёк горла встала необходимость купить именно эту картину. Это всё можно было бы пережить, если бы художница не жила в каких-то непонятных дебрях. Станция метро Волковская сначала не вызвала никаких подозрений. Она расположилась довольно близко к центру: казалось бы, пять минут на машине, и вот он — Лиговский проспект, но на деле всё оказалось сложнее. На месте они сразу же заблудились. Единственным отголоском цивилизации здесь были метрополитен и рельсы, по которым с шумом проносились бело-красные трамваи. Здесь вроде был торговый центр, какая-то захолустная рюмочная, продуктовый магазин с яркой красной вывеской «ПРОДУКТЫ 24 ЧАСА», остановка общественного транспорта… Но всего буквально пару минут пешком от метро, и они оказались в совершенно другом месте между кладбищем и серым промышленным забором. Вдали взгляд улавливал несколько выстроившихся в ряд автосалонов, шиномонтажная мастерская, по другую сторону церковь в голых ветвях деревьев и отделение полиции. Оказалось, что они пошли не в ту сторону, и теперь им нужно было вернуться обратно к метро, а уже оттуда пойти в совершенно другом направлении. Так они и сделали, но лучше не стало: парни вышли на пустующую улицу, вдоль которой встало несколько двух-трёхэтажных порушенных дышащих на ладан домов, некоторые из которых были заброшены. В других, страшно подумать, всё ещё жили люди, и вероятно, в одном из них находилась квартира этой художницы. По правое плечо вырос очередной серый забор и загаженное поле, посреди которого развернулась недостроенная церковь. Ещё одна. Надо сказать, кладбище тоже по-прежнему преследовало их, ко всему прочему прибавилась железная дорога и бегающая бесхозная дворняга. Они просто бродили кругами, снова и снова натыкаясь на спрятанные за забором могилы. Даже не верилось в то, что всё это когда-нибудь закончится. Понемногу начинало темнеть, и вот они остановились у метро. Слава с презрением посмотрел в сторону, откуда они пришли. Несчастный холст в крафтовой бумажной упаковке был у Феди под мышкой. Слава чувствовал себя опустошённым и хотел поскорее отсюда уехать. — Ну и денёк выдался, — закурив вонючий Беломор, откомментировал Федя. — Чтоб я ещё раз вышел дальше, чем до магазина под окнами своего дома… Знаешь, мы заслужили немного радости. — Какой, блять, радости? Я уже не помню что это. — высматривая в телефоне расписание автобусов, огрызнулся Слава. Единственное, что действительно хорошо складывалось — транспортная развязка. Отсюда Слава спокойно мог уехать домой на автобусе или трамвае, и добрался бы он минут за десять. Быстрее всего вышло бы на метро: всего две остановки по прямой от Волковской до Международной, но тогда он бы потратил больше времени на то, чтобы спуститься и подняться. Может, потратиться и заказать такси? На поставленный вопрос Федя загадочно промолчал и выкинул в сторону бычок. Чтобы выкурить крепкую толстую сигарету ему понадобилось около минуты. Он махнул Славе рукой, предложив зайти в торговый центр «Радиус». Снаружи здание выглядело недурно: округлая форма строения, усыпанного длинными окнами, выглядела интересно. Изнутри тоже было прилично, но при этом как-то некомфортно. Туда-сюда бродили неприветливые охранники с усталыми лицами, магазины были наполовину пусты, да и не отличались многообразием выбора — ничего из того, что было выставлено на витрину, Славе не приглянулось. На его взгляд так здесь не стоило покупать что-то людям младше пятидесяти. К тому же, здесь почти не было людей, и стояла странная тишина, которая заставляла чувствовать себя неспокойно. Федя ходил кругами в поисках туалета, спрятавшегося в пустом коридоре. Они зашли в коробку из мелкого белого кафеля, и Слава сразу же поморщился от мерзкого синего освещения. Он мысленно поклялся себе, что сделает всё, лишь бы больше никогда в жизни не оказаться в этой части города, особенно в этом торговом центре и в этом туалете. Пока он соображал, Федя затащил его в просторную кабинку и захлопнул дверь. — Ну и какого чёрта мы сюда припёрлись? Хочешь окунуть меня головой в унитаз? — вскинув бровь, спросил Слава, предположив, что именно в этом заключалась радость Феди. Семёнов усмехнулся, оценив шутку, и запустил руку в карман. Он зажал между пальцев зиплок с белым порошком и чуть потряс им перед Славой, заставив его нахмуриться. — Ты надо мной издеваешься? — Просто позволь себе расслабиться. Федя легковесно пожал плечами, сев возле унитаза на холодном полу. Он опустил крышку и положил на неё севший телефон, рядом лёг зиплок, дисконтная карта обувного магазина и мятая купюра номиналом в пятьсот рублей. Слава напрягся и внутренне содрогнулся. В нём взметнулось напряжение, а глаза его немножко помертвели. — Я уже слышал подобное, когда впервые попробовал, — его голос разросся в тишине пустой уборной чуть взвинчено. — И то, что я пережил, мне ни в пакете, ни в коробке не сдалось переживать ещё раз. — Если не знаешь меры, то конечно, — упрекнул Федя холодно, размыкнув зип, и теперь Слава мог наблюдать, как кристаллическая смесь высыпается на чёрный экран смартфона. — Иногда можно себе позволить. И никаких проблем. А ты жил этим последние полгода и теперь жалуешься. Мысли понеслись как поезд по рельсам. Слава стоял, прилипнув спиной к стене, пока Федя методично давил картой кристаллы, хруст которых поднялся шумом в кабинке. Слава знал, что Семёнов что-то употребляет, но эта тема никогда особо не поднималась, да и наедине они так долго были впервые. — И чего ты замолчал? Сам себя зарыл и смотришь на меня с осуждением, — усмехнулся он, не отрывая взгляда от своего занятия. — Соглашайся, пока я добрый. Это то, что нужно сейчас. А то как иглу тебе протянули, ты с радостью руку выставил, а кокаин попробовать не хочешь? — Не хочу. Я завязал окончательно. — напомнил Слава скорее для себя, отчего-то сильно задумавшись. — Уверен? Бывших наркоманов не бывает. — беззлобно хмыкнул Федя. — Я тебе сделаю, а ты уже сам думай. Слава ощутил, что его мелко колотит. Он прикусил кончик языка, наблюдая за выученными движениями чужих рук. Слава буквально внутренне метался и словно чувствовал, что внутри него что-то неумолимо скребётся. Ему было так тяжко всё то время, что он провёл трезвым. За эти месяцы рука Третьякова не прикасалась даже к алкоголю. Он много курил сигареты, но ничего другого в его жизни не осталось. Он покорно терпел депрессивные периоды, резкие перемены настроения, полную апатию — и успешно делал вид ведь, что всё в порядке. Хотя, конечно, со стороны всем было видно, как сильно Слава поменялся, но прикасаться к этой теме было бы неприлично. Слава хотел бы хоть на полчаса почувствовать себя хорошо и прекрасно понимал, что наркотики могут дать ему это. Употреблять он начал по одной простой причине — хотелось почувствовать хоть что-нибудь кроме боли и бесконечной пустоты, переполняющей так, что из ушей вытекало. И сейчас ему просто не хватило сил отказаться. Вообще уже второй раз он повёлся на предложение испытать удовольствие, на абсолютно идентичные опасные слова. Тяжело выдохнув и уняв дрожь в ладонях, Слава взял из рук Семёнова денежную трубочку. Федя уже принял дорогу. Он расслабленно прислонился спиной к белому кафелю, отливающему синим светом, и запрокинул голову вверх, шумно шмыгая ноздрями. Слава наклонился к телефону, врезавшись кончиком купюры в начало трека, и с удивительной лёгкостью убрал дорожку. Он никогда не нюхал раньше, и ему казалось, что это будет сложнее. Федя постарался, чтобы раздробить кристаллы в пудру, и порошок влетел в ноздрю как воздух. Только после Слава откинул голову назад, последовав примеру старшего, и почувствовал, как кольнуло возле переносицы. Он несколько раз шмыгнул носом, чтобы убедиться, что ничего из него не посыплется, и сощурил брови, когда порошок зашёл в горло мерзким горьким привкусом. Поначалу никакого эффекта он не почувствовал, но это было совершенно нормально — Слава знал, что после интраназального употребления не кроет в течение пары секунд, как это происходит при внутривенном способе приёма. Нужно было подождать несколько минут, пока через слизистую вещество просочится в вены. Они спокойно вышли из туалета, спустились по эскалаторам на первый этаж и покинули торговый центр. В полном молчании. Слава испытывал лёгкую дрожь, но на этом сыграло скорее волнение и нетерпеливое ожидание прихода, нежели сам эффект. К тому же, Славу одолевало чувство вины за то, что он так легко позволил себе сорваться. С другой же стороны он мысленно проговаривал чёткое «похуй» — один раз всё-таки живём на свете. Ему просто было необходимо как-то оправдать себя, потому что было уже поздно что-либо делать. Как минимум, высморкать дорогу обратно Слава не мог. Едва они вышли из дверей злосчастного «Радиуса», Слава запнулся о ступени и чуть не упал. Ноги резко утяжелились и обмякли, будто впитавшая воду губка. Всё вдруг резко покрылось рябью, а тело превратилось в кусок ваты. — Осторожнее. — его прихватили крепкие руки Семёнова, и Слава невнятно кивнул, ухватившись за чужое плечо в поисках опоры. Оба были в этом состоянии, но Федя ориентировался сильно лучше и без проблем управлял своими движениями, в отличие от Славы, который чувствовал себя так, будто упал в бассейн с поролоновыми кубиками. Они без разговоров добрели до остановки и поочерёдно опрокинулись на жёсткую замёрзшую скамью. Это была даже не та остановка, которая им была нужна, транспорт здесь ехал не тот и вообще в другую сторону, но на всё это было как-то наплевать. Славу словно укрыло одеялом, стало тепло и комфортно, сильно захотелось спать, и он позволил себе свалить голову на плечо Феди, на что тот даже не пытался возразить. Он сам приник к Славе поближе и зевнул. Это точно был не кокаин, но сейчас Третьякова это мало волновало. Он, путаясь в элементарнейших действиях, подключил к телефону наушники и оставил Семёнову привилегию выбрать музыку, которую они будут слушать, бесцельно сидя посреди остановки, на которой им не подходит ни один автобус. Федя был пониже ростом сантиметров на пять или семь, — он точно не называл свой рост, но навскидку можно было дать метр семьдесят пять, — его тело было мясистым, крепким и смуглым. Слава был бледный, длиннее и тоньше — его по-женски изящное тонкое запястье Семёнов мог спокойно обхватить своими короткими мужскими пальцами. Волосы у Феди были грубые, жёсткие и тёмные-тёмные как крепкий кофе без молока, коротко стриженные и почти всегда спрятанные под широкой шляпой. Слава недавно сбрил свои пышные крашенные патлы и ходил с единичкой — почти лысый, но от природы его волосы были мягкими, шелковистыми, воздушными и кудрявыми, а цвет у них был ореховый. У Феди глаза были глубоко карие, почти чёрные, смотреть в них было также, как и в ночную темноту через тонкое оконное стекло, а у Третьякова глаза блестели как драгоценные камни, напоминая цветом сочный летний лес, полнящийся зеленью. Стили в одежде тоже никак и никогда не переплетались: пока старший выбирал серые облегающие свитера, шляпы и лакированные туфли, Слава надевал широкие тай-дай штаны и объёмные бомберы с яркими принтами на спине. Они были такими решительно разными, и всё же сейчас их что-то соединяло не хуже крепких верёвок или одной пары наручников на двоих. Сейчас между ними не было никакого напряжения. Они прилипли друг к другу так, будто не обменивались колкостями каждый раз, когда друг друга видели. Федя ушёл в себя, погрузился в мир мыслей и вёл диалог со своим сознанием, а Слава не мог услышать ни одной связной мысли внутри себя, его голова опустела, тело расслабилось и захотело уснуть, отказавшись думать. — Что это? — решился спросить Слава, понимая, что это не может быть кокаин. Пусть он и не пробовал, но точно знает, что от него эффект должен был стимулирующим, а не седативным. Сейчас же ему казалось, что в венах героин, только поспокойнее и подружелюбнее — что-то более слабое и не такое хмурое. — Метадон, — признался Федя без укола совести. — Догадался, что тебя обманули? — Зачем ты это сделал? — без каких-либо эмоций соорудил Слава, внутренне обжигаясь о чужие слова. — Знаешь, что я слезал с опиатов и предлагаешь мне их снова. Ты и правда ненавидишь меня, Сайко. — Выбрось из головы эту ересь, — отрезал Федя покровительски. — Я нейтрально к тебе отношусь. — Я не верю. — сообщил Третьяков коротко и чётко, хотя язык обмяк, не желая двигаться. — Правильно. Лучше верь в то, что я терпеть тебя не могу, как и все люди на планете. Ты же твёрдо убеждён в этом, — усмехнулся он строго. — Ты растёшь, мальчик. Мы с первого дня не поладили, потому что я не выношу легкомысленных наивных мальчишек вроде тебя, но я вижу, как ты меняешься. Ты влезаешь в дерьмо и учишься жизни. У тебя появляются зубы, и ты используешь это, чтобы ранить соперников. Верь, что я тебя не выношу. Но я начинаю уважать тебя и знай, что я никогда не говорю о пустом. — К чему этот серпантин? — недоумённо выспросил Слава, удержавшись от того, чтобы зевнуть. — Ты предложил мне мясо под видом эйфоретика. — В пятидесятых метадон утвердили как лекарство и лечили им больных героиновой зависимостью. — пожав плечами, процитировал Федя. — Лечили от героиновой зависимости, — хмыкнул Слава саркастично. — Заменяя её метадоновой зависимостью. Такого же для меня хочешь и говоришь, что нормально ко мне относишься? — Я не желаю тебе никакой зависимости, пацан, — убедил его Семёнов. — Я хочу вытрясти из тебя остатки твоей детской наивности. Ты вчера только выпорхнул из родительского гнезда. Я тебя помню верящим в любовь и доверчивым как псина. Ты попал в большую жизнь, во взрослую. Твоя детская непосредственность тебе больше не нужна, она будет только почвой для новых падений. — Ты это специально провернул, то бишь? — безразлично спросил Слава, пусто глядя на вывеску продуктового магазина по ту сторону дороги. — Я думал, что ты ни на что не годен и знал бы ты, как я обругал Ефима, когда он притащил тебя к нам. Но ты толковый парень, Слава. Он пиздел мне, что у него чуйка на эксклюзив, и что ты стоишь потраченных нервов. Может, он был прав, — рассуждал Федя, озвучивая всё, что думалось. — Ты упал и разбился насмерть, а теперь пытаешься воскреснуть. Прекрасно. Похоже на искусство того, как стоит жить. Я скажу тебе одно: не связывай свою жизнь с наркотиками, не заходи в этот лабиринт, не ломай себя окончательно и бесповоротно. Ты в дерьме? Это не вечно. Ты ещё очень молод, и у тебя море путей, которые сделают тебя счастливым. — Понять не могу, для чего ты говоришь это… — протянул Слава хмуро, покуда для него все философские изречения и напутствия старшего слипались воедино и катились мимо мозга. — Потому что мне через год тридцать, и я сижу на опиатах. Я убил себя, — сквозь зубы признался Федя и снял шляпу, приготовившись продолжить скорбный рассказ. — Ты ведь знаешь, что моя жена умерла от рака, когда ей было двадцать четыре, а мне двадцать шесть. Я не мог пережить это сам и попросил помощи у морфина. «Это просто успокоительное» — говорил я себе. Ты-то уж должен меня понимать. Ты кололся героином, чтобы тебя покинула боль, а я курю метадон с той же целью, и теперь я не могу остановиться. Сижу на руинах своего счастья, забиваю кристаллами сигареты и вижу свою радость в этом дыму. Не стань таким же. Я разучился желать хорошего людям, но… Ещё умею не желать дерьма. Слава болезненно промолчал. Теперь уже он не пропустил ничего из того, что было ему сказано. Он заставил себя переварить информацию, но не знал, что с ней делать. Как ответить Феде? Слава в последнее время не видел ничего вокруг себя. В нём атрофировалась эмпатия, он потерял своё бесконечное желание помогать всем вокруг и теперь впервые за долгое время переживал чьи-то проблемы. И это не было похоже на те проблемы, которые можно было решить в два счёта. Он ощутил себя на месте Феди — человек в тупике, потерявший самого себя. Одинокий и разочарованный, каждую неделю навещающий могилу молодой девушки, усопшей от онкологии. — Спасибо тебе за доверие и… Доброту. — вычинил Слава. — Да, вот ещё что. У тебя нет никого ближе тебя самого. Не доверяй никому. Никому из нас в том числе. Те ублюдки оставили тебя на улице умирать, — начал вспоминать Федя, потирая глаза. — Мы бы так никогда не сделали. Мы не бросаем своих, не вонзаем нож в спину. Но у тебя нет ни единой гарантии. Когда я познакомился с Ефимом, Русланом и Адамом, ты был ещё… Классе шестом, наверное. Кто угодно может тебя предать. «Я и сам в том числе» — грустно подколол себя Слава, осознав, что именно это он и сделал. Сейчас, под пеленой морфина, он не чувствовал практически никаких эмоций. На душе повисло спокойствие, но Третьяков понимал, что с возвращением ясности ума придёт и колкое чувство вины, и апатия, и долгие размышления. Ненависть. Это вернётся снова, как бы он не убегал. — Молодые люди!.. — из ниоткуда перед ними возник сотрудник правоохранительных органов. — Находимся в состоянии наркотического опьянения? — Твою же мать. — прошептал Федя устало.

FBE

* * *

«В марте восемнадцатого мы написали текст для будущего совместного релиза» — говорит Федя Семёнов в слёзно вымоленном интервью, которое он так не хотел давать. — «Мы долго не могли прийти к тому, чтобы выпустить его. Долго спорили, много чего меняли. Знаете, что интересно? Исходная версия «DMT» была написана в отделении полиции на Стрельбищенской. Нас взяли с мешком опиатов и маленькими как чернильные точки зрачками, и пока шли разборки, мы сидели за решёткой и писали стихи. RESTINPEACE выпустил этот трек у себя на альбоме «SCARY TO BE SOBER» в начале две тысячи девятнадцатого. Только тогда мы договорились.»
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.