Яркие краски

Слава открыл глаза в полной темноте. Только размытый облаками жуткий лунный свет уронил небольшой луч в окно, просочившись сквозь ветви старого дряхлого дуба. Проснувшись, он увидел, что почему-то укрыт покрывалом, которое обычно всегда аккуратно сложено и висит на спинке койки. Палата в ночной дымке выглядела более неуютно, чем обычно. Собираясь в углах, темнота ползла вдоль плинтусов и взбиралась по стенам, а вверху расплывалась по потолку. Славе стало жарко, и он избавился от колючего покрывала, затем сел на постели и осознал, что весь горит от температуры, а не от покрывала. Что-то необъяснимое потянуло его встать с постели и выйти в коридор вопреки строгому запрету покидать палату после отбоя. Нужно найти дежурного врача, попросить у него градусник и жаропонижающее. Скрип раскрытой двери разлетелся по тёмному коридору, в конце которого горела одна-единственная потолочная лампа. Славе сразу почудилось, будто что-то не так, по груди расплылось непонятное беспокойство. Спросонья он не сразу заметил, что дверь каждой палаты приоткрыта, хотя так быть не должно — на ночь все двери закрываются. Всегда. Он застыл посреди коридора, почувствовав, как холодный сквозняк ползёт по полу, охватывая открытые голени. Слава растерянно посмотрел под ноги, затем снова поднял взгляд и зачем-то заглянул в одну из дверей. Он разглядел, что на каждой из стоящих в ряд коек спокойно спят пациенты, доверху укрытые одеялами. Чего же ему одному так тошно и некомфортно? Он похоже умудрится прихватить простуду и проснулся от высокой температуры. Лекарства. Двинувшись вдоль спящего мёртвой тишиной коридора, он отчего-то отчётливо слышал в ушах собственные шаги, и от этого становилось лишь больше не по себе. Там, где горит свет, находится сестринская и ординаторская. В одной из этих комнат должен быть кто-то из врачей или санитаров. Так Слава думал, пока не обнаружил, что обе двери заперты. Какого чёрта? Всё должно быть наоборот. Палаты — заперты, комнаты докторов — открыты. — Хер ли ты здесь шляешься? — раздалось у него за спиной грубо и холодно. — Ты должен быть в своей койке. Нельзя выходить из палаты посреди ночи и шататься по больнице, пихая свой нос во все двери! — Вы всё это время шли у меня за спиной? — недоумённо спросил Слава, столкнувшись с санитаркой, которую ни разу не видел раньше. Как он не услышал, что она шла позади? Ответа на вопрос не последовало, седовласая женщина статично застыла перед ним, и Слава вынужденно продолжил, внезапно почувствовав укол головной боли, который с трудом удалось проигнорировать. — Мне плохо. Можно померить температуру и попросить что-нибудь от жара? — Иди в душевую умойся. Видел бы ты свою рожу, — загрохотала она, совсем не стараясь быть бесшумной. — Я сейчас возьму градусник и найду тебя. «Ладно» — пронеслось у Третьякова в ноющей голове. Она разговаривала крайне странно и не совсем ясно выражала свои мысли. Впрочем, чего бы от неё ожидать? Старуха едва ли дышала, будто готова была помереть от старости в любую минуту. Они всегда себе на уме, и сейчас у Славы не было желания пререкаться, особенно учитывая то, что это была последняя ночь в лечебнице — днём его должны выписать. Ночью больница выглядела очень непривычно и даже жутко, а его верная напарница тревожность, которая сильнее всего любила навещать именно ночью, совсем не придавала уверенности. Но найти туалет для Славы не сделалось большой проблемой. Деревянная дверь была приоткрыта, он занырнул внутрь и остановился возле одного из ржавых умывальников. Свет сюда проникал из одного лишь маленького закрытого решёткой окошка в самом верху комнаты. Слава достал из кармана пижамных шортов телефон и подсветил умывальную фонариком, приготовившись в очередной раз сушить кожу лица грязной водой из старого крана, который всегда перво-наперво окрашивал струю в цвет ржавчины. Шум воды неприятно зазвенел в ушах, но головная боль, что он не сразу заметил, куда-то улетучилась. Умывшись, он поднял голову и тут же отскочил в сторону, испугавшись собственного отражения в немытом зеркале. Ночь, разрываемая только светом телефонного фонарика, так исказила его лицо, что Славе показалось, будто с той стороны на него смотрит кто-то чужой. Он подумал, что нужно поскорее уйти, чтобы не кормить свою тревожность, но вместо этого он потянулся к зеркалу и уставился на своё лицо, пытаясь понять, почему же оно выглядит таким незнакомым. Ничего страшного не происходило. Отражение не говорило с ним, не делало чего-то, чего не делал его владелец, но почему-то смотреть на него всё равно было невыносимо страшно. Слава несколько раз моргнул и облизнул свои губы, почувствовав знакомый вкус железа. Зеркало позволило ему разглядеть побежавшую из ноздри кровь. Такое с ним случалось достаточно часто. Из-за стресса и перенапряжения у него шла кровь из носа. К тому же, употребление белых дорог убило слизистую его ноздрей, и остановить кровотечение из повреждённых тканей было сложно. Слава, не отрывая глаз от своего отражения, нащупал держатель для бумажных полотенец, но он, конечно, оказался пуст. Великолепно. Почему он вообще поверил, что что-то может быть иначе? — Ты почему здесь? — раздался голос той самой санитарки, заставив Славу вздрогнуть и сощуриться от головной боли, резко возникнувшей вновь. — Ты должен быть в палате после отбоя! Нельзя покидать палату ночью! — Да я же уже сказал, что мне плохо! — крикнул Третьяков, услышав свой собственный голос ещё трижды, и вцепился от непонятного страха в умывальник так сильно, что пальцы побелели. — Я просил у Вас градусник! «Что за ночь в доме ужасов?» — мысленно выругался он вдобавок. Мало того, что ему и так охота повеситься от игр своего сознания, так ещё и санитарка какая-то маразматичка, которая успела забыть о том, что они разговаривали в коридоре пару минут назад. Она сама же его сюда и отправила, а теперь возмущается, старая дрянь. — Так я градусник принесла. — что удивило Славу, сказала женщина. Оглянувшись, он увидел, как она вытягивает ладонь, в которой зажат ртутный градусник. И только Слава потянулся, чтобы взять его, как санитарка разжала ладонь, из-за чего градусник полетел на пол и разбился, выпуская из своих оков ядовитую ртуть. «Твою мать» — пронеслось в его голове. Он неуклюже утёр тыльной стороной ладони кровь, размазав её по своему лицу. Да и наплевать. Ему совершенно не до этого, когда виски сдавливает так, словно вокруг них стянули металлическую проволоку. — Какая плохая примета, — с сожалением вздохнула старуха. — Это всё ты виноват, сволочь. От тебя одни проблемы. Ты — проблемный подросток. Тебе было велено не покидать палату, а ты что сделал? Иди вон отсюда. Возвращайся в койку. Я принесу градусник туда, а ты не высовывайся больше. И только попробуй разбить ещё один! — Это же не я его разбил. Вы его уронили. — требовательно поправил Слава и прошёл мимо санитарки, забыв даже фонарик выключить. — Я сказала, ты во всём виноват! Во всём! Ненавижу вас, проблемных подростков! — вторила она, отказываясь признавать, что это произошло из-за её… Неосторожности? Была ли это неосторожность? Выглядело так, будто она нарочно. Но это же совсем глупо. Похоже, бабка настолько не в себе, что ей самой не мешало бы здесь полечиться. Не говоря уже о том, что Славу с большой натяжкой можно назвать подростком — в конце концов, ему через пару месяцев исполнится двадцать один. Славе уже не хотелось иметь с ней никакого дела. Проще было дождаться утреннего замера температуры, а ночь как-нибудь перетерпеть. Тем более, уже вечером он будет у себя дома. Он напрочь забил на кровотечение из носа, решив, что воспользуется салфетками, которые лежат у него в палате. Голова снова стихла. На обратном пути Третьяков заметил, что дверь в палату, в которую он заглядывал, теперь распахнута настежь. Этот коридор и так был испытанием для его нервов, ещё и какая-то ерунда происходила. Хотя теперь он уже не был так сильно удивлён, так как вся мистика объяснялась одной лишь неадекватной санитаркой, которая видимо и пооткрывала все двери. Слава бы не удивился, если бы как-то вскрылось, что ей нравится стоять над койками пациентов и смотреть на то, как они спят. — Ну и ночка! Тоже не спится? — услышал Слава со стороны, и обронив туда свой взгляд, заметил Артура. Да что же это такое. Он настолько погрузился в свои беспочвенные переживания, что не замечает ничего вокруг себя, кроме каких-то надуманных странностей, и не слышит даже, как возле него оказываются другие люди. Слава был уверен, что Артур здесь не из воздуха возник: дверь палаты, в которой они лежали оба, пока Славу не отселили, была открыта иначе, что говорило об одном: Артур только что встал со своей койки и вышел в коридор через эту дверь. — Мне херово, — пояснил Слава с готовностью. — А дежурная похоже не в своём уме. Не дождаться от неё никакой помощи. — И ты заметил, что она будто… Какая-то очень-очень странная? — понимающе согласился Артур и заговорил заметно тише, боясь, что будет услышан кем-то посторонним. — Ага. Взяла разбила градусник и во всём меня обвинила, — фыркнул Слава сквозь вновь появившуюся головную боль. — Ты сам-то чего не спишь? — У меня проблемы со сном, я часто ночью не могу глаз сомкнуть, — объяснил он, отведя глаза, которые во тьме блестели почти неестественно. — Пойдём со мной, а? Раз уж мы оба не спим. — Куда ещё? — недоверчиво спросил Третьяков. — Ай, я не сказал, — посмеялся Арт от себя самого и улыбнулся шире, чем когда-либо. — Ну и ладненько, будет сюрпризом. Я покажу тебе кое-что. — Спасибо, я откажусь, — сказал Слава, не найдя в себе ни сил, ни желания ходить куда-либо с Артуром. — Лучше пойду попробую уснуть. — Не получится у тебя уснуть, — убеждённо заявил Артур. — Ну пойдё-ом. Тебе понравится то, что я покажу. — Мне нехорошо, — объяснил Третьяков в очередной раз. — Усну или нет, а всяко лучше, чем шататься по коридорам среди ночи, рискуя наткнуться на полоумную санитарку. — Да ладно тебе, — улыбка сползла с лица парня, сменившись сожалением. — Это ведь твоя последняя ночь здесь. Пойдём. — Говоришь так, будто мы в детском лагере в последний год перед совершеннолетием, — выразив на лице сильное раздражение, произнёс Слава. — Я никуда не пойду с тобой, Артур. В последний раз говорю. Не лезь ко мне. То, что я от скуки с тобой разговариваю иногда, не значит, что я тебе в компаньоны заделался, и не надо пытаться меня втягивать во всякую хрень. — Это хорошо, что ты не согласился, — сбив Третьякова с толку, ответил Артур. — Ты молодец. Я хотел бы стать тобой. — Чего? — недоумевающе переспросил Слава, не совсем поняв, к чему это всё. — Ты с самого первого дня указал каждому, где его место, — начал объяснять Артур раздражающе восхищённым тоном. — Даже в таких стрессовых условиях ты хорошо держишься. Ты так уверен в себе. Я реально безумно хочу быть на твоём месте. Быть тобой. — Не унижайся, — брезгливо попросил Третьяков, услышав в чужих словах лишь грубую бестактную лесть. — Тебе быть мной не понравится. — Почему же? — он потянул улыбку ещё более широкую, какую-то некрасивую, и наклонил голову набок, но постарался сделать это так, как сделал бы Слава. — Потому что это всё ненастоящее? Потому что ты — ненастоящий? Смотри, как легко подражать тебе, если разгадать, что у тебя внутри. — Не думал перевестись в отделение для умалишённых? — прорычал Слава агрессивно и попытался пройти к своей палате мимо парня, что моментально перегородил ему дорогу. — Съебись. Дай мне пройти. — Мы не закончили говорить, — в ответ нагрубил Артур. — Почему ты уходишь? Тебе не нравится слышать правду? Не нравится, что кто-то видит тебя насквозь? Я знаю всё. Ты бесконечно меняешь маски и ни с кем не можешь быть настоящим. Даже с самим собой. Ты просто забыл, как ведут и чувствуют себя нормальные люди. — Отвали от меня, блять, — он снова попытался уйти, но Артур вцепился в его локоть пальцами, заставив дрожать. — Убери прочь от меня свои руки! Слава грубо отпихнул его от себя, постаравшись толкнуть как можно сильнее. Ему не хотелось больше слышать этих слов, которые забирались в самую душу, не хотелось больше видеть Артура и чувствовать его руки на своём теле тем более. По расчёту Третьякова, ставший соперником знакомый должен был отдалиться от него минимум на метр, и этого бы хватило, чтобы захлопнуть дверь палаты изнутри, но чужие руки вцепились в него сзади, ухватившись за плечи, и потянули на себя. — Ты сильный, — заговорил он с издёвкой. — Но твои страхи сильнее. Ты не сможешь бороться вечно. Ты проиграешь. И знаешь, что я скажу? Всё это, всё, что не позволяет тебе жить счастливой жизнью любого нормального человека, кончится именно тогда, когда ты проиграешь. Только тогда. Сдайся сейчас. — Ты не в себе, блять! — Слава впился в его руки своими, отчаянно пытаясь ослабить хватку, но преимущество было не на его стороне. — Отпусти меня сейчас же, иначе я тебе ребро сломаю. Голова разболелась только сильнее, пот лился градом, а вот кровь куда-то делась, что Слава заметил только сейчас. Он и забыл про неё. Странно, что Артур ничего не сказал по поводу его измазанного кровью лица, но сейчас размышлять об этом было бы странно — Артур в целом вёл себя совершенно неадекватно. От кого уж, а от него Слава ожидал подобного поведения меньше всего. — Как же ты сломаешь мне ребро? Прямо сейчас я задушить тебя могу. — посмеялся Артур ему в ухо. — Давай, гений. Сделай это. — всё, что оставалось сказать Славе. Как он ни пытался вывернуться, как не пробовал провернуть выученные ещё в детстве с отцом приёмы, не получалось даже ослабить противника, и Третьяков вспомнил другой совет папы: «Там, где не получается разрешить дело умом, поможет сила. Там, где твоих физических способностей недостаточно, решает только ум». Длинные пальцы Артура мгновенно сомкнулись на его шее. Слава поначалу думал, что тому не хватит смелости убить человека посреди психиатрической лечебницы — и где чёртовы дежурные? — но в конце концов он уже не был так уверен. Парень явно был не в адеквате, и здравое мышление подсказывало, что от него можно ждать любых иррациональных действий. Славе просто стало интересно, что будет дальше. Он захрипел, ощутив на шее прочную хватку, преградившую кислороду доступ в лёгкие. Захрипел, но не позволил себе даже дёрнуться. — Почему же ты не ломаешься? — озлобился Артур, и стоило ему расслабить пальцы на одно лишь мгновение, как Слава сразу же вывернулся из западни и с размаху запустил кулак туда, где должно находиться солнечное сплетение. Но видимо не попал, потому что Артур едва ли пошатнулся, хотя лицо его отразило боль от удара. В темноте драться сложно, да и времени целиться у него не было. — Почему? Почему ты не сдаёшься? — гадал Артур подобно маленькому ребёнку, который действительно не понимает, почему небо именно голубое. — Стой! — Чёрта с два! — прорычал Слава прежде, чем хлопнуть дверью своей палаты. Он прижался к ней спиной, тяжело дыша, и попытался переварить всё произошедшее. Артур стоял прямо за дверью: стучался, шкрябался, мямлил какие-то извинения и уверял, что понятия не имеет почему так себя повёл. Он всё просил Славу выйти, чтобы нормально поговорить, и от этого только кружилась голова. Кружилась, но не болела. Снова. Слава заметил странную закономерность: голова у него болит только тогда, когда он с кем-то разговаривает. — Догадался! — воскликнул Артур, оказавшись прямо напротив Славы в момент, когда он моргнул и раскрыл глаза. В горле застрял панический крик, который так и остался неозвученным просто потому, что Слава обомлел от ужаса. Он не успел даже подумать. Голова заболела опять. Артур стоял в паре десятков сантиметров, глядя на него глазами, в которых не было абсолютно ничего человеческого. Только сейчас, благодаря лунному свету, который охватывал тесную палату куда лучше, чем длинный затемнённый коридор или душевую, он заметил, что зрачки у Артура узкие и длинные, как у рептилии, а глаза совсем не карие — нечеловечески жёлтые. «Это просто сон» — подумал он, и Артур снова улыбнулся своей неестественной улыбкой. Хотя можно ли его называть Артуром? Это кто-то другой, просто очень похожий. — Ты неглупый, — протянул он чужим голосом. — Мог бы понять и раньше. Например, в душевой. Я ведь был по ту сторону зеркала. Что я говорил, а? Быть тобой несложно. У меня ведь получилось. Я был очень похож. Ты даже не заметил, что это не ты. Потому что ты себя не знаешь. Совсем не знаешь… Сам подделка и другую подделку не отличишь. — Чёрт подери, исчезни! — крикнул Слава ему в лицо и грубо толкнул его в грудь обеими руками, а «Артур», в свою очередь, издевательски отошёл на два шага назад, очень очевидно сделав вид, что у Третьякова хватило сил отогнать его от себя. — Это сон. Это всего лишь сон. — Всё так, это всего лишь сон, — подтвердило чудовище в облике Артура. — И может быть, ты даже проснёшься. Но что будет дальше? Вся твоя жизнь — один сплошной страшный сон, ты ведь это отлично понимаешь. Попытка самоубийства — неплохо, но почему не довёл дело до конца? Ради чего тебя спасали? — Хватит! — едва сдерживая слёзы, умолял Слава. — Оставь меня в покое! Он опустился на пол и закрыл лицо руками, пытаясь абстрагироваться от этого нечто. До него тут же дошло: чтобы это закончилось нужно говорить не с выдумкой из своего сна, а с самим собой. Нужно разбудить себя. Слава не понимал, что именно он делает, просто старался как можно сильнее напрячь своё сознание, игнорируя страх и то, что намеренно пыталось его вызвать, звуча всё тише и расплывчатее. Слава открыл глаза резко, очутившись в постели. Страх отказывался покидать его. При виде тёмной комнаты Третьяков моментально расплакался, испугавшись того, что он по-прежнему спит, и всё это сейчас начнётся заново. Запугано оглядевшись, Слава заметил две основных вещи: покрывало было там же, где он его и оставлял, — на спинке койки, сложенное в несколько раз, — и никакой температуры у него не было. Но можно ли было считать это доказательством того, что он проснулся? Пересилив себя, Третьяков встал с постели и решительно направился в коридор. Настолько решительно, насколько это возможно, когда с глаз текут слёзы, руки охватывает тремор, а сердце колотится так громко, что заглушает все остальные звуки. Выглянув из своей палаты, он попал в хорошо освещённый коридор, в конце которого, возле ординаторской, тихо разговаривали двое знакомых ему санитаров. Двери всех палат, как и полагалось, были заперты. Это заставило его немного успокоиться, но он всё ещё не спешил доверять спокойной привычной обстановке. Этот сон был до того реалистичным, что Слава хорошо ощущал даже запахи. Запах ванной, запах вцепившегося в него Артура. Всё ещё нужно проверить. Прикрыв дверь, Третьяков направился к санитарам, которые, заметив его, сразу перестали переговариваться. — А мы-то думали, что ещё Слава такого придумает, чтобы режим нарушить! — по-доброму усмехнулся один из них, тот, что был постарше и повыше. — Пора уже составлять бинго. «Бродил по коридору после отбоя» — было! — поддержал второй, работавший в больнице всего пару недель. — Что-то случилось или погулять захотелось? — не без иронии, но теперь с обязанным беспокойством поинтересовался первый. Слава, глядя на них, испытывал нечеловеческий дискомфорт. Плакать он перестал, но сердце по-прежнему бешено колотилось, мешая здраво размышлять. Настоящие ли эти люди? — Очень дерьмовый сон, после которого я не могу прийти в себя. Дайте мне успокоительное, пожалуйста. — постаравшись звучать ровно, попросил Слава. Оба мужчины внимательно осмотрели Славу, подметив мысленно его зашуганный вид, и переглянулись между собой. Они попросили у Третьякова пару секунд времени, и тот покорно кивнул, всё ещё пытаясь заметить что-то странное в их поведении. Они отошли чуть в сторону и заговорили тише, но Славе удалось расслышать их разговор. — Мне ещё нужно смену подготовить. Разберёшься сам? — У него пограничное расстройство личности? — Да. — Какие препараты назначали? — Топирамат. — И всё?.. — В лечении ПРЛ мы не делаем упор на препараты, результаты слишком противоречивые из-за широкого спектра симптомов. Сложно подобрать курс лекарств, который стабилизирует состояние. Ему мы давали транквилизаторы в периоды вспышек импульсивности и гнева. Сейчас предлагаю тебе посмотреть какие-нибудь нейролептики, но давай аккуратно, не дай бог паническая атака начнётся, он выглядит очень встревоженным. Слава тяжело вздохнул и почувствовал себя очень глупо. Все здесь за ним присматривали, следили за его состоянием и активно обсуждали это между собой. Казалось бы, в этом и заключается суть медицины, но Славе становилось не по себе от мысли, что куча незнакомых людей залезли к нему в голову и поставили какой-то диагноз. Пока санитары переговаривались, Слава тревожно обернулся и поймал себя на том, что коридор, который он только что прошёл, кажется ему совсем незнакомым. Он всё ещё спит? Спит же? Всё вокруг так резко лишилось привычного вида. До того объёмный и светлый, коридор вдруг потух и сузился, будто перестал быть настоящим. Стажёр окликнул его, но Третьяков и ухом не повёл. Он как зачарованный смотрел на бесконечно длинный коридор, стены которого вдали расплывались, сливаясь воедино с потолком и полом. Когда до него долетели обрывки чужого голоса, Слава осознал, что его тело полностью слилось с воздухом, и он едва может пошевелиться. Всё вокруг ненастоящее — выдуманное, и санитаров он увидел бездушными куклами. Он медленно двигался в пространстве, плыл вместе с ним, пока новенький санитар, ставший резко искусственным, держал его за руку и вёл куда-то. Слава не понимал, куда и зачем он идёт, но было невыносимо страшно от мысли, что мир вокруг него стал таким чужим и тёмным, будто он его себе придумал, и стоило чему-то пойти не так, как всё омрачилось его эмоциями, посерело и поредело. Славе так захотелось исчезнуть, потому что сейчас он даже не понимал, что сам чувствует, находясь в мире, потерявшем всякий смысл. Он точно не мог ответить, когда это закончилось — время будто совсем исчезло, и всё превратилось в один застывший кадр, словно ничего в прошлом никогда не существовало. Слава пришёл в себя уже сидящим на стуле в крохотной сестринской. Рыжий шкаф с вешалкой, два стола, диван, закрывающие окно белые жалюзи. Санитар. Абсолютно нормальный и настоящий. — Я всё ещё сплю? — спросил Слава зачем-то. — Сомневаюсь. — улыбнулся санитар, радуясь тому, что пациент пришёл в чувства. — Я тоже, — рыкнул он озлобленно, не признавая реальности происходящего. — Мне ебать интересно, в какой момент опять что-нибудь случится. И что это будет. Всё опять станет плоским и фальшивым? Я снова увижу, что все вокруг меня — просто куклы, притворяющиеся людьми? Лишусь своего тела и сознания или будет что-то поинтереснее? — Слава, успокойтесь, — мягко произнёс парень, уже приготовив пузырёк с таблетками. — Всё в порядке. Вы не спите. — Значит я, блять, с ума схожу, хотите сказать? — огрызнулся Третьяков, ощутив полную беспомощность. — Ни в коем случае, — убеждённо ответил санитар. — Вы совершенно нормальны, не наговаривайте на себя. — Вы это говорите всем, кого потом закрываете в соседнее отделение. — хмыкнул Слава нервно, всё ещё пытаясь зацепиться хоть за что-то, что свидетельствовало о том, что он так и не проснулся. — Нет… У Вас был приступ деперсонализации-дереализации, что не считается сумасшествием и никак не связывается с шизофренией, которую Вы так боитесь у себя обнаружить, — поспешил объяснить парень неловко. — Это бывает от сильного стресса. Тем более, Ваша психика уязвима и… Употребление психотропных веществ тоже оставило свой след. Молчание овладело комнатой. Слава сложил руки на груди, закрывшись тем самым подсознательно от всех внешних раздражителей. Точнее, попытавшись это сделать. Услышанное его совсем не радовало, если он действительно проснулся и находился сейчас в реальном мире, который ещё пару минут назад казался ему придуманным. Дереализация. Утеря связи с реальностью, свободное падение в когтистые лапы убийственного ощущения придуманности происходящих событий. Искажение окружающей обстановки до неузнаваемости. Стойкая убеждённость в том, что он находится в искусственной среде обитания. Может, созданной кем-то свыше, может, созданной им же. Славе было страшно думать об этом. — Не переживайте главное… — попытался успокоить парень, заметив, что его пациент напряжён сильнее прежнего. — Не позволяйте этому поглотить Вас, будьте настроены на положительный исход. Не бойтесь этого состояния, ещё раз повторю: оно нормально и вполне естественно. Это не отклонение, а реакция сознания на стресс и тревогу. Слава в ответ на это всё лишь саркастично фыркнул, не сумев найти в этом пустом звуке хоть какой-то смысл. Не отклонение. Как же. Санитар потёр ладони и вздохнул, бросив взгляд на баночку с препаратами, а затем взглянув на часы. — Время позднее. Сейчас дам Вам лекарства и отправлю Вас отдыхать, — рассказал он. — Утром меня уже не будет, но я передам о случившемся лечащемуся врачу, и Вы сможете побольше узнать у него про деперсонализацию и способы борьбы с ней. — Не надо, — брякнул Слава без раздумий. — Меня тогда хер выпишут сегодня. Я не хочу провести здесь ещё месяц. Третьякову было тошно от мысли о том, что долгожданная выписка может быть отложена не неопределённый срок, но это вполне ему грозило. В голову пришла мысль, что у него есть все соответствующие социальные навыки, чтобы воздействовать на молодого неопытного санитара. Нужно только постараться понять, как с ним лучше общаться, чтобы получить должный эффект. — Но… Я обязан об этом рассказать. — растерянно парировал медбрат. — Почему же? Вы сказали, что это нормально, — постаравшись звучать как можно увереннее и убедительнее, начал Слава. — Поймите, стационарное лечение не идёт мне на пользу. Мне здесь только хуже. Я практически не вижу своих друзей, не работаю, никуда не хожу. Я привык к постоянному движению, а эта тесная палата меня только уничтожает. Отсюда и берётся подобное дерьмо. Я не смогу убеждать себя в своей нормальности, пока не буду жить нормальной жизнью. Вы думаете, что я не забочусь о своём здоровье? Я так агрессивен только из-за того, что нахожусь в дискомфортных для меня условиях. — Вы даёте мне обещание продолжить амбулаторное лечение после выписки? — немного подумав, спросил растрогавшийся санитар. — Конечно же, я обещаю лечиться, там и желание появится. — бессовестно соврал Слава и «честно» посмотрел прямо в карие глаза своего собеседника, намереваясь окончательно задавить его этим. — Ну… Ладно, — вздохнул он тягостно, чувствуя, что поступает не совсем так, как должен. — Тогда пообещайте мне ещё кое-что: когда будете на осмотре у психиатра, скажите об этом приступе, но так, будто бы он случился уже после выписки. Всё-таки не стоит закрывать на это глаза. — Разумеется, — кивнул Третьяков почти набожно. — Что за таблетки Вы собираетесь мне дать? — Алпразолам, — сообщил санитар, уже рассчитывая безопасную дозировку. — Он снимет тревогу и поспособствует хорошему сну. После выписки у Вас скорее всего будет рецепт на это лекарство, поэтому предупрежу Вас сразу о том, что нельзя превышать допустимые дозировки, потому что препарат очень сильный.

«Сейчас почти два часа ночи. Я сижу в тёмной палате и дёргаюсь от каждого шороха за окном. Мне приснился очень реалистичный кошмар. Всё казалось таким настоящим. Жуткая санитарка, моё отражение в зеркале, странный Артур — всё это оказалось какой-то сущностью, которая желала сожрать меня изнутри. Если внутри меня ещё что-то осталось. Ненавижу свою голову. К чёрту это, пока меня посещают такие сны. Покрывало, кровь из носа, разбитый градусник. Как же я устал. Проснувшись, я узнал, что такое приступ дереализации. Это дикий артхаус посреди всего обычного. Я теряю себя, ничего не понимаю. Мне очень страшно. Такого не было со мной никогда. Какого чёрта творится с моей головой? Когда я сплю, мне кажется, будто всё реально. А наяву я убеждён в том, что нет вокруг ничего настоящего. Я выпил таблетку, и скоро она должна подействовать. Я уже почти чувствую знакомый эффект. Я сидел на ксанаксе в восемнадцатом году, когда слезал с опиатов, поэтому не хочу принимать его снова. Но сейчас в таком состоянии я бы согласился даже на укол морфина, лишь бы это всё закончилось. Что угодно, только бы больше не жить этим. Надеюсь, усну в ближайшие пару минут.»

Утром Слава был разбужен в соответствии с расписанием. Все события ночи казались ему какой-то дикой глупостью, и даже не верилось, что это всё на самом деле было. Откровенно говоря, Третьяков даже не сразу вспомнил, что ночью что-то происходило. Первым воспоминанием был спокойный и мягкий как плед сон, и только тогда, когда до Славы дошло, что этот сон ему подарил эффект алпразолама, он вспомнил всё остальное. Артур вёл себя обычно: был дружелюбным и неподозрительным, но Слава всё равно от него шугался, будто тот представляет какую-то угрозу. Вся окружающая действительность была абсолютно нормальна, Слава, как ни осматривался, не нашёл ни единого намёка на ночные события. Мысли были заняты этим, тянули друг за другом расплывчатые воспоминания, которые мозг старательно сглаживал, чтобы было меньше поводов нервничать. Ближе к полудню Слава оказался на осмотре у врача, который так и не узнал о странном ночном приступе — всё-таки, санитар ушёл домой с этим секретом и ничего не рассказал. Набраться бы ему опыта, не быть бы таким мягким. Но Славе было только на руку, потому что врач с сердечным скрипом вынес итог осмотра: Славу можно переводить на амбулаторное лечение, можно наконец-то выписать. Он нёс много бреда, который Третьяков пропустил мимо ушей. Говорил о плановых осмотрах, о рецептах на лекарства, каких-то лечебных методиках и собраниях для наркозависимых, которые Славе было бы здорово посещать. Но всё это можно было терпеливо выслушать, думая только о том, что после можно будет идти собирать вещи и дожидаться, пока ему подготовят справку о выписке.

«Время одиннадцать утра. Я отделался от всех процедур наконец-то. Уже сижу готовый уйти отсюда в любую минуту, но почему-то не чувствую радости, которой ждал от себя. Я вообще ничего сейчас не чувствую. Да, не хочу задерживаться здесь. Но я не счастлив от того, что всё закончилось. Мне так плевать. Может, дело частично в успокоительных. Я даже не был очень сильно раздражён, когда мне посоветовали ходить на собрания наркоманов и собирать медальки за рекордное количество дней в завязке. Ну да. Медалька обосраться мне как нужна. Нет, серьёзно, какой в ней смысл? Она даже не шоколадная, чтобы быть вкусной, и не золотая, чтобы быть дорогой. К счастью, я никому не обязан. Из всех нареканий я воспользуюсь максимум рецептом на таблетки, если от них будет какая-то польза. Мне реально так хорошо, когда я принимаю успокоительные. И я хочу домой. Никто меня не встретит прямо сейчас. Я не вижу в этом смысла. Хочу спокойно доехать до города, а там уже пусть делают со мной, что хотят. Я знаю, мои друзья сильно взволнованы и так рады тому, что я возвращаюсь. Бэби уверен — то, что меня выписывают, непременно значит, что мне стало гораздо лучше. А я всего-то смирился и стал делать вид, что всё в порядке. Хорошо, что у меня получается. Может, я не так уж рад выписке потому что мне странна мысль о возвращении. Будто мне больше нечего будет делать. Я сильно отвык от обычной жизни. Вывалился из неё месяца на два. Сначала жёсткие марафоны, потом кома, дурка. Когда я спал последний раз в своей постели?»

Вопреки всем переживаниям, планов на предстоящий день было достаточно. Уже где-то в час он встретится со Стасом; значит, дома пробудет недолго, затем, ближе к вечеру, в планах посетить разрекламированную Баженом выставку, а после они поедут на студию, где ребята подготовили что-то типа вечеринки в честь его долгожданного освобождения из стен Кащенко. Вскоре он услышал долгожданные слова: можно ехать на все четыре стороны. Многие решили с ним попрощаться, особенно тепло расставались со Славой Миша и Артур, завещая ему почаще писать и звонить. Артур даже умудрился подарить ему самодельный браслет, который специально приготовил для этого события на кружке рукоделия — очередной оздоровительной программе, которую Третьяков терпеть не мог. После преподнесения этого презента и долгих объятий, из которых Слава еле выпутался, настала очередь Миши. Он ему ничего не готовил, но решил по такому случаю отдать один из своих браслетов — тоже на память. Слава не придавал особого значения в собственной жизни этим людям, но был рад, что они так дружественно с ним прощались, и охотно принял подарки, пообещав трепетно их сохранить. Оба браслета тут же оказались на его руке — один из разноцветных бусин, чёрных и всяких оттенков розового, а второй с двойной цепочкой и подвеской в виде маленького креста. Всё очень в его стиле. Дорога до города заняла примерно час времени, и такси обошлось ему в две с половиной тысячи. Ещё бы — сколько лестного массива было за окном, пока они ехали. Увезли же его, разве что только не в архангельскую область упрятали. Указатели листались как лента в любой из привычных соцсетей, и Слава всё же почувствовал себя лучше, когда увидел, что они приехали в Санкт-Петербург. Уже оказавшись на КАДе, Третьяков захотел улыбаться так, чтобы щёки треснули, а когда показалось первое здание метрополитена, он не сдержался и сделал это — длинно улыбнулся, встречая зелёными глазами знакомые улицы, наполненные людьми. Он оставил водителю хорошие чаевые наличной купюрой просто потому, что у него вдруг сделалось невыносимо хорошее настроение. Оказавшись в своём дворе, Слава тепло заглянул в своё окно и зашёл в светлую парадную с высоким потолком. Он с удовольствием считал ногами ступени до третьего этажа и радостно открывал дверь, наконец-то пользуясь ключами от своей квартиры. Дома было холодно, всё от окна, которое оставалось открытым все эти дни. Слава прошёлся вдоль квартиры в обуви и верхней одежде, закрыл форточку и огляделся так, будто только что сюда въехал. Было прибрано. Не то чтобы какие-то вещи поменяли своё местоположение, но он вроде бы навёл ужасный бардак, когда был здесь в последний раз. Стас видимо прибрался, посуду помыл. Он периодически заходил, чтобы передать Славе какие-то вещи в больницу и полить цветы. Непонятно, зачем Слава обзавёлся цветами со своим нулевым уровнем ответственности, но без них было сильно непривычно — в его родительском доме живых цветов было очень много, потому что мама любила за ними ухаживать. Каждому давала имя, разговаривала с ними, регулярно удобряла почву. Третьяков, конечно, этим не страдал, но всё же украсил своё жилье парочкой цветочных горшков. Какие-то цветы у него умирали, и он покупал другие — менее прихотливые. Оказалось, что даже кактусам нужен регулярный уход. Это Слава понял, когда эти самые кактусы у него засохли.

«Даже не могу поверить, что я дома. Только успел раздеться, бросить сумку, и сразу пишу. Потому что сейчас меня переполняет радость. Моя тёплая ванная, где никто кроме меня не моется (по крайней мере в одно время со мной, а даже если и да, то только по моему желанию). Моя огромная мягкая кровать, на которой я лежу сейчас. Какой же удобный матрас и охуенное, мать его, одеяло. Это всё только моё, и никто не будет здесь ебать мне мозги. Никто не будет в шесть утра будить и запрещать ходить по залу после десяти. Холодильник, где будет всё, что я пожелаю. Сейчас он почти пустой. Стас выкинул все продукты с истёкшим сроком годности. У меня точно было молоко, помидоры и ещё вроде какие-то овощи. Ну чёрт с ним. Наконец я свободен. Так устал жить по чьим-то правилам. Даже в школе мне так не указывали. Честное слово. Я очень рад.»

Единственное, что его удручало — прилипшие к памяти воспоминания о том, как он здесь мучился, переживая ломки. Он также лежал на этой же постели, глядя в потолок, и мечтал только об одном — о скорейшей смерти, которая могла бы это всё прекратить. Слава постарался отогнать от себя эти мысли. Может быть и хорошо в какой-то степени, что судьба привела его в больницу. Сам бы Слава туда не сунулся. Его хорошо прокапали, и глубокие размышления выбили из него острое желание получить дозу. Сейчас Третьяков чувствовал себя довольно неплохо, понимая, что может существовать и функционировать без постоянного употребления бесконечного количества дорог. Вопрос о том, чтобы завязать, даже не стоял — Слава не собирался, но всё же какой-то урок из всего этого он для себя получил. Он не собирался пускаться во все тяжкие снова, спутываться с кончеными наркоманами и проводить круглые сутки в их компании. Да и не стремился как можно скорее принять. Сейчас, когда друзья собирались окружить его своим вниманием, он не был против. Наоборот, было бы очень хорошо занять будни разными событиями, несвязанными с употреблением. Стоило всё же опомниться и уже прийти в себя, временно отодвинуть вещества подальше, пока не перестанет болеть. Это было бы разумно, чтобы снова почувствовать значение слова «мера» и вспомнить, что такое самоконтроль.

«День только начался. Я уже исписал две страницы. Много думаю. Мне сейчас не хочется как-то забыться. Редкое желание побыть трезвым в привычной для себя обстановке. Я хочу увидеться с парнями, жду вечера. Конкретно в данный момент испытываю сильное желание поесть роллов или пиццы. Или ещё чего-нибудь, о чём и мечтать не приходилось в больнице. Как раз к приходу Стаса закажу доставку. Пусть мне привезут целый вагон биг маков, такое количество, чтобы курьер ахуел и уволился. Я их все съем. Буду есть до завтрашнего вечера и перенесу все остальные планы, плевать. Просто хочу чёртов фаст-фуд.»

Слава излазил все возможные рестораны в приложении, дожидаясь времени, к которому должен будет освободиться Стас. Он сегодня сделал невозможное — отпросился уйти с занятий после второй пары. Там наверняка сейчас где-то повесился ректор СПБГХФУ от таких новостей. Стас навещал Славу пару дней назад, но всё равно считал нужным пропустить занятия, чтобы увидеться с ним. Островский был несказанно рад видеть друга в декорациях его квартиры, а не в стенах госучреждения. В подарок Славе он притащил его любимый воздушный белый шоколад, отчего парень был в восторге — как давно он не ел этот чёртов шоколад. — Сколько у нас времени? — Стас расслабленно упал на постель, расстегнув пару верхних пуговиц на тёмно-синей рубашке, будто бы только что пришёл домой. — Достаточно, — хмыкнул Слава, распечатывая шоколадку. — До трёх я точно весь твой. — Замечательно. Звучит так, будто я тебя в аренду взял, — Стас цокнул языком и перевалился набок, обняв подушку, лёг так, чтобы наблюдать наглую спину смеющегося Третьякова. — Да хер ли ржёшь? Тебя реально скоро арендовать нужно будет, чтобы увидеться. — Тебе это не грозит, — пообещал Слава и украдкой посмотрел за плечо, разглядывая недовольную рожу Островского. — Как минимум потому, что у тебя не хватит денег меня арендовать. — Нихера ты разговариваешь, блять, придурок, — делано возмутился Стас и ловко швырнул в Славу одну из подушек. — Скидок бедным студентам разве не полагается? — Хочешь расплатиться пушкинской картой? — хохотнул Третьяков. — Хочу зарядить тебе по смазливому личику с локтя, — фыркнул Стас недовольно и по-хозяйски раскрыл чужой ноутбук. — Я давно планировал глянуть Бриджертонов. — Тот сериал от Нетфликс, где британская королева темнокожая? — уточнил Слава заинтересованно и приземлился рядом, стараясь проследить за тем, что появляется в поисковой строке. — Ага, — кивнул Стас сосредоточенно. — Там всего восемь серий. Ну, две мы точно посмотрим, а ещё лет через десять может и остальные осилим. У тебя же нет подписки на Нетфликс, да? — Зачем она мне? Я не смотрю сериалы, — Слава лишь пожал плечами, и встретившись с явным осуждением, дополнил свою реплику. — Сейчас куплю, блять. На год. — О, класс. Буду по твоей подписке смотреть всякое, — возрадовался Островский, но после тягостливо вздохнул. — Если найду когда-нибудь на это время. Быстренько разобравшись с покупкой подписки, они нашли тот самый подчёркнуто неисторический сериал и включили первую серию. К тому времени привезли заказанные Славой роллы, и они во всеоружии приступили к просмотру. С первых минут сюжет взял стремительное развитие. На экране мелькали уточнённые леди в изысканных юбках, блестящие драгоценности, роскошные убранства, и всё это довольно необычно контрастировало с современной подачей. Вопреки тому, что основное действие закрутилось вокруг замужества, в условиях Англии девятнадцатого века наблюдать за этим было интересно. Местами забавно, местами хотелось посочувствовать главной героине, распутный брат которой навязчиво отгонял от неё достойных женихов. Как и прикидывал Стас, они успели посмотреть всего две серии. Собственно, больше бы Слава не вынес. Не то чтобы ему не понравилось, но он не привык к длинным киносеансам и чувствовал себя немного уставшим, невзирая на приятные впечатления от просмотра. — Как тебе? — потянувшись, спросил Стас. — Очень весело и пошло. — рецензировал Третьяков, разжёвывая имбирь. — Ты сейчас смотрел со мной сериал или домашнее порно? — вскинув бровь, уточнил Островский, потому что отзыв Славы показался ему очень уж забавным. — Описание подходит просто. — Для домашнего пиздатенько снято, — присвистнул Слава бодро и отложил в сторону пластиковую коробку из-под Филадельфии. — Тебе самому-то как? — Необычно, — лаконично ответил Стас, выпятив губы. — У меня бы даже встал, но я объелся запечённых роллов и увидел слишком много полуголых женщин. — Добро пожаловать в мою жизнь. — посмеялся Слава, сгребая в кучу весь образовавшийся после просмотра мусор. Пока Стас листал афиши фильмов и сериалов, добавляя в избранное бесконечное множество кинолент, которые никогда в жизни не посмотрит, Слава прибрался и зашёл в ванную с намерением привести себя в порядок. Остановившись перед зеркалом, он устало выдохнул и похлопал себя по щекам. Состояние кожи, привыкшей к регулярному уходу, никуда не годилось. У него было не так много времени, чтобы умыться, но что-то он всё же успел с этим ужасом сделать. Волосы выпрямлять не стал — махнул рукой и вышел из ванной. — Ты уже собираешься? — поинтересовался Стас, увидев, что Слава перебирает вешалки в шкафу. — Бэби меня убьёт, если я опоздаю. — пояснил Третьяков, влезая в ядерно-жёлтую водолазку. Поверх он накинул серый пиджак Vetements с неоново-жёлтым символом анархии на спине и такого же цвета подписями бренда на рукавах. Выглядело действительно анархично, что Славу и зацепило, когда он потратил на это чудо практически триста тысяч. На ноги полетели самые обыкновенные хлопковые брюки и чёрные лоферы на высокой подошве. — Ты разрисовал пиджак? — Стас выгнул бровь, с любопытством наблюдая получившийся лук. — Нет, — ответил Слава с улыбкой. — Это сделали за меня другие люди. Даже жаль, что не я это придумал. Уверен, эксцентричные любители моды меня бы похвалили. — Ты про себя сейчас говоришь? — нахмурился парень строго, не отрывая взгляда от порхающего у зеркала Славы. — Любитель портить нормальные вещи. — Ты просто злишься, что я не голый, — игриво кинул Третьяков, с удовольствием поглядев на то, как Стас моментально закатил глаза. — Проводишь меня? — Обратно в дурку? — незамедлительно уточнил Стас. — В морг, — поправил Слава улыбчиво. — В дурке скучно, заняться нечем. — Ну да, а в морге у тебя ебать полно развлечений будет. — иронично согласился Островский и лениво поднялся с кровати, приготовившись уходить. — Может, хочешь поехать с нами на выставку? — чуть наклонив голову вбок со своим неповторимым обаянием, спросил Третьяков. — Уверен, Бажен будет рад тебя видеть. — Было бы здорово, но благодаря основам генетики и селекции микроорганизмов у меня уже есть чем занять своё время, — постаравшись не звучать разочарованно, отказался Стас. — И так уже отдохнул сегодня на год вперёд, вместо пар лежал тут с тобой и смотрел на любовные терзания Дафны Бриджертон. — Как же хорошо, что я не додумался получать высшее образование. — искренне порадовался Слава.

«Сел в такси. Погода немного портится. С утра было солнечно, а сейчас уже накрапывает дождь. Ближе к вечеру напишу о своих впечатлениях от выставки. Я рад, что теперь мы со Стасом снова можем видеться постоянно. Это теперь куда проще, мы находимся в соседних квартирах, а больница была в шестидесяти километрах от города. Это хуже, чем ездить в Мурино. Хотя хуже этого ничего быть не может.»

Плавно промчавшись по Невскому проспекту, таксист завернул на Литейный, где и находилась конечная точка маршрута. Слава бывал на этой улице много раз и заглянул почти во все здешние заведения. Петербург — город дворцов и баров. Славу приятно удивляло то, как искусно архитектурное наследие итальянских проектировщиков вмещало в себя самые разнообразные ночные заведения. Литейный проспект — одна из основных барных улиц города, и именно здесь находится арт-центр, в котором работает Бажен. Недалеко отсюда улица Рубинштейна, также широко знаменитая колоритными ресторанами и барами, и ближе к середине этой самой улицы можно наткнуться на Малый Драматический Театр. Традиция питерской интеллигенции — после спектакля сразу же на бал. Бажен ожидал возле выхода и уже докуривал сигарету. Затушив её, он спрятал окурок в пустую пачку сигарет Собрание и тяжко вздохнул, потянувшись к Славе, чтобы тепло его поприветствовать. — Поздравляю с выпиской! — юбилейным голосом воскликнул Образцов. — Опять начал курить? — заметил он, не прерывая объятий. — Зря, видимо, — немного печально сказал Бэби. — Неужели камень настолько в дефиците, что нельзя нормально снабдить улицы города мусорными баками? Бажен уже был свободен и вызвался побыть личным экскурсоводом Славы. Он отлично знал эту выставку и мог подробно рассказать про каждую имеющуюся инсталляцию. — Суть «алхимии жеста» — сочетание того, что на первый взгляд не может быть между собой связано, — возбуждённо рассказывал Бажен, осанисто следуя по коридору. — Вот первый коллаж — символ невербального общения. Приглушённый оранжевый фон, узкие распахнутые ладони с загнутыми указательными пальцами. Что думаешь? — Что обе руки похожи на отвёрнутых друг от друга людей. — призадумавшись и склонив голову так, что колыхнулись пышные кудри, ответил Слава. — Ого… У тебя очень нестандартный подход. Я бы даже и не подумал, — подивился Бажен, чуть раскрыв аккуратные губы. — Каждая инсталляция направлена на диалог со своим сознанием. Я не могу подготовить универсальную экскурсию, потому что каждый должен отыскать свой смысл, глядя на произведения авторши. — А вот этот мальчик в шляпе вызывает у меня беспокойство, — кивнул Слава на следующий коллаж. — Довольно беспорядочная композиция. Ещё и бурые пятна, как будто… Кровь. — Согласен, — бегло улыбнулся Бажен, уставившись на картинку как в первый раз. — Тёмные оттенки, какая-то абстракция. Такое всегда немного сбивает меня с мысли. Ты и сам знаешь, мне сложно размышлять о чём-то таком… Очень странном. Я больше понимаю в классике. — На то она и классика, — пожал плечами Третьяков. — Что-то привычное. Хотя иногда на полотнах эпохи Возрождения такой сюрреализм увидеть можно. Увлёкшись умиротворённой дискуссией, они обошли ещё несколько инсталляций. Бажена часто отвлекали — он здесь был много с кем знаком, и его периодически кто-нибудь да окликал. В очередной раз заявился маслянистого вида мужчина, вроде как директор арт-центра, и попросил Бажена на пару слов. — Ты пока погуляй здесь, а я подойду минут через пять, ладно? — неловко отпросился Бэби, и дождавшись лёгкого Славиного согласия, удалился вместе с мужчиной в горчичном пиджаке. Слава внимательно изучил ещё пару коллажей, пытаясь понять, что испытывает, глядя на них. Смесь спокойствия и дискомфорта — крайне необычно, но действительно есть, о чём подумать. В отличие от Бажена, он не разыскивал в увиденном глубокого смысла и особенного авторского посыла, но прислушивался к своим впечатлениям. Он застыл возле мутной картины, изображающей тусклый пейзаж. В центре композиции оказалось лицо каменной статуи в профиль, на заднем фоне, среди абстрактных линий, Слава увидел усыпанный деревьями берег озера или реки. Или это были горы? Что-то тёмное. — Как Вам выставка? Вопрос Слава услышал не сразу. Точнее, не сразу понял, что спрашивают именно его. Оторвав взгляд от коллажа, Третьяков увидел рядом высокого мужчину лет тридцати-тридцати пяти. Он был аккуратно и дорого одет. На пальцах светились кольца из белого золота, в ушах — серьги с маленькими строгими бриллиантами, блондинистые волосы были безукоризненно уложены, элегантная чёрная рубашка, вышитая золотистыми нитями — идеально выглажена. — Специфическая. Мне нравится. — отозвался Слава лаконично. — Всегда преисполняюсь радостью и теплом, когда вижу молодых людей, заинтересованных искусством. — медного лица коснулась сдержанная улыбка. — Это кажется Вам удивительным? — Слава сложил руки за спиной и повернулся к новоиспечённому собеседнику, заинтересовавшись. — Признаться, есть такой момент, — его голос был густым, неторопливым и басистым. — Мой сын сейчас переживает подростковый возраст, и его интересуют совершенно иные вещи. Меня расстраивает неудачность попыток приобщить его к культурному наследию. — Возможно, стоит отыскать другой подход? — включившись в проблему, предложил Третьяков. — С детьми всегда сложно. — Как же Ваши родители отыскали способ заинтересовать Вас? — прислушавшись, полюбопытствовал незнакомец. — Не припомню, — честно сказал Слава, пожав плечами едва заметно. — Мне было интересно всё, и я сам стремился познавать мир. — Вашим родителям крупно повезло, — услышал Третьяков уже не впервые за свои годы. — Часто бываете на выставках? — Нет, — кратко изъяснился Слава. — К сожалению, всегда находятся другие занятия. Редко выпадает случай посетить музей, театр или галерею. — В культурной столице это сплошь и рядом, — начал мужчина, поправляя строгий чёрный пиджак. — Рекламы культурных программ завлекают со всех сторон. — Тут есть много чего помимо выставок, — дополнил Слава, активно объясняя свою точку зрения. — И всё это не менее завлекающе. Не всегда выходит фокусироваться на том, на чём стоит. — Что Вы имеете в виду? — мерно уточнил собеседник, и его розовые губы вновь почти незаметно потянулись вверх. — Мы находимся на Литейном проспекте. Как думаете, приезжает ли сюда большинство людей ради похода в галерею? — чуть выгнув аккуратную бровь, поинтересовался Слава. — Ночные клубы — тоже незаменимая часть культуры, — нетривиально высказался мужчина. — Любое занятие можно превратить в искусство. Всё это по-своему эстетично. — Находите привлекательным вид потрёпанных пьяных девчонок, которые бессознательно отдаются бесчестным мудакам в туалетах клубов? Или вид сидящих на загаженной под утро улице компаний, где кому-то плохо до рвоты и полукоматозного состояния? — укоризненно взглянув на него, перечислил Третьяков. — Привлекательным — нет. Более скажу, это удручает, — поспешил объясниться блондин тем же солидным баритоном. — Но наравне с тем я считаю увлекательным наблюдать за тем, как ведут себя люди, когда им позволено больше. Что они делают, когда их не сдерживают формальности и раскрепощает алкоголь. Или что покрепче. Вы меня вряд ли поймёте. — Я вполне понял, что Вы пытались донести, — не согласился Слава. — Это своеобразное развлечение, но полагаю, Вы можете его себе позволить. Кем Вы работаете? — Я владею ночным клубом на Казанской, — поблекши улыбнувшись, рассказал мужчина. — Слышали когда-нибудь про Парадайз? — Я бы перестал себя уважать, если бы не слышал, — нарисовав на лице в ответ одну из своих чертовски обаятельных улыбок, ответил Третьяков. — Но не бывал, к сожалению. — Раз Вы так приобщены к барной культуре, то могу выделить для Вас парочку входных билетов. — любезно предложил незнакомец, ставший к этому моменту очень интересным для Славы. — Милое предложение, — сверкнув зубами, хмыкнул он. — И в чём заключается польза этих билетов? — Вход в клуб платный и суммируется с депозитом, — начал разъяснять владелец заведения. — Предложенный билет даёт персоналу понять, что Вы являетесь желанным гостем. Охрана не возьмёт с Вас денег на входе, а бармен сделает небольшой комплимент в виде бесплатного коктейля. Любого, который пожелаете. — Звучит заманчиво, — Слава улыбнулся чуть шире. — Люблю быть желанным гостем. — Буду надеяться, что Вы им и останетесь, — поддержал его настрой мужчина, решив наконец перейти к такой формальности, как знакомство. — Как Ваше имя? — Слава. — представился Третьяков и перехватил протянутую для рукопожатия крепкую ладонь. — Приятно, Слава. Я Содда, — представился и он. — Перейдём на ты? Если не возражаете. — Взаимно, не возражаю. — ответил Слава сразу на оба вопроса. — Оставишь мне свой номер, чтобы я смог прислать билеты и уточнить их количество? — деликатно попросил Содда. — Не люблю давать свой номер сразу после знакомства, — Слава улыбнулся и сложил ладони в замочек, стараясь не вызвать неловкости своим ответом. — Есть Инстаграм? На крайний случай могу дать свою рабочую почту. — Я выгляжу таким старым? — тёплым тоном хохотнул Содда. — Инстаграм у меня есть. Обойдёмся без почты, у меня и так каждый раз нервный тик, когда нужно отвечать на электронные письма. Он поймал ясными голубыми глазами краткий смешок, отразившийся на губах Третьякова, и протянул ему телефон с поисковой строкой Инстаграма. Слава почти не глядя ввёл свой ник, подумав о том, что его нежелание делиться своим номером подарило ему не одну сотню подписчиков таким нехитрым образом. А может, и все полмиллиона человек вовсе не поклонники, а все те, с кем Слава где-нибудь познакомился. Тем не менее, в своём положении было бы наивно сходу раздавать всем желающим свой номер, а вот связаться через свою рабочую соцсеть никакой проблемы не было. — Ты работаешь фотомоделью? — рассматривая аккаунт в экране телефона, поинтересовался Содда. — Скорее балуюсь иногда, — скромно улыбнулся Слава. — Я музыкант. — Солидная аудитория, — уважительно заявил Содда и со вздохом посмотрел на пришедшее ему сообщение. — Я бы с радостью расспросил тебя об этом подробнее, но мне уже нужно идти. Надеюсь, сможем в скором времени пообщаться. Всего доброго. Попрощавшись прочным рукопожатием и парочкой дежурных слов, он спешно, но чинно направился к выходу из зала, а к Славе в эту же минуту как раз вернулся Бажен с расспросами о том, что он успел посмотреть. Выставка была не такой уж и большой, её можно было спокойно обойти за пятнадцать минут при внимательном изучении каждого коллажа, но Слава этого сделать так и не смог, столкнувшись со своим новым знакомым. Всё это время они стояли возле одной и той же композиции, непринуждённо беседуя, поэтому продолжил осматривать выставку Слава уже в компании Бэби.

«Выставка не произвела на меня особого впечатления. Это во мне не особо откликнулось. Но похоже, я познакомился с интересным человеком. Вполне симпатичный взрослый мужчина с острым этикетом и пронзительными голубыми глазами. У него странное имя — Содда. Либо оно нерусское, либо это лишь псевдоним. Мы обменялись контактами, и я планирую на днях посетить его ночной клуб, в который я приглашён. Сейчас едем на студию. Я уже почти забыл, как она выглядит. За последнее время я практически не занимался музыкой. Все строчки, записанные в заметки, мне решительно разонравились. Не знаю, как скоро буду готов записывать что-то. Но я чувствую, что мне это нужно. Слишком много эмоциональных событий случилось. А единственный выход моим мыслям — музыка. В этом году я выпустил всего три трека, демок было больше, но они все далеко не уйдут. У меня есть несколько записей, из которых можно сделать EP-альбом, все они были написаны в Кащенко. Сегодня попробую и надеюсь, что пойдёт. Очень странно, когда есть потребность и желание, но что-то словно сдерживает. Какая-то необъяснимая пустота.»

По дороге в студию Слава с Баженом практически не общались. Третьяков воткнул в уши наушники и расслабленно откинул голову назад, разглядывая знакомые пейзажи города, а Бэби уткнулся голубыми глазами в маленькую книжку с пожелтевшими страницами. Он был поглощён чтением и лишь редко беспокоил Славу, чтобы дать какие-то краткие, но ёмкие комментарии по поводу прочитанного. Дорога быстро подошла к концу, Славе пришлось избавиться от наушников, а Бажену спрятать в кожаный портфель книгу, перед этим, само собой, трепетно положив меж страниц синюю шёлковую закладочку. Стоило Славе только переступить порог студии, спустившись в подвал шашлычного ресторана, как парни налетели на него подобно изголодавшим собакам, увидевшим завидное лакомство. Вперёд всех влез Адам, ненарочно залепив Яше локтём в челюсть. Чертополох, феерично провалив попытку поприветствовать Славу самым первым, отшатнулся в сторону и громогласно завопил, матеря Адама на чём свет стоит. Бажен сразу же ломанулся к Яше, кинувшись расспрашивать, сильно ли ему влетело в порыве адамовской любви. Лера горячо расцеловал Славу в обе щёки, выбив себе второе место в очереди. Третьяков посмеялся, почувствовав себя так, будто очутился на автограф-сессии в толпе бешеных фанаток. Лера ухватил его за шею и влепил ему сладкий поцелуй в губы, который должен был бы продлиться всего долю секунды, если бы Слава не решил его грамотно засосать. — Вы чё, обалдели оба?! — округлив глаза, стоявший в стороне Ефим резво дёрнулся, но остался стоять там же, где стоял. — Впрочем, продолжайте. Я не против посмотреть на это. — Смотри в трусы себе не накончай, — братски пихнув его локтем, хихикнула Настя. — Так, ну всё, разойдитесь. Дайте мне поздороваться с моим самым лучшим бывшим! Увидев Настю, Слава и сам загорелся широкой улыбкой. Она проводила за границей куда больше времени, чем в Питере, и видеть её было весьма приятным сюрпризом. Они на секунду пересеклись взглядами, и Настя с восторженным визгом бросилась в объятия Третьякова, ловко запрыгнув на него и прижав к себе всеми конечностями. Слава подхватил её под широкие бёдра, уместив поудобнее на своих руках, и непременно покружил в воздухе, потому что без этого было нельзя обойтись. — Здравствуй, красавица, — шепнул ей Слава радостно. — Как тебе Бангкок? — Довольно по-тайски. А тебе как Кащенко? — уместив ладони на горячей шее, Настя ласково, будто пса, почесала его за скулами длинными красными ноготками. — Довольно по-ублюдски. — хмыкнул Третьяков и опустил Ночь на пол, не забыв нахально упомянуть, что тайский рацион не пошёл ей на пользу. — Что ты, опять с девушкой расстался? — Настя, игнорируя делано-злобные взгляды парней, высунула им всем язык и схватила Славу под ручку, провожая его из коридора в основной зал. — Как её там звали? Катерина? Кристина? Тупая шмара? Ещё немного, и я лично займусь поиском достойной пассии для тебя, Вячеслав Валерьевич. Мне, конечно, безумно приятно, что мой бывший не нашёл никого лучше меня, но это прямо совсем печально всё выглядит. — Не надо мне никого искать и давай без нотаций, ладно, малышка? — попросил Слава ласково, но глаза закатить не забыл. — К тому же, если я доверюсь твоему вкусу, то моей следующей девушкой станет какой-нибудь дед-олигарх. Но тут уже скорее… Я его девушкой стану. Не нужно мне такого счастья, спасибо. — У тебя будет хоть какой-то секс! — воскликнула Настя опытно и села рядышком со Славой на диван, разглаживая свои строгие брюки. — Старших нужно слушаться. — Я воздержусь от послушания, — чуть нервно усмехнулся Третьяков, будто действительно допускал вариант развития событий, в котором Иволгина могла сосватать его старому богачу. — Сам разберусь как-нибудь. — Ты уже разобрался, почти похоронный венок тебе выбрали, — обругала его Настя недовольно. — И вообще, не оскорблять мой вкус! Взрослые мужчины объективно гораздо лучше молоденьких мальчиков. — Именно по этой причине ты со мной встречалась, когда мне едва исполнилось девятнадцать? — подколол её Слава внимательно. — Ну ты слишком хорошенький и к тому же классно трахаешься, — поспешила объясниться Настя, притом попытавшись потаскать Славу за щёку, от чего у него не вышло увернуться. — И не надо так смотреть, будто не про тебя говорят. Ко всему прочему, достойных кобелей берут щенками. — Ты меня сейчас кобелём назвала? — в привычной манере изогнув бровь, переспросил Третьяков и едко усмехнулся. — Совершенно бессовестная девочка. — Ты вообще меня шлюхой называл! — возмутилась она в ответ на эту претензию. — Так ты сама меня об этом просила! — напомнил Слава требовательно. — Ещё пожалуйся, что я тебя бил, не упомянув, что это тоже было твоей страстной прихотью, и со мной вообще пацаны общаться перестанут. — Какая разница, при каких обстоятельствах это было? Всё, что ты говорил, я имею полное право использовать против тебя, потому что ты меня бросил. — важно заявила Настя, руководствуясь выдуманным кодексом бывших, и на это Славе даже возразить нечего было, невзирая на весь идиотизм ситуации. — Так, хватит, — хлопнув в ладоши, постарался организовать Адам. — Мы ещё ни стакана не опрокинули, а вы уже отношения выясняете. — Поверь, сладкий, — поднявшись с дивана и искромётно улыбнувшись красными губами, протянула Настя. — Я, когда опрокину пару стаканов, буду к нему совсем по-другому приставать. — Не добавляйте ей ничего в сок, пожалуйста, — слёзно попросил Слава, молитвенно сложив ладони вместе. — Я не хочу стать жертвой изнасилования. У меня же нет никакой возможности отказать ей. — Куда подевался твой кавалер из Эмиратов? — Ефим занял пустующее рядом со Славой место, пытаясь откупорить бутылку шампанского. — С чего ты взял, что он куда-то подевался? — недоумённо поинтересовалась Иволгина. — Когда я в Эмиратах, я конечно же с ним, а здесь я совершенно свободная и очень привлекательная девушка. — Всем бы такой жизни… — мечтательно заявил Лера и приласкался к плечу Ефима, который после этой реплики неуклюже хлопнул пробкой и с возмущением посмотрел на него. — Кто-то сейчас по жопе получит, — хмуро и бесцветно заявил Ефим, из-за чего звучали его слова вполне себе угрожающе. — Ты мне пытаешься отомстить за тот носок под твоей кроватью или что? — Я всё ещё не понимаю, как ты уехал от меня в одном носке! — искренне недоумевал Патронов. — А ещё у тебя с конца течёт. — Что? — совсем растерянно спросил День Смерти, расценив это как странное и необоснованное оскорбление в свой адрес. — Шампанское, — указал Бажен шумно, ткнув пальцем в бутылку, из которой пышной пеной вытекал алкоголь. — Прямо на ковёр! — Я говорил, что ковёр в студии нам нахуй не нужен! — странно весёлым тоном припомнил Адам и шлёпнулся на одно колено, подставив бокал к краю бутылки. — Ну, Славчик, за тебя! Русских торжественно вскинул вверх руку с бокалом, и не меняя своего каверзного положения, залпом осушил бокал. По комнате прокатился весёлый смех, сменившийся повторением прозвучавшего тоста. Бокалы наполнились фруктовым шампанским — парни взяли горячо любимый Славой изысканный сорт игристого, который он изволил дегустировать прямо с бутылки, как только рассеялся первый тост. — Так вот, — начал Адам, с повадками истинного алкоголика подливая в свой бокал побольше шампанского. — Предлагаю чуть позже сыграть в карты, проигравший несёт ковёр в химчистку! — С твоей стороны это предложение совершенно некорректно. — возразил Федя, оказавшись единственным, кто отказался от шампанского в пользу купленной для себя любимого маленькой бутылочки водки. — Вот именно, — поддержал его Лера, пригубив немного из своего бокала. — Ты вообще не рискуешь. Человека, выросшего в детском доме, в карты обыграет только человек, которого часто оставляли с дедом. Но, вопреки этому, я не могу тебя обыграть почти никогда! — Ребята, торт! — юбилейно воскликнул Образцов, выруливая из кухни с огромным подносом, на котором гордо красовался большой и очень нежный на вид кремовый торт. — Ничего себе вы запарились… Всё сильнее ощущение, что я с зоны откинулся. — удивился Слава, встретив взглядом эту картину. Весь хлам с ребристой поверхности деревянного стола тут же подвинулся в сторону, торт был скоренько разрезан на необходимое количество кусочков. Также на стол водрузились и другие угощения, в которых можно было узнать фирменные десерты из меню находящегося над ними кафе. После небольшого фуршета образовалась бутылка рома и несколько упаковок сока. Обстановка была совершенно привычная: шумные разговоры, смех, дурачество и незначительные возмущения по этому поводу. Слава чувствовал себя хорошо, находясь в окружении ставших родными людей. Адам делал Бажену очередной расклад на отношения, путаясь в картах после нескольких бокалов, Федя с Яшей припирались по какому-то надуманному поводу (наверняка связанному с грамотным построением предложений, в чём Яша был ужасен), Лера пытался их успокоить, параллельно рассказывая Славе увлекательную историю со своей последней фотосессии и вплетая туда какие-то политические шуточки, а Ефим с Настей отодвинулись от всех и оживлённо что-то обсуждали. — Вот это очень даже горячо! — экспертным тоном похвалила девушка, разглядывая чужие стихотворные наброски. — Мне сюда очень не хватает женского голоса, — объяснил Нестеров деловито. — Я твёрдо убеждён в том, что песня оживёт только с твоим нежным голоском. — Так ты предлагаешь мне совместный трек записать? — поиграв бровями, польстилась Ночь. — Я с радостью в этом поучаствую. — У тебя есть время до момента, когда Адам с Бэби устанут играть с таро. — кивнув в их сторону, обусловил Ефим. — Ты хочешь прямо сейчас записать? — удивилась Настя. — Тебе повезло, что я ещё не напилась. — Мне повезло, что ты ещё не покинула территорию российской федерации, — подколол её Ефим. — Мы тебя ждали дольше, чем посылку с Алиэкспресс. — Да брось, я всегда стараюсь находить время для своих любимых мальчиков, — сладко протянула Настя и потрепала Нестерова по светлым волосам, заставив его сдержанно фыркнуть. — Ты вечно себя кормишь поводами для недовольства. Так глядишь к тридцати весь в морщинах будешь. — Морщины мужчину не портят, — серьёзно оспорил Ефим это заботливое утверждение. — Не дай бог мне переживать по этому сраному поводу. — Тем не менее, тебе нравятся исключительно парни, которые следят за поддержанием своего безупречного внешнего вида, — хитроумно ухмыльнулась Иволгина и украдкой посмотрела себе за спину, игриво подмигнув Славе. — И я говорю сейчас не только про Леру. — Про кого же помимо Леры? — нарочито незаинтересованно хмыкнул Ефим. — Нашёл, перед кем дурака валять, — прищурившись, Настя с материнской проницательностью покачала головой. — Думаешь, я не помню, по какой конкретно причине Слава здесь оказался? — Потому что он яркий и талантливый, а нам такие нужны. — упорно отказываясь признавать Настину правоту, ответил Нестеров и притом отвёл взгляд в сторону. — Само собой, — хмыкнула она, увеселившись чужим ответом. — Никто не отрицает, что он идеален для шоу-бизнеса, но если бы эта причина была единственной, вы бы не разосрались сразу после того, как в твоей жизни появился Лера. И ты уж тем более не стал бы… — Так, хватит, — рыкнул он и зашёлся в коротком приступе кашля, с преступным видом оглядевшись. — Перестань злорадствовать из-за того, что он в итоге тебе достался. — Если бы он мне достался, — сакрально заговорила Настя, подтянув Ефима поближе к себе за солидного вида галстук. — Я бы за эти почти два года уже давно замотивировала его на мне жениться. Но как видишь, мы оба свободны. Я не могу хвастаться отношениями, которые он завершил через месяц после их начала. — У тебя хотя бы шанс был! — возмутился Нестеров, вновь сумев распознать насмехательство, которого на самом деле в её словах и в помине не было. — Да брось, — резво посмеялась девушка, забрав за ухо прядь золотистых волос, лёгкими завитками спадающих на прикрытую строгим пиджаком грудь. — Тебе как маленькому нужно объяснять, что бывает, когда сходятся двое людей, решительно несозданных для нормальных отношений? Мы как друзья куда лучше смотримся. Но я даже не об этом говорила! — Ну допустим, — выдохнул Ефим устало, признав свою капитуляцию. — И в чём ты пытаешься меня обвинить? Я больше всё-таки считаю себя натуралом, вполне очевидно, что меня будут привлекать женственные мальчики с бабскими привычками, а не обычные пацаны. — Они оба вполне обычные пацаны, а тебе надо избавиться от своих идиотских стереотипов. — нахмурилась Ночь, не удовлетворившись оскорбительной формулировкой Нестерова. – Знаешь, что? Я уведу у тебя Леру, и мы вместе будем жить долго и счастливо, делая маски для лица каждый вечер. Ты прекрасно знаешь, как он не любит, когда его мужское начало ставят под сомнение из-за любви к моде и уходу за собой, и всё равно каждый раз продолжаешь его обесценивать. Про Славу я вообще молчу: по определению, под которое он, по твоему мнению, попадает, можно предположить, что ты лично с ним ни разу в жизни не общался. — Насть, заканчивай меня жизни учить, — потерев пальцами виски, Ефим изобразил непереносимую мигрень, вызванную прочитанными нотациями. — У меня в голове сейчас кадры, где Лера, стоя на коленях, просит папочку кончить ему на лицо, не к столу, но это не прибавляет ему мужественности. — Вы в постели доставляете друг другу удовольствие или ты просто его унижаешь? — вскинув бровь, уточнила Настя и притом очень пронзительно посмотрела в серые глаза своего собеседника. — Ты помнишь, с чего мы начали вечер? Так вот, когда Слава называл меня своей шлюхой, он не имел в виду, что действительно меня шлюхой считает. У него, кстати, сначала язык не поворачивался даже во время секса так меня назвать. Ты не уважаешь людей, которых любишь. Лера терпит, потому что любит, но он заслуживает лучшего отношения. Как и Слава, который тебе в собачки вообще не записывался и ясно дал это понять, как только ты попытался сказать ему, что он вообще-то обязан быть геем и обязательно послушным пассивом, потому что тебе этого хочется. Я, конечно, закончу учить тебя жизни, но и ты не удивляйся, что ссоришься со своими близкими. В этом нет ничего удивительного, когда ты на всех пытаешься нацепить невидимые поводки. Ефим на пару секунд постыдно застыл на месте, не зная, как может вырулить эту ситуацию в пользу себя, но пока он думал, его как раз окликнул Адам, трепетно складывающий ровную колоду таро в коробочку. Он сообщил, что прямо сейчас подготовит аппаратуру для записи, и Нестерову только оставалось осведомить Настю о том, что диалог, — наконец-то! — окончен. Настя тяжко вздохнула, после гордо расправила плечи и постаралась переключить свои мысли на написание припева для будущего трека с Днём Смерти. Времени было в обрез, к тому же, Ночь была немного пьяна. Мысли начинали путаться, но удивительным образом это сыграло ей только на руку. В заметках айфона выросли строчки, которые отлично вписывались в концепт трека за счёт некоего контраста настроений. Ефим набросал довольно пошлые и грязные куплеты, а у Насти вышло что-то не менее откровенное, но в противовес ему нежное и чувственное. Ефим первым раскрыл скрипучую дверь микрофонной будки. Стихла игравшая на фоне музыка, Адам уселся за рабочим ноутбуком и набросил на себя наушники, сосредоточенно настраивая аппаратуру под запись. Настя приземлилась на краешек стола. В технике она не понимала вообще ничего, да и не слишком часто записывала песни — её основной род деятельности заключался в менеджменте, составлении договоров с концертными площадками и организации туров, но иногда было приятно вставать у микрофона. За процессом внимательно следили все, и голоса практически стихли, а основной темой для обсуждения стал именно записываемый трек. Ефим был немного рассеян, перечитывая собственные строчки после разговора с Иволгиной. Он никак не мог собраться, повышался счёт попыток перезаписать ту или иную часть куплета. То Нестерову не нравилось, то Адам говорил, что что-то не так; то тон голоса не такой, то в бит не попал, то вовсе оговорился или упустил где-то несколько слов. Ефим быстро разозлился на себя за свою никчёмность и хлопнул дверью, сообщив, что выйдет покурить на улицу, а Настя в это время может записать свой идеальный припев. У неё дело действительно пошло легче, хотя не обошлось без длительной распевки, к концу которой соизволил вернуться Нестеров. И Адам, и Настя сочли его присутствие во время записи крайне важным — его же трек записывается. На удивление, Ефим не сделал Насте ни одного замечания, они периодически возникали только у Адама, но главное правило студии — звукарь всегда прав, поэтому, если он велел подтянуть где-то голос повыше или пониже, то значит так и нужно было сделать без лишних нареканий. И всё же, управилась она довольно быстро, вот только у Ефима вопрос оставался открыт. В конечном итоге они ещё минут двадцать все вместе обсуждали, как можно изменить текст — что убрать, что добавить, что переиначить. Нестеров чуть пришёл в себя, послушал от Леры всяких ласковых слов поддержки и с новыми силами подошёл к микрофонной стойке.

День Смерти feat Noche — Lust [Куплет 1, День Смерти] Город меркнет и огни зажглись Я иду по следу — ну же, обернись Знаю, чем способен тебя заманить Этой ночью ты меня притянешь как магнит Расплывчатые контуры и свет Будто никого на свете больше нет Виски заставляет полюбить сильнее Делай то, что нужно, двигайся быстрее Это очень хорошо Просто превосходный шарм Lolly, обещаю не оставить тебе шрамов [Припев, Noche] Делай это медленно Спускайся ниже Я хочу чувствовать Твои мягкие губы Мир разрушен Мы остались вдвоём Мир разрушен Мы остались вдвоём Делай это медленно Спускайся ниже Я хочу чувствовать Твои мягкие губы Мир разрушен Мы остались вдвоём Мир разрушен Мы остались вдвоём [Куплет 2, День Смерти] Ты любишь при свете Ты любишь жёстко Ты просишь взять меня в руки плётку Согласен на твои условия, малыш Так хочу слышать твой страстный крик Когда я в тебя проник Зовёшь меня папочкой Как и все они Только ещё громче Чем все они И пусть нас все услышат Ведь ты так шумно стонешь И пусть нас ненавидят Детка, это того стоит От заката до рассвета Мы сгораем как кометы Что попали в атмосферу Пролистаю все соцсети Где мелькают твои фото Я так много о нас думал Мир разрушен Мы остались вдвоём [Припев, Noche] Делай это медленно Спускайся ниже Я хочу чувствовать Твои мягкие губы Мир разрушен Мы остались вдвоём Мир разрушен Мы остались вдвоём Делай это медленно Спускайся ниже Я хочу чувствовать Твои мягкие губы Мир разрушен Мы остались вдвоём Мир разрушен Мы остались вдвоём

— Материал готов, будем лепить шедевр, — многообещающе заявил Адам и избавился от наушников, измождённо потягиваясь. — Кто-то ещё хочет что-нибудь записать, пока я не нажрался в сопли окончательно? Слав, может ты? А то мы скоро вообще позабудем, что ты здесь не только для всеобщего любования присутствуешь. Слава поднял взгляд от телефона, который только-только успел взять в руки, и мягко улыбнулся на последних произнесённых Адамом словах. Что-то у него в запасе имелось, и было бы глупо даже не попробовать вернуться в строй. — Бро, мы вообще ничего не обсуждали, — коротко посмеялся Третьяков. — Я не против развлечься и потрепать тебе нервы, но ты же понимаешь, что наши попытки что-то сделать сейчас могут на три столетия затянуться? — Будто бы я к этому не привык, — цокнув языком, Адам длинно улыбнулся и с кряхтением поднялся из своего царского кресла на колёсиках. — Я морально готовился к тому, что когда-нибудь ты всё же вспомнишь про свою музыкальную карьеру, так что к твоим услугам. Только после небольшого технического перерыва, а то Ефим ещё похлеще тебя нервишки мотать умеет. — Ты не представляешь, как сильно оскорбил меня сейчас, — театрально заявил Слава, надув губы обидой и разочарованием. — Я думал, мне нет равных в этом. Думал, только я тебе мозги трахаю, а ты мне изменяешь и нисколько этого не стыдишься, паскудник. — Жизнь несправедлива, — невиновно взмахнув плечами, ответил Русских. — Вас послушать, так хуже меня во всём мире никого не сыщешь. — Предлагаю создать для стола Адама табличку с надписью «Осторожно! В этой студии обитает самый злой и волосатый звукарь». — посмеялся Лера, высунув лицо из плеча Ефима, в котором он прятался от напавшей резко сонливости. — «…И несколько гнусных пидорасов, которые коллективно довели его до такой жизни», — дополнил Адам весьма справедливо. — Если бы не вы, я бы может уже стал звездой рекламы шампуня для волос, а в итоге сижу круглые сутки тут безвылазно и свожу ваш фольклор. Спустя минут десять или пятнадцать, Слава с Адамом всё-таки снова собрались за этим столом. Русских оживлённо демонстрировал Славе свои новые биты, а тот терпеливо вслушивался и очень придирчиво выбирал. Это был самый лёгкий этап выбора, так как Третьяков целился именно в звучание и не предлагал заготовленный текст. Традиционно, в качестве разминки, перед серьёзной записью, Слава обычно накидывал что-нибудь фристайлом. Иногда это получалось настолько неожиданно хорошо и складно, что налепленный на ходу текст ложился в основу будущих треков, заготовленных для официального релиза, но конкретно сейчас Слава намеревался как следует повеселиться. — Вот тут японские мотивы, — ткнул Адам со знанием. — Это фонк бит. Включить тебе это, чудовище, или тебе необязательно слушать, чтобы обосрать с ног до головы мою трепетную работу? — Я даже слушать не буду, — махнул Слава ладонью наплевательски. — Давай подрубай. — Опачки, так даже интереснее будет. — засверкав кафельными клыками, воскликнул Адам, и внимательным взглядом проводил заходящего в будку Славу.

RESTINPEACE — FREAK FREESTYLE [Интро] Блять, ну за то, что сейчас будет, не осуждайте меня, пожалуйста Это тоже имеет право на жизнь В конце концов, я три недели лежал в психушке Бля, ладно, погнали RESTINPEACE на бите [Куплет] Я дам её парню в ебало Потому что они заебали Я ебу малолетку под снюсом Сливаю её, если кинет мне нюдсы Малышка, мне не интересно твоё тело Ещё не хватало, чтоб ты залетела Какой секс, ты что, на приколе? Я лучше возьму себе Molly «Слав, ты больной, что ли? От Molly тебя размажет» Да, братан, я знаю Поэтому я их покупаю Бандану ношу, не снимая Я не пиздюк, мне есть восемнадцать Но я заебался таскать с собой паспорт Чтобы купить сигарет Сука, хочу винегрет «Блять, Слав, ну че за бред? Нормальный, нет? Ты стоишь и читаешь рэп Какой тут в пизду винегрет?» Ну а хули, мне можно, я же отбитый Ночью гуляю в косухе и с битой Бля-я, пиздец я убитый А ведь я уже чистый практически месяц Зайди на Гидру А если я завтра умру? Обрушился грунт Мы падаем вниз Дай мне чернила и дай сюда лист Всё разлетится опять на осколки Снова в овечек оденутся волки В моем портфеле шприцы и иголки Я модный Она не знает, что я иногородний Я знаю столицу как пять своих пальцев А ты пиздуй обратно в свой хлев Осёл Куда я пришёл? Я запиваю вином обезбол В небе пылаю, я как fireball В небе летаю, наверно, free fall Я не ебу причём тут английский Ведь у меня украинская виза Утром курю косяки в Амстердаме Вечером еду на борщ к своей маме Ночью сверкает и тает Лас-Вегас Какого-то хуя очнулся в Твери Заткнись, не ори Малыш, я уже вызываю такси Поедем с комфортом в Париж на попутках Выпьем вина и в Пекин жарить утку [Аутро] [Неудержимый смех] Ладно, блять, эта справка вообще меня не оправдывает Извините, пожалуйста Я заканчиваю нахуй свою карьеру после этого фрик-пати

Запись этого потрясающего по своей художественной силе творения прошла куда легче. Во-первых, всё это было записано одним дублем без деления на фрагменты и каких-либо нареканий — ну а что тут вообще можно сказать? «Мне не нравится строчка про винегрет, потому что я его теперь тоже хочу»? Слава не оставил ни шанса выразить любые замечания. Естественно, это была обычная приколюха, которая однозначно станет локальной шуткой, но ни в коем случае не вырастет до релиза, однако, главное, что все от души посмеялись, а Слава немного втянулся в процесс. — Ну ты даёшь, легенда, — едва оправившись от хохота, хрипнул Адам, когда Слава с довольной рожей вышел из микрофонной будки. — Запишем тебе альбом в таком же настроении и сам Джастин Бибер будет просить тебя расписаться у него на груди. — Я знаю, Ад, что я гениален, — сияюще улыбнулся Третьяков. — Я бы это дропнул, но фанаты не поймут. Не доросли ещё до рэпа про винегрет. — Ну как же так, — изображая чуть ли не до слёз себя расстроенным, надул губы Лера. — Свет должен увидеть это! — Разрешаю релизнуть, но только после моей смерти, — подняв руки вверх в знак примирения с неизбежным выходом этого в свет, условился парень. — Хотя можно и до неё, один хер я такого позора не переживу и через полчаса после выхода трека вздёрнусь на люстре. — Давай только не на люстре, — поставил и Ефим своё условие. — Она дорогая. А твоя прошлая попытка повеситься кончилась тем, что ты упал вместе с люстрой и вывихнул себе руку ещё вдобавок. Что называется, ни себе, ни людям. — Ты не понимаешь, это так было нужно, — оправдался Слава уверенно. — Я так и хотел. — Меня иногда серьёзно пугает наличие таких эпизодов в твоей жизни, но чёрт, это реально звучит смешно. — едва сдерживаясь от хохота, сказал Лера. — Смейтесь, — хмыкнул Федя, расслабленно развалившись на диване и закрыв лицо шляпой, из-за чего его размеренный голос было тяжело расслышать. — Вот лет через тридцать человек перепробует все существующие в мире способы самоубийства, и ни один из них на нём не сработает. — Слушай, Сайко, это самое худшее будущее, которое ты только мог мне предсказать… — задумавшись, произнёс Третьяков. — Я же тогда… А чё я тогда делать буду? — Стоило мне только отойти в туалет, а вы уже суицид обсуждаете, — возмущённо вздохнул Бажен. — Признавайтесь, кто начал? — Понятия не имею, — отводя от себя всякие подозрения, открестился Слава. — Ты и начал. — Слав, я понимаю, с тем, что ты сейчас тут насочинял, тебе посмертно обеспечено признание в мировой индустрии и несметное богатство, — ненавязчиво вклинился Адам. — Но, может, мы всё же что-то запишем ещё адекватное? — Какой ты душнила, однако, — открыл для себя Третьяков неожиданно. — Давай, ладно. Сделаем, как ты хочешь. Всё движение понемногу начало стихать. Раньше всего уехали Ефим с Лерой, потому что Патронов был ужасно вымотан после тяжёлого съёмочного дня и ближе к ночи уже откровенно храпел на ефимовом плече. Почти сразу за ними по домам уехали Федя и Бажен. Яша, ощутив нарастающую скуку, засобирался на свою любимую Думскую. Один, так как больше его в рвении посетить главный петербургский блядушник никто не поддержал. Закрылся ресторан, стало совсем тихо и спокойно. Слава с Адамом душевно беседовали на разные темы, изредка вспоминая, что изначально задержались, чтобы обсудить новые творческие идеи Третьякова. Настя, оставшаяся в качестве главного украшения, поначалу весьма активно перерывала их беседу и тоже много чего говорила. Остатки алкоголя они делили на троих: Славин стакан не пустел совсем, так как он всё ещё не был поклонником алкоголя и попивал свой коктейль даже больше для видимости, для компании, Адам тоже пил медленно, чётко нащупывая черту, находясь за которой он продолжает оставаться адекватным, а вот Настя пила за всех троих, активно пополняя свой бокал. Была у неё такая замечательная фишка: она практически не пьянела до какого-то случайного момента, и никто никогда не мог предугадать, после какого десятка стопок она резко станет невменяемой. — Так, я в целом понял твою задумку, — вновь пробежавшись глазами по тексту, кивнул Адам. — Ты не хочешь немного подождать с релизом и написать полноценный альбом? — Нет, — строго отрезал Слава, поглаживая залипающую на его плече в телефон Настю по шелковистым светлым волосам. — Тут вполне ощутимо чувствуется смысловая завершённость. — Тоже верно, — подчеркнул для себя Адам. — Чем-то напоминает твой дебютный альбом. Тот, который HEAVEN OF DEVILS, а не самый первый, который ты к чертям удалил. — Да, что-то общее с «Небеса принадлежат дьяволам» есть, — заметил Третьяков неожиданно. — Видимо, я как девушка после расставания, каждый раз после передоза делаю одно и то же. — Тебе стоит разнообразить спектр впечатлений, — посоветовал Русских ненавязчиво. — Но кстати, это выглядит как концепт. На «Небесах дьяволов» у тебя есть трек AMNESIA, и тут прослеживается какая-то интересная связь с новым треком MEMORIES. — Я лежу на земле, подо мной кровавый плед, — начала напевать Настя тот самый вышеупомянутый трек. — Моих сил больше нет, моих сил больше нет. Наркотический эффект, смотрю на парад планет… — Что опять не так, скажи? Похорони под толщей лжи, я так этого хотел, — поддержал Адам распевно. — Знаю, это не предел. Разлетелся с треском нимб, прямо в сердце как иголки, мне не сосчитать осколки, что разрушили мой мир. — Покраснел как дурак, это всё от аллергии. Потерял много крови, у меня анемия, — улыбнувшись, подхватил и Слава. — Больше нечем дышать, цепи душат — асфиксия. Я мечтаю забыть, хочу вызвать амнезию. — Во-от, даже мотив похож, к тому же, у тебя там очень проникновенное аутро, а в MEMORIES очень похожий на него переход, — доказывал Адам старательно, будто у школьной доски решает теорему. — Люблю, когда ты резко начинаешь болтать между куплетами… — Капец, уже два года прошло с выхода альбома, а Слава по-прежнему мечтает забыть и хочет вызвать амнезию. — шутливо заметила Настя. — День прошёл, число сменилось, нихуя не изменилось? — поддержал Третьяков и аккуратно отодвинул от себя Ночь, чтобы иметь возможность встать. — Ты тоже вставай, малышка. Мне нужен твой голос, чтобы записать второе интро. — Как, ещё раз, ты решил назвать EP-шку? — уточнил Адам, готовясь пробовать бит. — CRYBABY. — звучно напомнил Слава, остановившись возле микрофонной будки. — Шатаут, Лил Пип, — усмехнулся Русских, поправляя ползунки на микшерном пульте. — Этот бит я назвал «Плохая вечеринка». И я вижу в этом некоторый символизм.

RESTINPEACE — MEMORIES [Интро 1] Почему лёгкие больше не дышат? Я смогу когда-нибудь вернуться к нормальной жизни? [Интро 2] Придурок, неужели нельзя было решить свои проблемы по-другому? Я крупно разочарована в тебе. [Интро 3] Я не позволю тебе больше говорить со мной. Исчезни из моей головы! [Войстэг] RESTINPEACE Последнее, что ты слышишь Мы ждём тебя по ту сторону [Куплет 1] Помоги забыть Мою боль и крик В черепе дыра И в сознании сдвиг Этот город пуст Ни одной души Номер позабудь Письма не пиши Проще утонуть [Куплет 2] Золото волос Шёлком на плечах Прячемся от всех Ты опять в слезах Каждый миг наш — боль Каждый час наш — крах Нас связала лишь Тьма ночей и дней А теперь ты лишь В моей голове [Переход 1] Лучше бы я совсем ничего не помнил Забыл всё, от их голодных глаз до твоего истерического крика От самой первой дороги и до дня, когда оказался на волоске от смерти Лучшие дни моей жизни утонули глубоко в подсознании Обрушилось всё, на чём стоял мой мир Я сейчас жутко растерян и трясущимися пальцами удаляю твой номер Но я запомнил Малышка, я его зачем-то запомнил [Куплет 3] Раны на груди Губы все в крови Медленно идёшь Лучше убеги Бог меня не спас Дьявол звал к себе Слышал его зов По ночам во сне Я хочу кричать Весь мой мир в огне Я застыл опять С топором в руке Оборвать канат Испепелить мосты Причини мне боль И целью станешь ты Я замёрз и зол Накрывай на стол Будем говорить Пока льётся кровь [Аутро] CRYBABY «Она сказала, что я плакса»