***
— Сигарету будешь? — спросила Настя добродушно, распечатывая бессовестно украденную у Славы пачку Чапмана. — Только если пару тяг. — не открывая глаз, сказал ей Слава. Она завалилась на его плечо, завозившись с чем-то, и наконец чиркнула зажигалкой. Аромат дорогих духов разбавил разлетевшийся в воздухе запах шоколадного табака. Слава открыл глаза, когда Иволгина поднесла к его губам фильтр сигареты, и слабо затянулся, выдохнув дым через нос. Настя зажала сигарету губами и потянулась к пульту, включив какой-то случайный канал на висящем перед кроватью телевизоре. — Я вообще-то спать пытаюсь. — недовольно пробубнил Слава, нахмурившись. — Ты у меня дома! — возразила Настя в ответ на эту дерзость. — Я могу к себе уехать. — безразлично ответил Третьяков и попытался встать, чего ему сделать не позволили. — Давай без угроз только. Утром уедешь. Настя закинула локоть ему на живот, заинтересованно уставившись в экран широкоугольной плазмы, а Слава только вымученно вздохнул, мысленно спросив себя, какого чёрта он вообще её терпит. Впрочем, у него не было никакого желания шевелиться. В теле томилась приятная усталость, мышцы были расслаблены, а тёплая кровать так и манила не расставаться с её объятиями. Ко всему прочему, за окном стучали крупные дождевые капли и бесновался ветер, не хотелось даже на секунду оказываться на улице. — У меня завтра выходной, — начала Настя, перебив тихое бубнение телевизора. — Но днём прилетает Оля Чернигина. Помнишь Олю Чернигину? — Твоя московская подружка с федерального канала? — на шумном выдохе произнёс Слава, по-прежнему наблюдая перед глазами только свои закрытые веки. — Ага, — кивнула она, ласково пробежавшись ногтями по прессу и насладившись ощущением того, как размеренно поднимается и опускается от дыхания мужская грудь. — Это я к чему. Какие у тебя планы? Нужно будет разбудить тебя куда-то или что-то подобное? — Если я к одиннадцати утра не встану, можешь скинуть меня с кровати. — разрешил Слава, опасаясь того, что нажитая в стационаре привычка придерживаться здорового сна может сыграть с ним злую шутку. — Я в любом случае это сделаю, потому что мне кажется забавным посмотреть на тебя, когда ты проснёшься от падения на пол, — хихикнула Настя и вынуждена была отвлечься на видеозвонок в Инстаграме. — Чёрт… Абдулбаис звонит. Посиди тихо. — Будь здорова. — посмеялся Слава, посчитав, что имя её ухажёра больше звучит так, будто кто-то чихнул, а не позвал человека по имени. — Заткнись. — сквозь смех Настя приложила палец к его губам и постаралась сделать серьёзное лицо. Она резво перевернулась, перекинула ногу через Славу, усевшись на его бёдрах, и немного поправила спутавшиеся волосы. Недокуренную сигарету она всучила ему в руку. Третьяков заинтересованно следил за всеми её движениями, будучи не в силах сдержать широкой улыбки. — Привет, любимая! — прозвучало в телефоне на ломаном русском. — И тебе привет, зайка, — протянула Настя игриво и улыбнулась. — Ты меня разбудил. У нас уже ночь. Слава усмехнулся, беспорядочно стряхнув пепел в оставленную на тумбочке пепельницу. Особенно его порадовал тот факт, что её словам мужчина поверил, учитывая то, что на лице Насти был полный макияж, пусть и немного смазанный, чему Третьяков хорошо поспособствовал. — Где твоя одежда? — услышав это, Слава прикрыл рот рукой, посмеявшись в себя, и больше всего его удивляло то, что лицо Ночи осталось невозмутимым. — Я люблю спать голая. — ответила Настя высоким голоском и даже не соврала — действительно ведь любит. Дальше Слава услышал ещё больше совершенно непонятных ему слов из смеси арабского и отвратительного русского, но примерно на второй минуте разговора ему уже даже надоело смеяться над этим. Он уже давно докурил сигарету, которую даже изначально не хотел, и теперь его руки бродили по голым бёдрам девушки, сидящей на нём верхом. Вся эта ситуация немало его забавляла, и особенно увлекательно было наблюдать за тем, как Настя старательно пыталась свернуть этот кривой диалог. Она и сама не всё понимала из арабской речи, несмотря на то, что бывала в Эмиратах не единожды. — По-моему, он думает, что мы встречаемся, — удивлённо подытожила Иволгина и со вздохом свалилась на плечо Славы, приласкавшись к нему как кошка. — Идиот. — Он хотя бы красивый? — Слава постарался лечь поудобнее и при этом обнять Настю. — Он шейх, — мягко намекнула она на его финансовое положение, — Любой мужчина при деньгах красив. И вообще, главное, какой он человек! — Естественно, — поддержал он с максимальной серьёзностью. — Именно поэтому я тебя трахал полчаса назад. Потому что главное — душа, а не внешность. — Отстань, чего только привязался, — цокнула языком Настя. — Не всем повезло родиться симпатичным обаятельным украинцем, но каждый мужчина хочет нравиться женщинам. — Как жаль их, — самодовольно усмехнулся Слава. — Если бы я решил открыть свой поганый рот в любой момент вашего разговора, то все его мечты истёрлись бы в прах. — Ты, кажется, спать хотел? — напомнила Ночь, между прочим. — Подожди. В моей голове слишком много арабских слов, я пока не могу уснуть. — стараясь не звучать как полная мразь, произнёс Слава. — Если карма существует, то в следующей жизни ты будешь турком. — фыркнула девушка. — По крайней мере, я буду хорошим человеком. — посмеялся Третьяков и всё же попытался заснуть. Прошло где-то пару минут, и его старания почти принесли плоды, невзирая на не перестающие голоса из телевизора. Настя вроде старалась ему не мешать и даже почти не шевелилась, но в какой-то момент ей, видимо, показалось, что будет слишком скучно, если Слава просто так уснёт и всё. — Ты должен будешь отлизать мне. — ощутимо пихнув его в плечо, заявила Иволгина. — Утром проси всё, что угодно. — пробубнил Слава сквозь сон, даже не пытаясь разузнать, на каких основаниях было сделано это заявление, и перевернулся набок, позволив девушке наблюдать только свою спину. — Хочу тогда, чтобы ты подарил мне красный Порш. — разогналась она быстро и закинула руку на чужую талию, прижавшись к нему со спины. — Выбери что-то одно из этого хотя бы. — почти неслышно ответил Слава на её бессовестную просьбу. — Мне нужна какая-то компенсация! Ты меня бросил потому, что ты бабник! — пожаловалась Настя так, будто ей в самом деле всё ещё было очень обидно из-за этого. — Настя, ты мёртвого заебёшь. Дай мне поспать. — пожаловался он едва различимо. — Вот это всегда с мужчинами и происходит, когда говоришь им правду, — не отставала она. — Я поняла, чего я хочу. Я хочу нюхать. Ты можешь написать своему барыге? — Малышка, ты ебанутая? — Слава от этих слов даже проснулся и через плечо уронил на неё укоризненный взгляд зелёных глаз. — Время видела? — Я не думаю, что он спит. — задумчиво сказала Ночь. — Я сплю, блять, — ко всему прочему сообщил Третьяков. — Я не буду никому писать. Хочешь нюхать — купи через Гидру и езжай ищи закладку. — Нет уж. Ты совсем меня не бережёшь, — упрекнула она его наиграно, ткнув ногтем в бицепс. — Дай мне его контакты, я сама напишу. — Он солевой параноик и не будет общаться с незнакомыми людьми. — осадил её Слава, раздражаясь от факта, что Настя, похоже, серьёзно загорелась идеей нанюхаться в четвёртом часу. — Ты мужчина или нет? — надавила Настя с напором. — Можешь решить проблему девушки? Я в первый раз за столько времени прошу тебя о чём-то. — Хорошо, блять. Я напишу ему. — сдался Слава, но нарочито показал всё своё раздражение. Он завертелся на постели и снял свой айфон с зарядки, сразу залезая в телеграм, где в куче разных диалогов должен был отыскаться один-единственный нужный. Слава был уверен, что Хмурый не спит, он вообще никогда не спал по ночам и иногда днём его достать было сложнее, чем в любой час, когда все нормальные люди пропадают из сети. Тем не менее, сама ситуация страшно выводила его из себя, и он делал это только потому, что знал, что Настя не оставит его в покое. Она терпелива и может донимать часами, чтобы добиться того, что ей нужно, а Славе сейчас не хотелось позволять бесконечно компостировать свои мозги.Покойся с миром, 3:07 Сап. Есть возможность?
хмурый, 3:08 кто мне написал)) я думал ты сдох, чувак для тебя всегда всё есть владимирская, отдыхаю на хате, приедешь?Покойся с миром, 3:08 Кидай точный адрес
Не было никаких сомнений, что ответ придёт моментально или в течение нескольких минут. Славе было тошно от мысли о том, чтобы сейчас вставать, одеваться и ехать в очередной притон, но и Настю он одну туда не пошлёт ехать. Она очень сильно обрадовалась тому, что вечеринка продолжается. У Ночи редко выходило отдохнуть от работы, напиться или принять что-нибудь, поэтому такие моменты становились праздничными. Она сразу побежала одеваться и поправлять макияж, а у Славы было немного времени, чтобы полежать и сделать пару заметок в дневник, который оставался закрытым с того самого момента, как они с Баженом ехали на студию.«Я остался на ночь у Насти. Так мне казалось. Но сейчас мы едем на какую-то квартиру нюхать кокаин. Точнее, она будет нюхать, а я смотреть за ней. У меня нет вообще никакого желания делать это сейчас, а она там точно найдёт кого-то, чтобы не чувствовать себя одинокой. У меня нет настроения. Впервые за долгое время мне не хочется ехать на вписку и долбить, я думал хотя бы недельку пожить нормально и вспомнить, как проходят будни нормальных людей. Я планирую этого придерживаться. Настя сказала, что будет следить за тем, чтобы мне в ноздри ничего не попало. Но это не нужно. Я сейчас в состоянии себя контролировать. А если у меня и появится желание сделать это, то никто не сможет меня удержать, так что своими словами пусть себя успокаивает.»
Настя живёт на Чернышевской, Хмурый позвал их на Владимирскую — всё это находилось в центре, и на такси они доехали довольно быстро. Слава сразу предупредил свою изнеженную спутницу, что быт отъявленного наркодилера может её испугать, но квартира, в которую они приехали, даже выглядела прилично. Если закрыть глаза на компанию обдолбанных людей, не все из которых соблюдали рамки приличия, было даже спокойно. Миновав тёмный коридор, Слава вывел Настю на кухню, где горел большой свет и дымился чайник. В комнате, судя по звукам, происходил какой-то беспринципный разврат, а на кухне собрались все, кто оставался в адеквате даже когда зрачки увеличивались в несколько раз. Слава опустился на деревянный стул, держа пасмурное выражение лица, и посмотрел в чёрные глаза человека, которого не видел уже долго. Хмурый выглядел плохо, так, будто он не переставал торчать ни на час с того самого дня месяц назад, когда они последний раз пересекались. — Что это? — кивнул Слава на рассыпанный на столе порошок. — Первый. — устало улыбнулся Хмурый и зарылся пальцами в отростки русых волос, печально посмотрев в стену, за которой доносились пронзительные женские стоны. Слава устало вздохнул, переглянувшись с Настей, и пихнул барыге ржавую купюру, сообщив, что это за девушку, которую он привёл. Было странно подумать, как их двоих сюда принесло. На подоконнике в открытое окно курили двое девушек, оживлённо переговаривающихся между собой, но не обращающих никакого внимания на окружающую обстановку. Настя неуверенно взяла в руки банковскую карту со стола и сгребла себе небольшую кучку порошка из общей горы, неумело раскидывая её в дороги. Слава цокнул языком, забрал из её рук карту и ловкими движениями начертил на стеклянном столе пару линий, не забыв уделить особое внимание тому, чтобы получше раздробить твёрдые кристаллы в пудру. Ещё не хватало, чтобы Настя поцарапала себе слизистую белыми камнями. — Ты посвежел, — заметил Хмурый внимательно. — И девочка у тебя красивая. — Моя подруга, — гордо заявил Слава, пустозвучно хмыкнув. — Ты очень дерьмово выглядишь. Трезвел хоть на сутки за последний месяц? — Да не в этом дело, — махнул он смуглой рукой и потёр широкие глаза. — Слышишь, как там шлюху ебут? Это Вероника. Слава сочувственно потянул уголок губ вверх. Он помнил Веронику. Это девушка, в которую Хмурый влюблён уже довольно долго. Пожалуй, единственное, что позволяло разглядеть в нём хоть что-то человеческое — чувства к этой дряни, которая слишком очевидно пользовалась своим положением и буквально вытирала ноги о человека, который зачем-то давал ей всё, что у него было. Впрочем, жизнь Хмурого выглядела очень печально. Слава старался не проводить времени в его окружении. Чаще всего он обращался к парню строго по делу — купить, забрать и уехать подальше от его компании, в которой люди даже не пытались видеть нормальной жизни. Сейчас Хмурому было двадцать семь, и он вот уже лет пятнадцать ни проживал ни дня, в котором не было бы хотя бы упоминания наркотиков. Обычно Слава не придавал значения таким вещам, но сейчас ему это казалось диким и ужасно отторгающим. Глядя на его густо татуированные бронзовые руки, Слава думал лишь о том, что выцветшая голубая краска на коже скрывает оставшиеся от многочисленных уколов шрамы, и это заставляло вспоминать о своих собственных. Когда-то он порезал себе руку, чтобы не видеть красных пятен, свидетельствующих о инъекциях. Эти следы так и говорили ему: ты никуда не спрячешься, мы всё знаем, и все остальные всё узнают, ты — ничтожество. К счастью, Третьякову хватило сил из этого вылезти и ныне его кожа была абсолютно чистой. За исключением того самого пореза, который до конца жизни будет напоминать ему о тёмном прошлом и невозможности выкинуть это к чертям собачьим из головы. Страшно было даже не то, что он когда-то был частью этого, а то, что он мог так и остаться среди подобных людей. Хмурому было плевать, что пускать по своим венам — абсолютно плевать, его не заботило ни качество, ни эффект, главное, чтобы чем-нибудь вкинуться и отлететь подальше. Любым способом. Ещё бы, как иначе, если за душой больше ничего нет? Настя, почувствовав долгожданный эффект изысканной дряни и сопутствующее ему воодушевление, сначала попыталась занять Славу разговорами, но увидев, что тот болтать не настроен, пристроилась в компанию курящих уже третью подряд сигарету девчонок. Они вроде бы вообще попали сюда непонятным образом и нечасто становились частью чего-то подобного, поэтому с ними можно было обсудить много разных повседневных тем. Слава же терпеливо выдохнул и задал себе только один вопрос: почему это всё происходит? Громкие стоны чёртовой Вероники смешались с инди-роком, играющим из динамика лежащего посреди стола разбитого телефона, и с беспечными голосами девчонок. Всем было весело. Только Слава и Хмурый молчаливо испепеляли друг друга уставшими разочарованными глазами, словно их обоих удерживали здесь насильно. Они сидели друг напротив друга, один абсолютно трезвый, с одной только мыслью о нескольких опрокинутых рано вечером бокалах, а второй под целой смесью какого-то никому неизвестного дерьма. Это так давило на Третьякова, что ему хотелось царапать стены, которые начали мучительно сжиматься. Слава сначала подумал, что ему кажется, но нет — в самом деле с каждой секундой комната становилась чуть теснее, а посторонние звуки смешивались в уродливый оркестр, насилующий слух до желания вставить себе в уши лезвие, чтобы навсегда лишиться возможности слышать нечто подобное. Славу мучительно затрясло. «Нет, нет, нет» — мысленно он уже изливался горячими слезами, хотя внешне можно было заметить только беспокойно бегающий по стенам и шкафам взгляд. — «Только не опять, пожалуйста». Слава раскрыл розовые губы и захрипел, ощутив, как сухо стало в горле. Он упёрся ладонями в стол и подтянулся к Хмурому, который недоумённо уставился огромными пустыми зрачками в его лицо, чем ещё больше напугал. — Есть ксанакс? — прошептал Третьяков сакрально, стараясь не афишировать острое желание купить то, что он обещал напрочь вычеркнуть из своей жизни. — Бля… Брат, я не знаю, — протянул дилер, как показалось Славе, невыносимо медленно. — Сейчас я посмотрю. Что-то из аптеки точно было, но могли и сожрать. — Твою мать, придурок, ты вообще не смотришь, куда у тебя наркота уходит? — раздражённо прорычал Слава и нервно упал на стул, постукивая зубами от страха. — Нашёлся предприниматель, блять. — Полегче, — промямлил Хмурый и уронил замыленный взгляд к себе в поясную сумку. — Дай мне пять соток. — Да пошёл ты нахуй, дай мне таблетки сначала! — выкрикнул Слава не своим голосом, вцепившись в стул так, что пальцы побелели. — Бро, у тебя паничка, что ли? — дошло до Хмурого, и он тут же выкинул на стол помятую пачку Ксанакса. — Сейчас, чувак, потерпи чутка. Снесло тебе на дури голову конкретно, конечно. На этот шум отреагировала и Настя, трепетно подлетевшая к Славе, но тот от неё лишь отмахнулся, в весьма грубой форме послав её дальше отдыхать. Хмурый в это время дробил прочную таблетку, стараясь стереть её в порошок. Крупные белые камушки хрустели под банковской картой, вольно разлетаясь по столу и падая на пол. — Снюхай, братан, — протянув ему купюру, велел Хмурый. — Сразу отпустит. Слава уже едва слышал, что ему сказали, но будто машинально потянулся к неровным дорогам, убирая одну за другой. Таблетки в порошке втягивались очень плохо, прилипали к слизистой и сразу заходили в горло, оставляя почти невыносимый привкус, от которого тянуло рвать. — Зачем нюхать таблетки? — непонимающе спросила Настя, покровительски поглаживая по плечам Славу, что чувствовал себя полностью дезориентированным и только методично вытирал пальцами липкие от таблеток ноздри. — Ты придурок совсем? — Малая, не лезь туда, где ни дыры не смыслишь, — неторопливо осадил Хмурый. — Когда глотаешь таблетки, прихода можно ждать час или два. Через нос кроет в течение пары минут. Быстрее только в вену. Настя послушно умолкла, не обнаружив причин, чтобы спорить. Ей не хотелось, чтобы Славе здесь что-нибудь вкололи в вену, и не хотелось, чтобы он прожил в этом ужасе, в котором он находился, неопределённое количество времени. Раз так нужно было, не стоило возражать. Она могла только встать позади него и ласково обнять за плечи, чтобы ему стало хоть немного спокойнее. Одна из девушек, чьи имена он так и не узнал, по требованию Хмурого наполнила стакан холодной водой и протянула его Третьякову, так как ему нужно было запить тошнотворно горький привкус дроблёных таблеток. — Да блять, — едва сдерживая слёзы, Слава скосил взгляд на пальцы, что были запачканы в крови. — Ненавижу свою жизнь. Настя пугано дёрнулась, её новые подружки тоже оживились, и одна из них протянула Славе салфетки, которыми он вытер руку и заткнул нос. Ему стало больно вдыхать в лёгкие воздух, поэтому теперь он жадно дышал ртом в попытках прийти в себя. В этих стрессовых условиях кровь стала очередной причиной для нового приступа паники, плотно занявшего горло. Опять порвал себе ноздри, что было неудивительно, учитывая количество плохо раздробленного порошка, которое он в считанные секунды в себя втянул. Когда-нибудь он позволит своей слизистой нормально зажить, обязательно. Но видимо, не в этой жизни. — Отпускает? — услышал Слава голос Хмурого и дежурно кивнул, зажимая одной рукой салфетку у носа, а другой пустеющий стакан с водой. Ему действительно хватило пары минут, чтобы прийти в себя, но это время словно растянулось на целую вечность. Успокоившись и ощутив, как океаническими волнами расплывается по телу спокойствие и безмятежность, Слава выдохнул. От паники и дезориентации не осталось и следа, раскрепостились сжатые стены кухни, успокоились бесноватые звуки, и дрожь покинула руки. Из чувств выделялась только незначительная эйфория и полное безразличие ко всему, что до истерики беспокоило его раньше. Слава поспешил успокоить Настю и уверить её в том, что она может расслабиться. Выдохнув, девушка снюхала ещё одну дорогу и запихнула в рот пару мятных леденцов, обнаружившихся среди прочего хаоса на столе. Третьяков залпом осушил новый стакан воды и тоже взял себе несколько конфет, чтобы истребить неприятный привкус мощного транквилизатора. После этого он расплатился с Хмурым, который всучил ему несколько пластинок с таблетками на всякий случай. В надобности этого Третьяков не сомневался. Для перестраховки Слава доел остатки таблетки, которые не были раздроблены. Он снял пиджак, почувствовав мягкий жар в теле, и небрежно бросил его на пол. Откинул голову назад, мутным взором разглядывая потолок и тёплый свет, исходящий от лампочки. Очень хорошо. Даже отлично. Мигом обессмыслилось всё то раздражение, которое он испытывал, стало так уютно и захотелось заснуть на мягких подушках. Слава прикрыл глаза и представил себе комнату из дерева где-то посреди дома в лесу. Большое многостворчатое окно, за которым тишина и безмятежные спящие деревья. Подоконник, на котором оборудован мягкий диван с множеством расшитых подушек и ласковым флисовым пледом, край которого небрежно свисает с него. А напротив кирпичный камин, одаряющий комнату теплом и светом жаркого пламени. До Славы почти что донёсся запах трескучих дров, горячего камня и старой шерсти, из которой связаны подушки — прямо как те, что были дома у бабушки. Практически ощутил телом ткань пледа и мягкость проваливающегося матраса. Возможность вернуться домой выдалась только поздно утром. Всё это время Слава пребывал в приятной неге и рисовал в сонном сознании комфортные пейзажи. Он даже несколько раз засыпал, сидя на стуле посреди кухни, но его сразу же будила Настя, которая переживала, что Слава мог переборщить с дозой. Сама она почти не следила за количеством дорог. Хмурый внимательно считал, сколько она снюхала из «общей тарелки», и как только Насте надоело испытывать счётчик заплаченных Славой денег, она умудрилась договориться с барыгой и купить у него грамм на себя любимую. Третьяков этот момент, естественно, пропустил в своём плавающем состоянии, и очнулся только тогда, когда Иволгина слёзно просила его забрать зиплок с остатками, потому что ей уже нужно остановиться и ехать домой отсыпаться перед насыщенным днём, а в этом состоянии остановиться сложно, если ещё что-то осталось. Слава был чертовски медленным и слабо соображал, что от него требуется. Настя сказала, что он может это выкинуть в мусорное ведро или в унитаз, но он по инерции утрамбовал оставшееся содержимое в уголок, сложил зип втрое и пихнул к себе в карман. Ночь не стала просить его довезти её до дома и в этот раз. Сейчас она вполне была в состоянии добраться до двери собственной квартиры самостоятельно, поэтому они, оба нетрезвые и уставшие, распрощались возле парадной, и каждый сел в своё такси. Слава поехал в одну сторону, Настя — в другую, и от неё требовалось лишь написать как только доедет, что она и сделала буквально минут через семь. Это сообщение Третьяков проводил мутным взглядом и расплылся на заднем сидении машины. Обычно он ездил на переднем, но сейчас почему-то резко захотелось сделать иначе. А может, Слава просто открыл не ту дверь и решил уже в таком случае не отступать. Сейчас он был особенно рассеян, и хвала небесам, что вообще сел в нужный автомобиль. Даже точку он поставил совершенно не на тот дом, который был нужен. Хотя, как это получилось, вообще было непонятно. Приложение настоятельно предлагало ему вызвать машину на улицу Полярников 6, но он воспротивился и всё равно вызвал на Полярников 15, что осознал только тогда, когда машина, не доезжая до его дома, свернула в соседний двор. Слава не стал позориться перед таксистом и вышел там, куда сам потребовал его привезти, но на душе остался неприятный осадок. Он не сразу сориентировался в пространстве, простоял минуты три с глупым видом возле пятнадцатого дома, пытаясь мысленно выстроить нужный маршрут. Ему требовалось-то только выйти из двора, миновав детский сад, перейти дорогу и оказаться в своём дворе, а там уж он не настолько отупел, чтобы не отыскать собственную парадную. Но и это максимально простое путешествие не обошлось без приключения, которое не позволило ему увидеть свою так страстно желаемую кровать. С первой задачей он справился весьма успешно, и вот уже перед глазами стелилась такая знакомая улица — оживлённая дорога, обрамлённая двумя залитыми золотом осени аллейками, охраняемый двумя внушительными песочно-каменными домами вход в нужный двор. Но только Слава успел беспрепятственно пересечь проезжую часть и даже не угодить под колёса какого-нибудь случайного КАМАЗа, к нему пристал какой-то миловидный пацан в потасканной олимпийке. Только сейчас Третьяков понял, чего ему не хватало всё это время — наушники, он про них забыл. Если бы не забыл, чёрт бы к нему кто привязался. — Доброе утро, извините, пожалуйста, молодой человек, у Вас не будет… Можно у вас по… Спросить… Ну… Дорогу? — неловко мялся незнакомец, нервно почёсывая бритую под единицу макушку. «Ага» — попытался переварить Слава, и несмотря на явно ослабевший эффект сильнодействующего снотворного, не смог придумать для себя адекватного объяснения чужих невнятных бормотаний. Из всего шквала смущённого лепета он услышал только «попросить дорогу» и сильно удивился такой смелости. Тут же Слава вспомнил, что он не выкинул кокаин, который отдала ему Настя. Эта мысль потянула за собой другую — сейчас ему доза ни к чему, только лишние соблазны, но выкидывать как-то жалко, тогда почему бы не отдать нуждающемуся, раз уж всё настолько удачно сложилось? — Можно, — невозмутимо ответил Третьяков и измученно потёр глаза. — Давайте только отойдём куда-нибудь. — Зачем?.. — испугался пацан и посмотрел на него совершенно удивлёнными зелёными глазами. — Дурак что ли? Такие вещи посреди улицы не решаются. — сокровенно проговорил Слава и схватил его за локоть, потащив во двор. Что было странно в полном контексте ситуации, а не в том, который сложился в затуманенной голове Славы, парень послушно последовал за ним, пробубнив что-то вроде «раз у вас здесь так принято…». — Нам обязательно так далеко уходить? Я сейчас ещё больше потеряюсь. Не поймите неправильно, — деликатно взывал его незнакомец проявить хоть каплю адекватности. — Я приехал из Сочи и совсем недавно, ничего здесь не знаю, пытаюсь найти работу. У меня тут где-то недалеко собеседование, но я не понимаю где, а телефон мой… — Твою мать, — до Третьякова наконец-то дошла вся суть невнятно озвученного юношей вопроса, и он резко затормозил, уколовшись о свой полный идиотизм. — Какой адрес? — Я… А… Бабушкина, 77, вроде бы, — неуверенно пробормотал он, моментально растерявшись от такого резкого ответа. — Я Вас напрягаю?.. Простите, пожалуйста. Я тогда сам как-нибудь… — Всё нормально, — перебил его Слава, не желая выслушивать трёхэтажные извинения, перебиваемые попыткой на ходу подобрать слова. — На улицу Бабушкина это… Смотрите, выходите из двора, заворачиваете налево… Идёте, пока не увидите большой цветочный магазин. Это вы окажетесь на улице Седова. Там опять налево и до перекрёстка. Это уже Ивановская. А потом переходите дорогу и ещё раз налево до следующего перекрёстка. Слава сам чуть не запутался в собственных указаниях, пока всё это объяснял. Он изъяснялся с явной заторможенностью и задумчивостью в речи, с огромным сомнением в собственных словах, но вроде бы всё было правильно. Конечно же, незнакомец ни черта не понял, хоть и уверил, что всё предельно ясно озвучено. Не верилось в его слова хотя бы потому, что он начал запуганно оглядываться уже на попытке вырулить из двора. — Подождите, давайте вместе по навигатору посмотрим точный адрес, — остановил его Слава, постыдившись того, насколько глупую ситуацию он создал. — Так явно понятнее будет. Отказываться парень не стал. Третьяков чувствовал заметное прояснение в сознании, эффект Ксанакса понемногу отступал, заменяясь самой обычной усталостью. Они вместе посмотрели в навигатор, и столкнувшись с ровно таким же непониманием, Слава через вздох зачем-то предложил юноше прогуляться до нужного адреса вдвоём. Идти было не так далеко, а проветрить голову Славе бы явно не помешало. Незнакомец с радостью принял предложение и первый протянул руку для знакомства, представившись Мироном. — Говоришь, из Сочи приехал? — с идеей развязать диалог начал Слава. — Ну да. — ответил Мирон сдержанно и опрокинул взгляд на дом по ту сторону улицы, стараясь выглядеть непринуждённо. — И как тебе здесь? — задал он совершенно дежурный вопрос, молясь, чтобы новознакомец не ответил что-то типа «неплохо». — Очень нравится. Правда… Прохладно очень в сравнении с тем, к чему я привык. — поделился Мирон и дёрнул замёрзшими худыми плечами. — Если ты тут надолго, то привыкай. — усмехнулся Слава, отлично понимавший его возмущение по поводу сильной смены климата. Уж если он из курортного города, ему ещё тяжелее будет освоиться, ещё и приехал ближе к зиме. — Даже не знаю. Надеюсь, надолго. Но к холоду привыкать не хочется. А ты сам местный? — задался Мирон ответным вопросом и скосил взгляд вниз, чтобы посмотреть на Славу. Разница в росте у них была весьма внушительная и не в пользу Третьякова, который, откровенно говоря, не был таким уж низким. — Нет. Я из Винницы. У нас тоже довольно мягкий климат, так что мне было сложно привыкать к здешней погоде. — рассказал Слава, преградив засмотревшемуся на него парню путь на проезжую часть. — Это в какой части России? — спросил он и неловко поджал губы, осознав, что чуть под машину не угодил, залюбовавшись симпатичными веснушками на загорелом лице. — Это в Украине. — вежливо поправил Слава, очень сильно понадеявшись, что это банальное невежество, а не острая политическая шутка. — Ой… Прости, пожалуйста. То есть ты украинец? — смялся Мирон, так глупо ошибившись. — Ты поразительно догадлив. — хмыкнул Третьяков и на долю секунды показал собеседнику широкую улыбку. — Да, я такой, — постарался подхватить Мирон шуточно. — А ты, получается, давно приехал? Так хорошо знаешь всё тут. — Два с половиной года назад. — лаконично выразился Слава. — А тебе сейчас сколько? — осознанно спросил Мирон и сам не понял, зачем ему разом такое количество информации. Наверное, чтобы не молчать. — Пока что двадцать. Если доживу до января, то будет двадцать один, — в шутливой форме ответил Третьяков, хотя с учётом недавних обстоятельств это было не так уж весело. — А тебе? — Восемнадцать стало в марте. — отозвался Мирон, разглядывая свои рваные затасканные кроссовки. — Так ты только школу закончил недавно, — дошло до Славы, и на лице его растянулась лёгкая улыбка. — Может, будешь звать меня по имени-отчеству? — Обязательно. Только если ты будешь делать то же самое. — важно обусловил Мирон. — С чего бы вдруг? — скользко усмехнулся Третьяков. — Ты же первый начал! — аргументировал младший со всей возможной весомостью, какую могло иметь подобное утверждение. — Не помню такого, — нагло заявил Слава и ангельски засверкал зубами. Стоило только Мирону предпринять попытку возразить, как Слава его заткнул новым вопросом. — Ты кем вообще работать планируешь? — Официантом, — украдкой бросил Мирон. — Не работа мечты, конечно, но надо начинать с чего-то. Я приехал вот к своему интернет-другу и не подумал даже о том, что буду жить с ним и его девушкой в однушке. У него вечно происходят какие-то ужасы, и несмотря на то, что это мой друг, я себя чувствую немного… Лишним. — Почему именно сюда? — поинтересовался Третьяков сразу же, выслушав этот поток откровений. — Живёшь недалеко где-то? — Ну я… Относительно. За пятнадцать минут на автобусе доехал, правда вышел не там судя по всему, — начал он объяснять старательно. — Но я не по месту выбирал. Оказывается, найти работу так сложно. Я пытаюсь уже неделю точно или даже больше. Наверное, у меня очень дерьмовое резюме, потому что даже весьма средние соискатели на него не откликаются или просто перестают отвечать посреди диалога. — Резюме — это скука смертная. Если тебя так тянет в общепит, можно спокойно пройтись по заведениям на районе и поспрашивать, не нужны ли им сотрудники, — опытно посоветовал Слава, хотя строилось это предложение на одной лишь логике, уж ему точно не приходилось искать себе работу. — Это стопроцентный вариант, и тебя точно наймут, если ты способен удержать в руках поднос. А я не сомневаюсь, что это так. — Мы так делали, но я был со своим другом, и он нахамил всем, кому мог. Поэтому работу я так и не нашёл, а ещё, наверное, я не смогу отпраздновать день рождения ни в одном из этих кафе. — как-то печально известил Мирон. Слава кратко усмехнулся. Обычно именно он бывает таким другом, потому что его не сдерживают никакие возможные обязательства, к которым так стремятся обычные люди вроде Мирона. Даже немного странно, что у него всё сложилось иначе. Стас круглыми сутками трясётся над учебными пособиями, подпитывая ростки стремления получить высшее образование и занять солидную должность в научной области, Мирон ищет любые варианты заработка, чтобы не сидеть на шее у своего друга и его женщины, а чем вообще занят Третьяков? По большому счёту и глобально — ничем. Или всем, чем придётся. Они дошли до нужного места довольно-таки быстро, хотя и придерживались длинного маршрута, вместо того, чтобы срезать через дворы. Погода стояла мрачная и неприятно завывал ветер, но к концу их пути сквозь облака проклевалось бледное солнце. Они поднялись по ступеням и угодили в какое-то очень средненькое кафе, которое Слава раньше даже не замечал, проходя мимо. Настолько оно выглядело невзрачно — как миллиард других городских заведений, в которых нет совершенно ничего особенного. — Здравствуйте, вам столик на двоих? — залепетала встретившая их хорошенькая девушка, одетая как школьница, и дежурно улыбнулась. — Я на собеседование. Пришёл. Меня Мирон. Зовут. — как-то нескладно вылепил парень, заставив Славу бесшумно усмехнуться. — Вишневский Мирон Матвеевич? — спросила вторая девушка, что выглядела постарше и построже с высоким тугим хвостом и красной помадой. — Вы опоздали на полтора часа, я уже ухожу. А стажёров у нас достаточно, и они уже приступили к работе, пока Вы соизволили до нас доехать. — Но как же… Мирон опечаленно повесил голову, когда девушка, задрав подбородок, прошла мимо него и покинула заведение. Встречавшая их хостес тут же потеряла интерес, догадавшись, что это не гости. Вишневский застыл на проходе, растрачивая нервы на эту ситуацию — это же как, и поднялся спозаранку, и побрился, и помылся, и собрался, и самое обидное, деньги на проезд потратил. Хотя нет, самое обидное, что он напряг незнакомого парня, который спокойно себе шёл по своим делам, на эту бесполезную авантюру. Слава, увидев это, презрительно фыркнул на растворившуюся в толпе важную особу. Пусть она и была права в своих изречениях, можно было и не грубить. Конечно же, Мирон расстроился. Иногородний пацан, едва достигший совершеннолетия, приехал к своему интернет-другу, и чёрт вообще знает, чем он думал и как себе представлял взрослую жизнь. Слава схватил его за локоть и потащил прочь из этого места, не позволяя корить себя за случившуюся неудачу. — Забей. Людям, работающим в этой горе-забегаловке, единственная отдушина — воображать себя частью чего-то важного, — утешительно проговорил Слава. — Лучше порадуйся, что эта коза не стала твоей начальницей. Найдёшь себе что-нибудь получше, можем даже вместе поиздеваться над твоим резюме. А сейчас предлагаю тебе заглянуть в одно хорошее местечко здесь неподалёку. Не знаю, как ты, а я ужасно голоден. — Ой… Ну я бы с радостью, — бедным тоном ответил ему Мирон. — Но у меня нет денег. Точнее есть, но только чтобы домой поехать. И то я бы на всякий случай предпочёл дойти пешком. — Я угощаю, Ляль. — блистательно улыбнувшись, ответил Слава, и Вишневский просто не смог ему отказать. Очень быстро они переместились в заведение, которое выбрал Третьяков. Дорога заняла не больше двух минут, но всё это время было занято молчанием, показавшимся Мирону крайне напрягающим. Слава был расслаблен, в голове плавали остатки седативного эффекта принятого им препарата, хотя ум уже обрёл прежнюю ясность. Усталость улетучилась как раз к тому моменту, как стали сутки без сна. Они пришли в уютное кафе, интерьер которого был выполнен в приятных бежевых и кофейных цветах, заняли мягкие кресла за высокими дубовыми столами и оба получили по лаконично оформленному меню от улыбчивой официантки. — Сразу говорю: не щади мой кошелёк, бери всё, что хочешь, — предупредил его Слава, увидев, как сдержано Мирон перелистывает меню. — Здесь очень вкусные комплексные завтраки, к слову. Я бы не отказался от панкейков с кленовым сиропом и орехового латте. — Ты сам, ну… Кем работаешь? — деликатно поинтересовался Мирон, переместив взгляд с глянцевых страничек меню на увлечённого выбором блюда Славу. — Это не так уж важно, — бесстрастно отозвался Слава, разглядывая вкладыш с сезонными предложениями. — Ого, тыквенный латте появился. Ещё и с корицей. Пожалуй, его возьму. Сказав это, Слава неожиданно для Вишневского поднял взгляд и заглянул ему прямо в душу. Сделал это так беспечно — взор у него был лёгкий и воздушный, как будто даже озорной, но всё равно отчего-то пронизывающий и крайне углублённый. Его аж дёрнуло, будто маленький электрический разряд прошёлся по венам. Мирон поджал губы и выдохнул в себя, не понимая, какой гипноз его заставил секунд десять неотрывно смотреть в эти зелёные глаза. — Может, я потом тебе расскажу как-нибудь, если ещё увидимся. — как ни в чём не бывало добавил Слава, будто этого скачка напряжения вовсе и не случалось. — У тебя очень глаза красивые, — пролепетал Мирон неожиданно для себя и встретился с мимолётной белозубой улыбкой, которую непонятно как вообще стоило расценивать. Что он вообще такое говорит парню, которого знает минут тридцать дай бог? — Я… Ну… Ты не подумай там ничего. Я так просто. Без всякого. — Ага, — усмехнулся Слава как будто издевательски. — Я ничего бы и не подумал, если бы ты не начал оправдываться. — Что?.. — врезавшись спиной в кресло, Мирон ощутил, что жар смущения настиг его щёки как морские волны пляжный песок. — Ничего. Решил, что будешь заказывать? — перевёл он тему совершенно непринуждённо. — Я не голодный, на самом деле. Ничего не буду. Просто посижу тут с тобой за компанию. — сильно стушевавшись от этого контрастного диалога, сообщил Вишневский. — Мне не требуется группа поддержки, чтобы позавтракать, — мрачно сказал Слава, чем сильно испугал Мирона. — Ты хорошенький, но твой испуганный вид только отбивает желание есть. Если тебе не хочется тут находиться, то я обойдусь без твоей компании. — Нет… Прости, пожалуйста, — неловко бросил Мирон, не зная, как можно исправить ситуацию. — Мне приятно с тобой общаться, просто я волнуюсь. Я не хотел тебя обидеть. — Даже если бы ты и хотел меня обидеть, пришлось бы очень сильно постараться, — хмыкнул Третьяков уверенно. — Из-за чего ты переживаешь? — Да просто… Всё это так странно для меня. Я просто спросил у тебя, как дойти, и вот мы сидим здесь и… — Вишневский водянисто вздохнул и потёр вспотевшие ладони. — Ты такой весь… Ну… — Ёбнутый, какой? — посмеялся Слава, и взмахнув плечами, чтобы стряхнуть усталость, удобно расслабился в кресле. — Скажи уже прямо, не выбирай, как сделать это помягче. — Нет! — цыкнул Мирон эмоционально. — Ну скажем, я себя чувствую полным дном рядом с тобой. Ты очень аккуратно одет, спину прямо держишь, уверен в себе. А я на твоём фоне вообще как бомж с вокзала, и я не знаю, как мне с тобой разговаривать. — Ртом, Ляля, — Слава растянул на щеках беззаботную улыбку и закинул ладони на колени. — Уверенность, на которую ты ссылаешься, позволила бы мне посреди разговора взять и уйти, если бы я считал, что с тобой что-то не так. Ты слишком к себе придираешься. — Ну вот. Теперь я буду бояться сделать что-то, после чего ты возьмёшь и уйдёшь. — чувствуя себя полным разочарованием, вздохнул Мирон. — Эй, — Слава резко подался вперёд и накрыл ладонь Вишневского своей — на фоне его крупной и ухватистой, Славина выглядела грациозно и породисто. Ко всему прочему, Мирон как неваляшка шатнулся, ощутив прикосновение мягкой кожи, одетой в многочисленные серебряные перстни. — Я постараюсь быть помягче, чтобы не пугать тебя, но и ты не накручивайся. Выглядишь так, будто я сейчас тут твою судьбу решу. Выдыхай. Слава доброжелательно улыбнулся лишь на миг, снова поразив его взглядом своих изумрудных глаз, и вернулся в прежнее положение, дав Мирону возможность отойти от этого потрясения, пока подоспевшая официантка принимает его заказ. Сдавшись, Вишневский взял и себе кружку какого-то модного кофе и постарался расслабиться, чтобы не нервировать Славу своим дёрганым поведением. — А у тебя какой рост? — поинтересовался Мирон, лишь бы не молчать. — Сто восемьдесят примерно, — навскидку ответил Третьяков. — Я точно не помню, тысячу лет не измерял его. Но последний раз было столько. Вроде. А у тебя? Ты очень высокий. — Я знаю, да. Два метра с копейками. — Мирон мягко усмехнулся и почесал бритую голову. — Лампочки не сшибаешь? — крайне остроумно пошутил Слава. — Не смейся, такое реально бывает, — пробубнил он совсем серьёзно, чем только больше развеселил Славу. — Ты, наверное, где-нибудь учишься? Ну тебе же двадцать всего. — Кому, скажи, нужен такой придурок? Нигде не учусь, — несерьёзно отозвался Третьяков, для получившейся шутки сильно принизив свои интеллектуальные способности. — Ты, я так понимаю, тоже не поступать в шикарные питерские ВУЗы приехал? — Мне с детства как-то не до учёбы было, — скомкано рассказал Мирон, перебирая пальцами салфетки. — Хотя я на скрипке играть умею. — А я на фортепиано. Но предпочитаю на нервах. — по-лисьи ухмыльнувшись, бросил Слава и кратко хмыкнул в довесок своим словам. — Я успел заметить. — стараясь не озвучить это как упрёк, Вишневский тоже улыбнулся, но иначе, чем Слава — безвинно и как-то несмело. — Просто так интереснее. — легко пожав плечами, заявил Третьяков. Они провели в кафе не так много времени. Заказ принесли довольно быстро, завтрак у Славы был лёгкий, а у Мирона только кофе, поэтому съеденные их общением минуты почти не ощутились. У Третьякова были ещё планы, про которые он чуть было не забыл, поэтому прогулку требовалось свернуть, как бы ему не хотелось провести в компании этого симпатичного забавного юноши побольше времени. Выведав у Мирона практически точный адрес его временного места жительства, Слава смог догадаться, на какую остановку нужно проводить нового знакомого. И подходя к наполненной людьми скамье, возле которой неустанно циркулировал общественный транспорт, он приготовился прощаться. — Было приятно провести с тобой время, — начал Слава, придав тону едва уловимого трепета. — Обменяемся контактами? — Да, мне тоже было очень приятно с тобой познакомиться, — вежливо ответил ему Мирон и тут уже вспомнил, что у него сел телефон. — Запишешь мой номер? — Не даю свой номер новым знакомым, — привычно сообщил Слава, искренне не понимая, почему в две тысячи двадцатом году люди ещё звонят друг другу. — Давай найду тебя в соцсетях. — Я в них не сижу, — неловко произнёс Мирон и озадаченно почесал голову. — И почему ты не даёшь новым знакомым? Мирон совершенно серьёзно, с закаменелым от недоумения лицом, ждал от него ответа, но когда Слава на его глазах посыпался от смеха после услышанной реплики, непонимание Вишневского ещё сильнее укоренилось. — Напомни, о чём именно ты меня просил? — плутовато переспросил Слава. — Точно ли ты думал про мой номер в этот момент? — А что не… А, ой, — Мирон моментально прикусил язык и смешался. — Я не хотел, чтобы это так звучало. Правда. — Охотно верю, — через смешок убедил его Третьяков. — Но если серьёзно, то я терпеть не могу, когда мне звонят. И учитывая мою сферу деятельности, я просто не могу себе позволить роскошь направо и налево дарить всем свой номер. — Кем бы ты ни был, — приложив руку к груди и сделав вид, что ужасается догадкам о возможному роду его занятий. — Всяких модных соцсетей типа Телеги или Инсты у меня нет, а от Вконтакте я пароль забыл. Так что, видимо, нам просто не судьба ещё раз увидеться. — Даже этот аргумент не заставит меня пересмотреть свои принципы на этот счёт, — пожав плечами, ответил ему Слава, и тут же его глаза необычно загорелись. — Есть идея. — Я уже боюсь… — разглядев какую-то странную искорку в его ярких глазах, проговорил Мирон. — Не надо, — убедительно прозвучал голос Третьякова. — Предлагаю договориться о дате, времени и месте, как делали люди до распространения всей этой высокотехнологичной дряни. По-моему, это пиздец как романтично, я так буду девочек звать на свидания. Правда, уверен, никто не придёт после такого предложения, но в данной ситуации у нас нет иного выхода. — Ты возлагаешь на меня слишком большую ответственность, — уже успев запутаться, сообщил Мирон. — Но я согласен. И что мы, будем так делать, пока ты не решишь, что мы достаточно хорошо знакомы, чтобы ты мне дал свой номер? — Конечно нет, — очевидно бросил Слава. — Я просто заставлю тебя сделать аккаунт в Инстаграме. Договорившись и даже обозначив оговоренное время записью, — Слава записал всё это в заметки своего айфона, а Мирону ровным почерком законспектировал на запястье, — они попрощались. Мирон так и не понял, откуда у Славы так удачно оказался с собой перманентный чёрный маркер, и растерялся в догадках ещё сильнее, когда тот заявил, что и это тоже связано с его таинственной профессией. Посадив нового друга в нужный автобус и трижды повторив, на какой остановке нужно выходить, Слава пошагал в сторону своего дома. На этот раз он не был так услаждён мыслью о том, что наконец-то там объявится — вдруг ещё какое-нибудь препятствие резко возникнет? Однако, ему всё же удалось успешно добраться до собственной квартиры. О так горячо желанном сне уже не могло быть речи. Через два часа Слава должен был быть в салоне, ему позарез нужно было сделать что-то со своими отросшими корнями, потому что видеть неровное окрашивание на голове у него сил не было. Отчётливо выступающий у основания волос натуральный цвет отнимал у него моральные силы и безукоризненную уверенность в своей привлекательности. Ещё одной острой потребностью стал поход в душ. Нужно было привести себя в порядок и переодеться, чем Слава и занял своё свободное время. Раздевшись и бросив вещи в корзину для стирки, он сразу залез в ванну и растаял от долгожданного комфорта. Впервые за долгое время он мылся не в вонючей душевой психиатрической лечебницы среди десятка левых мужчин, а в чистом светлом и просторном джакузи. Тут не было ни голых незнакомцев, ни постоянных перебоев температуры воды, и Слава бесспорно готов был заявить, что почти возбуждён от этого. К тому же, он теперь мог воспользоваться всеми своими дорогостоящими вкуснопахнущими баночками, что тоже не могло не радовать. Как только с душем было закончено, Слава остановился перед широким зеркалом с намерением умыться и почистить зубы. Только сейчас он заметил, что после его «похода на чай» к Насте на шее расцвели крупные яркие засосы. Длинный воротник его водолазки надёжно скрывал это потрясающее безобразие (или приятное воспоминание), и доныне у Славы не было возможности узнать о наличии оставленных ею следов. Впрочем, он не собирался их прятать, и находка эта была даже приятной, поэтому Третьяков потянул уголки губ вверх и небрежно усмехнулся, вернувшись к обряду умывания лица.«До дома я так и не доехал ночью. Поел Ксанакса. И вообще вернулся домой в компании блистера с двенадцатью таблетками и зипа, где ещё примерно полграмма кокаина. Как я вечно это делаю — загадка, блять. Я так и не нюхал, и не было желания. Но транки могут мне понадобиться, я сильно этого боюсь. Не хочу опять сидеть на занах, потому что знаю, что привыкаю к ним сильнее, чем к эйфоретикам. Потом слезать тяжко будет. Это бесконечный круг. По пути домой познакомился с каким-то приезжим пацаном, ещё с ним встретимся. Время одиннадцать, я только вышел из душа и уже собираюсь в салон, чтобы подкрасить волосы. Пока я мылся, мне пришло сообщение от Содды, так что сегодня вечером я еду в клуб и ночь снова не сплю. Пора привыкать к старому режиму. Сейчас у меня и нет желания спать, но двое суток без сна с непривычки будет сильно. И ещё один приятный бонус, про который я не могу промолчать. Обнаружил, что Настя оставила мне засосы. Так люблю эту женщину.»
Покраска волос отняла не так уж много времени. Слава очень мило поболтал со своим парикмахером, к которому ходил уже продолжительный период своей жизни здесь. Раньше, когда Славе было по душе менять цвет волос чуть ли не каждый день недели, их встречи повторялись чаще, но в конце концов он определился с выбором причёски и наведывался в парикмахерскую только ради того, чтобы поддерживать свой идеальный цвет и длину. Оставшуюся часть дня он выделил для того, чтобы надоедать Стасу. Третьяков встретил его после занятий, и они выпили по стаканчику кофе, прогуливаясь вдоль улиц. Деревья выглядели грустными, оголившись перед зимним сезоном, листва под ногами потихоньку сырела и гнила, угасала яркая осенняя пора, про которую обычно сослагали мелодичные стихотворения. Впрочем, меланхоличный пейзаж был привычным для северной столицы. Они просто размеренно шагали по расчищенным от листвы тротуарам и неторопливо пили кофе, который подумывали заменить энергетиками. Это казалось необходимым обоим. Стас увлечённо рассказывал про практику и забористую тему для курсовой, которая его совершенно не устраивала. Про распри с преподавателем по технологии готовых лекарственных препаратов или какому-то подобному предмету — Слава внимательно слушал и старался уложить это по полочкам в своей голове. — …В общем, я вообще не понял кто и зачем пожаловался ректору, но теперь он обозлился на всю нашу группу, и мне кажется, что я не переживу предстоящую сессию, — эмоционально рассказывал Стас о наболевшем. — С одной стороны, я сам поддерживал идею сообщить о его некомпетентности — ну это ведь несерьёзно, когда преподаватель систематически допускает элементарные ошибки в лекциях. С техническим оборудованием он не дружит вообще, как и с головой своей. Но если бы я знал, что эта жалоба сделает нам только хуже… — Это не тот же, который поощрял повсеместное использование антибиотиков в лечении простудных заболеваний? — припомнил Слава внимательно. — Вот это именно тот петух и есть, — мрачно подтвердил Островский. — Он как обезьяна с гранатой — от его глупости и её возможных последствий становится страшно. А как пытаешься его поправить, советует отчисляться, мол, раз я побольше него знаю, то и учиться мне уже не нужно. Придурок, блять. Знать больше него несложно. Для этого достаточно просто один раз учебник открыть и прочитать оглавление. Причём учебник по введению в химию, который выдают любому ученику седьмого класса. — Отчислиться посреди третьего курса — это будет сильно, особенно если причиной послужит то, что ты уже выучил достаточно в седьмом классе, — прикинул Слава со смешком. — Может, ему следует воспользоваться своим же советом? Или, не знаю, закончить всё-таки школу? — Да будет он, конечно, — цыкнул Стас, не унимая раздражения от сильного чувства несправедливости. — Мы соберёмся как-то со старостой и её замом, Алиной и Машей, если помнишь их, и сделаем из этого придурка настойку мухомора, чтоб люди им мозоли лечили. Наклеим на баночку такую этикетку всратую, сделанную в Пэинте, и вообще будет замечательно. А то в нём слишком много яда плещется, и пользы никакой. — Это что-то типа слогана «судью на мыло»? — услышав этот грандиозный и угрожающий план, Слава прыснул со смеху и даже представил себе эту потрясающую картину. — Ну что-то около того, да. — вздохнул Стас, поправляя сползающую лямку рюкзака, закинутого на одно плечо. — Я всё жду, когда ты мне метамфетамин сваришь, — терпеливо напомнил Третьяков, да таким тоном, будто серьёзно ожидал этого события. — А ты про какую-то настойку мухомора. — Достань мне для начала эфедрин или метиламин, — деловым тоном потребовал Стас и покачал остатки кофе в своём стакане. — Йод и гипофосфат натрия я, так и быть, сам найду. Ну и фольгу какую-нибудь. — Фольга зачем? — недоумевающе поинтересовался Третьяков. — Ты что-то перепутал, юный Хайзенберг, фольга для травы нужна, а мет через колбу курят или нюхают, там иная атрибутика. — Я удивляюсь, как вы употребляете что-то, даже не зная, как это делается. Для катализации гидрированного хлорэфедрина нужна платина или палладий. Если хочешь изготовить кристаллы с одинаковыми пропорциями двух изомеров, которые решают, получится у тебя первитин или качественный мет с сильным эйфорическим эффектом, то лучше всего подойдёт алюминиевая фольга, — со знанием рассуждал Стас, без особого затруднения разнося в пух и прах Славину невежественную реплику. — Дай бог ещё химик знает, что он делает. Ты в курсе, что при изготовлении могут использовать моющие средства, бензин или газ? А это прямой путь к тому, чтобы подохнуть от одной дозы. — В школе по химии у меня была пятёрка, — вздохнул Слава разочарованно. — Я хорошо решал задачки, разбирался в веществах и реагентах, с которыми они могут взаимодействовать и всё прочее. — Вот как, мамина радость, — ухмыльнулся Стас хитроумно, расслышав какие-то попытки оправдаться. — Я готов отсосать тебе дважды, если ты мне сейчас назовёшь реагенты, с которыми может взаимодействовать оксид двухвалентной меди. — Ты издеваешься, что ли? — удивлённо распахнув глаза, Слава резко затормозил посреди дороги, благо, что не сшиб собой проходившую мимо женщину. — Я знаю только то, что оксид меди получается за счёт сильного нагревания. На один отсос потянет? — На вряд ли, — прикинул Стас задумчиво, усмехнувшись тому, что он ещё и торгуется. — Может, назовёшь условия окисления меди или температуру нагревания? — Нет уж, — открестился Третьяков сразу же, понимая, что и пытаться смысла нет. — Спросил бы ты меня об этом года три назад, когда я заканчивал одиннадцатый класс, я бы порадовался, что могу получить за эти знания что-то поприятнее отличной отметки в аттестат. Хотя тогда ты, наверное, ещё и поменьше меня знал. Ты же был в десятом классе. — В десятом классе биохимического лицея, Третьяков, — гордо сообщил Островский, обломав его и здесь. — Пока ты в своей лингвистической школе письма писал выдуманному Бену из Лондона. Вот теперь только и умеешь, что языком трепаться. — Зато я могу послать тебя нахуй на немецком, а ты и не догадаешься. — похвастался Слава тем, чем смог. — Я могу сварить кислоту, которая растворит твой паршивый язык, и все твои знания в области лингвистики тебе больше не пригодятся, — переспорил Стас уверенно. — К тому же, не тебе я буду это рассказывать, но у меня получается делать языком отличные вещи и без нудного репетитора по французскому. — Репетитора по французскому я сам попросил нанять, мы этот язык в школе даже не изучали. — между тем сообщил Слава. — Боюсь спросить, как в твою юную голову взбрела мысль фундаментально выучить французский, — хмыкнул Островский пренебрежительно. — Ради чего? — Ради любви, — глупо взмахнул плечами, Слава и сам посмеялся. — Это была реально идиотская идея, но я не выучил его от «а» до «я», ma chère. Да и с произношением у меня проблемы. Моя первая девушка была влюблена во всё французское, и мне казалось, что будет здорово, если я буду знать язык страны, в которую она мечтает переехать. — О, Мисс Винница такая скучная, — закатив глаза, Стас в привычной себе манере со снисхождением и пренебрежением покачал головой. — Хотя мне стало любопытно, как ты обращаешься с потраченными на эту бесполезную ветвь образования деньгами твоих родителей. Скажешь что-нибудь по-французски? — Bien sûr, mon amour, n'importe quoi pour toi, — немного подумав, выдал Третьяков, чем сильно восхитил Стаса, несмотря на то, что тот не понял ни слова, помимо того, что его назвали «моя любовь». — И всё-таки, французский поцелуй у меня получается лучше. — Что ты мне сейчас там спизданул на своём романтично-картавом? — прищурился парень, пытаясь попутно избавиться от спадающих на лицо рыжих прядей. — Что-то типа… «Конечно, любовь моя, для тебя что угодно», — разъяснил Слава весьма прозаично. — По сути, я контекстуально ответил на твою просьбу. — То есть вот эту чепуху ты отлично помнишь, — начал Стас, стараясь не показать, что впечатлился таким тонким обращением с совершенно чужим языком. — А знания по химии куда-то делись? — Дорогой, мне что французский, что химия одинаково в хер не упали, если честно, — усмехнулся Третьяков. — Просто мне нужно было получить отличные оценки по всем предметам, я же был одним из лучших учеников в параллели. Языки у меня идут хорошо, потому что я гуманитарий, а то, что я тупо зазубрил ради галочки, вылетело из головы, как пробка из бутылки, сразу после того, как я получил аттестат. — Мне слабо верится в твои сказки про хорошую учёбу, — задумчиво произнёс Островский. — Кажется, будто ты вывалился из матери и сразу пошёл на вписку. В любом разе, я вкалывал на хороший аттестат, чтобы поступить на бюджет, а ты?.. — Чтобы быть среди лучших, разумеется. Ты себе представить не можешь, насколько мне важно быть первым во всём, что я делаю, — вкрадчиво ответил Слава и мимолётно улыбнулся, ловко закинув в мусорное ведро пустой стаканчик из-под кофе. — Иногда принципиальность важнее любой необходимости. Ты должен понимать, учитывая сколько твоя мама с тебя требовала. — Она требовала, — подтвердил Стас отягощённо. — А от тебя никогда ничего не требовали. Тебя просто любили и хвалили. — Я не стану врать, что мне было хуже, чем тебе, — трепетно заговорил Слава, как только речь зашла о родителях. — Со своей стороны… Знаешь, в какой-то момент ты просто разучиваешься признавать своё поражение. Вечное одобрение и постоянное внимание — тоже ответственность, и несмотря на то, что меня никогда не ругали, мне хотелось быть самым лучшим и превосходить любые ожидания. Мной гордились родственники, их знакомые, учителя. Все вокруг говорили, какой я замечательный, умный и способный, и что я гораздо лучше других детей. В пример ставили — посмотрите на него, и учится на отлично, и медали со спортивных соревнований привозит, и сольфеджио выучил. Именно поэтому я был убеждён, что в моём аттестате не должно быть ни одной оценки ниже двенадцати. Я въебал все свои силы в это просто из принципа. — И всё равно не поступил никуда, — по-доброму усмехнулся Островский. — Игра стоила свеч? — Естественно, — растянув на лице улыбку победителя, отозвался Третьяков. — Я же смог доказать, что мне не нужно высшее образование, чтобы чего-то добиться. Все были в тотальном шоке, когда мама начала рассказывать, что я не стал даже подавать документы в университет, потому что решил быть музыкантом. Я рад, что не слышал многого осуждения, которое, я уверен, было. Зато сейчас никто слова не скажет. Словом, это просто было эффектно. Прогулка медленно подходила к концу, они доехали до дома, и Слава практически сразу засобирался в новую поездку. Впрочем, в данных условиях его ещё удивляло, что он сегодня дважды имел возможность доехать до своего дома. Компанию для поездки в клуб он не нашёл, да и не искал особенно, поэтому ждать никого было не нужно.«Пока что чувствую себя хорошо. Дрянь не трогал и даже про неё не вспоминал, в сон не клонит. Списался с Соддой. Интересно посмотреть на нашумевший Парадайз изнутри. Говорят, хорошее место. Дорогое, приличное. Выступают известные ди-джеи и всё такое. Звучит довольно увлекательно, и контингент там, дай бог, нормальный будет.»
Время близилось к ночи. На улице стемнело ещё до того, как Слава успел распрощаться со Стасом — тоскливая осень брала своё и каждый раз отрывала от дня новые минуты, заставляя закатное солнце всё быстрее уходить с небосвода. Вечерний город жил своей жизнью, и несмотря на холод и будний день недели, на Казанской было оживлённо. Сейчас было то самое время, когда во тьме расцветали все неоновые вывески и широко распахивались все двери ночных заведений, уже обслуживающих ранних гостей. Издали было несложно увидеть величие здания, на котором холодно-голубыми огнями мерцала крупная вывеска «PARADISE». Увы, придававшая особого шарма летняя терраса, место под которую было выделено в своеобразной беседке, приникающей к клубу, уже была закрыта плотным слоем стекла. Можно было разглядеть бархатные диваны и стеклянные столики, за которыми в компании кальянов и разноцветных коктейлей помещались гости. Широко стелился открытый балкон, подъём на который располагался прямо подле парадного входа, занятого двумя большими охранниками в строгих костюмах, и небольшой очередью из людей. Ныне балкон пустовал, но летом там бывало много народу. Расставшись с тёплым кожаным салоном очередного такси, Слава занял место в очереди, которая таяла достаточно стремительно. Охраннику он предъявил электронный флаер, и как только охранник убедился в его действительности, отсканировав штрих-код, для Славы открылись пышные двери изысканного заведения — у него не стали даже спрашивать документы, которые, впрочем, были с собой. Изнутри клуб сиял белыми и голубыми цветами. Ранее всего располагался подсвеченный неоновыми огнями танцпол, который к тому же ещё и был стеклянным — Слава сперва не разглядел что там под ним прячется и планировал сделать это позже, когда его потянет танцевать. Стена, к которой приникало пространство для ди-джея, была рельефной и чем-то напоминала не то айсберг, не то воздушные слои кремового торта, не то ещё нечто необыкновенное. Дальше располагалась зона со столиками и последняя по местонахождению, но не по важности — барная зона. Длина мраморной барной стойки впечатляла, за ней уже собралось несколько искусных барменов, которые трудились над фирменными коктейлями. Слава занял один из случайных стульев и почти сразу же завёл диалог с приятным юношей, стоявшим по ту сторону бара. Ему действительно полагался любой из предложенных меню коктейлей совершенно бесплатно независимо от его цены. Слава заказал какой-то напиток на основе рома, который, стоило полагать, исходя из состава, должен был быть необычным и кисловатым по вкусу. Едва он успел насладиться смешанным у него на глазах коктейлем, как перед ним нарисовались две дамы на вид абсолютно трезвые. Они выглядели совсем по-разному, несмотря на практически гармонично подобранный гардероб и яркий макияж, сделанный явно одной и той же рукой — видимо, одна из подруг накрасила их обеих. И всё же, внешность у них явно отличалась, не говоря уже о цвете волос — одна длинноволосая блондинка, а вторая с тёмными волосами, спадающими до прикрытой симпатичным топом груди. И именно она, вторая девушка, показалась Славе наиболее привлекательной. Здешнее освещение лишь подчёркивало чем-то необычные, словно волшебные и мифические черты её лица. — Молодой человек, Вы знакомитесь? — спросила игриво та, чьи волосы имели солнечный оттенок. Слава посмотрел без особого интереса и пожал плечами, но постарался вежливо улыбнуться, подумав о том, что ему не помешает компания. Тем более, если это компания симпатичных леди. Они представились — имена самые стандартные, и Слава их сразу запомнил. Светленькая назвалась Наташей, а свою молчаливую подругу представила Катей. Тут же завелась непринуждённая беседа, в которой Слава не слишком активно участвовал. Его на данный момент куда больше интересовала выпивка, нежели женщины, но он тем не менее слушал и по надобности отвечал. — На кого вы учитесь? — поинтересовался Третьяков, когда Катя пробросила что-то про их совместную учёбу. — Мы на факультете рекламы, — пояснила она лаконично, и Слава мягко кивнул. — На третьем курсе. — Тебе двадцать? — уточнил он предположительно. — Будет в марте, — объяснилась Катя и легонько улыбнулась своими симпатичными матовыми губами. — А Наташе да, исполнилось недавно. — Как раз неделю назад. — с блистательной улыбкой дополнила она, облокотившись на спинку соседнего со Славой стула, который порядочно уступила подруге. — С прошедшим тебя, — поздравил Третьяков соответственно. — Угостить вас чем-нибудь? — Не нуж… — Да, было бы здорово, — перебив Катю, согласилась Наташа и потрепала её по мягким шоколадным локонам. — Я пью мохито. Просто его обожаю. А у тебя тут что? — Кажется, «брусничное облако», — процитировал Слава, мимолётно бросив взгляд в меню, и подвинул стакан поближе к новой знакомой, позволив ей попробовать. — Заказывайте, что хотите, я оплачу. Наташа сделала заказ за себя и за Катю, которая как раз успела пояснить ему, что её сюда вытащили против собственной воли. Также она совершенно честно призналась в том, что попали они в этот клуб каким-то практически нелегальным способом — Наташа уговорила какого-то мужчину заплатить за них, и в её идеальных планах он должен был делать это же весь вечер, однако их предполагаемый спонсор сослался на какие-то дела и уехал. Слава кратко посмеялся с этой забавной истории, а Наташа похоже была не слишком довольна тем, что её подруга вот так беззаботно вскрыла все карты. Она выглядела приятно и вела себя вполне адекватно, за исключением чрезмерного потока информации, который сочился из её пышных губ. Славе приглянулась Катя, и он старался пообщаться с ней побольше, именно поэтому Наташа в какой-то момент начала его напрягать. Он, конечно, не мог поступить так с подругой понравившейся девочки и терпеливо осаждал её, если она была слишком активной, но это быстро вызвало моральную усталость. Так прошло где-то полчаса или больше, Слава за временем особенно не следил. Их беседу прервала крепкая мужская ладонь, опустившаяся на плечо Третьякова. Тот обернулся и разглядел владельца клуба, его бронзовое лицо, залитое белоснежным светом бара, облепленного интересных форм светильниками. — Здравствуй. Рад видеть тебя здесь, — почтительно склонив голову, Содда улыбнулся. — Как тебе? — Впечатляет, — отрезав диалог с девушками, Слава приветливо улыбнулся в ответ. — Действительно страшно атмосферное место, и алкоголь чувствуется хороший. — Я гляжу, ты отдыхаешь с девушками? — наклонившись к нему, чтобы донести свои слова через шумную музыку, отметил Содда. — Мне не стоит вмешиваться? — Очень даже стоит. — усмехнулся Слава, понадеявшись, что в его словах звучит намёк на просьбу о помощи. — Я освободился от своих дел, и мы отдыхаем в вип-ложе. Приглашаю тебя присоединиться. — кратко посмеявшись этому молебному тону, проговорил Содда. Слава кратко кивнул, попросив минуту, и Содда, объяснив ему, где находятся приватные комнаты, удалился. Понадобилось действительно не больше минуты. Третьяков обменялся контактами с Катей, и попрощавшись с девчонками, направился по указанному пути. Ему требовалось подняться по подсвеченным ступеням на второй этаж, откуда можно было разглядеть весь обширный танцпол. Здесь находились туалеты и те самые вип-комнаты. Спутать двери было невозможно, поэтому Слава с первой попытки проник в комнату с огромным панорамным окном, прикрытым полупрозрачными шторами, с мягкими диванами и громадной плазмой. Содда сидел в большом кресле, зажав между украшенных кольцами пальцев толстую импортную сигару. Здесь было теплее, чем в прохладном зале, и гораздо тише — почти ни единого отголоска шумной музыки. Слава без дополнительных приглашений прошёл вглубь комнаты и опустился на бархатный диван. — Можешь угощаться всем, что здесь есть, — кивнул Содда в сторону стола, на котором расположились кальян на фруктовой чаше, пару тарелок с изысканными закусками и бутылка вина с полагающимися к ней бокалами. — Если будешь вино, попрошу принести ещё один бокал. Либо можешь выбрать что-то другое. — Вино меня устроит, — безразлично пожав плечами, Слава пополз взглядом по окружающей обстановке и остановил глаза на кнопке вызова официанта, которую нажал Содда. — Где все твои друзья? — Возникли небольшие рабочие проблемы, — проговорил он сдержанно, оставив дымящуюся сигару в пепельнице. — Я чувствую себя уставшим, поэтому озаботил этим других людей. Скоро кто-нибудь из них должен вернуться, и я вас обязательно познакомлю. — Должно быть, твои друзья — серьёзные люди, — усмехнулся Слава и закинул ногу на ногу, удобно устроившись на диване. — Они поймут моё здесь присутствие? — Вполне, — тепло и трескуче посмеялся Содда. — Они, конечно, серьёзные. Настолько же, насколько серьёзными могут быть люди твоего возраста. Уверен, вы найдёте общие темы для разговора. — У тебя страсть к общению с молодыми? — игриво дёрнув бровью, спросил Третьяков. — Меня привлекает общение с людьми любого возраста, — сохранив на лице улыбку, ответил Содда. — Это полезно для кругозора. Уверяю, бывает занимательно общаться с детьми, студентами, стариками — со всеми. Мои друзья со времён, когда я учился в университете, предпочитают видеть меня в несколько иной обстановке, поэтому их здесь нет. — Именно это побудило тебя подойти ко мне на выставке? — поинтересовался Слава, кинув краткий и незначительный взгляд на вошедшую официантку, которой мужчина тут же поручил принести ещё один бокал. — Можешь считать, что так, — скрестив пальцы, Содда положил их на стол и выпрямил спину. — Но для менее внимательных осмелюсь сделать ремарку, что я тогда обосновал это иным образом. Ко всему прочему, у тебя яркая внешность. Далеко не все красивые люди считают нужным быть интересными собеседниками. — Полагаю, что это их топит, — исчерпывающе произнёс Третьяков. — Мы можем поднять этот вопрос с точки зрения философии, но я не стал бы. Хочешь узнать, сойду ли я за очередной объект для занимательного наблюдения? — Я сходу тебе отвечу, что не сойдёшь. — заинтересовавшись возрастающей дискуссией, Содда добродушно прищурился. — Слишком сильное заявление для человека, который общался со мной не дольше десяти минут. — надменно хмыкнул Слава. — Неужто? Я весьма проницателен, — ухмыльнулся мужчина и взялся за свой бокал, дабы сделать небольшой глоток. — И тем не менее, у меня есть ряд вопросов. — Так задавай их, — легко разрешил Третьяков, будто это требовалось. — К чему такое долгое вступление? — Мы создали его общими усилиями, — внимательно сообщил Содда и отставил бокал в сторону. — Тебе привычно делать людям одолжения, не так ли? Но спешу напомнить, что я не журналист, и всё тобою сказанное не пойдёт в порезанный видеоролик на любование твоей многочисленной публике. — Я настроен на диалог, — возразил Слава твёрдо. — И всё-таки, ты не звучишь бесстрастно. — К чему бы ты здесь оказался, был бы мой интерес неотвратимо близок к нулю? — в ответ парировал Содда, и театральную их размолвку нарушила тихая официантка, принёсшая предназначенный для Славы бокал. — Выпей и оставь свои прелестные колкости для иной публики. — Я изъясняюсь так, как считаю нужным. — воспротивился Слава, и всё же показал свою благосклонность, приняв предложение выпить. — Как угодно. Мне стало любопытно, давно ли ты занимаешься музыкой. — в ожидании ответа мужчина в соответствии с правилами наполнил пустующий бокал. — Давно. Я начал в дошкольном возрасте, когда меня записали в музыкальную школу, — подробно развернул Третьяков. — Это если говорить глобально про музыку. Сейчас я двигаюсь в совсем другом направлении, и это началось лет в пятнадцать. — Похвально, что ты освоил эту непростую науку, — почтительно кивнул Содда. — Освоил же? На каких инструментах ты играешь не хуже, чем хорошо? — Пианино, — ответил Слава односложно, но после дополнил свой краткий отзыв. — Учился шесть лет, этого было достаточно, чтобы овладеть инструментом. Гитара. Учился сам, начал пару лет назад. Тоже преуспел. — Отчего поменял направление? — его же словами переспросил Содда. — У меня появились кумиры, как бывает у многих подростков, — пусто пожав плечами, Слава взялся за бокал и сделал сразу несколько маленьких глотков. Вино на вкус было чудесным, в меру горьким и с отчётливым фруктовым привкусом, и стоило бы добавить, что Слава не был поклонником вина. — Мне захотелось делать нечто подобное, хотя я не рассчитывал, что это выйдет за рамки домашнего развлечения. — Но всё же вышло, — мягко улыбнулся Содда. По тому, как шевельнулись его волнообразные губы, можно было предположить, что он собирался дополнить свою короткую реплику, однако, ход его мыслей ненарочно был прерван открывшейся дверью. На пороге показался юный симпатичный парень, но выглядел он, пожалуй, слишком молодо. Слава бы не поверил, что ему есть восемнадцать, даже если бы тот предъявил доподлинный паспорт. Мальчик был невысоким и худым, его фигуру скрывал розово-голубой оверсайз свитер, воротник которого, однако, углублялся, открывая вид на чётко выступающие ключицы. У него были широкие скулы и впалые щёки, прямой недлинный нос, из перегородки которого торчала серёжка с сияющими камушками. Её Слава разглядел уже тогда, когда юноша подошёл поближе и опрокинул на него свои серые глаза. — У вас всё хорошо? — поинтересовался Содда мягко, и закинув локоть на стол, подпёр щёку ладонью, а сам загляделся на вошедшего мальчика. — У меня всё отлично, — холодно сказал он совсем юным голосом. — Полагаю, я не в праве изъясняться за кого-либо ещё. — Я узнаю этот тон, — вздохнул Содда тяжко, но сохранил нежную улыбку на лице. — Ты утомлён от работы? Не хочешь взять перерыв? — Я справляюсь со своими обязанностями, — нахмурив тёмные брови, ответил он грозно. — Вместо насмехательств мог бы представить мне своего гостя. Оба они тотчас же уставились на Славу. Содда расслабленно и с истомлённой улыбкой, а пацан, не шевельнув лицом, метнул в него строгий взгляд, будто Слава был удостоен огромной чести завлечь на секунду его внимание. — Это Слава. Мой новый знакомый. — нерасторопно представил Содда. — Мисти. — следом назвал своё имя мальчик и протянул тонкую ладонь для рукопожатия, которое оказалось неожиданно крепким и мужественным. После этого Мисти занял своё место возле Содды и многозначительно вздохнул, потянувшись к одному из наполненных вином бокалов, что всё это время одиноко стояли посреди стола. Слава заинтересованно наклонил голову вбок, наблюдая за его действиями. Сделав такой глоток, который осушил бокал практически наполовину, Мисти покачал его в руке и неоднозначно уставился на Славу, будто старался испытать его своим пронизывающим взглядом. Для Третьякова это не было ловушкой, и он принял невербальный вызов, который, впрочем, увенчался усмешкой со стороны Мисти. — Что же, не спросишь сколько мне лет? — спросил он вызывающе. — Я должен был? — спросил Слава, и в тон его голоса просочились слабые нотки азарта. — Похоже, у него есть шанс получить моё одобрение, — обратившись к Содде, произнёс Мисти. — И я даже не стану спрашивать, как же ты связался с рэпером. Не рабочий ли момент, учитывая репертуар его песен? — Отнюдь, — усмехнулся Содда, заставив младшего наивно улыбнуться. Чего Слава не ждал притом, как прежде ровно сидело на лице Мисти холодное скользкое пренебрежение. — Я не знаком с репертуаром его песен, mon charme. Есть нечто, что мне стоит сейчас же узнать? «Моя прелесть» — задумчиво перевёл Слава в своей голове и только сейчас заметил, что оба взгляда вновь выжидающе упали на него. Третьяков вскинул бровь, непринуждённо раскинувшись на диване, закинул голень на колено и прилип пальцами к бокалу с вином. Он выжидал дальнейших обсуждений таких, будто его вовсе не присутствует в комнате — они говорили про него, как про музейный экспонат. Словно сам Слава неодушевлённый и совершенно их не слышит. — Никаких срочных заявлений нет, — пожав плечами, Мисти улыбнулся и всё же как-то надменно. — Я прервал какую-то важную беседу? — Мы тут как раз обсуждали музыку и то… — стоило начать Содде, как дверь снова распахнулась. — Артём! — в комнате нарисовался очередной юноша, уже явно совершеннолетний, но на вид ему было не больше двадцати. — Ты с херов ли меня кинул? — Ты уже большой мальчик, — огрызнулся Мисти, что позволило Славе разобраться с возникшим в голове вопросом о том, какого Артёма ищет переполошенный парень, что влетел в комнату как сайгак. — Хлебни дерьма, которое заварил, самостоятельно. — Содда! — воззвал к голосу справедливости непредставленный парень и бесновато хлопнул дверью. — Твой малой не обнаглел? — Точно это он и сделал, — не разнервничавшись ни на долю процента, ответил Содда легковесно и бросил короткий взгляд на Артёма, который лишь нагло ухмыльнулся. — Решайте ваши конфликты самостоятельно, Никита. Ремнём я его не тресну — он будет только приятно взволнован от этого, а разговаривать с ним бесполезно, так что я не смею лезть. — Кроме того… — вредно начал Артём, подобрав плечо мужчины своей нежной ручкой. — Кроме того, Мисти прав, — вздохнул Содда отягощённо и взялся за позабытую сигару. — Я мог бы по пунктам расписать, где ты прокололся, но я не хочу поднимать этот вопрос при гостях, которых я даже не успел представить, когда ты уже полез устраивать разбор полётов. Артём добавочно закивал и оставил угловатый подбородок там же, где и покоилась его рука — на плече у Содды. Никита тяжко вздохнул, осознав кромешность своего положения, и кажется, только сейчас заметил сидящего рядом Славу. Да, сегодня Третьяков определённо испытал весьма аутентичные ощущения от того, как окружающие незнакомцы на него реагировали. Никита раскрыл розовые губы, и, впрочем, тут же захлопнулся, внимательно подбирая слова. — Его представлять не нужно, — омрачнев, произнёс Никита. — Я прекрасно знаю, кто это. — Сколько бы я ни убеждал себя в том, что успеваю за молодым поколением, похоже, я упускаю многое из того, что для вас обычно, — вздохнул Содда, но не слишком печально. — Я действительно наткнулся на этого очаровательного юношу случайно. — Он пристал ко мне на выставке современного искусства, — опережая всякие вопросы, произнёс Слава и перевёл хитрые глаза на самого молодого присутствующего в комнате человека. — Мисти, какие рабочие моменты могут нас связывать? — Не слишком ли неуместные вопросы ты задаёшь? — нахмурившись, спросил Артём. — Не слишком ли открыто вы обсуждаете меня в моём же присутствии? — в ответ едко ухмыльнувшись, перервал Слава. Мисти неудовлетворённо хмыкнул и отвернулся, ясно дав понять, что не намеревается продолжать дискуссию. Содда посмотрел на него коротко, и сложилось впечатление, будто во взглядах, которыми они с Артёмом обменялись, было много непроизнесённых вслух слов. Никита окинул всё это взглядом непонимающим и несмело прошёл в комнату, сев на соседний край занятого Славой дивана. Перевести тему не составило труда, но Третьяков также оставался начеку. Он был сдержан в разговорах и в основном предпочитал только слушать, понимая, что может узнать что-нибудь любопытное. Вся эта компания выглядела крайне контрастно и необычно. Никита самый стандартный парень — обычно одет в чёрные джинсы, кроссовки и безразмерное худи, в ушах его обыкновенные металлические серьги, и из отличительных черт Слава для себя смог выделить только вытатуированные на обеих щеках небольшие симметричные сердечки. На тонкой как спичка руке Артёма блестели бриллиантовые часы, которые позволил разглядеть сползший до локтя рукав свитера, ровно в тот момент, когда Мисти потянулся к кальянному шлангу. Было бы крайне занимательно узнать, что связывало всех этих людей. — Он выдохся, — выдохнув слабое облако дыма, сообщил Артём и отложил трубку кальяна в сторону, вернувшись к смакованию вина. — Надо заказать новый. — Мне так кажется, — мягко перехватив украшенное часами запястье, начал Содда. — Что тебе уже пора ехать домой, а не распоряжаться вопросами по поводу кальяна. Ты ведь помнишь, что у тебя завтра уроки? — Неужели нельзя сказать учителям, чтобы они приходили попозже? — возразил ему Мисти, выказав стойкое нежелание ехать домой. — Тебе знакомо слово «дисциплина»? — поинтересовался Содда серьёзно. — Я более чем уверен, что ты не в состоянии сделать его морфологический разбор. — Я в состоянии написать это слово без ошибок. Мне достаточно. — мрачно сообщил Артём. — Ты не переборщил с вином? Я искренне надеюсь, что тебе не привлекательна идея со мной ругаться, — совершено спокойно произнёс Содда, но на этот раз его голос затвердел и обрёл нотки строгости. — Я сейчас напишу водителю, что ты скоро спустишься. Одевайся. — В таком случае, дома поговорим, — самоуверенно и гордо взгромоздил Артём, чем ненавязчиво дал понять, что у него ещё остались невысказанные претензии. — Если ты, конечно, сегодня изволишь домой вернуться. Эту колкость он выплюнул особенно холодно и тут же бросил едва заметный взгляд на Славу, словно бы… Ревновал к нему Содду?.. Тот лишь тягостливо вздохнул, а Артём поднялся, заставив ножки кресла заскрежетать о тёмный дубовый пол, и с гордо вскинутой головой пошагал к вешалке, чтобы забрать свою верхнюю одежду. Содда покачал головой и устремился за ним. Самого Славу вся эта несуразная сцена сильно сбила с толку, но он отлично осознавал, что сейчас поперёк их перепалки вставлять свои вопросы было бы глупо и бестактно. Он боялся делать какие-то предположения, но осознавал, что многого не знает. Все вопросы, крутившиеся вихрем в голове, видимо, отражались в его удивлённом внимательном взгляде, потому что пока Содда с Мисти, переместившись в противоположный конец комнаты, решали свой конфликт, — точнее, Содда пытался воззвать его к успокоению, а он лишь больше разгорался от каждого услышанного слова, — Никита таинственно наклонился к Славе. — Не обращай внимания, окей? Тёме всего четырнадцать, но он считает себя очень взрослым и твёрдо уверен, что может свободно перечить старшим. — тихо пояснил он, покосившись на натягивающего на плечи джинсовку Артёма с явным снисхождением. — Ему четырнадцать?! — Славе едва удалось не повысить голос от удивления. Он, конечно же, полагал, что парню может оказаться меньше восемнадцати, но и мыслей не было о том, что он будет настолько юным. — Подожди, я правильно понимаю, что Артём — сын Содды? — Ага, — неловко почесав затылок, бросил Никита. — Да, это, конечно, всё странно выглядит. Не думаю, что ты часто видишь детей в ночных клубах и всё такое. — Думаю, дело даже не в этом. Я даже боюсь думать, что привело к такому упущению в воспитании. Я о том, как Артём ведёт себя, — заговорил Слава в полный голос, едва только дверь захлопнулась за злобным Мисти и пытающимся проводить его Соддой. — Я заметил, что у Содды нет обручального кольца. Он воспитывает Артёма один? — Да, — без утайки рассказал Никита, дав понять, что это никто и не скрывает. — Но не думаю, что проблема в отсутствии жены. К сожалению, первые двенадцать лет жизни Артём провёл со своими биологическими родителями. Именно они, прошу заметить, вдвоём и ещё в довесок с бабкой, обеспечили это самое «упущение в его воспитании». А Содда сейчас всячески старается это исправить и вырастить из малого нормально человека. — Это… Многое объясняет, — задумчиво проговорил Третьяков, мысленно наскоро взвесив полученную информацию. — Значит, он забрал Артёма из детского дома. А ты с Соддой как познакомился? — Нас познакомил… Общий знакомый, — неторопливо объяснил Никита, отчего-то опечалившись и растеряв лицо. — Мне нужно было освоиться в новом городе, и Содда любезно согласился помочь. — Значит, ты не из Питера? — логически додумал Слава, услышав такое разъяснение. — Из Курска, — кивнул он согласно. — У меня к тебе тоже будет вопрос. Я слышал новости о том, что ты… Что у тебя была передозировка, и ты после этого в психушке лежал. Это правда? — Я даже удивлён, что до тебя у меня никто об этом ничего не спрашивал, — усмехнулся Слава беспечно, словно всё это и не с ним было. — Это правда. — Как тебя так угораздило? — неравнодушно спросил Никита и даже с явным волнением. — Как вы вообще все так… Умудряетесь. Не знаете разве допустимой дозы? — «Все»? За всех говорить я не в праве. Но моя проблема как раз в том, что я прекрасно знаю допустимую дозу. — неоднозначно обрисовал Слава. — Всё-таки, приятно видеть тебя сейчас здесь живым и здоровым после таких новостей. Весь интернет на ушах стоял, — Никита чуть улыбнулся, пытаясь определить, не слишком ли бестактны его вопросы. — Ты же вроде в реанимации был и даже в коме провёл несколько дней. Друзья твои об этом сообщали? Я видел скриншоты историй. У Валеры Патронова и Бажена Образцова. — Да, — кратко кивнул Третьяков, несколько смутившись. — Они все были в панике, и мне очень стыдно, что я о них не подумал, когда делал это. Искренне стыдно, потому что я не думал ни о чём, кроме того, как мне плохо, пока близкие люди пытались помочь. Они себе места не находили, некоторые практически не спали, пока не стало известно, что я пришёл в себя. Прогнозы были неутешительными и всё такое. — Я просто… Ты ничего не подумай, но когда молодые ребята уходят в иной мир из-за наркотиков — это так больно, — Никита повесил голову и тяжело вздохнул, нырнув лицом в ладони на несколько секунд. — Я хотел узнать, что ты думаешь и чувствуешь по этому поводу. Потому что мой лучший друг… Ему повезло меньше, чем тебе. Не спасли. Нашли уже мёртвым в туалете клуба. — Сочувствую, — неровно произнёс Слава и внутренне содрогнулся, хотя очень постарался этого не показать. — Не хочу думать о том, что и мой лучший друг мог бы говорить кому-то подобное. Он спас меня, откачивал как мог и вызвал скорую. Я чувствовал себя хуже всех. Вопреки тому, что я сделал это нарочно, мне было очень страшно, когда я осознал, что умираю. Всё это вспоминается как страшный сон. Последние полчаса или час, что я был в сознании, не могу описать. Полный бред, бессилие, непонимание происходящего и сильное желание заснуть. Я умер в машине скорой помощи, но они чудом заставили моё сердце биться снова. Когда я проснулся я… Ничего не чувствовал, кроме полного опустошения и чувства вины перед близкими. Как только я добрался до телефона, увидел, что мама звонила мне много раз. Я перезвонил ей и сказал, что хотел побыть один, и поэтому не брал трубку. Но до сих пор думаю о том, что с ней было бы, если бы… Всё сложилось иначе. Как-то так. — То есть он… Чувствовал страх в последние часы своей жизни, — осознал Никита и тут же поджал губы. — Ощущаю вину каждый день за то, что меня не было рядом. Я перестал его считать за человека и отдалился сильно. А он очень много торчал, и однажды утром я просто узнал, что его больше нет. Я часто общаюсь с наркоманами, но совсем не близко. Не считаю их за людей точно также. А ты сидишь здесь совершенно трезвый, может, под парочкой коктейлей и… Я сильно пересматриваю свои взгляды после твоих слов. — Не вини себя, — только и смог сказать Слава. — Я послал своего лучшего друга катиться ко всем чертям, и он имел полное право не брать трубку, когда я позвонил ему и попросил приехать. Облил его дерьмом, наговорил кучу гадостей, о которых так жалею. Я бы не стал винить его, если бы он не приехал ко мне после всего, что ему пришлось выслушать. Каждый наркоман сам виноват в том, что произошло. Я не спорю, может, нам и нужна помощь, но её не получится оказать, если человек сам тебя отталкивает и уверяет, что у него всё в порядке. Он приехал только потому, что слышал, как много пустоты и отчаяния в моём голосе. Только потому, что вопреки всем своим принципам я сам попросил его о помощи. В комнате повисло тяжёлое молчание. Никита сильно задумался и явно опрокинулся в далёкое прошлое, размышляя о том, мог ли он в действительности чем-то помочь своему другу или всё было потеряно с того самого момента, когда этот человек сам определил, по какой дороге ему идти. Тягота, распылившаяся по воздуху, рассеялась только тогда, когда вернулся Содда. Дальше беседа пошла вполне себе легко, зажглись разговоры обо всём и ни о чём, но мысленно каждый оставался при своих воспоминаниях. Содда был слишком тактичен, чтобы спрашивать, что так омрачило его собеседников, но Никита всё ещё внутренне пересчитывал свои воспоминания, а Слава никак не мог затушить обуявшее его чувство вины. В самом деле, что же творилось со всем его окружением, пока он был в коме. Стас доехал до больницы и сразу же написал Адаму. Русских в это время был в зоомагазине и покупал сверчков для своего драгоценного тарантула, и увидев в строке уведомлений сообщение от Островского, рассыпал на прилавок всё содержимое своего кошелька. Дальше написал в общую беседу — посыпался шквал сообщений от парней, некоторые из которых напрочь отказывались верить в происходящее и обвиняли Адама в скверном чувстве юмора. Бажен сорвался с работы, Данила бросил семейный ужин, даже Настя готова была покупать билеты из Бангкока, наплевав на все рабочие контракты. Все они приехали и пытались прорваться к Славе — Ефим готов был влететь в операционную и скандалил с дежурным врачом так, что его едва ли не выставили из больницы.***
@babyobraztsov «Мы получаем много комментариев каждый день, и многие из них просто омерзительны. Всех, кто смеет писать, что это шутка или попытка «похайпить», ждёт котёл в аду. Я не могу спать вторые сутки, потому что боюсь проснуться и узнать, что его больше нет. Или ваши шутки про «RIP», они здесь также неуместны. Прекратите. Мой близкий друг чуть не умер, и я не знаю, как сложится его судьба дальше. Мне очень дурно, и я разочарован в некоторых людях, которые называют себя нашими поклонниками. Пожалуйста, отпишитесь от меня, от социальных сетей Кристалайз и от Славы, если планируете вести себя также дальше. Моральные калеки.» «Всем, кто писал слова поддержки — большое спасибо, приятно знать, что вы остаётесь с нами в тяжёлой ситуации и также переживаете за жизнь дорогого нам всем человека, но также попрошу остановить попытки написать нам всем, потому что это очень-очень больная тема сейчас. Как только Слава придёт в себя, мы сразу же напишем! С любовью, Бэби Образцов.» @patronov_valery «Хватит писать нам всем! Это просто ужасно. То, что вы творите — неприемлемо! Мы не картинки в интернете, не персонажи из игр или сериалов. Мы живые люди. Нам больно. Если что-то изменится, то все об этом узнают. Слава не хотел бы ТАКОГО внимания к себе. Научитесь уже уважать других. Всем сейчас так сложно мириться с этой мыслью и быть на телефоне каждую секунду, независимо от дел, на которые теперь вообще нет никаких моральных сил.» @smokyclownakathistle «менi зараз повiдомили що мiй найкращий друг дитинства мало не помер вiд передозу. у мене все.» «з приводу слави. вiн у комi з учорашнього дня, i у мене ще не було в життi нiчого гiршого нiж те що зараз. я не хочу жити. менi боляче i страшно.» @efim.nesterov «И сейчас все, кто напишет хоть что-то, пожизненно полетят в ЧС. Бешеные черти, блядь. Проявите хоть каплю уважения. Я поклялся, что не напишу ни слова в социальных сетях об этой ситуации, но меня доводят постоянные комментарии с вопросами.»