«Неделя в Сиэтле пролетела быстрее, чем один день в Кащенко. Я покидал Америку с багажом сувениров и счастливых воспоминаний. Прощание с Леной вышло сложным. Она спросила, когда я вернусь, а я ответил, что не знаю. Не могу знать. Вернусь ли я? Не знаю. В Виннице я пробыл всего-то два дня, никаких индусов в моей комнате не было, но и уезжал я без тоски. Мама, папа, я вас так сильно люблю. Иногда мне хочется вернуться в то время, когда я был ребёнком и жил с семьёй, но моё взросление необратимо, увы. К ним я точно приеду и даже примерно знаю когда это случится. В январе, после моего дня рождения. С ними тоже нужно будет отметить. В этот раз к моему приезду тоже приготовили застолье. Приехала Арина, пришли дядя Игорь с тётей Мариной, и Олег с Линой. Я прилетел в Питер поздней ночью, дорога всегда занимает много времени из-за политических проблем. Приехал и сразу уснул, как добрался до дома. Сейчас проснулся, принял душ и за кружкой кофе перечитал все записи, сделанные в Америке и в Украине. Очень тепло на душе. Но теперь я дома, и мне нужно по делам. Наконец-то увижусь с Глебом. Говорил с ним последние полтора месяца только по видеосвязи. Скучаю, блять.»
Одевшись потеплее, Слава приготовился к пешей прогулке. Улица уже утеплилась тонким снежным покрывалом, в воздухе летали редкие белые хлопья, а ветер обдавал кожу морозным холодом. Идти здесь было не больше пятнадцати минут, и Слава с радостью бы вызвал себе такси, но ему и так предстояло провести какое-то время на улице. Заткнув уши наушниками и погрузившись в свои мысли, Третьяков преодолел знакомые улицы и оказался в парке. Какое-то время он следовал по аллее в поисках знакомых лиц и на одной из лавочек наконец-то обнаружил уже известный ему белый пуховик и русые локоны. Слава спрятал наушники в карман куртки и подошёл поближе, внимательно оглядываясь. — Привет, — поздоровался он холодно. — Извини, что не получилось приехать раньше. Был занят. Где Глеб? — Мы уже забыли, как ты выглядишь, — недовольно выплюнула Юля, нарочно проигнорировав его вопрос. — А ты похоже вообще забыл про его существование. — Только не начинай мне ебать мозги, я… — начал было Слава раздражённо, но не успел закончить, поскольку снизу его схватили за ногу, заставив резко обернуться. — Папа! — Приве-ет, малыш! — Слава тепло улыбнулся, наклонился к крохотному голубоглазому мальчишке, что потянул к нему маленькие ручки в оранжевых варежках, подхватил его на руки и покружил в воздухе. — Как ты поживаешь, родной? — Хасо, — шепеляво ответил Глеб. — А ты? — У меня тоже всё хорошо. Чем ты занимался сегодня? — спросил Слава оттаявшим голосом, что совершенно не был похож на тот, которым он общался с Юлей. — Доводил меня, — фыркнула Ярцева утомлённо. — Он в последнее время просто невыносимый. Разбрасывает повсюду миллиарды игрушек, которые ты ему надарил, отказывается есть суп, а с утра вообще укусил меня. — Ты что, маму обижаешь? — порицательно спросил Слава, качая малыша на руках. — Не-е, — Глеб невинно похлопал глазами, будто не до конца осознал, в чём его упрекают. — Потему ты без сяпки? — Я её потерял, малыш. Надеюсь, найдётся, — усмехнулся Слава, поправляя как-то странно свернувшийся капюшончик. — Ты тему на мою шапку не переводи. Мама говорит, что ты её обижаешь. Нельзя разбрасывать игрушки и кусаться, это плохо. А ты ведь хороший мальчик, да? — Да. — несомненно подтвердил Глеб. — Сынок, беги обратно на горку, — попросила его Юля. — Мы с папой поговорим, и я пойду по делам, а вы поиграете вместе. Ладно? — Ладно. — сказал Глеб чётко, и как только Слава опустил его на землю, побежал в сторону горки, что находилась совсем неподалёку. — Мы последние пару недель сломя голову носились по поликлиникам. Глеба взяли в детский сад, но он решительно не хочет туда ходить. Такие дикие истерики мне закатывает, ты бы знал, — устало повествовала Юля. — С тобой он ещё милейшим образом общается, а со мной только два ответа на всё знает: «не хочу» и «не буду». Психолог говорит, что к нам постепенно подкрадывается кризис двух лет и обещает, что скоро он станет ещё невыносимее. Очень вовремя, учитывая то, что именно сейчас я начинаю водить его в садик. — Отложи этот вопрос немного, такая херня быстро проходит, если правильно себя вести, — ответил Слава экспертно, хотя не был так уж сильно уверен. — Поведёшь его в садик через месяц или через два. — Тебе легко говорить, ты за эти два месяца увидишь его не больше десяти раз, а я с ним каждый день, — вздохнула Ярцева устало. — До тебя в последнее время вообще никак не добраться. Будь добр, выдели чётко день или два в неделю, когда ты будешь приходить. Нельзя просто приучить ребёнка к тому, что у него есть папа, который всегда приходит, когда он нужен, а потом исчезнуть на два месяца. — Ты явно драматизируешь ситуацию, — скептически изрёк Слава. — Для Глеба сейчас нет такого понятия, как расписание, и ему не нужно, чтобы я приходил в определённые дни недели. Это тебе надо больше времени, чтобы трахать своих ёбырей из Тиндера, но не я кричал, что мечтаю родить ребёнка. Я виноват, что меня не было долго и не отрицаю, что тебе иногда тоже нужна помощь, но признай, что ты дёргаешь меня тогда, когда тебе угодно, а не тогда, когда этого хочется Глебу. — Я буду иметь в виду, что слишком пренебрегаю твоей помощью, — вздохнула Юля, не став отрицать, что частенько использует чувства Глеба как повод спихнуть его на Славу. — Откровенно говоря, мама отлично с ним справляется, но мне казалось, что ты хочешь видеть его чаще. — Нет, — прямо ответил Третьяков, внимательно наблюдая за тем, как Глеб играет на ступеньках горки. — Я люблю его, но у меня своя жизнь, и я сразу тебе сказал, что не собираюсь от неё отказываться. Тебе прекрасно известно, какие проблемы у меня были. И брать к себе ребёнка, когда у меня в руках лопается стакан просто потому, что кто-то меня слишком громко позвал, я не собираюсь. — Сейчас ты в состоянии присмотреть за ним, пока я буду в офисе? Если у тебя в руках всё ещё разбивается посуда от громких звуков, то я как-нибудь и с ним вместе туда съезжу. — укоризненно произнесла Юля и тоже посмотрела на Глеба, но уже потому, что он весьма стремительно подбежал к ним. — Ты его лугаесь? — Глеб врезался ручками в колени Славы и обнял его. — Папа плохой? — Нет, солнышко, не плохой, — с тяжким вздохом произнесла Юля, пока Слава хрипловато смеялся, поглаживая Глеба по прикрытому шапочкой затылку. — Скорее вредный. Как чипсы. — Я люблю их. — с серьёзной задумчивостью произнёс Глеб. — Слава, не вздумай больше давать ему чипсы, — строго наказала Юля. — Он может ими подавиться, не говоря уже о том, что у него не до конца сформировалось пищеварение. Если ты убьёшь моего сына, будешь как угодно мне сам вынашивать и рожать ещё одного. — Жёстко, — усмехнулся Третьяков, умилённо наблюдая за Глебом, внимание которого привлекла пролетевшая мимо птица. — Всё с ним будет хорошо, успокойся. В тот раз я не доглядел за тем, как он их начал есть, но мы больше так не будем. Правда, Глебочка? — Нет, — чётко возразил Глеб. — Мы так будем. — Не будем, — настойчиво произнёс Слава, легонько потаскав его за красную от мороза щёчку. — Мы пойдём в магазин, и ты выберешь себе какую-нибудь другую вкусняшку, хорошо? — Не балуй его слишком сильно, — попросила Юля, скосив синие глаза на недовольную мордашку Глеба. — Я заберу его через пару часов. В коляске всё есть: гипоаллергенные салфетки, бутылочка, игрушки, сменная одежда на всякий случай. Если что сам посмотришь. Я одела на него памперс, потому что мы пошли гулять, но я его от них отучаю, поэтому, когда придёте домой, переодень его. После обеда уложи его спать. Всё, мальчики. Ведите себя прилично. Особенно Вы, Глеб Вячеславович. Попрощавшись с Юлей, Слава повёл Глеба на площадку и по его просьбе посадил его на качели. Велев Глебу держаться крепко, Слава немного раскачал его. Уже через пару минут Глеб утомился от качелей, поэтому они пошли играть в снегу. Третьяков не то что бы был в восторге от идеи валяться в сугробе, но особенного выбора у него не было. Вдоволь наигравшись, Глеб изъявил желание отдохнуть, поэтому Слава посадил его в коляску, и они поехали в сторону дома. Около дома они зашли в магазин, и это оказалось огромной ошибкой — Глеб хотел сразу всё и умудрился закатить поистине эпическую истерику из-за того, что Слава отказал ему в покупке чипсов. — Хочу! Хочу! Купи! — вопил Глеб на весь зал, привлекая неприятные взгляды других покупателей. — Нет, Глеб. Я не буду покупать тебе чипсы. Успокойся, — ровным голосом общался с ним Слава. — Помнишь, что мама говорила? — Не сусай её! Купи мне типсы! — упёрся малыш, бунтующе стучась кулаками о коляску. — Нет, — настойчиво продолжал Слава, демонстрируя невиданное терпение. — Я тебя очень понимаю. Но ты ведёшь себя некрасиво. — Ты узасный! — заявил Глеб истерическим воплем. — Я знаю, солнышко, — невозмутимо ответил Третьяков, увозя коляску всё дальше от прилавка с несчастными чипсами, чтобы поскорее переключить внимание сына на что-нибудь другое. — Смотри, что тут у нас? Печенюшки. Какие хочешь взять? Глянь, какие тут забавные тигрята и всякие зверюшки. Рыбки… Или лучше машинки? — …Масынки… — произнёс Глеб, немного успокоившись, и его голубые глазки заострились на прилавке с детским печеньем. — Отлично, значит, машинки, — выдохнул Слава, обнаружив, что истерика сходит на нет. — Вот видишь? Никакой трагедии. Всё хорошо. Берём машинки и спокойно идём на кассу как настоящие мужчины. С горем пополам расплатившись и покинув магазин, они добрались до дома. Слава вытащил Глеба из коляски, помог ему разуться, снял с него голубой комбинезончик с медвежьими ушками, и потрепав по тёмным кудряшкам, повёл в ванную мыть руки и переодеваться. Он набрал море продуктов для приготовления детского обеда, теперь их нужно было как-то преобразовать в блюдо. Слава наскоро нарезал яблоко, вытащил оттуда косточки и отдал это Глебу, чтобы он мог перекусить, пока готовится обед. Стоило, конечно, пораньше озаботиться этим вопросом, но, похоже, у Славы действительно не было времени. — Потему яблоко класное? — спросил Глеб, внимательно разглядывая яблочную кожуру, которую он никогда не доедал — он обкусывал яблочные дольки и оставшуюся часть яблока откладывал в сторону. Славе стоило подумать о том, что Глеб ещё слишком мал, чтобы есть яблоко вместе с кожурой. — Природа так сделала, чтобы яблони были красивее, — объяснил Слава опытно. — Вообще яблоки разные бывают, ты же знаешь? Есть красные, есть жёлтые, есть зелёные — прямо как светофор. — Светофол, — повторил Глеб хохотливо, вцепившись зубками в яблочную дольку. — А филетовые яблоки есть? — Нет, фиолетовых яблок нет. — с долей разочарования ответил Слава. — Их мозно так сделать? Я видел филетовые делевья. — рассказал ему Глеб. — Фиолетовые деревья — это сирень. На ней не растут яблоки, только цветочки, — поделился с ним Слава, загрузив в закипевшую воду нарезанные овощи. — Яблоко можно покрасить, но тогда оно будет невкусное и вредное. Перекусив яблоками, Глеб захотел поиграть со своим плюшевым жирафом. Бегая по комнате, он наткнулся на скейтборд, который Слава не успел убрать до летнего сезона, и непременно заинтересовался им. Слава внимательно поглядывал за тем, как там Глеб себя развлекает, и следил, чтобы его игры вдруг не стали опасными. Вроде как, Глеб просто катал по полу жирафа на скейтборде и всячески насиловал его, вертя разными сторонами и бесконечно роняя, потому что дека с колёсами оказалась слишком тяжёлой. Стоило Славе закончить с приготовлением овощного пюре и куриных котлеток на пару, как Глеб обнаружился спящим посреди зала на скейтборде. Слава усмехнулся, подумав, что его, вероятно, тоже пару раз заставали в таком состоянии на пьянках. Аккуратно подняв малыша на руки, Третьяков уложил его в кровать и накрыл пледом, а сам решил в это время занять себя домашними делами как примерная домохозяйка. Примерно через час неожиданно явился Островский — не то что бы так уж прямо неожиданно, вчера Слава писал ему, что возвращается, а сегодня он скинул сообщение с предложением увидеться. — Это полный пиздец, — с порога обронил Стас, стаскивая куртку, и тут же запнулся о коляску, которую каким-то образом умудрился не заметить. — Твою мать через кровать! Глеб у тебя? Слава молча кивнул, кратко хмыкнув, и вежливо помог Стасу снять куртку, которая тотчас оказалась в шкафу на вешалке. Он немного отодвинул коляску в сторону, пока Стас разувался — прихожая у Славы в квартире смешалась с расставленными по разным концам одной большой комнаты залом и кухней, поэтому приемлемого места для коляски было не слишком много. — Господь всеебуч, — устало выдохнул Стас, кинув на голубой велюровый пуфик рюкзак. — Сколько ему уже? Два? — Да. — кивнул Слава, грохнувшись на диван. — Чего так тихо? — поинтересовался Островский, оглядевшись. — Они в этом возрасте должны стены двигать своими воплями. — Он именно этим и занимался, пока не уснул, — усмехнулся Слава. — Что случилось у тебя? Ты очень эпично зашёл. — Препод по химии, — начал Стас злобно. — Шесть часов практики с ним — это невыносимо. Поэтому после четырёх я притворился, что мне плохо, и ушёл. Я готов был ему об голову колбу с серной кислотой разбить. Вникать я не буду, всё равно не поймёшь. Но он продолжает нам мстить всеми возможными способами за то, что мы жаловались ректору. — До сих пор? — удивлённо вскинув бровь, спросил Третьяков. — Вот это у него, конечно, низкая самооценка. — Я в кромешном шоке от происходящего, — вещал Стас впечатлённо, щёлкая крышкой энергетика. — Такой звенящий непрофессионализм. Ведёт себя как ребёнок. Старый маразматик, тоже мне, доцент фармацевтических наук. Витя предложил ему машину монтажной пеной залить, чтоб неповадно было. Я, конечно, не буду в этом участвовать — вдруг что, а мне дорого моё бюджетное место, — но морально полностью поддерживаю. — Хочешь, я ему битой лобовуху раскрошу? — заботливо предложил Слава, поправляя свои жёлтые клетчатые штаны. — Надену свою маску Крика, и никто не узнает, что за хер это был. — Третьяков, это худшее, что ты мог предложить, но самое страшное, что я на грани того, чтобы согласиться. — измученно выбросил Стас, упав на диван с видом шахтёра, вернувшегося с вахты. — Могу утром проводить тебя до универа, — потянувшись, продолжил Слава. — Затянешь ненавязчивый диалог с каким-нибудь преподом, а я выскочу из-за угла и снесу ему зеркала к чёрту вместе со стёклами. Потом убегу как Соник Дэш и ищите меня, пока не надоест. А у тебя алиби железное, как и у многих других студентов. — Ты серьёзно? — Стас впечатлённо улыбнулся — это глупость дикая, но так приятно, что кто-то готов ради него пойти на административное преступление. — Ещё и средь бела дня хочешь это сделать? — Люблю привлекать внимание, — дерзко ухмыльнулся Третьяков. — Я сейчас абсолютно серьёзно, хер ли он тебя систематически доводит? Ректор ему ничего не сделал, так кто-нибудь другой сделает. Мне это только по кайфу будет. — Что будешь делать, если узнают, что это ты? — заинтересованно улыбнулся Островский, хлебнув немного энергетика. — От души веселиться, очевидно, — беззаботно ответил Слава, пожав плечами. — Люблю разборки с ментами, давно их у меня не было. Не думаю, что мне кто-нибудь сделает что-то непоправимо страшное. — Если станет известно, что это ты, — начал Стас поучительно. — Придётся платить за ущерб этому ублюдку. А я не очень хочу, чтобы он получил твои деньги и восторжествовал. — Но что, если никому не станет известно, что это я? Я буду аккуратен, детка. — ответственно пообещал Слава, и закинув локоть на диван, кокетливо опёрся ладонью о щёку. — Ты обладаешь поразительным даром соблазнения, — утвердил Стас, пленённый этой идеей. — Завтра свободен? — Для тебя всегда свободен. — смело заигрывал Слава, обаятельно улыбаясь. — Наглейшего толка пиздёж, — покачав головой, цыкнул Стас и задумал придуриваться. — Ты совсем не уделяешь мне внимания! Скажи, тебе наплевать на меня? — Напоминаешь мою бывшую, — косо усмехнулся Третьяков. — Милая, тебя позвать на свидание? — Нет уж, — открестился Стас быстренько. — Мне не нравится ходить с тобой на свидания. — Они у нас были? — не вспомнил Слава и в замешательстве дёрнул бровью. — Если считать тот раз, когда ты пытался свести меня с бабой… — категорически напомнил Стас, отведя взгляд в сторону. — Нашёл, что вспомнить, — фыркнул Третьяков смешливо. — Я же перед тобой извинился. И, по-моему, весьма прилично. — Стоит отметить, — не мог не согласиться Стас и самодовольно улыбнулся, падая в воспоминания. — Действительно.FB
Сегодня Стас впервые за внушительный отрезок времени невыносимо долго выбирал одежду. Казалось, у него в шкафу нет ничего кроме ереси. Такая глупая привычка — красоваться перед тем, перед кем красоваться никакого смысла нет. Он надел болотно-зелёную футболку и коричневые вельветовые штаны на высокой талии. Прицепил цепочку — вроде неплохо. Что надеть сверху? Может, сменить футболку на джемпер и выйти без верхней одежды? Или надеть такую же вельветовую куртку? Не будет ли это слишком глупым костюмом? Стас провёл пальцами по неровному пробору волос. Надо бы отрастить длину побольше. Вдруг пойдёт? Что ж, за полчаса он в любом случае этого не сделает. Надеть кепку или будет лишним? На Славе были чёрно-белые кроссовки Nike, чёрные мешковатые джинсы с нашитыми на них крестами и молниями и чёрный лонгслив с изображением картины, надетый поверх белой футболки, края которой торчали снизу. На лонгсливе лежала цепь с крестом, на его пальцах блестели резные перстни, рассмотреть которые Стас попытался, пока руки Славы поджигали сигарету. Жаль, что в этот раз он был не полуголый, но одежда его нисколько не портила. Откровенно говоря, Стас никогда бы не надел на себя ни одну из тех вещей, которые увидел на Славе, но ему так шло, что мозги текли. Забавно, что пару лет назад Стас засматривался на парня своей мерзкой сестры, и его стиль одежды чем-то напоминал стиль Славы. Тот парень тоже любил надевать на себя всякий бред и выглядеть в нём великолепно. Стас тяжко вздохнул и подошёл к Славе, который ждал его возле подъезда. Они коротко поздоровались, и Стас имел наглость взять у него одну сигарету. — Чем занимался? — поинтересовался он, прикуривая. — Нужно было заехать по делам на музыкальную студию. Я этим занимаюсь, — поделился Слава, стряхнув на землю пепел. — Ничего такого интересного. А ты чем был занят? — На пары ходил, — смято рассказал Стас. — Тем более ничего интересного. — Как по мне, у тебя вполне интересная профессия. Пойдём, — позвал его Слава, выруливая на тротуар. — Если ты не против, я хотел бы угостить тебя чем-нибудь, раз уж в прошлый раз ты накормил меня ужином. Сам я приготовить могу сейчас только Доширак на горелке, поэтому, думаю, оптимально будет зайти в какое-нибудь кафе. «Если бы ты только знал, Слава!» — остро врезалось Стасу в голову. Он вспомнил тот самый вечер, когда сперва вымаливал у мамы деньги, а потом судорожно заказывал доставку запечённого мяса с овощами из ресторана, чтобы выдать это перед Славой за своё кулинарное детище. Ему стыдно за такую глупую ложь, но нужно было как-то выкрутиться, чтобы не оказаться в ситуации ещё более худшей. — Да, хорошо, — согласился Стас, сильно обрадовавшись. — Ты думаешь, у меня интересная профессия? У тебя тоже, хотя рэп — это ужасно. — Ты даже знаешь, — довольно ухмыльнулся Слава. — Никак не могу привыкнуть к тому, что меня начинают узнавать. — Я не слушаю такую музыку, — признался Островский. — Но Лёня рассказал про тебя и твою невъебическую тусовку гиперпафосных парней-готов. Он в теме, и я теперь начинаю понимать, что за дрянь целыми днями играет из его комнаты. — Он так нас и назвал? — хохотнул Третьяков воодушевлённо. — Невъебическая тусовка гиперпафосных парней-готов? — Нет, это я от себя добавил, — неброско улыбнулся Стас, почесав шею, и заткнулся сигаретой. — Просто я не совсем такое понимаю. — Каждому своё, — пожав плечами, Слава выдернул из губ сигарету. — Бажен Образцов не любит, когда его называют рэпером. Будто не знал, с кем связался, ей богу. Бегает и кричит: «я поэт, а не рэпер!», но, надо сказать, делает это вполне заслуженно. Он действительно поэт, а не рэпер. — Бажен Образцов? — попробовал он на слух. — Кто это? — Один из тех парней, что состоит в невъебической тусовке гиперпафосных парней-готов. — усмехнулся Слава. — Ну ладно тебе, — фыркнул Стас смущённо. — Я же не хотел оскорбить. — Не переживай, ты этого не сделал. — чутко убедил его Слава. Стас чувствовал себя немного зажато, шагая рядом с таким красивым Славой. Островский не страдал комплексами по поводу внешности, но мало того, что любые знакомства давались ему с хорошим моральным усилием, когда поблизости оказывались симпатичные парни, Стас терял соединение со своим мозгом и не мог нормально думать. У него ещё ни разу не выходило ничего путного, и то, что они со Славой встретились второй раз в жизни — это уже было достижением. За невзрачными пустыми разговорами они дошли до какого-то рестобара, порог которого оба переступили впервые. Свет здесь был приглушён, интерьер смешал в себе холодные голубые цвета и тёмное дерево. Они заняли отдалённый столик возле окна, и каждый получил по меню. Слава заказал себе бокал вина и пасту, а Стас, решив особенно не гулять на чужие деньги, взял только цезарь с курицей, который вынесли с удивительной скоростью — загруженность зала была небольшая, гостей было не так много, и всё же, приятно так быстро получить свой заказ. Пасту готовили чуть дольше, но Слава в это время наслаждался хорошим вином. К тому времени, как ему вынесли блюдо, он успел повторить заказ на алкоголь. — У меня была мысль поступать в Москву, но только ради того, чтобы матушка до меня не добралась наверняка, — между приёмами пищи рассказывал Стас. — Питер — восхитительный город, я в полном восторге. — Согласен, — блистательно улыбнулся Слава, делая слабый глоток вина. — Мой родной город можно, грубо говоря, обойти за полчаса. Я его очень люблю, но это большая деревня. Питер, по крайней мере, пока я живу здесь всего год, кажется мне необъятным. — Я очень плохо знаю город, на самом деле, — признался Островский. — Ясное дело, что мы ездили в Питер не раз, но в основном вся моя жизнь — зубрёжка учебного материала, и я не многое видел за пределами своей комнаты в Фёдоровском. У меня толком не было того, что пережили многие подростки. — Что ты имеешь в виду? У всех подростков, как и у других возрастных категорий, довольно разная жизнь. Это нормально. — высказался Слава. — Я имею в виду, моя мама делала всё, чтобы весь мой социум ограничивался родственниками, а они все просто ужасны: то не делай, так не одевайся, не дыши, блять, так, как нам не нравится, — возмущённо описывал Островский, наполняясь неприязнью к своей родне. — Я не хочу быть фриканутым ботаном, я хочу быть нормальным человеком. У меня огромные проблемы с социализацией из-за того, как проходило моё детство. Она не отпускала меня к друзьям и не разрешала приводить их к нам, считала, что может выбирать, с кем мне общаться, а с кем нет — и чтобы ты понимал, её острый материнский взор буквально каждого считал недостойным общения со мной. Не разрешала мне заниматься практически ничем, кроме учёбы. В то же время, моей сестре всегда можно было всё — на неё никогда не давили, ничего ей не запрещали. Всё потому что моя мама ненавидит мужчин, и у неё в голове прочно засела нездоровая идея вырастить меня «не-таким-как-все-мужики-козлы», раз уж судьба её так наказала рождением мальчика. — Это звучит жутковато, — проникся Слава, и глаза его сменили тон на очень сопереживающий. — Моя мама тоже девочку хотела, причём так сильно, что мне до рождения купили платья. Но так терроризировать ребёнка из-за того, что он какой-то не такой, как тебе хотелось бы… — Тебя одевали в платья? — посмеялся Стас, подцепив на вилку курицу. — Нет, — улыбнулся Слава, не подумав, что его реплику можно было так расценить. — Врач говорил, девочка будет, родители были вне себя от радости, потому что именно девочку и хотели. Мне уже дали женское имя и купили кучу розового шмота, а потом я родился и такой: «хуй вам, в прямом смысле этого слова». Мне рассказывали, мама под наркозом своеобразно отреагировала на эту новость и сказала акушерке: «в смысле мальчик? Засуньте его обратно и достаньте мне девочку», но они всё равно были рады. К тому же, через два года у брата папы родилась дочка, и все вещи, которые мне покупались изначально, подарили им — новенькие и неношеные. — Твоя мама — недопонятый гений, — сдержанно посмеялся Стас. — «Засуньте его обратно и достаньте мне девочку» — это сильно. — Роды были тяжёлые, ей вводили всякие препараты. Думаю, она в тот момент была уверена, что её просьбу выполнить вполне реально, — предположил Слава с тихим смешком. — Папа рассказывал, что когда его впустили к ней в палату, она сказала: «Валера, это сраный мальчик. Нас очень крупно обманули», и он был в диком замешательстве, потому что у неё было крайне недовольное лицо. Как он сказал мне: «такое, будто она готова была тайком пробраться в чужую палату и украсть чью-нибудь дочь». Самой серьёзной проблемой для неё было то, что она очень хотела назвать меня Сонечкой, но я наглым образом обломал её планы, и они долго не могли придумать мне имя. — Ну, главное, что они справились, — сверкнув зубами, ответил Стас. — Но ты, конечно… Как посмел? Судя по всему, твоя мама очень весёлая женщина. Интересно, как они выбирали тебе имя. — Про Сонечку она с молодости мечтала, — пояснил Слава словами своих родителей. Он, конечно, было спрашивал, почему его именно так назвали. — Когда выяснился неприятный нюанс, они стали думать. Мама сперва предложила назвать меня Эдуардом, на что папа сказал ей, что она дура и что он бы посмотрел, как бы она жила с именем Эдуард. — Мы с тобой, конечно, очень мало знакомы, — перебил его Стас нечеловеческим хохотом. — Но мне так сложно представить тебя Эдуардом, чёрт подери. Готов поспорить, так называют только нелюбимых детей. — Ну вот, потом мама предложила назвать меня Ярославом, папе понравилось, но мама сама передумала — сказала, что Ярик — это имя для дурака, — рассказывал Третьяков увлечённо. — Но мысль назвать меня Славой им понравилась, а там уже выбор обширный из всех возможных имён с окончанием «-слав». Выбрали наиболее понравившееся. А тебя почему именно так зовут? — Стыдно говорить, но в честь Стаса Костюшкина, — неловко прилепил Стас, заставив Славу глухо хохотнуть. — Моя мама его очень любит. Не знаю, шутила ли она, когда говорила, что назвала меня в честь него, но я полагаю, что не шутила. — Почему бы и нет, — бесстрастно пожав плечами, ответил Третьяков. — Нормальное имя. — Полная форма мне не очень нравится, потому что мама называет меня вечно именно Станислав, и тон у неё такой мерзкий, что никак не хочется с собой это ассоциировать, — объяснялся он экспрессивно. — Но Стас… Как-то плевать, пускай так и будет. — Я не знаю эту женщину, но уже боюсь её, — неоднозначно произнёс Слава. — Это кем надо быть, чтобы заставить ребёнка ненавидеть имя, которым его называешь. — Правильно, дай Бог тебе никогда с ней не пересекаться, — горько усмехнулся парень. — Я же тебе говорю. Она твердит, что у меня отвратительный характер, потому что я в момент своего взросления понял, что не хочу весело плясать под чужую дудочку, и начал противиться ей во многих моментах. Мне повезло не родиться амёбой — знаешь, есть же более пассивные люди, из которых можно как угодно верёвки вить. Я не из таких, но это дерьмо всё равно оставило свой след на мне. — Неудивительно, с такой-то тиранией, — поддержал его Слава, кивнув. — Я бы с ума сошёл. Меня удивляет, что ты умудрился съехать так рано от неё. — Я просто сделал это, несмотря ни на что, потому что мечтал съехать с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, — объяснял Стас устало, отведя взгляд. — Она сначала стояла на том, что я могу спокойно ездить на пары из села, — ага, спасибо, сначала сорок минут, в лучшем случае, до Купчино, потом ещё сорок минут оттуда на другой конец города, ну не сказка ли? — а потом загорелась идеей переехать вместе со мной, но хер ей на рыло. Мне уже надоело быть девственником, может, хотя бы теперь у меня есть шанс с кем-нибудь потрахаться. Она сама наверняка последний раз занималась сексом, когда мной забеременела, и мне нормальной человеческой жизни не даёт. — Так ты всё ещё девственник? — бесцветно спросил Слава, наматывая на вилку макароны. — Интересно. — Ничего интересного, не придумывай, как мне не сожалеть, — хмыкнул он иронически. — Вот во сколько лет ты лишился девственности? — В четырнадцать, — мотнув головой, ответил Слава и проглотил макароны. — Не смотри на меня так. Рановато, да. Но как получилось. — Ну приехали, — вздохнул Стас обречённо. — У нас разница год в возрасте, только ты уже четыре года трахаешься, а я даже целоваться нормально не умею. Был один эпизод, когда мне было пятнадцать, но весьма… Странный и, наверное, неудачный. — У всех по-разному, в этом нет ничего зазорного, тебе же не тридцать, — рассуждал Слава умиротворённо. — И даже не двадцать. Необязательно везде запрыгнуть в самый первый вагон, я не очень рад тому, что так рано начал заниматься сексом. Я уверен, что был не готов к этому. Ничего особо страшного со мной от этого не случилось, но я не могу перестать думать о том, что если бы не постоянное давление на тему того, что быть девственником в четырнадцать — стыдно, я бы начал позже. Лет в шестнадцать или в семнадцать. — Так и мне уже не четырнадцать, — хлебнув чужого вина, напомнил Стас. — Как раз семнадцать мне и есть, причём с половиной. Я чувствую себя готовым, просто у меня нет возможности, потому что я не умею флиртовать с людьми и даже примерно не могу себе представить, как два человека приходят к этому взаимному желанию. — Да очень просто, — легковесно выбросил Слава, утерев рот салфеткой. — Ты довольно симпатичный и интересный, у тебя не должно возникнуть проблем. Главное — проявить инициативу и быть вежливым. Внимательным, аккуратным, тактичным. — В плане… — поморщился Стас невнятно. — Хочешь, приведу к нам за стол тех девочек, сидящих за баром? — ненавязчиво спросил Слава, кивнув в сторону двух девушек, что сидели за барной стойкой с коктейлями. — В целом, нужно просто общаться. Также, как ты общаешься со мной, только ещё делать комплименты. Очень желательно, не слишком пошлые. Можешь сказать девушке, что у неё красивые глаза или фигура, но не так, чтобы «ебать у тя бампер» — сразу гулять пойдёшь. Ты не похож на человека, который бы так сказал, но на всякий случай предупреждаю. — Слушай, это необязательно, — заволновался Стас, с ужасом осознав, что его желания работают против него. — Тебе незачем так напрягаться. — Я и не собирался напрягаться, — самоуверенно улыбнувшись, ответил Третьяков. — Леди ещё никогда не делали компанию хуже. — То есть ты… Ну, тоже будешь?.. — он просто не нашёл в себе сил сказать это вслух, поскольку ему было очень печально думать об этом. — Нет, не думаю, — частично успокоив его, бросил Слава и пожал плечами. — Просто пообщаюсь, пофлиртую немного. Мы побудем массовкой сегодня. — Нет, правда, тебе не нужно заботиться о моей девственности, — Стас искренне пытался отказать, не называя прямой причины. — Мы же нормально сидим, и ничего. Нормально всё. Потому что… Мне не то что бы надо… Мне, э-э, не надо прямо сегодня, я просто это так сказал… — Не бойся, — поддержал его Слава, посчитав смятение Островского забавным. — Это всего лишь женщины, ты удивишься, но они тоже люди. Ты мне сейчас так уверенно стелил, что мечтаешь расстаться со своей девственностью, а тут резко начал назад сдавать. Если дело в том, что ты боишься, то не стоит, я буду рядом и поддержу тебя. — Ага, а когда до постели дело дойдёт, ты тоже будешь рядом? — выдумал он очередную отговорку. — Допустим, долгий длинный вечер знакомства я вынесу, а дальше что? Я точно вставлю куда-нибудь не туда, у неё пойдёт пар из ушей, и она сломается. Женщинам же вообще не угодить со всеми их физиологическими особенностями. — Это не так, — вновь успокаивал Слава. — Самое главное правило, которое тебе нужно усвоить, чтобы сделать приятно девушке — хотеть сделать ей приятно. Многие парни во время секса думают только о своём удовольствии, и это основная ошибка. Это буквально работает на принципе «ты — мне, я — тебе», не стесняйся спрашивать, как ей нравится, а как лучше не делать. Это не так трудно, как кажется. — Ну… Ладно. — зачем-то сказал Стас и очень-очень тяжело вздохнул, явно не воодушевившись этой идеей. Он почему-то побоялся говорить Славе, что его категорически не привлекают девушки. Третьяков не похож на человека, которого эта новость повергла бы в ярость — он бы наверняка отреагировал спокойно, но у Стаса язык закрутился в трубочку, едва он попытался сказать Славе что-нибудь вроде: «мне вообще-то нравятся парни». Наверное, потому что он боялся невольно добавить в конце «конкретно вот ты» и очень красочно опозориться. «Это полный провал, как я постоянно влипаю в такие сраные ситуации?» — думал про себя Стас, мучительно наблюдая за тем, как Слава метрах в трёх от него обаятельно улыбается девчонкам, которые охотно откликнулись на его попытку завести разговор. Островский бы всё сделал, чтобы отмотать время назад и даже не начинать эту тему или хотя бы найти в себе силы возразить Славе. Эта глупость погубит его — сначала он зовёт Славу на выдуманный ужин, для чего приходится выкручиваться и заказывать доставку из ресторана, теперь вот он согласился влезть в авантюру с девчонками, и что, для полной убедительности ему придётся заниматься сексом с женщиной, которая совершенно точно не сможет даже возбудить его? Стас уследил взглядом за всем, что происходило вдали от него. Слава, подлетев к девушкам, сложил руки за спиной и очень красиво им улыбнулся. Наверняка, насорил комплиментами или что-то вроде того. Похоже, что общение с первых нот пошло непринуждённо, Третьяков качнул головой в сторону стола, за которым сидел Стас, и девочки почти синхронно оглянулись. Затем они перекинулись ещё парой слов, и Слава, поручив что-то бармену, вернулся за стол. Один. Один! У Стаса от сердца отлегло. — Ну, что они? Отшили тебя, когда ты сказал им, что я с тобой? — самокритично хмыкнул Стас. — Нет, — беспечно ответил Слава, и прикусив кончик языка, помахал одной из девушек, что практически неотрывно смотрела на него. — Напротив. Сейчас они подойдут. «Боже» — пронеслось в голове у Стаса, и он аж поперхнулся гренками. — Расслабься, — Слава чертовски очаровательно потянул пальцами уголки губ вверх, и сердце Стаса пронзила стрела — как он вообще должен изображать увлечённость девушкой, когда буквально любое движение Славы заставляет его сердце плясать? — Просто наслаждайся общением, постарайся узнать её получше, спрашивай, что ей нравится и чем она увлекается. Расскажи о себе, но не забывай быть хорошим слушателем. — Ты такой отзывчивый и добрый, — сквозь зубы выдернул из себя Стас. — Ещё никто так не стремился поддержать меня в чём-то. — Обращайся, — блистательно улыбнулся Слава, пихнув ему что-то под столом. — Возьми, пригодится. Стас неосознанно взял в руку что-то, что в ней зашуршало. Скосив взгляд под стол, он увидел в своих пальцах презерватив. Конечно же, куда без него. Хорошо, что Слава всегда ко всему готов. Хотя нет, это просто отвратительно. В тот же момент, когда Островский пихнул контрацептив в карман штанов, лишь бы с глаз подальше, среди серых туч прогремел гром: к ним за стол сели те самые девушки. Подскочил официант, забрал пустую посуду, вынес бутылку вина и четыре бокала. Рядом со Славой села голубоглазая красавица с завитыми чёрными волосами и роскошными кошачьими стрелками. В персиковом платье с пайетками, в коротенькой меховой кофточке, что едва дотягивала до рёбер. Представилась она Сабриной. Несчастье, доставшееся Стасу, назвало себя Элей. Девочка тоже была вполне симпатичная. На ней был чёрный брючный костюм, светлые волосы завивались кудрями, не достигая плеч, а карие глаза удивительно отдавали янтарём, но Стас не оценил. Нет, он, конечно, отметил, что Эля весьма неплоха собой и очень ухожена, но под стать обстоятельствам, когда она села рядом, Стасу в грудь из горла вывалился комок неприятного переживания. Слава задавал вопросы, девочки отвечали. Эля всю жизнь живёт в этом районе, ближе к Пролетарской, немного не доезжая до Троицкого, а Сабрина переехала с родителями ещё малышкой из Казани, и они пошли в одну школу, которую в этом году закончили. Эля поступила на юриста, Сабрина же решила дать себе немного больше времени, поскольку ещё не определилась с будущей профессией, и на данный момент работала официанткой в Токио-Сити. Обеим девушкам было по восемнадцать. Сегодня они впервые за долгое время решили прилично погулять, подкопив денег и выбравшись в более интересное место, чем один из надоевших парков или Макдональдс. Понемногу Стас втянулся, потому что всё было достаточно невинно. Если сначала он молчал как дуб и только кивал изредка, то пару бокалов вина — он пил быстрее всех в новоиспечённой компании, — убедили его в том, что атмосфера непринуждённая и располагает к диалогу. Островский по-прежнему не проявлял себя как очень активный собеседник, но по крайней мере начал периодически рассказывать какие-то незначительные мелочи из своей жизни: рассказал, что без ума от группы Электропорез и увлекается флористикой, поделился историей о том, как впервые встал на коньки, поскольку эту было к месту, когда выяснилось, что в свободное время Эля обожает посещать каток. — Так ты недавно переехал в Невский район? — спросила Сабрина у Славы. — Всё встаёт на свои места. Мы с Элей ещё в мае были на концерте Дня Смерти, где ты выступал на разогреве. У тебя тогда волосы ещё были светлые и более длинные, ты ещё и Алленом был. — А ты, Стас, — начала Эля, украдкой коснувшись его предплечья ладонью. — Занимаешься чем-нибудь таким? — Нет, — дёрнув плечами, ответил Островский и ненавязчиво отсел чуть подальше. — Я стараюсь вести эстетичный Инстаграм, у меня там триста шестьдесят подписчиков. Но не думаю, что это можно приравнивать к работе в медиаиндустрии или подобному. — Как вы со Славой познакомились? — поинтересовалась она. — Мы вот всё вам рассказали, а вы какие-то загадочные. — Он дрался с уличными собаками за шаверму, — начал сочинять Стас, глянув на Славу, лицо которого оставалось столь невозмутимым, будто так всё и было. — Я проходил мимо и решил помочь. Собакам. Но не вышло, поскольку у меня на собак аллергия. И вот мы здесь. — Да, так всё и было, — чутко подтвердил Слава, кивнув головой со всей возможной серьёзностью. — Он полез в нашу драку и начал чихать как бешеный и задыхаться. Мне пришлось его откачивать и делать ему искусственное дыхание рот-в-рот. — Да вы гоните, — посмеялась Сабрина, прикрывая матовые бежевые губы бокалом, на котором остался отпечаток от помады. — Не может быть, чтобы вы именно так и познакомились. — Да нет, это вполне могло случиться, — допустил Слава непринуждённо. — И наверняка случилось бы, если бы судьба не свела нас раньше, поселив в соседние квартиры. Он пришёл ко мне за солью пару дней назад, и мы разговорились. — За солью?.. — переспросила Эля с тихим хихиканьем. — Кто-то реально ходит к соседям за солью? — Ну, я, — всплеснув руками, сказал Стас тоном очень абсурдным. — Зато видите, как удачно зашёл? Иначе нас обоих здесь бы не было. Минуты сменялись одна за другой, на столе показалась ещё одна бутылка вина и разнообразная закуска, поскольку Слава вдруг очень сильно захотел сыра с мёдом, который слишком заманчиво смотрел на него со страниц меню. За окном понемногу темнело, хотя в помещении и до этого было не слишком светло. Заведение позиционировало себя как рестобар, но если до какого времени люди приходили плотно поужинать и пропустить не больше одного бокала для аппетита, то сейчас постепенно стекались желающие как следует выпить. Вместе с тем чуть громче, но не ощутимо, стала музыка, и обстановка стала совершенно иной. Все проблемы начались тогда, когда Слава позволил себе приобнять Сабрину за плечо, тем самым притянув её к себе поближе. Они уже болтали совсем тихо о чём-то своём, обменивались кокетливыми взглядами и неоднозначными улыбками — Стас готов был поклясться в том, что Слава это сделал нарочно, просто взял и самым бессовестным образом рассоединил их непринуждённую четвёрку на две романтических пары, что заставило Стаса грохнуться в огромную бездну дискомфорта. Эля старалась быть к нему поближе. Похоже, что она действительно сочла Стаса привлекательным, поскольку он не мог отделаться от её стремлений прикоснуться. Сабрина прижалась щекой к плечу Славы, и улыбнувшись, сказала ему что-то, что заставило его глухо посмеяться — а Островский даже не расслышал, хотя их разделял всего-то один стол и не такая уж шумная музыка! Эля говорила что-то, Стас, не вникая и не задумываясь, отвечал ей, а сам незаметно наблюдал за Третьяковым и подавлял в себе жгучее чувство ревности. Слава с расслабленной алкоголем улыбкой шепнул что-то на ухо Сабрине, та подняла на него голову и с чем-то согласилась. Стас не имел возможности разобрать вопрос, заданный Третьяковым, зато отчётливо услышал её воодушевлённое: «конечно». Прежде, чем Островский успел предположить в чём была суть происходящего, всё прояснилось само собой: Слава потянулся к лицу Сабрины и скрепил их губы осторожным поцелуем. Конечно. Он спрашивал, может ли поцеловать её. Стас себя чувствовал невероятно глупо. Его взгляд перманентно прилип к поцелую этих двоих, что, наверное, было не совсем нормально, однако, сделать с собой что-нибудь было невероятно сложно, пока по груди расползалось чувство обиды вперемешку с раздражением. А те даже не собирались останавливаться — сперва они деликатно мяли губы друг друга, постепенно набирая темп, затем Слава проявил инициативу и проник языком в её рот. И только тогда Стас, совсем огорчившись, резко отдёрнул взгляд, и получилось это с такой моральной болью, будто он только что не отвернулся, а отдёрнул с ноги восковую полоску. Стас совсем не понял, почему ему настолько больно смотреть на это. Может, алкоголь в крови смешался с неприятными воспоминаниями о первой любви, — он был по уши влюблён в кавалера сестры, и у него не было ни единого шанса, — но слёзы в глазах едва удержались. Островский уполз взглядом в сумеречный пейзаж за окном, столкнувшись в стекле со своим жалким отражением, и прикусил щёку изнутри, чтобы хоть как-то справиться с липким мазутным пятном внутри. — Знаешь, я была бы не против, если бы ты приобнял меня за талию или типа того, — ненавязчиво прощебетала Эля, схватив Стаса за локоть, чтобы он обратил на неё внимание. — Эй, ты здесь вообще? — Я… Да, — Стас вынужденно пихнул свою руку к чужой пояснице, а сам едва удержал лицо. — Прости. — Ничего. — улыбнулась девушка. Она придвинулась к Стасу поближе и обвила тонкими руками его тело, прижимаясь плотнее. Слава с Сабриной вроде бы друг от друга отлипли — относительно, но Островский уже принципиально старался не смотреть. Буквально всё вокруг жутко давило на него, хотелось лопнуть как мыльный пузырь и рассыпаться в воздухе. Каждая секунда для него становилась в шесть раз длиннее и приходилось ещё активнее наполняться спиртным. Вскоре случилась ещё одна остановка издевательства — в разговоре поселилась мысль закругляться с посиделками в ресторане, и Сабрина заключила эту идею предложением поехать к ней. Стас предпринял попытку этому противостоять, сказав, что он устал и лучше пойдёт домой, однако, все так активно начали уговаривать его остаться, что Островский сам не понял, как сел в такси. К счастью, на переднее пассажирское, отдельно от всех, но ехал он с ними и вообще не мог ответить, как так вышло. Ему бы хотелось, чтобы дорога стала вечной, но меньше, чем через десять минут, они уже поднимались в квартиру Сабрины. Она сказала, что живёт с родителями, но никого из них нет и до завтрашнего вечера не будет, поскольку в начале осени по выходным они стабильно уезжают на дачу. Стас поймал себя на мысли, что лучше бы её родители всё-таки были дома, но его желания настолько не учитывались, что этого бы ни за что не случилось. Рассевшись на ковре в зале, они быстренько справились с бутылкой, которая ещё в такси пошла по рукам. Как только вино было выпито, Эля предложила сыграть в «бутылочку». Стас никогда не понимал этой игры и всеобщей одержимости на её счёт, но после недолгих уговоров согласился и на эту авантюру. Он пытался настоять на том, что в четвером в эту игру играть нет никакого смысла, но, похоже, только его это волновало. В целом, на всё происходящее он реагировал уже спокойнее под градусом. Ему по-прежнему было некомфортно и хотелось куда-нибудь деться, но в голове всё сильнее укреплялась мысль, что нужно дотянуть начатое до конца. — Только, мальчики, играем по хардкору! — предупредила Сабрина, хлопнув в ладоши. — Целуемся взасос! Не меньше тридцати секунд. Стас мысленно перекрестился. Эля, как автор идеи, крутила бутылку первой, и она указала на Славу. Стас беззвучно выдохнул, когда ему в очередной раз пришлось наблюдать, как Третьяков с кем-то увлечённо лижется. Где-то в глубине души Стас очень бы хотел воспринимать всё происходящее также, как окружающие его люди, но он не мог убедить себя в том, что ему это всё нравится. Особенно учитывая то, что Слава с Элей целовались прямо перед его лицом, сантиметрах в двадцати, и все эти слюни жутко выводили. Чёрт с ними, это длилось не так уж долго, и Стас в это время просто наполнил свою кружку до краёв — да, теперь они пили вино из кружек в самых лучших традициях домашних посиделок. Согласно правилам, Слава крутил бутылочку дальше, так как до этого горлышко указало на него. Что повторилось и вновь, только теперь крутил он, а не Эля. Эта ситуация вызвала шумный смех. — Целуй зеркало! — посмеялась Сабрина, легонько пихнув Славу в плечо. — Нет уж, дорогая. Иди ко мне. — подозвал её Третьяков, когда повторный поворот указал на Сабрину. Они целовались чуть дольше положенного — Эля со Стасом досчитали до тридцати пяти. Затем Сабрина запустила эту страшную машину распространения герпеса, и эта дрянь снова показала на Славу, а это значило, что они должны поцеловаться вновь, после чего крутить бутылочку опять должен был Третьяков. Стас бы не удивился, если бы горлышко в третий раз указало на Сабрину, но оно внезапно указало на него. Стас дёрнул бровями. — П-перекручивай? — икнул Островский и прикрыл рот рукой, усмехнувшись со своего пьяного голоса. — Перекручивать? — переспросил Слава, взглянув на него с вызовом. — Нет уж, никто не будет ничего перекручивать, — громко огласила Эля, хмельно взмахнув ладонями. — Так нечестно. Бри ведь сказала: играем по хардкору. Целуйтесь, мальчики. — Эм… Ок… — не слишком содержательно ответил Стас, неловко взглянув на Славу. — Не бойся, — произнёс он полутоном, — что прозвучало жутко сексуально, — потянувшись к Стасу, который от переизбытка эмоций машинально отшатнулся. — Чего ты такой зажатый? Это же просто игра. — Да я не заз-жатый. — пьяно пробурчал Стас и в доказательство своих слов резко подался Славе навстречу, из-за чего они совершенно глупо стукнулись носами. Слава на миг отдалился, потерев кончик носа ладонью, и кратко посмеялся. Стаса уже коротило. Просто от того, что в какой-то момент Третьяков был к нему настолько близко, что их лица соприкоснулись. И как глупо, как неуклюже Стас себя повёл. Похоже, что Слава не придал этому особого значения. Он наклонился к уху Стаса, чтобы его следующие слова хохочущие от души девушки не услышали. — Мне научить тебя целоваться, детка? — залетело Островскому в ухо горячим шёпотом. — Расслабься, закрой глаза и позволь ощущениям говорить громче. Просто получай удовольствие и ни о чём не думай. Стас кивнул и прикрыл глаза, отдав телу приказ расслабиться. Первые ощущения, которые он уловил — руки Славы на своём теле. Одна на шее, другая на пояснице. Затем он почувствовал его губы на своих и чуть было не дёрнулся. Слава был аккуратен и явно давал Стасу время привыкнуть, хотя оно не было нужно. Стас не нуждался в излишней обходительности, но и возражать не смел — он старался вовсе не думать ни о чём, кроме своих ощущений, как и велел Третьяков. Губы Славы были как морская волна, а губы Стаса, в это время, как прибрежный песок — Слава то надавливал на них своими, то ослаблял напор и едва не отрывался от него целиком. Стас не заметил, как Слава плавно обхватил его нижнюю губу. Сперва он сделал это совсем нежно, затем вполне ощутимо, и вот он втянул её в рот, скользнув по ней кончиком языка. Стас довольно замычал, чувствуя, как растекается от веера эмоций внутри себя. Каждая мелочь, проделанная Славой, заставляла его таять всё сильнее, и вот, что произошло в одну секунду — Третьяков оттянул нижнюю губу особенно сильно и использовал это, чтобы скользнуть языком в его рот. Тут Стас немного потерялся, поскольку их языки соприкоснулись, и ему пришлось как-то отвечать, но надо сказать, это вышло практически машинально. Не сразу, сначала это больше выглядело как схватка из-за несостыкованности движений, но в какой-то момент они поймали один темп, и всё пошло куда лучше. Всё-таки, было в этой бутылочке что-то, что Стас недооценил. Только целоваться нужно было с подходящим человеком. От охватившей разум эйфории Стас даже не сразу подумал, что раз на него выпала бутылочка, то ему её и крутить. К сожалению, второй раз поцеловаться со Славой ему не удалось — горлышко указало на Элю. Ему было куда лучше, когда целовались Эля с Сабриной. И он со Славой. Это событие окутало его мысли. То, как легко Слава пошёл на этот поцелуй. От чего это было? Что Стасу думать? Что Слава привык придерживаться правил игры? Что он бисексуал? Что он слишком сильно напился?* * *
Стас открыл холодильник и достал оттуда свою бесконечную любовь — обезжиренный йогурт. Раскрыв его, он вполне разумно решил сразу выбросить в мусорное ведро фантик. Сперва, конечно, облизал его. Затем открыл дверцу под раковиной и громко выдохнул: мусорный пакет был полон настолько, что его и выбросить без приключений было бы везением. — Лёня! — крикнул он звучно, надеясь обругать соседа за неряшливость. Однако, никто не ответил. Тогда Стас отставил в сторону йогурт и пошагал в комнату к виновнику торжества. Только его там не оказалось. Выглянув в прихожую, он увидел, что домашние шлёпки Лёни раскиданы по полу. А значит, дома его нет. Стас терпеливо выдохнул, собрал мусорный мешок и отважно отправился на лестницу, чтобы выбросить мусор. Он только что принял душ и переоделся в пижаму, ему не хотелось выбрасывать мусор, но и терпеть это безобразие было невыносимо. Островский справился со своей задачей довольно быстро, и только он собрался заходить в квартиру, как столкнулся с поднимающимся по лестнице Славой. Они зацепились взглядами, и Стас ощутил, как его бьёт током. Взгляд у Славы был холодный и чужой. Он посмотрел на него всего на секунду. Так, будто видит Стаса впервые. И так, будто ему это не очень нравится. Третьяков сделал это нарочно, чтобы показать, что видит перед собой пустое место. А вот Стас осмотрел внимательно и его полурасстёгнутую чёрную толстовку, капюшон которой был накинут на кудрявые волосы, и на свободные красные велюровые штаны, и на выглядывающую из-под толстовки белую футболку. На всё. — Слава, стой! — воскликнул Стас с осознанием того, что просто должен это сделать, чтобы не сожрать себя чувством вины. Слава никак не отреагировал. Он, как ни в чём не бывало, поднялся и подошёл к своей двери, раскрыв рюкзак в поисках ключей. Стас немного забуксовал, но нашёл в себе силы собраться. — Прости меня, — выкинул он искренне за его спиной, а Слава всё также делал вид, что не замечает его. — Так и будешь до конца жизни делать вид, что меня не существует? Сначала в Инстаграме меня заблокировал, теперь это. — Ебать ты придурок, малыш, — усмехнулся Слава, не удостоив его и взглядом. — Всего тебе хорошего и катись нахуй к себе домой колёсиком. Блять, да где ключи… — Слава, хватит. Я пытаюсь извиниться. — зашипел Стас униженно, ощущая лёгкий тремор от волнения. Как же с ним тяжело. Хотя Островский, конечно, заслужил такое обращение. — Ты можешь провернуть тот же трюк, что и в прошлый раз? Когда ты отошёл в туалет и без объяснения причин съебался, — продолжал издеваться Слава, серьёзно начиная раздражаться из-за потерянных ключей. — Я их обеих выебал. Просто чтоб ты знал. И… — Я гей, — сказал Островский чётко, не удержавшись от этой несправедливости. — Просто чтоб ты знал. Слава резко обернулся и снизу-вверх осмотрел его внимательным взглядом. То ли пытался понять, насколько Стас сейчас серьёзен, то ли пытался найти в его внешности что-то, что должно это несомненно подтвердить. — Я безгранично рад, что ты их обеих выебал. Выеби хоть всех женщин в мире, если тебе это нравится, — продолжил Стас экспрессивно, почувствовав, что наконец-то завладел его вниманием и похоже даже умудрился сбить спесь с этого самоуверенного придурка. — А мне не нравится. Единственное, что за тот вечер меня устроило — поцелуй с тобой. Вот это было классно. А когда ты ушёл с этой бабой ебаться и оставил меня с её подругой, я просто сделал то, до чего пьяный додумался. Может, тебе и не понять, потому что у тебя на обеих встал, и тебе нормально. А ты представь, чтобы тебя заставили на протяжении целого вечера есть еду, которую ты терпеть не можешь. Или попросили бы тебя взлететь как воробушек. Уж извини, но у меня встанет на женщину только тогда, когда ты взлетишь, махая руками. Слава внимательно его слушал — лицо у него стало очень сосредоточенное, хотя Стаса немного сбивало с толку, что особо никаких эмоций на нём не отразилось. Тем не менее, Третьяков выслушал эмоциональный монолог Стаса от «а» до «я» и ещё какое-то время после этого помолчал, задумчиво кусая губы. — Спасибо тебе, конечно, за твою речь. Но не надо так на меня наезжать, будто я всё знал и всё равно пытался подложить под тебя женщину, — вполне справедливо упрекнул Слава. — Почему ты мне сразу не сказал об этом? Почему только сейчас? Блять, поехали бы в гей-клуб и нашли бы тебе парня. Если б ты только язык из жопы вытащил, а не сидел и страдал весь вечер, чтобы потом обозвать меня конченным мудаком. — Прости, я знаю, мне стоило сказать об этом сразу, — признал Стас без особых колебаний. — Но об этом сказать не так просто, как о том, что ты натурал. Я уже опытом научен, что как бы человек ни выглядел и ни вёл себя — ничто не показатель его отношения к нетрадиционной ориентации. Откуда я вообще мог знать, что ты бы поехал со мной в гей-клуб? — В моём окружении принято адекватно относиться к чужим предпочтениям. — строго произнёс Третьяков. — Чудно. А моя мать избила меня и потащила к священнику изгонять злых духов, когда узнала, что мне нравятся парни, — ядовито улыбнулся Стас, застав глубоко растерянное лицо Славы. — После этого я должен легко делиться всем с малознакомыми пацанами? — Ладно. Отпустим эту ситуацию. — устало вздохнул Слава, опустив ладони, в одной из которых повис рюкзак, где по-прежнему коварно прятались ключи. Только Слава их уже не особенно яро искал. — Давай тогда ещё кое-что отпустим, — вдруг вспомнил Островский, решив, что просто обязан признаться. — Я не за солью к тебе приходил. Я хотел пожаловаться на твою ебучую дрель. Просто растерялся, потому что ты очень красивый и э-э… К тому же, открыл мне полуголый. И мне пришлось как-то выкручиваться. Мясо тоже не я готовил, мы доставку заказали. Слава удержал во рту смешок, надув им щёки, и прикрыл рот кулаком. Это признание истинно его насмешило, и даже сам Стас глухо засмеялся, почувствовав себя совершенным идиотом. — Я тебе понравился? — улыбнулся Слава, облизнув губы. — Я думал, что ты вёл себя так странно потому что узнал меня. Я перестаю удивляться тому, что люди теряются рядом со мной. — К твоему помойному рэпу это вообще отношения не имеет. Не дай бог мне когда-нибудь услышать твою музыку, чтобы не испортить впечатление, — сквозь смешок слепил Островский. — Слушай, может, зайдёшь на чай? — После того, как ты его закажешь? — подколол Слава озорным тоном. — На самом деле, я не против. — Не издевайся. — попросил Стас, цокнув языком, и распахнул входную дверь, чтобы Слава прошёл. Стас чувствовал себя замечательно от того, что всё разрешилось. Всё-таки, крайне удачно он вышел выбросить мусор своего соседа по квартире. Чайник согрелся быстро. К чаю, правда, особо ничего не было, но Славе сгодился и сахар. — Как у тебя с ремонтом дела? — спросил Стас, размешивая в кружке сахар. — Нормально. Ванную доделали. Сегодня как раз выбирал кухонный гарнитур, — поделился Слава, сделав глоток горячего чая с лимоном. — Я наконец-то нашёл рабочих, которые меня устраивают. Прошлая бригада одним своим видом меня раздражала. — У тебя была бригада? — удивлённо уточнил Островский, подняв взгляд. — Ты же вроде сам всё делал. — Делал, потому что выгнал рабочих, — прозрачно пояснил ему Слава. — Но я даже по туториалам на Ютубе не подружился с некоторыми аспектами этого ремесла. Сейчас нанял другую бригаду, и всё пошло куда быстрее, но теперь мне приходится где-нибудь шляться, пока они работают. С другой стороны, не велика потеря. — Ты вот там прямо и спишь? — не мог примириться Стас. — В пыли, в грязи… Это же жутко негигиенично, ещё и дышать этим всем. — У меня не вышел ещё срок аренды, — прокатив зрачки над веками, Слава добавил к рассказу новое обстоятельство. — С переезда в Питер я снимал квартиру на Международной, что недалеко отсюда. Потом начал шароёбиться по «друзьям», упаси Господь их так называть, и сейчас столько дерьмовых воспоминаний с этой квартирой, что я лучше на вокзале спать буду. — Ну, квартира без ремонта — получше, чем вокзал, — тут уж Стас не смог не согласиться. — И всё-таки, квартира с ремонтом и плохими воспоминаниями — лучше, чем квартира без ремонта. — Да тут как посмотреть, — несогласно произнёс Слава. — Я подумывал снять какую-нибудь студию ещё, чтобы окончательно позабыть про ту квартиру. Вывезти оттуда уже все вещи и с чистой совестью отдать хозяйке ключ. Но и так слишком много бабок везде вбухиваю. Ипотека, ремонт, аренда — и ещё одна аренда? А есть я что буду? Ключи от миллиарда своих квартир? Потому что у меня в той хате оплачено ещё три месяца, и она не хочет возвращать мне деньги, если я съеду раньше. Наверняка, это потому что она уже их все потратила. Я бы тоже так сделал, но сейчас мне жутко хочется тайком подселить туда узбеков и брать с них плату, чтобы они отбили мне те деньги, которые сгорают в случае моего раннего переезда. — Мне кстати реально интересно, откуда у тебя столько денег… — почесав затылок, озвучил Стас. — Может, это, конечно, некорректный вопрос… — Я откатал свой первый в жизни тур, и меня приятно удивила цифра на счету, — гордо улыбнулся Слава, показав, что вовсе не стесняется обсуждать это. — Как вернулся, сразу на радостях и влез в ипотеку. Не могу поверить, что становлюсь звездой, но люди реально готовы платить бабки, чтобы я часик покричал им со сцены, какой я пиздатый. Это особая часть моей жизни, конечно, она волшебна, и я сейчас жутко утрирую, рассуждая об этом так потреблядски. Но я удивлён. — Полагаю, я не осознаю масштаб происходящего, — хмыкнул Стас самокритично. — Но я определённо рад твоим успехам. В восемнадцать лет купить хату, пусть и не выплатить пока всю сумму, это вообще-то охереть как хорошо. — Знаю. У меня был непростой год, но теперь всё налаживается, — рассказывал ему Слава. — Вроде как. Чёрт его знает, посмотрим, так ли это. — Если ты очень не хочешь возвращаться туда, на Международную, — начал Стас неприглядно. — Можешь остаться у меня на ночь. Или даже на пару… На пару десятков ночей. Тебе удобно будет следить за тем, как идёт ремонт, и всё такое. — Тебе голову отшибло видом моего ангельского личика, друг, — безукоризненно посмеялся Слава. — Ты ведь меня третий раз в жизни видишь. — Я не думаю, что ты будешь худшим сожителем, чем Лёня, — серьёзно размышлял Стас. — Может, я и показался тебе чересчур э-э… Стеснительным, потому что в каких-то аспектах, несомненно, ну, так оно и есть. Но, поверь, если ты заебёшь меня в моей квартире, мне хватит смелости тебя выставить. А если не заебёшь, то нам будет весело. — Хочешь разом наверстать все ночёвки с друзьями, которые тебе мама запрещала? — склонив голову вбок, он опёрся щекой о ладонь. — Сегодня я точно не против у тебя остаться. Тем более, в последнее время я настолько не имею понятия, где буду ночевать, что в моём рюкзаке собрался целый набор путешественника.* * *
Слава не собирался пренебрегать гостеприимством Стаса, но первый вечер проходил очень неплохо. Они просидели на кухне больше часа, болтая на разные темы. Стас показал ему комнату, и они определились со спальным местом — Островский был настолько состоятелен, что смог предложить Славе целых три варианта: диван в зале, вторая половина его кровати и коврик в прихожей. Слава очень долго метался между последними двумя вариантами и всё же решил, что как бы ни манил его соблазнительный ковёр у входной двери, он будет спать вместе со Стасом в кровати. Ещё немного погодя, Слава отпросился в душ, что позволило Островскому практически целиком закончить свои распри с учебниками. За окном уже стемнело, по подоконнику застучал редкий дождь. В уличной темноте колыхались ветки деревьев, что можно было разглядеть сквозь щель между шторами. Стас продолжил читать книгу и своевременно приклеивать закладки напротив ключевых строчек. Слава вошёл в комнату с приятным внешним видом: зоркий взгляд Стаса подметил, как хороши его мокрые волосы и свободные клетчатые пижамные штаны, помимо которых на нём ничего не было. — Ты ещё смеешь говорить, что я пожалею о своём предложении, — присвистнул Стас, разглядывая его из-за книжного переплёта. — Ложись рядом. — Что читаешь? — кратко улыбнувшись, Слава грохнулся на спину и попытался разглядеть белую надпись на красной обложке книги. — «Анализ наркотических средств». Интересно. Почитай вслух? — Пункт два-три. «Контроль качества работы прибора и диагностикума», — начал Стас без лишних предисловий. — Контроль качества работы прибора проводится ежедневно, согласно описанной выше процедуре, используя вместо образца мочи негативный и позитивный контроли, то есть помещая флаконы с контролями в фотометр вместо образца мочи. Если система функционирует нормально, то позитивный контроль будет давать положительный результат, а негативный — отрицательный результат… — Ладно, не очень интересно, — усмехнулся Третьяков, поморщив брови. — Что за байт с названием? — Никакого байта. Это учебная литература по токсикологической химии, — объяснил Стас со смешком. — А ты что ожидал услышать? — Не это, — неопределённо ответил Слава. — Знаешь, не что-то про мочу и фотометры… Что бы это ни было… — В таком случае, Слава, знакомься, — торжественно представил Стас. — Химико-токсикологический анализ наркотических веществ. — Скукотень, — протянул Третьяков, подтянувшись на подушку. — Наркотики интереснее без анализа. — Ты что-то пробовал? — спросил Стас укоризненно и внимательно заглянул в чужое лицо. — Пробовал. — без лишних подробностей рассказал Слава. — Ну… И как оно? — решил поинтересоваться парень и начисто отвлёкся от своей книжки. — Как… — усмехнулся Слава, отведя глаза. — Как тяжёлый передоз в день моего совершеннолетия и как полтора месяца в реабилитационном центре. Нормально, в общем. — Ничего себе «нормально», — моментально растерялся Островский, не ожидав услышать подобного. — То есть ты ещё до восемнадцатилетия начал? — А что, это только по паспорту продают? — умудрился подшутить Третьяков. — Мне было семнадцать, и я только сюда приехал. Попал в дерьмовую компанию. — Это реально настигает всех, кто переезжает в Питер? — несерьёзно размышлял Стас, как бы с отсылкой на то, что и он, в таком случае, в группе риска. — Солевые ловушки и всё такое. — Солевые ловушки? — переспросил Слава тонко. — Понятия не имею, что это ещё такое. Если у тебя есть хоть немного мозгов, то ты не влезешь в это. Я не очень хочу обсуждать такие темы, с твоего позволения. — Конечно. — кивнул Стас задумчиво, падая в свои размышления по поводу услышанного. Он с этим в жизни не сталкивался. По отношению к наркотикам и их потребителям Стас был настроен исключительно отрицательно, но раньше ему не приходилось общаться с зависимыми людьми. Благодаря пропаганде в обществе, он представлял всех без исключения наркоманов дёргаными, опухшими и растрёпанными, с засаленной головой и в невзрачных шмотках. Слава выглядел по-другому. Вёл себя по-другому. По его внешнему виду и поведению никак нельзя было о чём-то подобном догадаться. Он словно такой же, как и все другие люди, и у Стаса в голове случился диссонанс от того, что наркоманы на самом деле так хорошо вписываются в общую картину, не вызывая подозрений. Об этом можно было бы догадаться, если бы ему пришлось до этого размышлять на эту тему, а не жить другими моментами с образом, навязанным обществом в голове. По идее, ему стоило бы задуматься, насколько хороша перспектива дальше общаться со Славой, но Стас поймал себя на мысли, что не хочет отторгать этого человека по причине, которая теперь казалась какой-то малюсенькой и незначительной. Тем более, он уже завязал с этим. Завязал же? Стас обязан был спросить. — Нет, — ответил ему Слава без зазрения совести. — Я не употреблял несколько месяцев, потом опять начал. Но с опиатов перешёл на эйфоретики, они вызывают у меня меньше проблем и привыкания. Я по крайней мере не делаю это практически каждый день. — У тебя совсем всё было с этим плохо? — сочувственно спросил Стас. — Совсем всё было с этим плохо, — согласно кивнул Третьяков. — Это долгая история и не очень приятная. Может, мы лучше поебёмся? — Что? — переспросил Островский, хлопая глазами потерянно, поскольку его поразила полная уверенность того, что его посетили слуховые галлюцинации. — Я всё ещё в твоём вкусе? — сдвинув брови, бросил Слава. — Вполне, — неуверенно ответил Стас, всё ещё не осознав, что Слава совершенно серьёзен. — Но мне кажется, что я немного не в твоём. — Я готов пойти на всё, лишь бы ты сейчас заткнулся и не поднимал больше эту тему, — ловко оправдался Третьяков, сверкнув зубами, и закинул голову на чужое плечо. — Это шутка, не расстраивайся. Я просто сейчас подумал, что было бы круто поэкспериментировать. Ты симпатичный, и я бы не отказался с тобой переспать. — Даже не знаю, как реагировать… — Стас моментально смутился и покраснел как на морозе, хотя внутри стало очень даже жарко от услышанного. — Это так неожиданно. Я целый вечер смотрел, как ты с тёлками лижешься. — Скажи, что идёшь в туалет, и уходи куда-нибудь. — подстебнул Слава колко. — Ну хватит, — вздохнул Стас недовольно. — Ты говоришь, у тебя с парнями не было? Значит, мне не должно быть стыдно за то, что я девственник? А ещё, ты тогда целовался со мной — и тоже в первый раз такое было? — Нет, я целовался с парнем до тебя, — рассказал Слава открыто. — Но секса с пацанами у меня не было. Бля, да разберёмся. Что, планете один день что ли? Не мы первые, и не мы последние. Давай, весело будет. — Вот я собирался согласиться, пока ты не сказал, что будет весело… — посчитав это неуместно пугающим и глупым, Стас сглотнул, и его улыбка окривилась стеснением. — Боже… Трусишка, — по-детски обозвался Слава, и усмехнувшись, вынул из чужих рук книгу, о которой владелец уже давненько позабыл. — Хорошо, что я не такой. Бросив учебник куда-то на прикроватную тумбочку, Слава навис над Островским и наклонился к его губам с поцелуем. Стас не был готов к такому повороту событий — откровенно говоря, вообще ничего не предвещало беды. Но ему бы радоваться от того, что наконец-то перепадёт, да ещё с таким красивым, он как из сна. И Стас не стал возражать. Его тело мелко дрожало, и он обнаружил, что забыл выученную в прошлый раз технику поцелуя, но он обнял Славу за шею и очень постарался совладать с его проворным языком. Слава просунул колено между его ног, заставляя раздвинуть их в стороны, пихнул руку под пижамную рубашку и сжал ладонь на его талии. Стас затрепетал и спрятался пальцами в шоколадных кудрях, что были ещё влажными после душа и потрясающе пахли мужским шампунем. Самым обычным, если честно, но Стасу почему-то очень понравилось. Они просто обнимались, просто целовались, но Островский уже был возбуждён до самой крайней степени от деликатесности происходящего. И, наверное, от того, что Слава тёрся о его промежность своим стояком. Надо понимать, что этот человек совершенно взбалмошный. Кто ещё ни с того, ни с сего, без каких-либо предпосылок завладеет идеей резко и неожиданно поставить под сомнение свою ориентацию? Просто взять в одночасье и резко попробовать переспать с парнем. Может, конечно, ситуация была куда глубже. Слава и раньше не видел ничего плохого в том, чтобы целоваться с друзьями, и сейчас его возбуждение было вполне безукоризненным, совершенно недвусмысленным — у них совершенно точно получится, потому что Славе нравятся ласки. И Стасу они нравятся. Третьяков начал расстёгивать пуговицы на чужой рубашке, и это стало для Стаса пыткой: для этого Слава разорвал поцелуй, немного приподнялся, встав перед ним на коленях. И расстёгивал эти пуговицы он так медленно, будто специально издевался. Когда рубашка полностью распахнулась, Стас помог Славе снять её, и они снова прильнули к губам друг друга — на этот раз Островский сделал это первым. У него теперь получалось не так уж плохо, между короткими замечаниями и советами Славы он действительно подчёркивал свои ошибки и начинал целоваться лучше прежнего. — Я буду сверху. — прошептал Слава в его раскрытые губы и ухватился цепкими пальцами за резинку его штанов. — Сколько угодно, — покорно ответил Стас, чуть выгибаясь в спине и прижимаясь к его горячему торсу своим. — Любишь быть главным? — Пиздец просто, — ухмыльнулся Третьяков, рваными поцелуями пробираясь через его скулу к шее. — Побудешь сегодня хорошим мальчиком. — Как и предыдущие семнадцать с половиной лет. Ничего ново… Ах! — Стас хотел было проворчать нечто о глупости этой фразы, но Слава заблаговременно сжал его член сквозь махровую ткань штанов, и все вопросы вместе с возражениями, в принципе, отпали. Он стащил с него штаны, и теперь Стас остался совсем без одежды. Вопреки ожиданиям, он не испытал никакого смущения. Хотя Третьякову было чересчур интересно, и помимо своей разгорячённости он выглядел любопытным, будто у Стаса в штанах было что-нибудь, чего у самого Славы не было. Всё это было необычным для обоих, хотя Слава вёл себя куда активнее, словно отлично знал, что ему нужно делать. Впрочем, он лишь мысленно проводил аналогии между процессом с женщиной и находил это даже более простым. — Есть у тебя крем какой-нибудь в комнате? — спросил Третьяков, оглядываясь по сторонам. — Есть на комоде. Может ты, блять, разденешься? — прежде, чем Слава успел метнуться к комоду, Стас схватил его за резинку штанов и несильно оттянул её, хотя это не позволило ему увидеть то, что он так хотел. — Обязательно разденусь, иначе у нас ничего не получится. Но не прямо сейчас. — нагло заявил Слава, скинув его ладонь с себя. — Гадёныш. Я лежу весь голый, а он в штанах бегает. — недовольно протянул Стас, сложив руки на груди, пока Слава внимательно вчитывался в этикетки, чтобы наверняка выбрать крем, который не навредит слизистой, если обратное вообще могло случиться, учитывая, с какой целью делаются крема. — Для рук… Мы используем его немного иначе, но, думаю, никто об этом не узнает, — заговорчески произнёс Слава, вновь нависая над Стасом. — Если мне понравится, то ночь будет долгой, детка. А мне пока что всё нравится.FBE
Из комнаты послышался детский плач, помешавший разговорам продолжаться. Слава торопливо побежал в спальню, Стас нехотя сполз с дивана и медленно пошёл за ним, застав Третьякова уже с ребёнком на руках. — Папа-а-а-а-а! — кричал Глеб, дёргая воротник Славиной футболки. — Как он вырос, — затаённо произнёс Стас, разглядывая заплаканное детское личико. — А чего мы ревём? — Есть хочет, — пояснил Слава лаконично и прошёл мимо Стаса, поторопившись на кухню. — Тише, солнышко. Сейчас мы с тобой будем обедать. — Ты как это понял? — не вник Стас. — Он тебе сказал? — Скажет он, конечно, — хмыкнул Слава, усадив Глеба на стул и щёлкнув его по носу. — Только не тогда, когда в пору орать и проклинать всех на свете. Я понял, что он хочет есть, потому что ему уже пора. Он тут ещё с кровати чуть не грохнулся. Видимо, проснулся уже минут пять или десять назад и успел о жизни подумать. Да, солнышко? — Да… — ответил Глеб невдумчиво, полагая, что нужно согласиться. — Сто я буду есть? — Котлетки куриные и овощное пюре. Очень вкусно. — ответил ему Слава многообещающе. — Какие вы, родители, чуткие, — удивился Островский, осторожно заняв место за столешницей неподалёку от Глеба, который, вертясь на стуле, понемногу отвлекался. — Это реально на генетическом уровне работает? — Нихера подобного. Может, у матерей и так, но я догадался только потому что он уснул раньше, чем успел пообедать. Я даже не знаю, когда Юля до этого его кормила. — Слава наполнил тарелку успевшей остыть едой и пихнул её в микроволновку.«Юля только что заехала за Глебом. Мы устали с ним играть, но я очень рад, что увидел его. Сейчас мы собираемся смотреть Бриджертонов. Тот сериал, который начали ещё до моего отъезда в Америку. Он кажется мне увлекательным. Думаю, вечер пройдёт спокойно. Ещё мне написал Содда и предложил встретиться. Как попрощаюсь со Стасом, к нему поеду. И завтра обязательно разобью машинку придурку-преподу. Надо только вспомнить, где моя маска Крика.»