Яркие краски

«Что может быть прекраснее новогодних праздников? Мой день рождения! Шучу, конечно. Слово «прекраснее» я бы заменил на «ужаснее». Но у меня слишком нормальное настроение. Многие не помнят прошедших дней. Удивляюсь, как можно столько пить, не трезвея. Я трезвый вот уже шестой день. Если считать за пьянку те пару бокалов шампанского, что я опрокинул в новогоднюю ночь. А если речь идёт о наркотиках, то я трезвый двадцать три дня. Плохая привычка считать это? Так делают только настоящие наркоманы. Признаю свою вину. О хорошем настроении, да. О нормальном. Оно у меня такое, потому что я дома. Вот чёрт, мне двадцать один. Подпишу так праздничные фотографии в инсте.»

Обычно в свой день рождения Слава сильно тосковал без причины. Эта странная традиция началась примерно тогда, когда ему стукнуло двенадцать. Почему-то в утро шестого января он всегда просыпается с необъяснимым желанием плакать весь день, закрывшись в ванной от всех поздравлений и подарков, которыми его норовят завалить. Где-то в семейном альбоме была даже замечена фотография, где Слава в слезах задувает свечи, но на том фото ему и вовсе было около шести лет. Зима в Украине, особенно в южной, очень хорошо отличалась от той, что была в Питере. На улице было прохладно и ветрено, термометр за окном показывал минус три градуса, в то время как в Петербурге было минус пятнадцать. Снежок мягко и неспешно кружился в воздухе, легко припорашивал дороги и тротуары, хрустел под ногами, но не собирался в пышные метровые шапки. Слава мог выйти на улицу, накинув поверх футболки худи. Разумеется, пока мама не видела, что не нацепил шапку и не замотался в шарф перед входной дверью. — Если что, — предупредила Арина тихонько с сигаретой в изящных губах. — То это ты на меня накурил. — Хорошо. — задорно усмехнулся Слава, подпалив сперва кончик своей сигареты в коричневой бумажной обёртке, а затем и её сигареты тоже. У Арины была интересная привычка все свои косяки сваливать на Славу. Тот не был особо против. Если речь не заходила про дедушку по папиной линии, то Славу не очень-то ругали. Обычно ему хватало невинной улыбки, чтобы взрослые махнули рукой и просто сказали не учить Арину плохому. А она сама прекрасно умела этому учиться, Славе оставалось только её выгораживать и принимать удар на себя. Хотя Арине было уже восемнадцать, она по-прежнему прятала сигареты от родителей и уверяла их в том, что пьёт только по праздникам. Не факт, что они ей верили, но ничего не говорили против. Он любил, когда вся семья оказывалась в сборе, хотя в последнее время это случалось не так уж часто. Бабушки с дедушками заставляли Славу снова чувствовать себя ребёнком. Ещё страннее были ощущения, когда он умудрялся давать жене Олега советы по поводу её предстоящих родов — вот уж вряд ли кто-нибудь думал, что из всех детей Слава раньше всех окажется знатоком по этому вопросу. Она была уже на восьмом месяце и всё радовалась, что её ребёнок не появится на свет под знаком козерога. Слава готов был принимать это как личное оскорбление, хотя и был самым ярким примером того, что козероги — плохо. За всю осознанную жизнь Слава порядочно задолбался от этих зодиакальных шуток. Хотя родители часто посмеивались, говоря о том, что Слава — их рождественский подарочек, сам Слава не был уверен, что уехать рожать в канун Рождества — действительно хороший подарок. Всё детство на вопросы о том, откуда он взялся, маленький Слава получал ответ «мы нашли тебя под ёлкой». Потому, повзрослев, в ответ на это он стал говорить: «похоже, что вы очень плохо себя вели, раз Дед Мороз подарил вам меня». Сегодня все собрались на даче у родителей Славы. Они предлагали съездить на горнолыжный курорт недалеко от городка Яремчи, но Слава пожелал наконец-то посетить домик, в котором прошло не одно лето его детства. Пускай за это время дом не раз был отремонтирован, в нём всё ещё таились приятные воспоминания, которые посещали Славу при взгляде на гордо стоящие по линии горизонта горы, спрятанные за лесными массивами. Жёлтый сайдинг, более свежий, но выглядел всё тем же. Неизменно клонились к земле подкрашенные снизу белой краской мамины яблони, по которым маленький Слава карабкался как обезьянка, чтобы усесться на ветке и есть немытые, ещё зелёные яблоки с маленькими чёрными точками. Они были кислые, но такие вкусные. А качели… Странным образом ломались не раз, и однажды Слава очень хорошо улетел с них, вывихнув обе руки. Тогда папа заменил гадкие верёвки на железные цепи. Буквально сегодняшним утром Слава вышел во двор, чтобы покурить, качаясь на этих качелях. Они заскрипели и разбудили маму — почему в родительской спальне вообще на ночь было открыто окно? Вероятно, чтобы мама после ходила и сетовала на то, что застудила горло. Куда ведь без этого. В доме топили камин, и летними днями, когда по улице гулял ливень, Слава, бывало, засыпал возле этого камина с какой-нибудь книгой. А потом просыпался в своей постели, прыгал на коричневый деревянный пол босыми ногами и шагал на кухню, где курили взрослые, разговаривая о чём-то своём. Сегодня, в зимнюю стужу, возле этого камина тоже было очень хорошо. Треск поленьев вкупе с разговорами, нагретыми не огнём, но домашним дедушкиным клубничным вином, до сих пор сладко убаюкивал. Только Слава сомневался, что усни он сейчас возле камина, вновь проснётся в своей кровати. — Ты уверен, что не хочешь задержаться ещё на пару дней? — спросила Арина с толикой слабой надежды на то, что Слава всё-таки согласится. Связь у них была правда сильная. Арина скучала, да и Слава скучал. Чем дальше было детство, размываясь в нечётких воспоминаниях, навеянных лишь символическими качелями, камином или семейными фотографиями, тем реже выходило общаться, видеться, а ведь ещё лет десять назад они проводили бок о бок целые дни. Росли, каждый своим чередом, но всё равно оставались так близко друг к другу, почти как единое целое. — Я здесь почти неделю, — Слава пожал плечами и отвёл взгляд в толщу покрытых снежной дымкой крыш дачных домов. — Был бы рад, но вашего Славу… И там и тут передают, как говорится. Мне обещают целую гору каких-то сюрпризов, мои друзья тоже хотят погулять со мной в мой день рождения. Слава задумчиво вздохнул, когда шоколадный дымок выскользнул из его губ. Обычно ему даже не приходилось выдумывать, как бы отметить день рождения, потому что всё это делали за него. Родные и друзья часто спешили его развлечь и порадовать, зная, что сам Слава разве что предложит организовать свои похороны в качестве праздника. А он не смел отказываться. — Тем более, ты сама скоро приедешь ко мне, — напомнил Слава между делом. — Будем видеться чаще. Уже сегодня вечером Слава должен был уехать. И даже не в Питер, что самое интересное. Его удивление достигло хорошего предела, когда пару дней назад ему пришло сообщение от Содды. @sodda.boom Уже купил билеты домой?

@restinpeaceslava Пытаюсь определиться с числом

@sodda.boom Как определишься — напиши. И не покупай сам. У меня для тебя праздничный подарок.

@restinpeaceslava Оплатить мне билеты до Питера звучит очень празднично, конечно Я сам могу

@sodda.boom Между билетами до Питера будут билеты ещё кое-куда. :)

@restinpeaceslava ?

@sodda.boom Я слышал, что тебе нравится в Штатах.

@restinpeaceslava Дэм

Зима обещала быть интересной. Не сказать, что Слава был готов к поездке в Лас-Вегас, но Содда обязался взять на себя все побочные расходы. Он не только купил билеты, но и забронировал номер в отеле. К тому же, отложил какое-то количество денег на необдуманные траты Славы. Он ещё не взошёл на трап самолёта, а уже чувствовал себя содержанкой. В последнее время Слава поразительным образом связывался с пугающе богатыми людьми, которые были готовы безвозмездно на него тратиться. То спонтанное путешествие на Гоа, то внезапные каникулы в Вегасе. Не говоря уже о том, что где-то там, в северной столице, у него весь остаток зимы распланирован рабочими мероприятиями. Вроде как в первых числах января все должны отдыхать и пить, не просыхая, а Славе комьями на телефон валились сообщения с приглашениями на шоу и концерты. Впрочем, ступая на борт самолёта с билетами в бизнес-класс, Слава был приятно взволнован. Сам бы он вряд ли потратился на то, чтобы полететь до Америки бизнес-классом, особенно учитывая необходимость делать пересадки, но раз уж Содда решил его порадовать, то почему нет? Очевидно, этот мужчина из тех, кто в принципе не догадывается о возможности приобрести билеты эконом-класса. Слава бы не сказал, что они с Соддой близкие друзья — виделись, может, шесть или семь раз за всё время, и тем не менее, в самолёте Слава смог лечь и накрыться одеялом, а также совершенно бесплатно опробовать кухню первоклассного повара целых три раза. И вряд ли это сильно разорило Содду. Прилетел в Маккаран, аэропорт Лас-Вегаса, Слава почти в то же время, в которое вылетел из Борисполя, хотя дорога заняла больше десяти часов. И снова разница часовых поясов баловала его своими логическими шарадами, заставляя напрягать в мозгу извилины. Если измерять температуру по Цельсию, то на улице было около пяти градусов. Знойная южная Невада всегда радовала приятными температурами, и очень хорошо, что Слава поехал не из Санкт-Петербурга, иначе контраст был бы слишком сильным. Лас-Вегас. Город, который в ночи не гаснет, а разгорается как бензин и полыхает всеми цветами радуги до самого рассвета. Город казино без окон и часов, город, который пахнет кокаином и беспощадно потраченными суммами. Содда снял номер в отеле в Даунтауне, в историческом центре города. Эта улица появилась в начале двадцатого века вместе с самим городом и долгое время являлась центральной. Сегодня она стала полностью пешеходной, крытой, и здесь было что посмотреть. Стрип, одна из самых нашумевших улиц города, расположена ближе к аэропорту, поэтому сегодня она куда охотнее привлекает к себе уставших с дороги туристов. Однако, Содда и Слава единогласно сошлись во мнении, что Фримонт-Стрит гораздо интереснее, пусть даже до неё пришлось ехать чуть дольше. Слава не зря порядочно отоспался в самолёте, поскольку, приехав поздним вечером, он сразу же попал в бурное течение Вегаса. Этот город живёт по ночам. Тёмный небесный купол покрывал множество неоновых вывесок, между которых отовсюду гремела музыка. Яркие огни, красочные билборды, крупные пестрящие неоновым светом названия ночных заведений, всё это захлестнуло Славу в один миг, и он даже позабыл, что за ним волочится чемодан. Самые разные цветные изображения: танцовщицы кабаре, пальмы, саксофоны. Даже вывеска аптеки была настолько броской, что контрастировала с прочей картиной. Красный, оранжевый, белый, розовый — светомузыка лилась со всех сторон, окружая какой-то сказкой для взрослых, в которой было недолго затеряться. По пути до отеля Слава уже почувствовал, как сильно его тянет к забитым до отказа питейным заведениям. Его взгляд затормозил на двенадцатиметровой статуе ковбоя, и Содда сразу же заговорил о ней, будто услышал мысли своего спутника. — Раньше он разговаривал, и сигарета в его руках двигалась. Туристы были в восторге, но владельцы местных заведений жаловались на постоянный шум, поэтому это убрали. Но он всё ещё привлекает внимание, не так ли? — спросил Содда, взглянув на Славу с длинной улыбкой. — Жаловались на шум? — переспросил Третьяков с усмешкой. — Странная жалоба, в таком-то районе. Стоило полагать, отель, выбранный Соддой, будет впечатляющим. Разумеется, Слава получил отдельный номер, где он смог оставить вещи и немного перевести дыхание от полученных впечатлений. Кофейные оттенки, в которых был выполнен просторный прохладный номер, заставили немного отрезветь от эмоционального всплеска. За окном он всё ещё видел крытое цифровым куполом небо, гуляющую по дорогам, почти единую толпу, множество пёстрых надписей. Но здесь было легко и спокойно.

«Я столько раз уже бывал в Америке. Те полгода, что я жил здесь, я почти целиком провёл в Атланте. Около двух месяцев на другом конце страны — в Лос-Анджелесе. И туда я ездил раза три или четыре. Потому что мне пиздецки там нравится. Я заезжал в Нью-Йорк где-то на неделю ещё будучи маленьким, с родителями. Этот город очень пыльный и тяжёлый, поэтому туда меня не особо тянет. Но чёрт его знает, почему я ещё не бывал в Вегасе. Почему даже не думал заглянуть сюда раньше? Я однозначно приеду ещё. Кира дико мне завидует. Я уже скинул ей пять или шесть видео отсюда.»

Первым делом после набросков в дневник, Слава решил переодеться. Неоновый зелёный пиджак отлично лёг на простую чёрную водолазку. На руки Слава надел сетчатые перчатки, которые дотянулись до украшенных кольцами костяшек. Многие из его колец были подарены ему недавно, и только одно, кольцо Арины, которое она отдала ему пару лет назад, оставалось неизменным. Каждый раз, глядя на него, Слава тепло вспоминал сестрёнку и её тоскливые слёзы. Как она тогда боялась, что не будет больше видеть Славу. Что он забудет дорогу домой, оказавшись в городе вроде Питера. Сейчас это вызывало улыбку, но тогда было очень тяжело прощаться. Как только Слава обустроился и почувствовал себя готовым выйти в свет, он связался с Соддой по стационарному телефону, и тот уже через минуту появился на пороге его номера. — Здорово выглядишь, — подметил Содда, встретив его летящей улыбкой. — Готов разорить парочку казино? — Если честно, я уверен, что будет наоборот, — с некоторой робостью ответил он. — Я в картах также хорош, как инвалид на коляске в гонке со спорткаром. — Очень красочное сравнение. Но ты мальчик умный, я тебя всему научу. Содда вышел из номера и вернулся с чемоданчиком для покера. Видимо, он полагал, что может услышать такой ответ, поэтому заранее подготовился. Содда мягко приземлился на бархатный стул и рукой пригласил Славу сесть за стол. Помимо набора для игры в покер, на столе оказался виски из мини-бара. — Сильно не налегай пока что. Тебе понадобится концентрация, — предупредил Содда попечительно. — Для начала научим тебя ориентироваться в правилах, потом перейдём к… Особым тактикам. Карты легли на стол в нужном порядке. Слава не сразу понял, о каких особых тактиках идёт речь, но это быстро выветрилось из его головы. Содда далеко не впервые оказывался за игорным столом, а вот Славе раньше не приходилось бывать в казино. Поэтому, прежде, чем они начали играть, Содде пришлось несколько раз во всех красках разъяснить, как вся система работает изнутри, и как лучше действовать, когда есть возможность выиграть или проиграть хорошие деньги. После нескольких кругов традиционного честного покера они перешли к тем самым «особым тактикам». — Удача непостоянна. Гораздо важнее мастерство, оно всегда увеличивает шансы на приличный выигрыш. Речь не только о картах, но и о жизни, малыш, — Содда стукнул донышком стакана рокс о поверхность стола, чуть наклонившись к Славе. — Хорошие карты стоит держать при себе. Если тебе, конечно, хватает навыков сделать так, чтобы твой ход остался незамеченным. Понимаешь? Содда оказался не только искусным владельцем теории покера, но и поистине талантливым шулером. Он демонстрировал Славе различные фокусы, нарочито выполняя их на виду у зелёных глаз Третьякова, а тот только успевал изумляться. Наверное, у этого мужчины был богатый багаж опыта. — Лучшие тайники славятся лёгким доступом к картам, но они должны быть не видны остальным игрокам. Прятать карты можно и в рукав, но тогда легче стать замеченным. Надёжнее всего — под ноги. Главное — сохранять уверенность. Твои движения быстрые, плавные, отточенные, ты ничего не скрываешь. Помни, что тебя могут словить на пересчёте карт. Ты понял принцип? — увидев в глазах Славы непонимание, Содда с тенью улыбки вздохнул и продолжил. — В казино все часто очень пьяны. Если ты более сконцентрирован, чем твои оппоненты, это уже плюс. Но за игрой, так или иначе, следят дилеры. Не говоря уже о том, что даже пьяных соперников никогда нельзя сбрасывать со счетов. Ты не можешь быть уверен, насколько другие игроки внимательны. Мы можем попробовать сыграть вместе, я буду подкладывать тебе хорошие карты. Давай договоримся о невербальных сигналах… Ещё около часа они усиленно практиковались в передаче карт, поскольку без набитой руки садиться за стол было равно самоубийству. Содда также обучал Славу грамотно прятать козыри. Разумеется, это происходило у Содды на глазах, и тот прекрасно понимал, что Слава делает, но первое время старался быть как можно объективнее. Содда нарочно немного расслабился, и в какой-то момент Славе удалось обдурить его. — Твои фишки, — Содда с гордостью подвинул Славе горсть игорной валюты. — Ты выиграл их честно? — Нет. — Слава достал откуда-то из-под бока карту, которую не успел сбросить. — Старайся не оставлять карты до конца игры. Ты должен избавиться от них также незаметно, как спрятал. Если тебя поймают после окончания партии, это будет ничуть не лучше, чем если тебя словят в середине игры. Твой выигрыш будет аннулирован, а тебя самого арестуют. — трепетно объяснил Содда, почти распевая каждое слово. — Арестуют? — удивлённо переспросил Слава. — Ну, классно, блять. Только в тюрьме в Вегасе я ещё не был, за жульничество в покер. — Мы не будем злоупотреблять. Начнём только тогда, когда ставка будет того стоить, — ответственно зарёкся Содда и потянул губы в улыбке. — Пожалуй, здесь у меня меньше возможностей договориться с полицией, чем в Питере. Но при должной осторожности всё должно пройти хорошо.

«Теперь я умею играть в покер. И даже делать это нечестно. Прятать карты, помечать их, незаметно избавляться. Мы планируем посетить парочку казино. Удача всегда мне улыбается. Хотя я и считаю себя конченым неудачником. Деньги меня любят. Особенно чужие. Если бы не пятьдесят граммов виски, то у меня бы голова вспухла от количества информации.»

Ещё пару кругов, и Слава почувствовал утомление, которое необычно сочеталось с лёгким воодушевлением от осознания своей готовности жульничать за игорным столом. После позднего ужина они двинулись гулять по городу, поскольку Слава свои ощущения весьма точно высказал, и Содда догадался, что не стоит сразу же сломя голову нестись в двери местных казино. В конце концов, они всё же добрели до дворца азартных игр — посещение такой достопримечательности было неизбежно. Слава впервые в жизни переступил порог казино, и его странно волновала мысль, что это всё ещё и совершенно законно. Мерцающие стеклянные колонны, фиолетовый ковролин, красные цифры на стоящих в ряд как солдаты игровых автоматах, обслуживающий персонал в строгой форме, множество занятых играми рук в дорогих часах. Помещение пропахло тяжёлым смогом кубанских сигар, канадского виски и шелестом перетекающих из ладоней в ладони денег. Уши заложило электронными воплями игровых автоматов, смехом, звоном бокалов, стуком фишек и глухим перекатыванием шарика за столом для игры в рулетку. Слава завис возле автоматов, которые изображали звон монет и прыгающих по экрану обезьян. Он остро прищурился, слушая беглый английский менеджера. Славе не особенно повезло в этих автоматах — после нескольких попыток сыграть он опустил Содду на триста долларов и понял, что стоило забирать их один ход назад. Впрочем, жалко было не денег. Расстраивала сама ситуация, в которой Слава так скоро проиграл, и поэтому интерес к автоматам у него очень быстро остыл. Зато при виде игровых столов глаза заблестели, как будто в них насыпали фосфор. А может, это всё отражались броские табло бездушно ворующих деньги машин. Крупный зал был зонирован весьма условно, и от того глаза действительно хорошо разбегались, пытаясь уловить такое многочисленное количество движения. Содда помог Славе сориентироваться, и они сели за покер. Пятеро игроков. Слава знал, что Содда ему не соперник, а вот трое незнакомых мужчин, что побросали пиджаки на спинки стульев, показались Третьякову хищными, голодными акулами, вопреки дружелюбным интонациям. Хриплый смех, осторожная речь, минимум эмоций, не считая натянутого добродушия. Лишь один был хмур как осенний день и не спешил обмениваться любезностями. У него поперёк лица был хороший шрам, который говорил о том, что этот человек не любит шутки. Пока игра начиналась, а разговоры клеились не лучше, чем вдребезги расшибленная о пол фарфоровая ваза, Славе было важно выжать из беседы максимум и как можно лучше проанализировать соперников. Ситуацию усложняло то, что Третьяков плохо успел переключиться на английский язык. Он понимал, о чём говорят люди вокруг него, отвечал им, но то был скорее автоматизм. Когда-то очень хорошо отработанный скрипт, который поначалу заставлял Славу ощущать себя аквариумной рыбкой, спрятанной от прочего мира в наполненной водой банке. — Full-House. — Слава выложил комбинацию на стол и собрал с соперников несколько разочарованных взглядов, с лёгкой радостью отметив, что не всем повезло поймать на руки хорошую комбинацию. Он сидел за столом уже некоторое время, и пока часть игроков без остановки опустошала и обновляла свои стаканы, Слава сидел с одним-единственным виски, совершенно не торопясь его пить. Его он растягивал на всю игру, чтобы сильно не пьянеть. Градус повышался комплементарно ставкам, и пока что Третьякову несказанно везло. Он изредка переглядывался с Соддой, и похоже, что тот был доволен не только собой, но и тем, как Слава держался в игре. До сих пор они не жульничали. По крайней мере, этого не делал Слава, за Содду же говорить так уверенно он не мог. Так или иначе, его игра была безупречна. Глядя на Содду, Слава ощущал восхищение. Редко он страдал от неуверенности в себе, но рядом с такими людьми он чувствовал свою незрелость слишком остро. Содда плыл по жизни так, будто являлся её законным хозяином. Он всегда был спокоен, немножечко ленив, отличался лёгким станом, блаженным выражением лица, лишённым всякой нервозности. Он чувствовал себя крупной рыбой в море, более крупной, чем та, которую Слава в самом начале вечера окрестил стаей акул. Стая акул — такими он понимал их до сих пор. Его окружали мужчины, что были вдвое старше. Они зарабатывали на жизнь не песенками про наркотики, брендовые вещи и несчастную любовь, не выставлением своей миловидной внешности в интернет для восхищения маленьких девочек. Они занимались тяжёлыми делами, кто-то, нет сомнений, даже махинациями, и если рядом с такими неудачно пошутить, то выход из заведения, наверняка, можно найти только вперёд ногами. Никто не угрожал Славе и не оскорблял его напрямую, но нежные черты молодого лица, женственные руки и юношеский стиль в одежде явно не предавали ему сильной репутации за этим столом. Хотя бы потому что Слава был так молод, его соигроки позволяли себе вскользь усмехнуться над ним, говорить ненужными наставлениями и неоднократно упоминать его молодость в диалоге как что-то очень сладкое и воздушное. Из-за этого, порой, Славе было нелегко расслабиться, и ему приходилось делать слабый глоток из своего стакана. От этого его не разносило в щепки, но приятно грело. Работал эффект плацебо, потому что всякий раз, отпивая очередной глоток, Слава сам убеждал себя в том, что ему это помогает. Наверняка, на самом деле его не все сбрасывали со счетов так, как это звучало в диалоге. В уме каждый игрок должен был пользоваться тезисом, который Слава сегодня слышал от Содды: нельзя недооценивать соперника, это играет злую шутку. Но они точно старались напрячь Славу, чтобы тот где-нибудь провалился, если он мог. Но чем стремительнее развивался ход партии, тем больше Слава ощущал лёгкое нервное покалывание в груди. Его поглотил азарт, поскольку всё больше проигранных оппонентами фишек отходило к нему в руки. Наконец, опустив взгляд в свои карты, Слава внутренне трепыхнулся, стараясь не выдать этого. Всего бы одна чёртова карта выпала иначе, и Слава сорвал бы куш. Вышел бы из-за стола холёным победителем и утёр бы нос этим чванливым животастым мужикам. Он незаметно переглянулся с Соддой, украдкой скользнув языком по губам, постарался подать ему вопросительный знак и как можно невзрачнее показать свои карты, чтобы союзник увидел эту ситуацию воочию и по возможности чем-нибудь помог. По глазам Слава заметил — Содда увидел, что Слава либо с треском проиграет весь свой навар, не собрав хотя бы слабенькой комбинации, либо с фанфарами заберёт себе выигрыш целого стола. Он несколько секунд разглядывал свои карты, затем совершенно бесцветно посмотрел на Славу и снова отвернулся. Никто точно этого не заметил? Слава не слишком хотел быть арестованным за шулерство, зная, что ответственность за это непредсказуема. Там, дома, Слава полицию не боится, знает, что всё может решить. Градус волнения подскочил, захлёстывая буйной волной. Слава глотнул немного виски, обжёгшись о него языком. Алкоголь элитный, выдержанный, вроде бы лёгкий, но всё ещё виски, который никогда не ляжет на язык также мягко, как персиковый сок или обыкновенная негазированная вода. В горле пересохло даже не от спиртного напитка. Славу тряхнуло из жара в холодный пот от непредсказуемости исхода. Он не мог догадаться, способен ли Содда помочь чем-нибудь, и должен был только ждать, не ломаясь перед остальными сидящими за столом. — They say a lot about the owner of this place, — невзначай заговорил Содда с невинной улыбкой, обратив взгляд на самого хмурого из игроков. — Mister Goodman, you said, you meet with him. Is it true, that he has a weakness for overly young ladies? Содда мягко акцентировал внимание на степени обозначения возраста, чем собрал на себе не только вспухший от уязвлённого достоинства взгляд мистера Гудмана, к которому обратился, но и остальных присутствующих. Слава глянул с неподдельным любопытством и искристо дёрнул бровями. На секунду он поверил, что сплетня о педофилии владельца заведения не выдуманная, но как только за столом разразился жаркий спор, Славе под колено нырнул валет червей. Та самая недостающая карта. Заметив это, он, на бешеном подъёме адреналина, в долю секунды выменял эту карту на лишнего в своей комбинации короля крести — чудом ему удалось наложить одну карту на другую и ненужную спихнуть под стол, в довесок даже не себе. Как же ловко Содда провернул этот фокус. Сперва, казалось, он привлёк внимание к себе, задав вызывающий вопрос — это снижало риск подозрения в мошенничестве. Затем, когда между игроками разразилась пышная дискуссия, он сумел невидно скинуть из своего веера одну карту и быстро заменить её другой. Мистер Гудман с пеной у рта доказывал, что не стал бы связываться с человеком, развращающим маленьких девочек, пока другой мужчина и вовсе подхватил придумку, став доказывать, что тоже нечто такое о хозяине казино слыхал. Наконец, это безумие прекратилось, когда дилер сообщил, что игра будет окончена, если спор, оскверняющий имя начальника, не прекратится. Содда почтительно извинился, изображая вежливую улыбку. Заявил, что лишь хотел убедиться в честном имени владельца. Ссора потухла, а к тому времени у Славы на руках уже было всё, что требовалось, и никто не относился к нему или к Содде с должным подозрением. — Four of a Kind, — пусто произнёс Содда, вскрывая карты, на которых показалось четыре короля. — I go out the game. Содда незаметно улыбнулся Славе, покидая стол, но остался поблизости, чтобы понаблюдать за его триумфом. Слава вскрыл карты последним. — Royal Flush. — царственно объявил Третьяков, моментально собрав многочисленные овации со всех возможных сторон. — Wow, this is a very rare combination, — впечатлённо произнёс тоненький долговязый крупье. — Congratulate you! — Is that? — усмехнулся Слава с долей оправданной самоуверенности. — Thanks. — They say that the Royal Flush falls out only a couple of times in a lifetime. — покровительски сказал мистер Гудман, от которого радушную улыбку видеть было крайне необычно. — You’re incredibly lucky! Do you want to play one more time? — заискивающе предложил крупье. Слава вмиг оказался на верхушке эмоционального подъёма. Зудящее волнение, не покидавшее его на протяжении всего раунда, вдруг взорвалось салютом и обратилось в невероятный эйфорический скачок, способный сбить с ног своей мощью. Чувство азарта прожило свой полный цикл, одарив Славу лаврами победителя. — How much did I win? — Слава сильно постарался не вскрыть своего восторга и лишь аккуратно приставил пальчик к губам, бросив на крупье свой пожаром горящий взгляд. — Your winnings will be fifteen thousand dollars, when you cash it out, — Славе показалось, будто вместе с чётким, плавным тоном крупье, вместе с его словами от зубов отскочил звон монет. — You have a chance to double that. — Не ведись, — отрезвляюще раздался голос Содды и ровно тогда, когда его крепкая ладонь опустилась на тонкое плечо сидящего на стуле Славы. — Полтора миллиона — мощные деньги, стоит закончить на этом. У тебя, конечно, есть шанс удвоить выигрыш. И он абсолютно равен шансу влезть в долги. Проиграть не только выигранное, но и то, с чем мы пришли. Слава с пониманием кивнул, избавившись от непонятного звона в ушах. Он с трудом верил, что выиграл пятнадцать тысяч долларов, умудрившись безнаказанно провернуть такую жирную хитрость за столом, за которым собрались взрослые состоятельные бизнесмены и придирчивый дилер. Он был таким елейным и приветливым, но точно зорко следил за игроками — или пытался это делать, раз уж от его ловкого взгляда ушло открытое жульничество. Так или иначе, его уловкам верить было нельзя. Конечно, легко повестись на столь очевидную маркетинговую ловушку, пребывая в сильнейшей эйфории от стоящей перед глазами кругленькой суммы, которая досталась с такой беззаботностью. Но делать этого не стоит. Слава опрокинул в себя остатки виски и вежливо улыбнулся сквозь горьковатый алкогольный привкус. — Thanks, honey. But I think I’ll refuse. Теперь можно было расслабиться. Крупье сложил выигранные фишки на поднос, и в глазах Славы показался отблеск от лёгших к ним на всё тот же поднос наручных часов, которые также были причислены к выигрышу. Их можно было сдать в кассу или забрать себе. Хотя Слава не пользовался наручными часами, он предпочёл не обменивать их на валюту и преподнёс Содде в качестве благодарственного подарка. В отличие от денег, которые Содда не принял, заявив, что джек-пот ему не принадлежит, часы он с удовольствием застегнул на своём запястье и обязался носить чаще остальных из своей коллекции. — Куда планируешь потратить выигрыш? — Содда приложил к губам пахучую папиросу, мерно разглядывая щеголяющих за тонированным окном прохожих. Они сидели в одном из баров в самом конце менее шумной улицы, распивая напитки с лёгкими закусками. Ценники здесь были впечатляющие, но сейчас, в воздушном вкусе выигрыша, не хотелось обращать на это никакого внимания. Им едва удалось найти такое место, где их усадили за свободный столик. Бары были переполнены людьми, во многих уже на входе было сложно протиснуться между тел, чтобы хотя бы увидеть барную стойку, не то что подобраться к ней. Здесь, в относительно крохотном чёрном зале, танцпол был почти пустой — в основном по нему скакали блики от цветастого стробоскопа или фигурки симпатичных официанток, разносящих по столам напитки. — Большую часть пока что оставлю при себе, — с потрясающей рассудительностью ответил Слава. — Что-то, разумеется, следует беспощадно пропить в честь такого события. — Мне нравится Вегас, — Содда легко качнул головой, наклоняя подбородок, и отчего-то посмотрел себе под ноги. — Помнишь, я говорил, что мне нравится наблюдать за тем, что делают люди, когда им выпадает возможность отвлечься от повседневной рутины? Здесь это утрировано до такой степени, что глаз не оторвать. Люди работают в поте лица, дабы урвать копеечку, которой никогда не хватает, но стоит уик-энду вступить в свою полную силу, как они готовы спускать в канализацию баснословные суммы. — Стресс имеет обыкновение копиться, — пожав плечами, разъяснил Слава. — Чем тяжелее работают люди, тем сильнее им хочется забыться хоть на вечерок. Почувствовать себя королями жизни, позволить себе удовлетворить накопившиеся желания и сбросить напряжение. Это так нормально, что аж страшно. Просто мы так устроены. — Таковы они, люди. — утвердительно кивнул Содда с расслабленной улыбкой. — Тебе это незнакомо? — уточнил Слава и бросил на него продолжительный взгляд в ожидании ответа. — Ещё как знакомо. Я не сразу с золотыми перстнями на пальцах родился, — сказал ему Содда и посмотрел в ответ, невзначай поправляя тяжёлые толстые кольца на руках. — В молодости мне приходилось много работать и совмещать это с учёбой. Только, кажется, будто тогда я совсем не отдыхал. Я отказывал себе в каждой прихоти, лишь бы сберечь рубль для семьи. Не сказать, что я осуждаю тех, кто идёт по жизни иначе. Скорее, мне нравится проводить параллели между человеческими судьбами. Отмечать сходства и различия. Ты когда-нибудь работал на износ? — Это был недолгий период в моей жизни, — Слава выразительно поморщился, чем выдал собеседнику неприятность мелькнувших в голове воспоминаний. — Я тоже отдавал всё, что у меня было, и не думал о себе. Это плохо закончилось. Поэтому сейчас я и говорю, что всякий посетитель пятничного бара имеет полное право напиться в сопли. — Как же это кончилось? — поинтересовался Содда внимательно. — Как… Полная утеря жизненных ориентиров, смысла что-либо делать в целом и… Не думаю, что хочу рассказывать о том, как всё поехало вниз, — уклончиво отозвался Третьяков. — Что насчёт тебя? Чем это кончилось в твоём случае? — Думаю, тем, что я начал искать более лёгкие пути заработать денег, — легко признался Содда, лишив свою речь ненужных подробностей. — Я понял, что не хочу отдавать своё здоровье, силы и время за так, впахивая в ночные смены на разгрузке вагонов. Мне хотелось лучшей жизни. Когда есть грамотное мышление, можно стремиться создать своё дело, где, в конечном итоге, после некоторых стараний, результат будет налицо. Пришлось через многое пройти, но тогда, отдавая себя всецело тому, что я делаю, я хотя бы понимал, что не стою на месте и имею конечную цель, достижение которой сделает мою жизнь такой, какой я хочу её видеть. — Как ты заработал на начальный капитал, чтобы открыть клуб в центре города? — выслушав всё это, вдруг поинтересовался Слава. — Скопил с дохода небольшого, практически безымянного кафе, которым владел до этого. — с улыбкой изъяснился Содда, задев пальцами цепь на своей шее. — Сколько же ты копил, чтобы арендовать помещение в сердце Питера? — с лёгким удивлением произнёс Слава. — Не так долго, как ты думаешь, — загадочно сказал Содда и потушил сигару о дно пепельницы. — Моё кафе просуществовало несколько лет, затем я подарил его своему бывшему бойфренду и забыл это как страшный сон. Здесь совсем другие обороты. Услышав это, Слава пару секунд просидел в изумлении. Его задели строчки про бойфренда, поскольку он элементарно не ожидал услышать это здесь и сейчас, но уже через пару мгновений Третьяков принял эту мысль и понятливо кивнул. — Ты поэтому… Усыновил Артёма? — недолго думая, решил спросить Третьяков. — Из-за того, что тебе нравятся парни? — Это никак не связано, — поспешил убедить Содда, улыбнувшись при мысли о том, что Слава узнал про усыновление. — Я дважды был женат, и у меня есть сын от первого брака. К сожалению, его мама не поощряет нашего общения. Начиная с две тысячи седьмого года, на каждый праздник я упорно посылаю ему подарки, но ни один из них так и не дошёл до него, чего не скажешь о её гневных звонках, в которых она просит меня прекратить это делать. — Даже так… — исступлённо вымолвил Слава, потерявшись. — Но… Как, блять, можно просто взять и запретить отцу общаться с ребёнком? Я бы своего украл, если бы его мать так сделала. Не то что бы я готов двадцать четыре на семь быть отцом, но лучше научиться ответственности, чем навсегда потерять связь со своим собственным сыном. Не знать, как он, не видеть его взросления… Он же буквально появился на свет благодаря мне, слишком жестоко лишать родителей возможности контактировать с ребёнком. — Она… Непростая, — Содда измученно улыбнулся, и Слава впервые увидел на его лице тень сожаления. — Но, поверь, у её поступков есть причины. Я бы никогда не причинил вреда ребёнку — своему или чужому, а она имеет право считать иначе. Я уважаю её принципы и не стал бы поступать с ней аналогичным способом. Мне больно понимать, что мой сын вырос, считая, будто я бросил его, но… — и снова в поведении мужчины отрисовалось то, чего Слава при нём раньше не видел — тот запнулся в разговоре, на секунду отведя взгляд. — Знаешь, сейчас он чуть-чуть младше тебя и чуть-чуть старше Артёма. Он всю свою жизнь верил, что папе на него плевать, а мать сделала всё, чтобы поставить его на ноги. Второе — правда, и пускай он не разочаровывается в женщине, которая так его любит. — Эта женщина оставила его без отца, — мрачно констатировал Слава, взявшись пальцами за стакан с кислым слабоалкогольным коктейлем. — Она заслуживает почувствовать то же, что ты чувствовал столько лет. — Я не привык мстить, — Содда лишь пожал плечами и благоговейно улыбнулся, будто при движении плечами скинул с себя тяжёлый груз. — Мой образ жизни действительно не слишком сочетается с классическим пониманием семьи, которую я очень хотел бы. С Артёмом у нас скорее дружеские отношения, чем родительские. Я очень надеюсь, что смогу вырастить из него достойного человека, и этот маленький мальчик поразительно заполняет пустоты внутри моей души. А что касается женитьбы… Что ж, я понял, что так и не встретил женщину, которая могла бы принять меня таким, какой я есть, и стать моей спутницей жизни. А я, поверь, не без греха. Первая жена не смогла мне этого простить, а вторая… Была скорее не со мной, а с моими деньгами, поэтому ей в целом было не так важно, что я за человек. Когда я это понял, я купил ей квартиру, а на следующий день подал на развод. Так что наш брак просуществовал недолго. — Квартиру? — переспросил Слава, всё ещё будучи не в силах понять и принять альтруистическое начало этого незаурядного человека. — Зачем? — Чтобы все её старания не прошли даром, — Содда улыбнулся чуть шире, удовлетворившись выражением лица своего собеседника. — Меня это не разорило, а ей было куда уйти после того, как я застегнул её чемодан. — Резонно, — вздохнул Слава с усмешкой. — Ладно, могу понять. При возможности я бы и сам хоть виллу, хоть луну купил, лишь бы избавиться от женщины, которая расколола моё сердце на куски каблуком Джимми Чу. — Самое интересное, — Содда явно оценил его ответ и прикрыл тыльной стороной ладони короткий смешок. — Что вскоре я продал квартиру, в которой мы жили, потому что не хотел там больше находиться. Переехал на другой конец города. Окна моего жилья практически выходят на здание метрополитена, и с момента своего переезда, почти каждый чёртов день я видел маленького мальчишку, который ошивается возле метро и клянчит у прохожих мелочь. — Это был Артём? — легко догадался Слава, и тут успев удивиться, поскольку до нынешнего момента парень был уверен, что Артёма Содда забрал прямиком из детского дома. — Это был Артём, — утвердительно кивнул Содда, приготовившись к длинному рассказу. — Я стал нарочно проходить мимо и узнал, что он спрашивает у людей немного денег на проезд. Мне было интересно, почему никто ещё не позвонил в органы опеки. Оказалось, он рассказывал прохожим сказку, что, якобы, поехал с друзьями погулять втайне от родителей, и у него не хватило денег, чтобы вернуться обратно. Телефон сел, друзья бросили, и теперь ему очень страшно, что он не сможет вернуться домой, и родители его потеряют. Правдоподобная история из уст двенадцатилетнего мальчика, не так ли? Ведь в этом возрасте чего только не натворишь, стоит родителям отвернуться. Но только не тогда, когда ты живёшь рядом и видишь, что он ошивается там постоянно, собирая гораздо больше денег, чем нужно на проезд в метро, а после этого не заходит в это самое метро, чтобы «поехать домой», а уходит в одном и том же направлении. Иногда я видел его заходящим в метро, но позднее выяснилось, что он ехал куда-нибудь ещё с той же целью выпрашивать мелочь, чтобы не светиться в одном месте слишком часто. — Получается, — прослушав рассказ, Слава догадался до определённых выводов и решил сразу же их озвучить. — Артёма ты усыновил не с конкретной целью завести ребёнка, а желая помочь мальчику, который… Почему он вообще, чёрт дери, собирал мелочь возле метро? Его заставляли родители или так он сам решил помогать семье деньгами? — Его родители спускали каждую принесённую им копейку на наркоту. У них дома постоянно был ужасный бардак. Артёма заставляли убирать весь мусор после тусовок сорокалетних алкашей и уколышей, но только ради того, чтобы у них появилось место для нового мусора. В школе он появлялся кое-как, за этим никто никогда не следил. Ему разве что давали ремня, когда учительница звонила пожаловаться, что он опять не явился на уроки, — без утайки пояснил Содда и одним только взглядом дал понять, что у Славы чертовски верный ход мыслей. — Мне не составило никакого труда натравить на них органы опеки, но для этого мне пришлось пообещать Артёму, что я заберу его к себе. Мне было очень сложно сблизиться с ним, и когда я узнал всю ситуацию, он слёзно попросил меня не заявлять в полицию, потому что тогда ему пришлось бы расти в детском доме, а он этого не хотел. К тому времени я настолько полюбил его, что не видел иных выходов. А он, к счастью, достаточно привык ко мне, чтобы довериться и позволить забрать себя. — Вот же ёбаный пиздец, по-иному и не скажешь, — подперев кулаком подбородок, высказался Слава. — Страшно понимать, что таких семей полно. Очень хорошо, что ты смог помочь Артёму, но меня поражает, что бесчисленное количество детей растёт вот так, и никто с этим ничего не делает. — Учителя, соседи, родственники… Многие видят подобное и помогают, чем могут, но этих детей слишком много, чтобы найти приют для каждого, — с сожалением поддержал Содда. — Кроме того, зачастую они как дикие котята, которых очень сложно приручить. Не знаю, как бы так сказать… Я вижу, что Артём любит меня немного… Не той любовью, которой должен любить мужчину, что втрое старше него, — неловко признался он, поочерёдно поправляя кольца. — Меня это пугает и смущает, не говоря уже о сложностях, вызванных его убеждением в своей абсолютной взрослости. Однако, мне по крайней мере удалось найти с ним общий язык и отыскать ключик к его доверию. Слава решил не спрашивать о странной формулировке про необычную детскую любовь, посчитав, что будет нетактично акцентировать внимание на вырвавшемся откровении. — Во всяком случае, теперь я понимаю, почему ты решил сделать мне такой подарок, — аккуратно улыбнулся Слава и продолжил говорить после незначительного глотка. — Если тебе несложно купить жене квартиру перед разводом, то и малознакомого парня в Вегас свозить не будет затруднительно, да? — Меня это не разоряет, — Содда воздушно улыбнулся ему в ответ. — Пока я трачу здесь, там, в Питере, доходы плавно догоняют расходы. К тому же, для такого парня, как ты, хотелось сделать соответствующий подарок. — Для какого? — с вредной ухмылкой спросил Слава, очевидно ожидая услышать парочку комплиментов. — Ты… Выглядишь дорого, — подумав пару секунд, отозвался Содда. — Видно, что ты отпускаешь хорошие суммы на уход за собой. На тебе благородные украшения, нередко бренды. Как я успел заметить, Лорен и Прада — твои любимые. — Несомненно, в чём-то ты прав. Но я далеко не всегда ношу брендовые вещи, — поспешил отметить Слава. — Я часто отдаю предпочтение массмаркету, вещам из секонд-хендов. — Речь не только о деньгах, но сложно не заметить, что ты в них не нуждаешься. Чувство стиля — это всегда дорого, даже если стоимость твоего наряда не превышает тысячу рублей. Можно и с деньгами выглядеть отвратительно. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду, и стоимость моего подарка определяется не твоим финансовым положением, но тем, как ты подаёшь себя. В любом случае, я привык делать хорошие памятные подарки, — разъяснил Содда, касаясь губами своего стакана, что почти опустел. — Богатство оно… Всегда в голове. А нечто более материальное с тем и приходит. Я вижу, что твоё мышление устроено так. — Я стараюсь не отдавать деньгам лишнего значения. Мне гораздо важнее, как я себя чувствую. В том, что мне нравится. В том, в чём мне удобно. — Слава легко повёл плечами, неглубоко задумавшись над чужим изречением. — О том и разговор. Ты можешь проследить за тем, как твой образ жизни и твоё понимание эстетичного было привито тебе? — заинтересованно спросил Содда, рассчитывая услышать развёрнутый ответ, который немного вскроет для него черепную коробку очаровательного молодого человека, сидящего напротив. Слава моментально призадумался, приставив палец к губам. — Да? Это случилось в юности, в одно время с тем, как у меня появилась девушка. Я был обычным мальчиком, даже… Более страшненьким, чем многие дети. Полагаю, взрослые думали, что в жизни мне придётся выезжать исключительно на харизме, потому что ничего в чертах моего лица не предвещало притягательной внешности, — Слава постарался сделать свою речь последовательной, но было заметно, что он не особенно понимает, с чего должен начинать, о чём он сам далее упомянул. — Кажется, я не обращал должного внимания… Чёрт, нет, я просто не думал о том, как это всё вышло. Сегодня для меня так привычно подолгу стоять перед зеркалом… В переходном возрасте я стал красивым и начал понимать, что это случилось. До какого-то момента меня волновали палки, которыми можно бить крапиву, петарды, открытые крыши на районе, а потом я… Вот две основных причины: когда ты влюбляешься и чувствуешь взаимность, тебе хочется быть как можно лучше — первое, и когда тебе нравится твоя внешность, тебе хочется уделять этому время — второе. В моём случае было так. — То есть? — Содда многогранно улыбнулся и чуть наклонил голову, получив полное удовлетворение от того, как видно в голове Третьякова завертелись шестерёнки. — То есть, моя девушка была очень красивой, очень. Об этом говорили все парни, когда в нашем взрослении пришло время интересоваться противоположным полом. Так как она обратила внимание на меня, боже, я хотел быть самым лучшим и однозначно выделяться на фоне других. Я стал внимательнее выбирать одежду; когда мы ходили с родителями по магазинам, перестал скидывать выбор на них. Сам ходил и смотрел, что мне нравится. Мои запросы явно увеличились, что стало заметно по тому, как утолщились пакеты с покупками. Стал советоваться с моей девушкой, что мне больше подходит, что делать с волосами, как я могу ухаживать за своим лицом, чтобы всю его красоту не так сильно портили пубертатные прыщи и прочая дрянь, которая вылезает на нём, — на лице Славы проклевалась непроизвольная улыбка, которая говорила о том, что ему, скорее всего, даже как-то неловко говорить об этом. — Мне определённо начало это нравиться. Внешность — то немногое, что я люблю в себе. Мне нравится стильно одеваться, нравится работать над деталями в своём образе, нравится отличаться от других и привлекать внимание, нравится по часу торчать в ванной, намазываясь кремами — это так успокаивает, помимо того, что даёт какой-то видимый эффект. Я просто считаю, что в нашей культуре уход за собой для мужчин слишком недооценён. Жизнь становится гораздо лучше, когда у человека, независимо от пола, есть чувство собственной красоты и понимание необходимости за собой ухаживать. — Ты прав. У каждого человека своя мера в этом. Я, например, не могу похвастаться такой вовлечённостью в индустрию красоты, какая есть у тебя, но на то мы и не один человек. Тем не менее, я считаю необходимым выглядеть опрятно и нравиться себе. — выслушав монолог собеседника, подытожил Содда. — Что ж, — Слава хрипловато усмехнулся и беззвучно опустил донышко пустого стакана на стол, свободной рукой залезая в свои волосы. — У меня пятнадцать обувных полок, два комода, два шкафа и напольная гардеробная вешалка. Периодически я отдаю ношенные вещи в секонд-хэнды или ещё куда, но мне по-прежнему кажется рациональным оборудовать гардеробную, потому что полки забиты под завязку.

«Я немного выпивший. Меня тянет на рефлексию. Содда умеет задавать интересные вопросы. Он спросил, как я пришёл к привычке следить за своей внешностью. Что очень важный вопрос для парня, который так делает. Я рад, что в наше время это распространено всё больше. Думаю, в далёком прошлом, в дворцовые эпохи, это было также важно для мужчин — выглядеть хорошо. Даже не знаю, в какой момент всё поменялось. Но об этих причинно-следственных связях я не думаю так глубоко. Не сейчас. Я думаю о том, какое для моей жизни это имеет значение. Всё это точно началось с Влады. Я всегда интересовался её мнением. Она рано начала разбираться в вещах и косметике. В детстве занималась танцами, и уже там её приучали к макияжам и укладкам. Я это знал, и знал, что она может помогать мне. Сейчас я полагаю, что, отчасти, с этого началась её привычка во всём меня контролировать. Тогда я шагу не мог сделать без её совета. Наверняка, в наших ранних чатах, которые уже давно удалены, полно моих фото на херовую камеру. С подписями типа: «норм, если так гулять пойду?». Или «купить эти штаны или слишком яркие?». Я просто доверял ей. И в этом не зря. В том плане, что эти отношения дали мне незаменимый опыт, помогли понять, что мне самому нравится. Во всяком случае, это точно так. Как бы я ни говорил, что мне жаль потраченного времени. Только, наверное, потом она увлеклась. Стала говорить, что мне делать и чего не делать. Дело определённо не в том, что я просил совета.»

Время терпеливо близилось к утру, напитки неспешно обновлялись. Они провели несколько часов за самыми разными разговорами, и эти разговоры заставили Славу вытащить из себя слишком много откровений. Благо, он достаточно владел мозгом после пары стаканов лёгких коктейлей, чтобы кое-что удержать в себе. Но даже то, что не прозвучало за столом, вкололось Славе в мозг остроконечной иглой и тем давало о себе знать. Это повлияло на то, что Третьяков превратился из обаятельного смелого юноши в крайне паршивого собеседника. То и дело проваливаясь в чертоги разума, начиная заминаться в попытках подобрать нужные слова вместо тех, которые рвались наружу, он подмечал за собой несвойственное себе же поведение и лишь больше терялся. Содда был человеком очень проворным, гораздым влезать в мозговые извилины и там бессовестно копошиться. Славе это в какой-то степени нравилось — он сам стремился причисляться к такому типу людей, но когда это умение, помноженное на опыт, использовали на нём, становилось тяжко. Это похуже любого сеанса с психиатром, через которые стойко и молчаливо проходил Слава, находясь на лечении в психоневрологическом диспансере. Стараясь вылезти из сложной ситуации, Слава отпросился покурить. Содда отпустил его чуть обеспокоенно, по виду Третьякова предположив, что тому поплохело от алкоголя. Оказавшись на улице, где едва ли заметно убавилось народу, Слава забился в угол и поцеловался с сигаретой, которая должна была снять с него некоторую нервозность. В голову полезли воспоминания.

FB

Середина июля выдалась жаркой во всех смыслах этого слова. Стояла тридцатиградусная жара. Выйдешь на улицу и почувствуешь, как уменьшаешься от давления знойных солнечных лучей, прижимающих со всех сторон. В такую погоду шевелиться совсем не хочется, но Слава всё же шевелится. Теперь он проводил всё дневное время в помещении с кондиционером. Если где-то нет кондиционера, то там нет и Славы тоже. И не будет. Зато ранним утром и поздним вечером он с удовольствием появлялся на улице. На закате катался на скейтборде, взлетая над лестничными перилами и рампами открытых скейтпарков, играл по утрам в баскетбол с парнями с района. Да, они взяли такую традицию — часов в шесть или семь утра собираться на баскетбольной площадке недалеко от метро и играть до тех пор, пока приятный пот от активного занятия спортом не превратится в удушающий пот от жары. Потом они расходились и собирались только вечером — по крайней мере, Слава расходился с ними, а Стас его в этом охотно поддерживал, поскольку он за свою молодую жизнь не единожды терял сознание от жаркой погоды. Один раз это даже произошло посреди экзамена, и Стас сказал, что ощущения были не очень. А иногда они собирались вечером и расставались только утром. Тогда баскетбольные матчи были послабее, ведь игроки приходили отрезвевшие от пива и не спавшие всю ночь. Но чаще всего с утра ребята уже вставали, чего о Славе было сказать нельзя. Он частенько не спал сутки, двое, трое, потому что ночами посещал вечеринки под открытым небом и шатался по центральным набережным, не то провожая белые ночи, не то уже случайно теряясь во времени. А утром, извините, никак нельзя было пропустить баскетбольный матч, и если после него у Славы находились какие-нибудь дела, то о сне ему приходилось позабыть до утра следующего дня или дня, что будет уже после следующего. Сегодня днём Слава тоже не спал, как и прошедшей ночью.

«Должен сказать, такой образ жизни даётся непросто без наркотиков. Одно дело — не спать, сутки нюхая стимуляторы и эйфоретики. И другое дело просто не спать сутки. Я начинаю путать даты и дни недели. Но, в конечном итоге, я сделал вывод, что это не так уж важно, пока на улице по-прежнему лето. От которого прошла половина. Как? Я и не заметил. Но уже привык. Это началось лет десять назад, наверное. Когда время начало так лететь. Сначала каждое лето. А потом, лет через шесть, уже и каждый другой сезон. Так что я не удивлён, что уже июль, хотя будто только вчера я срывал с календаря последний майский день. Метафорично написал. Я бумажными календарями, вообще-то, не пользуюсь.»

Сегодня прогулка в скейтпарке пошла не по плану. Это Слава понял ещё до того, как вышел из дома. Он уже шнуровал красные эирфорсы, которые не только были жутко удобными, но и идеально сочетались с его чёрной футболкой, на какой красовалась самодельная бордовая надпись: «Yes shit I'm a devil!», когда ему позвонил Костя. Один из двух кучерявых близнецов, с которыми Слава и Стас постоянно тусовались и планировали тусоваться сегодня. — Чё на сообщения не отвечаешь? — упрекнул Костя немного напряжённо. — Чувак… Тут такое дело… — Прекращай сопли жевать. Что случилось? — чуть раздражённо спросил Слава и поставил звонок на громкую связь, чтобы параллельно разговору выбрать украшения, которые сегодня будут мешать ему спокойно кататься на скейте. Да, неудобно, но Слава не будет собой, если выйдет из дома без побрякушек. — Короче, тут Паша с какими-то уродами порамсил, и они ему стрелу забили, — неловко ошарашил Костя и пару секунд помолчал после слов о своём брате. — Придёшь?.. Твой крепкий удар не помешает, ну и… Твоя бита. Она особенно не помешает. — Приду ли я набить долбоёбу ебальник? Да я уже кольца снимаю, — усмехнулся Слава уверенно и действительно снял кольцо, которое только пару секунд назад обняло его палец, а затем положил украшение обратно в готическую серебряную шкатулку, подаренную Адамом на прошлый день рождения. — Только мне интересно, нихера ли ты не попутал. Если бы ты сказал, что сам с кем-то «порамсил», я бы уже через окно вышел тебе на помощь, но чтобы Паша… — Да вот и я в шоке, поэтому и не знал, как тебе сказать, чтоб ты сходу мне не зарядил что-то типа «иди нахуй со своими шутками в Камеди Клаб» и трубку не скинул, — Костя рвано посмеялся, пародируя тон, которым обычно общается недовольный Слава. — Короче… Паша поругался с Ирой, а она напилась и поебалась со своим однокурсником. Ну, он остыл, пришёл с цветами как дебилоид перед ней извиняться. Туда-сюда, мол, козёл-дурак-мудак-урод-еблан, был не прав, прости малая, люблю-трамвай-куплю, женюсь, родишь мне футбольную команду. Ну как обычно, ты знаешь. А она ему такая: «блин, чё? Я думала, ты меня бросил, и переспала с пацаном другим на эмоциях». Паша в ахуе, она сразу в слёзы, извиняется, а Паша разозлился, давай выпытывать у неё, мол, чё за одногруппник, как звать, кто такой. Она сначала всё отнекивалась, типа, да не надо, он тут вообще не при чём, я дура виноватая, а его не трогай. Паша, естественно, не понял, чё это она этого чмошника защищает — не первый раз с ним, что ли? Ну, она решила, что это реально странно и всё-таки рассказала ему всё. А Паша сразу же намылился наказывать ублюдка. Причём Ира сказала ему, что этот баклан боксом занимается, а Пашка весь на эмоциях и типа герой дохрена — всё ему было нестрашно. Я его понимаю, конечно. Если бы мою девчонку кто выебал, я б тоже с горяча рубанул и пошёл морду бить сразу, но сам вернулся бы наверняка с разбитым ебалом, что сделал и Паша. В общем, я, как брат, должен за него впрячься, но так как мне никто не изменял, у меня мозги работают, и один я идти не собираюсь. Вот такие вот пироги с котятами. Слава выслушал его продолжительный рассказ, не вставив между слов ни одного своего комментария. Всё это время он просто стоял и глупо пялил в своё отражение, всё больше изумляясь с каждым новым сюжетным наворотом, красочно описанным Костей. Да, Костя Большаков был тот ещё рассказчик. Речь у него всегда была экспрессивная, насыщенная, торопливая и порой не очень связная, с большим количеством не очень нужных, но любопытных подробностей. — Дэм, — спустя секунд пять всё же выдумал Слава. — Ебучий пиздец я только что услышал. Надеюсь, он её бросил? — Не, — тяжко вздохнул Костя. — Говорит мне этот мега-мозг: «ну, она же не специально, она же думала, что мы расстались, да ещё и пьяная вся была как тварь ебучая». Последнее я от себя добавил, если что. — Да чёрта с два она не специально. Знаем мы таких: сначала по хуям катаются как на автобусе за сорок, блять, рублей, потом дурочек из себя строят. — брезгливо фыркнул Слава, ощутив неприятный укол омерзения от осознания всей ситуации. С Ирой он знаком лично, и, как полагает, на таких девчонок никогда ничего плохого не подумаешь, пока с поличным не возьмёшь в накалённых обстоятельствах. Особенно обидно стало за Пашу, который понять и простить её догадался. — Угу, — поддакивал Костя активно, что-то усиленно делая по ту сторону телефона. — Вот если ты просто о другой девушке подумаешь, то и признаваться нихера не придётся. Одного раза в медвежьей берлоге в Пакистане в семи сотнях километров от ближайшего населённого пункта, где ловит связь и интернет, будет достаточно, чтоб эта «дурочка глупая» вычислила через фейковый аккаунт в Инстаграм, где, с кем и во сколько ты был. А как сама провинилась, так сразу начинаются спектакли. Ладно, ты не дрейфь, я ему мозги на место вставлю со временем. Щас другая проблема, еблана-то надо проучить. Опустим тот факт, что он вообще по сути не виноват, но пиздануть кому-нибудь точно надо. Не девчонку ж бить, какой бы сукой не была. Короче, ты берёшь биту, я — кастет, Паша… Бля, ладно, ему отдам кастет, сам буду надеяться на чудо. И встречаемся через полчаса возле Володарского моста. — Я тебя понял, — кратко кинул Слава, тем самым соглашаясь со всем услышанным. — Стой, этот гандон ещё и с правого берега? — Ага, — утвердительно произнёс Костя. — А я говорил тебе, что там поголовно живут ёбнутые. Их будто специально туда свозят… В общем, спасибо за отзывчивость, бро. До встречи. Об этом Слава догадался по назначенному месту встречи. Третьяков не то что бы с завидной регулярностью посещал «стрелки» и «забивы», но даже при этом знал, что обычно фраза «встретимся у моста» предполагает, что соперники обитают по ту его сторону. И оба берега принадлежали к невскому району, что заставляло особо неусидчивых постоянно соперничать, решая, какая сторона невского района лучше, а какая наплодила лохов пушистых. Разумеется, Слава считал, что левый берег лучше, хотя и не сторонился категоричных взглядов насчёт того, что на той стороне не существует адекватных людей. Он жил на левом берегу, потому что считал, что он лучше, а не считал, что левый берег лучше, потому что жил на нём.

«Итак, это газета «хуй где-то», и с вами ваш пиздатый репортёр Слава, сука, Рестинпис. Сегодня я расскажу, почему считаю, что левый берег — это круто, а правый берег сасатб. Причина 1. Исторический район. Красивые домики, много зелени и парков. А там район промышленный. Может, берег выглядит неплохо, но дальше сплошные муравейники, промзоны и ничего красивого. Причина 2. Зелёная ветка метро. Вообще-то, срать, какого она цвета. Главное, что она есть. А на левом берегу её нет, и до метро нужно долго ехать. Причина 3. Мосты. Сейчас как раз лето, и они разводятся чаще, чем мои сверстники, которые переженились в восемнадцать. Ну и где тусуются все правобережные, которые не успевают уехать домой до развода мостов? Правильно, на левом берегу. Причина 4. Так-то, половина Питера — это левый берег. Этот пункт будет актуален ещё лет двадцать. Причина 5. На правом берегу живёт моя бывшая. Даша. С которой я был до Лены. Вы спросите: «Слава, ну неужели ты так необъективен? Она не становится пизданутой, потому что стала твоей бывшей!» Нет, она стала моей бывшей, потому что она пизданутая. Не знаю, когда я смогу оправиться от того, что спал с малолеткой, думая, что ей есть восемнадцать. У меня всё.»

Написав и оформив шуточную заметку в дневник, Слава осведомился о времени, захлопнул тетрадь и убрал её в шоппер. На выходе из квартиры Слава повязал на шею красную бандану, чтобы позже натянуть её на нижнюю половину лица, подхватил биту и вышел из дома. К мосту они подошли примерно в одно и то же время, но Костя сказал, что им нужно дождаться ещё парочку его друзей. Слава сразу увидел, как легко теперь было отличать одного близнеца от другого: раньше он вычислял это практически только по родинке под левым глазом. Такая была только у Паши. А сейчас его от Кости отличал ещё и сочный фингал, косо залепленный пластырем, какой был под правым глазом. Оба они на внешность были довольно смазливые, на вытянутых лицах носили крупные треугольные носы с идеально прямыми спинками, насыщенные карие глаза и пухлые губы, а на верхушках голов взрывались воздушные мелкие кудряшки шоколадного цвета. Сегодня вечно аккуратный и прилизанный Паша выглядел несколько неважно, что давало Славе и Косте дополнительные причины превратить его обидчиков в кровавый джем. Паша от природы был гораздо мягче, спокойнее и рассудительнее Кости. Там, где младший, Костя то есть, шёл на пролом, Паша предпочитал подбирать тактические пути. Когда Костя делал всё в порыве эмоций, Паша заглушал их и умел сперва подумать головой. Наверное, сам Паша от себя не ожидал такой сумасбродности, какую он проявил в отношении того парня, художественно разукрасившего его лицо всеми красками боевых искусств. Когда полетели кулаки, Слава в правильности своих действий не сомневался. Он подумал так: пацан был не виноват до тех пор, пока не избил Пашу. Будь он также адекватен, как он хорош в боксе, отнёсся бы с пониманием к парню, с чьей девчонкой переспал. С другой стороны, они не могли утверждать, какими были действия Паши. Быть может, у того парня просто не оставалось выбора. В самом деле, кто ему Паша Большаков такой, чтобы он старался с ним договориться и усмирить его, если тот сам полез на него с кулаками? Что он, вероятнее всего, с приливом адреналиновой злости и сделал. Как бы там ни было, Слава считал правильным вступаться за своих друзей и сражаться на их стороне. Какой ему резон разбираться в ситуации, решать чужие конфликты и уговаривать всех решить всё мирным путём, если его просто попросили поколотить кого-то битой, назвав ему, по крайней мере, на первый взгляд достаточно прочную причину для этого? Третьяков как минимум знал, что этот фокус с призывом к голосу разума не прокатит, и не собирался позориться. Их было пятеро, а правобережных четверо. И всё же, последние с самого начала насмешливо подчеркнули, что «выписали бы вам, нефорам лохматым, хороший пропиздон, даже будучи безногими». А уж после такого заявления грех было стесняться того, что их было на одного больше. Слава готов был набить им лица хотя бы потому что его в очередной раз списали со счетов из-за «безобидной» внешности. Драка началась со слов «ну, идите сюда, педики!» и потому разрослась очень быстро. Славе украдкой сообщили, что автор этой художественной речи — тот самый пацан, с которым спала Ира, и больше Славе ничего знать об этом человеке не хотелось, кроме, может быть, того, что он уедет отсюда в карете скорой помощи. Рост он имел под два метра, плечи как крышка шкафа, почти лысый затылок с выбритыми на висках молниями, и не раз сломанный нос на довольно обычном лице, какое бывает у многих парней лет двадцати. Он сразу побежал на Пашу, желая, видимо, доработать свою картину, написанную на языке боли. Пока Костя и двое его друзей с рычанием и матами вцепились в приспешников основного причинного индивидуума. Дождавшись удобного момента — самого крайнего — Слава резко выступил вперёд, отталкивая Пашу назад от прилетевшего ему в ключицу кулака, который он даже готовился отразить, но, видимо, не смог. Ещё одна секунда дала Славе замахнуться битой, и та прилетела в ребро противнику, с хрустом раздробив его. Парень повалился на землю и зашипел, выталкивая изо рта благие маты. Слава всегда гордился тем, что имеет столько же хитрости, сколько его соперники грубой силы. — Скажи мне спасибо, теперь сможешь сам у себя отсосать. Если хер не слишком короткий. О, или, может, сломать тебе ещё парочку рёбер, чтобы наверняка? — Слава лукаво усмехнулся, триумфально наблюдая за падшим противником, что сразу начал подниматься. — Я тебя даже со сломанным ребром достану, пидорская сучка, — он невежественно сплюнул в сторону, прижав руку к ушибленному месту. — Мне мизинца хватит, чтоб обхватить твою тонкую куриную шейку и придушить тебя нахер. Хули ты можешь без своей биты, пидрила? Маникюр боишься испортить? Пока эта сцена разворачивалась здесь, немного в стороне друзья Кости, слаженно работая вдвоём, быстро положили одного из правобережных. Сам Костя так легко не отделался — он дрался один на один, без своего кастета, без биты, без второго помощника. Ему разбили нос и приложили его боком о землю. Рука Кости неудачно нашла собой шершавую поверхность наполовину утопшей в земле бетонной плиты, и кожа от локтя до плеча была содрана. Ещё немного, и его противник сделал бы ему задуманное сотрясение, но к тому времени один из друзей Кости взял его в захват сзади, а второй мощно врезал ему кулаком в живот и ногой по колену. — Нормальные пацаны не ходят на стрелки с битой, слышишь? Так только трансы типа тебя делают, мудло! — продолжал наворачивать парень с подбитым ребром — пока не факт, что сломанным. — Чё ты спизданул там, обезьянка ты блядская после химеотерапии? — Слава заскрипел зубами, распаляясь от унизительных заявлений, которые не хватило ума проигнорировать. — На понт меня берёшь? Ты выебал бабу этого пацана, а потом, вместо того, чтоб просто, бляха, извиниться, что не знал, чуть бифштекс из него не сделал. И теперь пиздишь мне, что я не по понятиям живу из-за биты и крашенных волос? Поймал Бога за бороду, блять. — Закрой свой полный хуёв рот, ебознать с богатым папашей! Если тёлка на другой хуй пересела, значит, прошлый был не очень. А, ты, если пацан, а не тёлка, то щас бросишь биту и будешь драться со мной на равных! — завопил пацан вызывающе, и что самое страшное, это действительно надавило Славе на мозг. — Пошёл ты нахуй, быдло! — крикнул Паша, выдвинув вперёд кастет, который не сумел защитить его от парочки мощных ударов. — У нас, в отличие от вас, есть мозги, и нам их отсутствие банками вместо плеч компенсировать не нужно. Он в жизни не поведётся на твои очевидные провока… Слава, что ты делаешь? Разумеется, пока Паша распинался о том, что Слава — умный зрелый человек и не сделает глупости, Слава, не раздумывая, взял и сделал глупость. Он не просто опустил биту на землю, а бросил её в сторону, показательно демонстрируя, что она ему совершенно бесполезна. — Ты нахер биту бросил?! — спросил один из друзей Кости отчаянно. — Туда его, блять! — послышалось со стороны правого берега. — Размажь педика нахуй, пусть захлопнут свои сосальни и знают, где их место! — Давай, Слава, въеби ему! Понял, ты щас улетишь как сопли в платочек, мой братан и без биты тебе пиздюлей надаёт! — агитировал Костя, бездумно подливая масла в огонь. — Костя, завали ебало! — цыкнул Паша и хлопнул ладонью по лицу, понимая, что это полный провал. Ему оставалось только отойти в сторону и позвонить в полицию в надежде на то, что они будут достаточно оперативны, чтобы разнять драку до того, как в ней кто-нибудь погибнет или превратится в инвалида. Паша, разумеется, сразу предполагал худший из возможных исходов. И он понимал, что никто не должен сейчас увидеть, как он звонит в полицию, иначе они, разгорячённые дракой, объединятся все вместе и отметелят его за нарушение одного из главных законов улиц, запрещающего звать на подмогу стражей закона. Слава был на пике вспышки гнева. Может, его соперник был не так уж ярко интеллектуально развит, но у него явно хватало ума на весьма действенные провокации, которые топором отрубили цепь, сдерживавшую Славу в пределах досягаемости голоса разума. Он разгорелся настоящей яростью и потому без заминки отшвырнул от себя биту, первым полетев с кулаками на своего противника. Слава завалил его на землю, а тот вцепился огромными ладонями-граблями ему в горло и бросил спиной в каменную плиту, заставив не только изваляться в пыли, но и мощно удариться позвоночником. Это выбило Славу из нужного настроя. Он ощутил холодную боль, распространившуюся по оборотной части тела, и из горла вырвался глухой кашель. Ему нужно было пару секунд, чтобы подняться, но чужой кулак нашёл его нос быстрее. Очевидно, Славе не стоило бросать биту. С ней он бы отбил несчастного как кусок мяса перед излюбленной Третьяковым медиум-прожаркой. Но Славе было несложно взять на себя слишком много, и теперь он едва ли не хаотично выбрасывал вперёд кулаки, метко травмируя противника, но притом не оказываясь в выигрышном положении. В эпицентре замеса Славе было практически плевать на боль, на струящуюся из носа кровь, разбитый локоть и ушибленный копчик. Но активность боевых действий, в частности, поступательных, не позволяла ему взять преимущество ловкостью и обхитрить соперника. — Паша, куда ты там упиздовал?! Помоги Славе, блять, дебил! — кричал Костя, сопротивляясь ударам, пока Паша воровато прятал телефон в карман и потупивши взгляд стоял в стороне. За него дрались, а он отчаянно цепенел и ощущал, что не в силах даже с места сдвинуться, чтобы помочь своим отважным друзьям или брату, которых колотили, казалось, не на жизнь, а насмерть. Паша сжимал в руках телефон, судорожно переводя взгляд с Кости на Славу, со Славы на остальных и с остальных обратно на Костю, но не шевелился. Славе действительно бы не помешала помощь, но он вынужден был справиться сам, и почти сделал это. Когда ему всё же удалось частично прийти в себя, вернув на место часть рассудка, он сумел поменять позицию и теперь сам оказался сверху, имея возможность как следует отколотить оппонента. — Ну что, сука, как тебе моя немощность без биты? — Слава снова и снова наносил удары, один за другим, с упоением, удовлетворением своей ярости разглядывая побагровевшее от крови лицо парня, чей нос опять оказался сломан. — Не больно, да? Прости, блять, маникюр мешает, анальная пробка и хуй во рту отвлекают. Без этого всего уже убил бы тебя нахуй! Он кричал в чужое лицо, избитое до неузнаваемости, пока его бёдра дрожали от попыток чужих плеч выбраться из агрессивного натиска ног противника. В конечном итоге тому удалось схватить Славу за ляжку, но это больше вышло похожим на страстный шлепок любовника, нежели на удар опытного боксёра. — Что это было, малыш? Может, тебе дать биту? — издевательски хмыкнул Слава, в ответ на что получил очередную посылку со стойкими матерными выражениями. Неизвестно, чем бы кончилась драка, если бы в стороне не послышался вой полицейских сирен. Неожиданной волной солидарности, все сразу же отлепились друг от друга и начали разлетаться в разные стороны. — Съёбываем! — крикнул кто-то из правобережных. — Если тот, кого словят, накатает заяву — пизда вам! — поддержал другой. — Хоть в чём-то я с вами, дегенератами, согласен! — крикнул Костя, хватая биту, которую едва ли не вслепую швырнул Славе. — Славка, лови! Слава, тяжело дыша и кашляя, в самый последний момент перехватил биту и свободной рукой утёр с носа кровь, которая оказалась размазана от локтя до запястья. По негласному правилу, если их за чем-нибудь незаконным ловила полиция, будь то драка, курение травки в подворотне или рисование граффити на стенах гаражей, они всегда разбегались в кардинально разных направлениях, чтобы рассеять внимание правоохранительных органов и увеличить шансы на успешный побег. Поэтому, когда Костя ломанулся в направлении моста, Слава побежал в противоположную сторону, сразу подметив, что впереди должен быть парк Бабушкина, в котором можно будет укрыться. А оттуда и до родного двора недалеко. Он бежал, по ощущениям, на первой космической скорости. Пока до слуха долетала полицейская сирена, сердце скакало в груди как в предсмертном амфетаминовом приходе и загораживало уши мощным стуком. Слава нёсся по оживлённой улице с битой в руке и окровавленным лицом, распугивая своим видом прохожих. Укрывшись в одном из дворов, он, на потухающем дыхании, сложился напополам и не меньше минуты приходил в себя. По мере того, как разум остужался, тело начинало сигнализировать о полученных увечьях острой болью. Слава посмотрел на свои ладони — все в крови, и багровые отпечатки его пальцев остались на ручке биты, которая с глухим стуком ударилась о асфальт. Костяшки пальцев были сбиты от ударов и тоже кровоточили, кровь с носа крупными аляповатыми кляксами падала на землю. Он сел на поребрик, уткнувшись взглядом в эти кляксы, и продолжал тяжело дышать, вслушиваясь в отголоски оторопелого сердцебиения. Минуты три, четыре или пять Слава отходил от адреналинового прихода, и резко вернуться в реальность ему помог только телефонный звонок. Чудо, что он вообще догадался прихватить с собой шоппер. Если подумать над этим поглубже, то ничего удивительного нет. Когда тебя собирается поймать полиция, нужно забрать с места преступления все свои вещи, иначе можно попасться очень глупо. Или как минимум остаться без вещей, в зависимости от серьёзности административного проступка. Не раздумывая, он принял вызов и приложил трубку к уху, предположив, что Костя звонит, чтобы спросить куда его ноги унесли. Однако, на измученное «алло» отозвался не Костя, а знакомый женский голос, от которого сердце затрепетало и сделало кульбит. — Привет. Как на скейте покатался? — спросила Лена. — Замечательно. — рыкнул Слава недовольно и машинально потёр копчик. — Ушибся правда немного. — Да ты что… Дурацкий скейтборд. Ты его битой до крови поколотил из-за того, что он у тебя из-под ног выскользнул? — Лена проронила немного обеспокоенный смешок, постаравшись пошутить. — Что?.. — недоумённо спросил Слава и поднял голову, оглядевшись подобно инопланетянину. Только сейчас он понял, что почему-то ноги принесли его во двор к Лене. А она, как принцесса из башни, стояла в распахнутом окне балкона и смотрела на него с высоты пятого этажа. Слава улыбнулся окровавленными губами, почувствовав, как проваливается под землю при виде её прекрасного лица. — О Боже… Что я здесь делаю… — будучи не в силах успокоить улыбку, проговорил Слава. — Поднимешься? — предложила Лена, неотрывно глядя на крохотный силуэт Славы, что расположился во дворе. — Или так и будешь сидеть на бордюре у забора, на который писали собаки, пока не истечёшь кровью насмерть? — Дай-ка подумать… — шутливо задумался Слава, притом уже поднимаясь, и стараясь не выдать ни единым звуком, как ему больно шевелиться. — Я жду тебя, душа моя. И уже ставлю чайник. — послышалось на том конце. — Иду, дорогая. — успел сказать Слава, прежде чем она повесила трубку и скрылась из виду в своей квартире. Слава влюблённо выдохнул, чувствуя, что даже тупая боль немного отступает на фоне приятного волнения. Да что уж там, он чуть биту с шоппером бесхозными на земле не оставил. По пути к домофону Слава с самым наивным видом сорвал с клумбы цветочек, который стеснительно преподнёс, когда Лена открыла ему. Она удивлённо ахнула. Разумеется, она знала этот цветок и знала, откуда Слава его взял, но это было дико приятно. И немного необычно: Слава стоял перед ней весь избитый, с засыхающей кровью на шее, футболке, предплечье, с заляпанными кровью ладонями, в одной из которых нёс биту, а в другой аккуратно держал белую хризантему, искренне стараясь не запятнать её не то своей, не то чужой кровью. Их встречу скрепил быстрый, почти неощутимый поцелуй в губы, который испачкал лицо Лены той же самой кровью. Она забрала у Славы цветочек, сердечно поблагодарив его, и отправила его отмываться в ванную, пока сама пошла искать вазочку и наливать чай с лимоном. Слава помыл руки, умыл лицо и заткнул кровоточащую ноздрю салфеткой, решив, что оказал себе всю необходимую медицинскую помощь. Лена, естественно, настояла на том, чтобы обработать все раны перекисью и залепить их пластырями. Пока она это делала, Слава шипел и архаично повествовал о произошедшем, осуждая всех, кого можно и нельзя — даже себя. Она прикасалась к нему нежно, будто от лишнего движения он мог рассеяться в пепел, но каждое прикосновение к ране приносило дикую боль. Слава старался героически терпеть, а Лена думала, что он похож на кота, который каждый раз дерётся с дворовыми кошками, когда сбегает на улицу погулять. У Лены, наученной горьким опытом, пластырей для Славы имелось бесчисленное количество. Один она горизонтально наклеила на поцарапанный нос, другой косо на бровь, третий на побитую скулу, четвёртый, большой и круглый, на локоть и несколько, в хаотичном порядке, на стёртые костяшки пальцев. — Что у тебя в голове… — утомлённо вздохнула Лена и тепло улыбнулась, погладив Славу по скулам обеими руками и поцеловав его в нос. — Всякая хуйня, — Слава улыбнулся в ответ и опустил голову ей на плечо, устало прикрывая глаза. — П… — Что? — переспросила Лена, догадавшись, что Слава передумал говорить начатое. — Ничего, — оживившись, дёрнувшись, буркнул Слава, который собирался извиниться за то, что так внезапно нагрянул, да ещё и в столь необыкновенной кондиции. — Я не планировал идти к тебе. Так что… Если я тебя побеспокоил, то ты меня за это… То я не хотел. Правда, само вышло. — Я рада тебя видеть даже грязным и побитым, — заверила Лена, прижимая Славу к себе и позволяя ему свободно занырнуть заткнутым салфеткой носом в изгиб своей шеи. — Я никогда не пойму страсти к дракам, но я горжусь твоей смелостью. До того момента, когда ты бросил биту. Это было лишнее. — Я понял. Слава готов был захлебнуться своим чувством стыда. Он не мог понять, почему оказался во дворе у Лены и так странно попался ей на глаза. Он не хотел, чтобы она видела его в таком состоянии, потому что сейчас Славе было чертовски больно дышать, говорить, шевелиться. «Хочу просто лечь на пол и умереть, чтобы это кончилось» — думал Слава, одолевая боль в мышцах и костях. Перед Леной он не должен выглядеть слабым. Его и так избили, а что сделается, если он ещё и покажет, что ему больно получать травмы? Нет, этого не должно было случиться. Вместе с этими боевыми мыслями, Слава ненавидел и мысль, что практически зря старается. Лена и так прекрасно понимала, как паршиво Слава себя чувствует. То, что он не стонет от боли и не корчится, хотя очень хочет, не так уж надёжно спасало ситуацию. Лена накормила его плотным домашним ужином, отмыла в душе и уложила в постель, укрыв пуховым одеялом. Позволив посадить себя, почти недвижимого, в ванну и натирать мочалкой, Слава уже без лишних слов признал, что он — чёртово жалкое недоразумение, которому надавали по щам в уличных разборках. По крайней мере, так Слава чувствовал. После двух суток без сна, Славу быстро начало вырубать. Особенно в тёплой чистой постели, в объятиях прекрасного ангела, её нежных, бархатных рук, которые гладили Славу даже после того, как он уснул. Засыпая, Слава подумал, что с его принцессой ему даже бетонный пол покажется мягкой периной. Наверняка, эта мысль была вызвана недосыпом, но она всё же постучалась к нему в голову.

FB

Затерявшись в воспоминаниях, Слава опустился на землю. Его взгляд опустел, а губы всё трогали убывающую сигарету, и откровенно говоря, хотелось рыдать. Слава понял, что жутко скучает по Лене. А ведь сейчас она сравнительно недалеко, отсюда до Сиэтла можно добраться за пару часов. Но станет ли он это делать? Слава понимал, что будет неправильно беспокоить её. Возможно, в прошлую встречу они обменивались признаниями в любви и тоске по друг другу, но с того момента, как Слава прилетел в Питер, они списывались дважды: он поздравил её с новым годом, а она его с днём рождения, и в диалоге прибавилось не более пяти сообщений. Скорее всего, так случилось из-за того, что обоих эта встреча по-своему травмировала, и распрощавшись, каждый негласно для себя решил не трогать другого.

«Как сложно не ненавидеть себя. Стараюсь делать вид, что всё идет как надо, но ничего не как надо. Жизнь ни капли не наладилась. Я всё ещё люблю Лену и всё ещё боюсь серьёзных отношений. Я готов бежать от этого, сломя голову. Хотеть быть свободным и одновременно любить кого-то — это худшая из пыток, что придумало человеческое сознание. А ещё мне стыдно перед Катей, не могу к этому не возвращаться. Некрасиво вышло. Естественно, я не буду извиняться. Но я натворил столько херни, за которую хочу себя уничтожить. Она хорошая девушка, а я просто ей попользовался, потому что мне было плохо. И в итоге даже не смог оправдать того, чего она ждала от меня. А она ждала немногого. Просто того, что я не буду целоваться с кем-то ещё. Паршиво. Меня качает в разные стороны, и я не могу понять, чего хочу. Сначала одно, потом другое. Люблю, но не буду с тобой. Не люблю, но буду с тобой. Просто потому что мне дерьмово одному, да. Предложу тебе встречаться, а потом скажу, что не хочу отношений, что хочу тусоваться и целовать кого попало. А потом буду сидеть и думать, что я, блять, грязный, потому что как последняя шалава бегаю от одной к другой, не понимая, что может помочь мне почувствовать себя счастливым. Почувствовать просто удовлетворение от своей жизни. Как же давно этого не было. С одной стороны, я по-прежнему не хочу кому-то быть обязан, и Кира для этого идеальна. Я могу делать, что хочу, не переживая, что задену её чувства, а она продолжает дарить мне ласку и тепло, которой катастрофически не хватает, когда я один. Но с другой стороны, близость стала казаться такой ценной. И недосягаемой. Как же меня трясло, когда Лена была рядом. И эта влюблённость — невыносимо приятная боль. От которой я хочу избавиться, но которую я не хочу терять. Господи, если ты есть, дай мне сил понять себя самого и хотя бы раз не натворить херни.»