Яркие краски

«Чувствую себя убитым. Я просто идиот. Мне даже писать сюда что-то стыдно. Первостепенная задача: делать вид, что ничего не произошло. Не хочу, чтобы кто-то знал. Мне кажется, это дико унизительно. Я уже не тот мальчик, которым был, когда Влада прыгала по членам у меня за спиной. Я больше не хочу ни с кем обсуждать, как мне разбили сердце. Ненавижу это. Ненавижу Владу. Ненавижу Лену. Но, блять, может дело не в них? Будь я действительно завидным кандидатом на отношения, я бы не слышал уже второй раз, что где-то не дотянул. Одной не нравились мои доходы, второй не нравятся мои взгляды на жизнь. Просто моей любви недостаточно, чтобы меня тоже любили. Я постоянно где-то проёбываюсь. Не могу рассуждать здраво. Мой мозг отравлен и воспалён. Мне просто тяжело быть. Жутко хочу убить себя. Вижу слишком много привлекательных вариантов.»

@iceky.k (Кира Айс) Я уже так соскучилась!!! Путешественник ебаный всю Америку там перетрахал и наконец-то возвращается Тебя встретить в аэропорту? Сообщения висели в ряду непрочитанных достаточно долго. Слава обязан отдать ей должное, Кира никогда не надоедает сообщениями, если он не отвечает ей несколько часов или даже дней. И никогда не спрашивает об этом после. В этот раз случилось также.

@restinpeaceslava (Слава) Нет

@iceky.k (Кира Айс) Ок И на этом диалог можно было бы закончить, но Слава посчитал нужным хотя бы тезисно изъясниться во избежание недопонимания. Слава был как зомби, почти физически чувствовал на себе эффект разложения, хотя от него по-прежнему пахло дорогим парфюмом YSL.

@restinpeaceslava (Слава) Не беспокой меня, пока сам не напишу, ладно? Меня что-то накрыло, и я очень хочу взять перерыв Я не бросаю тебя Наверное Просто мне нужно время

@iceky.k (Кира Айс) Охх хорошо зайчик (((Я подожду сколько нужно ты только не умирай там пожалуйста а остальное обязательно наладится!!! Целую Слава проводил это сообщение чересчур невнятным взглядом. Она заслужила хотя бы простого «спасибо», но Слава не стал его писать. Вряд ли кто-нибудь из всех тех, кого Слава мог бы обвинить в своих прегрешениях, действительно мог оказаться виноватым. Кроме одного персонажа в отражении. Но почему-то всем вокруг, — всем, кто ещё не решил сбежать, — прилетало с горячей руки Третьякова если не его необузданной агрессией, то безразличным пренебрежением. Кира не вошла в список исключений. Спустя долгие часы перелёта и беспокойный сон, Слава пытался здраво проанализировать ситуацию с Леной, но у него выходило слабо. Воспоминание об их последнем разговоре, такое недавнее, покрылось туманом и утекло вглубь сознания, не желая выбираться по просьбе владельца. Нет, разумеется, он имел в своей голове чёткие очертания того диалога, а особенно ранящие реплики вовсе закрепились на подкорке неприкосновенными цитатами, которые ещё долго будут его мучить. Тем не менее, Слава ощущал, будто что-то очень сильно упускает. Будто его не было при этом разговоре, и он о нём краем уха от кого-то услышал.

«Сделал ли я что-то не так? Правда. Я был дико зол на неё. Нет, какого чёрта? Какого чёрта я срываюсь с другого города (а был бы в Питере — с другого материка, я бы точно это сделал), чтобы услышать всё это? Что она переросла эти отношения, и ей нужен кто-то посерьёзнее. Круто, блять. А мне теперь что со своей любовью делать? Подавиться? Но я тоже могу быть не прав. Я отказался от отношений на расстоянии, чтобы себя не ранить. А потом приехал к ней никакой после трёхдневного марафона. Но меня как-то не предупредили, что мне нельзя обдолбиться до пятен перед глазами, потому что умрёт чья-то мать. Я был почти зомби. И всё равно пролетел половину страны. Если бы я мог видеть себя глазами чужого человека, я бы знал, кто из нас прав. Я считаю, что этого достаточно, чтобы доказать, что я чего-то стою. Она считает — что нет. Если единственная девушка, ради которой я готов стараться, говорит, что я «незрелый и разрушительный», то, видимо, не так уж я и готов стараться. Я просто не понимаю, зачем было мне звонить. Зачем было ворошить прошлое, рыдать мне в трубку, что я единственный её близкий человек, который может поддержать. Может, не у одного меня всё не в порядке с головой? Или она позвала меня на похороны, потому что я, мать его, Слава Рестинпис? Я уже совсем запутался и ничего не понимаю.»

Слава приехал в город едва ли не впритык к началу съёмок. Но у него было время, чтобы закинуть домой чемодан и задумчиво покурить на лоджии, сдерживая не то приступ первобытной злости, не то очередной комок слёз в горле. Его сильно шатало из крайности в крайность. Пять минут Славе абсолютно плевать, и он думает о том, что можно было подобрать в интерьер другие шторы. Другие пять минут ему уже положено громко материться в открытое окно, кидаясь пеплом в заледенелые сугробы, и чувствовать, как снова тихо покалывает в груди. На телефон ему, уже по традиции, свалился десяток злобных сообщений от Ефима. Слава не спешил уведомить, что уже находится в городе, поэтому Нестеров закидывал в их диалог огромные тирады о его безалаберности и отличных перспективах на то, чтобы благополучно свалиться на дно медиа-индустрии с таким чувством ответственности относительно своих намеченных планов. Слава бы с радостью поссорился с ним и разнёс его слабые аргументы своим железными высокомерием, но духу не хватало даже телефон разблокировать. В итоге он просто провожал глазами новые уведомления и тихо вздыхал, чувствуя себя ещё хуже. Чувствуя, что Ефим-то, наверное, абсолютно прав и имеет полную волю отругать его за потенциальный прогул съёмок в популярном шоу. Ефим даже не знал, что Слава летал в Сиэтл. Никто не знал. Кроме Содды, который на свой вопрос «Где ты? Ищу тебя по всему отелю» в диалог получил исчерпывающий ответ «Не ищи, я в Вашингтоне» и просто вынужден был это принять. Теперь Слава нехотя собирался на съёмки, нервно отсчитывая минуты и ощущая дрожь по всему телу. А Ефиму он так и не написал. Не было сил видеть очередную долю громких обвинений в свой адрес — а их становилось всё больше и больше, пока Слава ходил по своей квартире как по чужой, пытаясь сообразить, что и где лежит и всегда лежало. Голова даже на бытовых вещах не хотела концентрироваться, у него внутри мозга был видок заброшенного города, который уничтожили сразу и пожар, и цунами, и техногенная катастрофа, и нашествие пришельцев. Первое, что Слава смог найти совершенно осознанно — помятый блистер алпразолама. В пересохшем горле, насильным стаканом проточной воды, утонула тройная доза транквилизаторов. Таблетки собирались закончиться, и это заставило Славу нервничать лишь сильнее, потому что он знал и ненавидел, что ему нужно купить ещё. Ему вдруг пришло на мысль, что среди прочих документов, задвинутых в ящик, должен был валяться рецепт на сильнодействующие успокоительные от доброго психиатра, но сейчас Славе в любом случае не светила роскошь отправиться на поиски этой бумажки. Не было времени.

«Люди с пулевым ранением обычно держатся постельного режима. Я чувствую себя так, будто меня подстрелили, но сгнить в постели мне и не светит. Я знаю, что у меня будет чертовски мало времени, чтобы побыть одному. Наверное, это хорошо. Меньше рисков окончательно загнать себя в угол. Но сейчас я так хочу чудесным образом оказаться в маленькой хижине в горах, дико далеко от цивилизации. Чтобы был только я и моя единственная проблема — горные козлы, которые воруют капусту у меня с огорода. Хочу больше никогда не видеть людей. Никого не разочаровывать и не злить. Даже не знаю. У меня нет ощущения, что я просто могу жить дальше после случившегося. Но именно это я и должен делать.»

Отдых определённо не удался. Слава готовился к множеству торжественных вопросов о том, как состоялась его поездка в Вегас, и это просто убивало его. Он заведомо знал, что должен будет растянуть на щеках улыбку и извергать изо рта смех, во всех подробностях пересказывая друзьям, как здорово он повеселился. Ответ вроде «надо было смотреть у меня в Инстаграме» прокатит только перед знакомыми, но близкие точно будут филигранно жестоко пытать его, сами того не зная. В последний раз перед выходом Слава посмотрел на своего двойника в отражении одного из просторных зеркал в прихожей. Выглядел он так, словно в его сердце не вышел таймер тротиловой бомбы — то есть хорошо. Это стало чем-то вроде дыхательной системы — отлажено и работает без лишних сигналов мозга. Выглядеть нужно презентабельно, хорошо, всем на зависть. Чтобы девочки выжимали своё нижнее бельё, а парни прятали глаза от неудобства при случайном зрительном контакте. Это пока что получалось. Но Славе всё равно казалось, будто он выглядит ужасно. Наверное, это было из-за того, что он знал настоящий расклад дел. Он не мог обмануть самого себя и потому думал, что другие тоже что-нибудь заметят. Таблетки пока не действовали. — Третьяков, ты — просто беда! — возмущённо взмывая руками к небу, Ефим обступал его как голодный коршун. — Ты опоздал, блядская сучка! Через три минуты начинаются съёмки, а ты смеешь заявиться сюда и стоять с таким лицом, будто всё хорошо! На связь ты не выходишь, старательно игнорируешь. Ты, блять, не попутал ничего? Если думаешь, что ты — звезда мирового масштаба, и всё это затевается ради тебя одного, то ты крупно ошибаешься! В следующий раз мы нарочно начнём раньше, чтобы тебя просто не впустили, и учти… Слава стоял посреди коридора, залипши разглядывая блестящие металлические трубы и чёрные металлические балки под потолком. Ефим талантливо отчитывал его за целую гору проступков, умудряясь не только ругать его за игнорирование и опоздание, но и припоминать все прошлые грешки, которые ещё действительно надо было вспомнить. Пока Слава ехал в такси, белые пилюли растворились в желудке и плодотворно подействовали на мозг, подарив Третьякову невиданное спокойствие и умиротворение.

«Она меня бросила? Ладно. Нахамила? Хорошо. Ефим в ярости? Прекрасно. Я так хочу, чтобы мне всегда было настолько безразлично. Ксанакс мой спаситель. Я чувствую, что скоро буду есть его каждый день на завтрак. Иначе вздёрнусь.»

Сказать, что Слава просто не слушал Ефима — не сказать ничего. Ему уши ватой заложило, а Нестеров оттого лишь сильнее раздражался. Видел, что этот наглец стоит перед ним с пустым лицом и на все претензии только бесцветно кивает. Скандал в одну сторону прекратился из-за необходимости начинать съёмки, но тут стало сложнее не выдать своего летящего состояния. Когда Слава заходил в офис, он ещё был в относительной трезвости и начинал только чувствовать, как все переживания плавно отступают. Сейчас его замотало в пуховое одеяло по самую макушку, и он с трудом видел, куда идёт и что делает. Убойная доза Ксанакса наполнила голову розовыми облаками, вытеснив оттуда не только негативные мысли, но и рациональное мышление. На пути к своему креслу Слава споткнулся на ровном месте и чуть было не грохнулся. — Эй, ты в порядке? — Адам зацепил его за руки с поразительной ловкостью, плавно усадив на стул и заняв соседний. — Да. Я под таблами. Вопросы? — прошептал Слава сокровенно, чувствуя, как бархатистая ткань кресла обволакивает его и сливается с ним воедино. Ему стало очень комфортно, и пусть земля под ногами ощущалась кручёным зефиром, ходить больше не требовалось, так что… — Ты же сможешь участвовать? — Адам наклонился к нему совсем близко, стараясь, чтобы ничей слух больше не вторгся в их разговор. — Всё окей. — коротко прожевал Слава, и Адам, едва разобравший всего два слова, тягостливо вздохнул. Кругом нарастала суматоха. Ведущие шоу — двое парней, неплохо известных крупной аудитории Ютуба, готовились начинать съёмку. Сновали из стороны в сторону, собирая со съёмочной группы заявления о готовности. Всего гостей сегодня было пятеро — Слава, Адам, Ефим, Бажен и Настя. Каждому полагался свой стул. Правила игры были несложными. После десятиминутного вступления, посвящённого знакомству с гостями передачи и рекламе новых релизов и проектов, приглашённым раздавали ламинированные карточки с логотипом шоу. На каждой из карточек был написан персонаж, которого нужно было сыграть так, чтобы другие участники отгадали. Изюминка заключалась в том, что этот персонаж, как правило, был совершенно отбитым. Таким образом собирались жители «города Грехов» — странные люди со своими фетишами и нетипичными повадками. Разумеется, зрители будут видеть содержание каждой карточки на экране, но гости должны были держать начинки своих карточек втайне от друг друга, поэтому момент раздачи был достаточно интригующим. «Владелец птицефабрики, подражающий птицам настолько, что ест исключительно их еду» — гласила надпись на карточке, выданной Ефиму. Ознакомившись с содержанием, он взмахнул бровями и почесал подбородок. — Боюсь даже думать, как я должен это сыграть. — прокомментировал он. «Продавец в табачной лавке, у которого во всех сигаретах каннабис» — в мыслях прочитал Адам и смело усмехнулся, опустив карточку под колено. — Зато я полон идей. — решительно заявил Русских. «Рок-звезда с секс-зависимостью» — представилась карточка Славы. Он совершенно никак не отреагировал. Текст его глазами выглядел слишком мягким, и ему нужно было прочитать его трижды, чтобы различить слова и их смысл. — Ты такой серьёзный, Слава. Я сейчас подумаю, что мы тут в покер играем. — посмеялась Настя, заметив блаженное лицо получившего карточку. — Если уж мы играем в покер, то я получил самую выигрышную комбинацию. — хихикнул Бажен, прочитав надпись на своей карточке: «официант в суши-баре, который под рабочей формой носит бдсм-костюм». Напоследок и Настя овладела своей ролью. В её карточке было написано: «представитель золотой молодёжи, разбивший Феррари, не выезжая из двора». После того, как один из ведущих закончил раздавать роли, второй подвёл рубрику к логическому завершению и объявил о начале игры. — Итак, пришло время представиться! — юбилейным голосом объявил ведущий, обернувшись на участников. — Меня зовут Вадим. — невзначай представилась Настя, подарив Славе неслабую такую подсказку, которую он благополучно пропустил. Хотя голос у Славы был немного размазанный и очень медленный, далеко не все заметили, что он нетрезвый. А те, кому показалось, что это так, не могли утверждать наверняка. Не будь Слава под убийственной дозой транквилизаторов, точно бы понял, что Настя не просто так выбрала себе имя его хорошего друга, беззаботно расщепляющего дорогие иномарки на атомы в самых идиотских авариях. — Вадим Богатов. — немного подумав, подкинула Настя, но и тут не получила желанной реакции. Может, ей стоило использовать настоящую фамилию своего референса, но Вадима от огласки спасло то, что Ночь его фамилии не знала. — Зовите меня господин Бажен. — устранив недолгую паузу, представился Бэби. Отовсюду послышались комментарии, заправленные смехом — это сочетание показалось особенно забавным. — Я Слава. Но предпочитаю, когда меня зовут «папочка». — выдал Третьяков, сумев частично включиться в процесс и дать окружающим именно то, что от него ждали. — Сильное заявление. Забрал сына из детского садика? — отшутился Адам, и кашлянув в кулак, забрал эстафету. — Меня зовут Сюрприз Адам Зелёнович. Как-то так. — Ефим Червяков. Но в узких кругах меня прозвали ебанутый, — отшутился Нестеров и снова почесал голову, подумав, что этот этап совершенно не помогает, а пока что только путает. — Понятия не имею, почему. — Прекрасно, теперь мы знаем имена участников, — ведущий блистательно улыбнулся, зная, как забавно будут выглядеть таблички с этими именами на экране. — А теперь расскажите, чем вы занимаетесь в свободное время. — Летаю в автосервис на вертолёте. Как же хорошо, что в воздухе ещё не поставили поребрики. — загадочно произнесла Настя, с особой артистичностью смахнув пот со лба. — Зачем тебе в автосервис, если ты на вертолёте? — по правилам спросил Бажен, прежде чем рассказать о себе. — Ну ты глупый, господин Бажен. Разумеется, для того, чтобы забрать свою машину и оставить им взамен другую. — ясно как белый день вымолвила Настя. — Понятно… А я вот в свободное время… Наказываю недовольных посетителей ресторана, в котором работаю. — на ходу вылепил Бэби, вздохнув от того, как сложно было это сформулировать. Бажен сказал это, глядя на Настю, а после повернулся к Славе и гулко кашлянул, услышав в ответ только молчание. Слава немного уплыл. Он сегодня точно никого не отгадает, но дай бог ему хотя бы самому не провалиться. Отыскав в туманной голове фразу Бажена, Слава поспешил среагировать. — А… Эм… Ты как их наказываешь? — спросил он, стараясь звучать ровно. — Ой, по-всякому, — игриво отозвался Бэби, махнув рукой для пущего эффекта. — У меня в арсенале много изощрённых способов. — Ладно… Я… Знаете, у меня есть девушка… И я очень её люблю, — Слава мысленно выругался грязным словом, совершенно не зная, как он вытащил из своей головы то, что высказал. — Она… Очень красивая и горячая. Вот как подумаю о ней… — То?.. — тут Слава завис, и Адам пришёл ему на помощь, сделав невербально всё, чтобы тот вернулся в реальность. — Продолжение найдёте на другом сайте. — сумел выкрутиться Третьяков, подарив камере дерзкую ухмылку. — Ясно, после этого в обычной русской маршрутке начался сущий ад, в общем. Хорошо. Вот я, знаете, считаю, что нужно любить то, чем занимаешься… — зачинил Адам последовательно. — Полностью поддерживаю! — удачно вклинился Ефим, закивав головой. — Приятно видеть единомышленников, Ефим Червяков, — Адам его имя почти даже не покоробил, но всё же сделал весёлый акцент на выдуманной фамилии. — Так вот… Я искренне люблю своё дело, поэтому в свободное время я пользуюсь продукцией, которую продаю. — Что за продукция? — спросил Нестеров. — Вы курите? — полюбопытствовал Адам. — Нет, — выдумал Ефим. — Я придерживаюсь строгой диеты во всём. Те, на кого я ровняюсь, не курят, поэтому и я не курю. — Очень жаль. Это может быть весело! — загадочно изрёк Адам. Моментами игра пока что была совершенно непонятной, но при этом весёлой. Понемногу начинали перебирать первые родившиеся в голове предложения, большинство из которых были очень смешно далеки от правды. Так или иначе, каждый участник получал удовольствие от процесса. Каждый участник, кроме Славы, которому было предельно плевать на то, что вокруг него происходит. Он постоянно вываливался из повествования и делал это слишком заметно. На него частенько приходилось шикать, Ефим полнился раздражением, которое очень старался не вмещать в кадр. Иногда Слава и в точку попадал, выдавая неплохие подсказки, догадки или шуточки. Но это не отменяло того факта, что он бессовестно стопорил шоу и периодически создавал неловкие ситуации, а его речь не всегда была пригодна для слухового восприятия. Можно было бы сказать, что он ещё неплохо держится. Его развезло нечеловечески, даже голову держать было сложно. Пока он выпадал из реальности, ребята постепенно стали угадывать персонажей друг друга и звонко над этим смеяться — над тем, что Ефим ест червяков и иногда клюет пустые упаковки из-под лапши возле помойки, над тем, что Бэби в обеденный перерыв обрабатывает недовольных посетителей суши-бара плёткой, над тем, что Адам торгует забитыми травой сигаретами на вокзале. А Слава в это время был как-то мимо. Залипал в одну точку по несколько минут, постоянно переспрашивал адресованные ему вопросы, слишком долго думал над ответами. Стыд и только, потому что на фоне общей динамики его заторможенность выделялась лишь сильнее. Ефим уже кипел и видел, как после съёмок будет ловить ведущих и договариваться о том, чтобы нелепое поведение обдолбанного Третьякова вырезали, чтобы не позорили мальчика и простили его за абсолютный идиотизм. — Нет-нет. Я дико люблю трахаться, но получается пока только так, что меня трахают мои туровые графики. — говорил Слава шумно, стараясь перебить свой акцент а-ля «я сегодня Паша Сантехник». — Он точно не себя играет?.. — пронеслось тихонько от Бажена, что вызвало звучный приступ смеха вокруг. — У тебя на карточке написано «Слава Рестинпис», мать его? — смело предположил Адам. — Признавайся. — Он полчаса уже говорит про музло и секс. Ну точно себя играет. — поддержала Настя, взаправду допустив такой вариант. — Да вы задолбали, я не играю себя. Да, я рок-звезда, но у меня другая зависимость. Более классическая для рок-звезды. — требовательно напомнил Слава. — Оно и очень заметно. — прошептал Ефим, не удержавшись. — Погоди, зависимость? Тут фигурирует это слово? — схватился Бажен, пытаясь экстренно выстроить логическую цепочку. — Секс-зависимость? Так вот почему ты пел Ким Петрас, — вдруг догадался Адам, шлёпнув себя по лбу. — Ты — рок-звезда с секс-зависимостью? — Ой… Я прямо назвал уже, да? Не надо было так делать? — спохватился Слава, закусив губу при осознании. — Надо было. Мы уже три дня тут сидим одного тебя отгадываем. — вздохнул Ефим трагически. — Я вам клянусь, он в жизни тоже разговаривает только про музыку и секс. Мы думали, он забыл, что надо быть в образе. — поддержала Настя. Во время перерыва Слава уснул на диване в гримёрке, прижавшись щекой к спинке. Помимо него в гримёрной больше никого не было, каждый был занят чем-то своим. Бажен вызвался сходить до ближайшей пекарни и принести перекус, Настя клеилась к ведущим, — к обоим по очереди, чтобы увеличить шансы на успех, видимо, — Ефим пытался поговорить с ними по поводу необходимости вырезать некоторые кадры. Как бы Нестеров ни злился на Славу за его выходку, он всё же понимал, как важно не допустить, чтобы определённые вещи просочились в сеть. У Славы была достаточно громкая репутация унюханного придурка, но до сих пор он обычно был в состоянии внятно разговаривать на камеру. Чего он только не делал под дозой или в алкогольном опьянении. Сваливался в фонтан, наворачивался с лестницы, спал в ванной в летнем домике, — его тогда полтора часа искали по всему участку, пока Федя не догадался выбить замок в ванную, где Третьякова и нашли спящим в воде. Но чудом Славе всегда удавалось выйти из ситуации без серьёзных последствий. Когда он, к примеру, грохнулся со сцены, фанаты решили, будто он решил поплавать в лучах славы, — каламбур! — и очень удачно подхватили его. Сейчас Ефим даже немного утомился выдавать ему претензии, за неимением от этого никакого толка. Он знал, что Слава не пойдёт унижаться и просить вырезать кадры, на которых выглядит не самым выгодным образом. Поэтому, стараясь быть хорошим другом и коллегой, сделал это за него. Наплёл что-то о том, что Слава заболел и схватил серьёзную температуру, зная, что если сделает это недостаточно убедительно, отзывы у ребят из шоу о работе с Третьяковым будут не лучшими. Спящего Славу первым обнаружил Адам. Он быстренько запер дверь на щеколду и стал активно тормошить друга, чтобы тот проснулся до тех пор, пока перерыв не кончился. Слава просыпаться не хотел. Ему отлично было в своих тёплых, мягких снах — даже одеяло не требовалось для достижения высшей степени уюта. В другом случае, под такой сильной порцией Ксанакса ложиться спать было не очень безопасно. Толерантность к нему как таковая у Славы ещё не выработалась, поэтому ему следовало принимать обычную дозировку для достижения нужного эффекта. Но на нервах вместо одно лечебной дозы Слава съел сразу четыре, и не сказать, чтобы он отлично понимал, сколько именно употребил. Проснувшись, Третьяков, тем не менее, немного пришёл в себя. Седативное действие пошло на спад, и хотя он всё ещё был под действием препарата, соображал гораздо лучше, чем полчаса назад. Адам был обеспокоен. — Ты точно в порядке? — поинтересовался он осторожно. — Вполне. — Слава потёр глаза и широко зевнул. — Спорить не стану, тебе виднее. Но так, если что, не похоже. — Адам нахмурился, протягивая Славе бутылку Липтона, который он безумно любит. — Спасибо, — отказавшись от диалога, Третьяков поблагодарил друга за чай, который стал пить крупными глотками. — Нужна сейчас какая-нибудь помощь? — заботливо поинтересовался Адам, активно питая надежды, что тяжёлый разговор может и состояться, хоть и точно не так скоро. — Конечно. Ведь я совершенно беспомощный, you mean, — усмехнулся Слава задето, отстав от горлышка бутылки, когда там не стало и половины содержимого. — Во имя рая в облаках и ада на земле, отвали, Адам. Будучи таким неприятным, разговор окончился очень быстро. В дверь начали неистово ломиться, поэтому Адам на тихом выдохе отпёр щеколду и впустил злого Ефима в гримёрную. Слава приготовился в очередной раз слушать нотации. Сейчас это способно было убить его, и он понимал, что совершенно не хочет здесь находиться. Никто из его друзей не казался ему безопасным и комфортным. Только нервы. — Слава, — Ефим заметно напрягся, глядя на Адама, который очень очевидно показывал ему любыми жестами, что лучше просто заткнуться. — Мы договорились вырезать всю эту херню. Но чтобы такое было в последний раз. Нехер заявляться на съёмки в совершенно неадекватном состоянии. — Тебе вообще какая разница? Ты ведь хорошо получился. — с крайне сомнительным подходом отозвался Слава. — Действительно? — Ефим ядовито усмехнулся, но дальше повёл себя на удивление сдержанно и профессионально. — О тебе же беспокоятся. Может, на какой-то момент тебя станут больше обсуждать, но, поверь, в долгосрочной перспективе твои прослушивания и заработок упадут. Одно дело — давать противоречивые инфоповоды, и совсем другое — ебланить тогда, когда фанаты ждут от тебя грамотного выступления. Начнёшь также бездарно работать на концертах — снизятся продажи, люди начнут требовать возврата средств с хреновых выступлений. Будешь как та девочка, к которой никто не пришёл на фан-встречу. — Не надо обо мне беспокоиться. Мне насрать на мои прослушивания и всю эту ебошь. И сниматься в этой хуйне я не хочу. — рыкнул Слава радикально, и поднявшись, хлопнул дверью. Адам с Ефимом переглянулись — один неловко поджал губы, отыскав себе сложную пищу для размышлений, второй тихо проматерился и быстро пошёл следом за Славой. Третьяков направлялся к выходу удивительно торопливо, хотя его всё ещё качало как на палубе, и в голове оставалась странная пропасть. — Третьяков! Иди сюда, ублюдок! — Ефим бегом помчался по коридору, скоро нагоняя Славу, которого грубо схватил за плечо и развернул к себе. — Что с тобой случилось, мать твою?! Хули ты устраиваешь сцены на пустом месте? — Не трогай меня! — крикнул Слава так, что эхо отскочило от стен. Он посмотрел на Ефима диким от злости взглядом и стал спиной пятиться к железной двери, ведущей на улицу. — Ты не имеешь никакого права заставлять меня что-то делать, ясно? Мне плевать, что вы будете делать, хоть утоните здесь все, мне похуй, но я не собираюсь… — Остынь! — Ефим шлёпнул ему звонкую пощёчину, которая моментально заставила Славу молчать. — Опять решил бросить музыку и заторчать, чтобы лежать потом в конвульсиях и рвоте?! Ты же пожалеешь об этом, придурок сраный! — Не твоё дело, что я решил и не тебе решать, о чём я буду жалеть! — возбранился Слава лишь громче и инертно пихнул Ефима обеими руками в грудь. — Будешь раздавать мне леща, и я тебе позвоночник выломаю, услышал? — Да что с тобой, сука?! — Ефим ответно повысил голос, и умело проигнорировав его угрозу, схватил того за плечи мёртвой хваткой. — Неблагодарный щенок! Тебе всё на блюдечке с голубой каёмочной подносят, смазливое чудовище! Я пихаю тебя во все шоу-программы, Лера толкает тебе самые выгодные модельные контракты, Бажен режиссирует твои ебаные клипы, в которых ты трясёшь своим сладким напудренным ебальником, Данила и Настя обсираются с твоей рекламой, Адам ночами сидит над альбомами, которые ты потом к хуям удаляешь по первому желаю своей левой пятки! Слава крепко сжал кулаки и зубы, готовый ударить Ефима за то, что он после всего не только осмелился схватить его и сжать в тиски, но и продолжить раздавать претензии во все стороны. Тем не менее, что-то в речи Нестерова заставило Славу придержать кулаки и прислушаться. — Мы всё делаем, чтобы ты получал как можно больше, прикладывая к этому минимальные усилия, и что мы, блять, получаем взамен?! Тебе нахуй ничего не нужно, ты, нахуй, ничего не ценишь! Не хочешь делать это ради себя, сделай хоть раз ради тех, кто о тебе заботится! — на последнем издыхании отчитывал Ефим, распуская свой голос не только по коридору, но и по соседним помещениям. — Я, блять, правда настолько невыносимый? — спросил Слава отчаянно, когда его вдруг захлестнуло яркое чувство вины в доле с приступом уничижения, секундно сменившем нездоровую ярость, прорвавшуюся сквозь браваду успокоительных. — Совершенно. — на несколько тонов ниже ответил Ефим и отпустил его, заглянув прямо в глаза напротив. — Я понял. — брякнул Слава едва различимо и потупил взгляд. — У тебя что-то случилось? — вдруг неожиданно сочувственно спросил Ефим и сделал это практически шёпотом. — Да, — немногословно ответил Слава. — Я не хотел, чтобы это было заметно. Но, похоже, я опять не справился. — Соберись. — Ефим слабо хлопнул Славу по плечу, не зная, может ли поддержать его иначе. — Ага, — неровно выдохнул Слава и кивнул, ныряя лицом в ладони. — Мне нужно умыться. И я вернусь. Ладно? — Ладно. Но если вместо этого ты тихо свалишь — я из тебя сделаю баночку джема и намажу его с утра на тосты. — предупредительно ответил Ефим, стараясь при этом ещё и разрядить обстановку. Не сработало, но Слава обязано хмыкнул. Он немного пришёл в себя и вернулся точно к продолжению съёмок. У шоу было ещё несколько мелких разговорных блоков и пару незначительных игр, на которых Слава проявил себя куда лучше, чем до этого. Тем не менее, его самочувствие оставляло желать лучшего. Успокоительные почти перестали действовать, и он мог только убеждать себя в том, что его всё ещё кроет, но это практически не помогало. После съёмок была запланирована небольшая вечеринка по случаю минувшего дня рождения Славы. Точнее, как он думал «небольшая». Ещё на новогоднем вечере Адам улучил минутку, чтобы отвести в сторону старых знакомых Славы и новых своих — Мирона и Вадима, с которыми намеревался обсудить предстоящее событие. Мирон в организации праздников ничего не смыслил, но пообещал приложить всю необходимую физическую помощь, в случае, если таковая понадобится. Вадим же очень успешно разговорился с Адамом на тему вечеринки и предложил столько бешеных идей, которые могли украсить праздник, сколько даже самому Адаму бы в голову не пришло. Каждый постарался внести посильный вклад — кто-то потратил деньги, кто-то время и силы, кто-то всё сразу. У Славы достаточно широкий круг общения, чтобы некоторые люди из него совсем не могли пересечься интересами. Мирону было жутко непривычно взаимодействовать с таким количеством людей даже по тайному чату, созданному на время организации вечеринки — к тому же, он чувствовал себя преступником за то, что общается с друзьями Славы без самого Славы. Стасу и подавно требовалось постоянно перезагружать мозги, чтобы заткнуть свою лёгкую социофобию. Костя с Пашей, которых Стас добавил в чат, успели не единожды переругаться друг с другом, а Костя умудрился поссориться и с Федей. Что неудивительно, учитывая то, что с Яшей, напротив, Большаков-старший поладил уже давно. Но все они сошлись в желании устроить для Славы особенный праздник — мощный, громкий, интересный, необычный, такой, как сам Слава. Что немного поднимало Славе настроение в промежутке между съёмками и вечеринкой — необходимость поехать обратно в аэропорт. За Ариной. Он знал, что она заставит его позабыть обо всех неприятностях ничуть не хуже Ксанакса. С ней было связано слишком много приятных воспоминаний, и Слава был уверен, что уж эта девушка точно никогда не сделает ему больно. Кольцо на пальце всегда немного согревало. Как только Слава увидел её, шум сдуло с толпы, которая окружала его. Слава испустил короткий воодушевлённый вздох, надеясь избавиться от тяжкого груза тоски как можно скорее. Прилипшие к памяти фрагменты встречи с Леной нужно было вытащить изнутри и выбросить.

«Она не даст мне скучать. И не надоест, верно? Я ведь не думаю так из-за того, что мы слишком редко видимся? Все, кто обычно рядом со мной, не меньше мне дороги. Но сегодня я был жутко расстроен встречей с парнями. Мне хотелось бы никогда не видеть никого из них. И я ненавижу себя за эти мысли. Стычка с Ефимом немного меня остудила. Они правда такого не заслуживают. Не заслуживают, чтобы я думал, что терпеть их не могу. Мне так иногда кажется. Но это не правда. Если они исчезнут из моей жизни, я буду совсем пустой. Лишь бы только ничего не испортить. Я не хочу расстраивать Арину. Никого расстраивать не хочу. Но всё равно это делаю.»

Парадокс, но ему стало легче поверить в то, что не всё потеряно. Пожалуй, Арина приехала в самый нужный момент, словно ангел-хранитель, неожиданно явивший свой лик. Она была замотана в синтепоновый пуховик и тащила на себе две толстых дорожных сумки с чемоданом в довесок, но Третьякову показалось, будто на ней был лавровый венок и лёгкое вуальное платье. Будто она спускалась не по эскалатору, а по облакам. Долгие объятия в самом деле обезболили Славу. От её мягкого розового шарфа, в который уткнулся его нос, исходил бархатный аромат пионов в квартете с нотками смородины, мандарина и яблока. Слава узнал в этом запахе парфюмерную воду Moschino Toy, которую преподнёс ей вместе с сертификатом в магазин косметики на новый год. Арина с ранних лет была поклонницей изысканных духов и полных косметичек. Стиль в одежде у неё был скорее спортивный, местами грубоватый — редко что-то приталенное и лёгкое, абсолютно никогда каблуки. Вместо этого нескончаемый набор шерстяных худи и широких штанов-парашютов, но макияж на лице был всегда и довольно плотный. Славе даже захотелось поделиться с ней своими переживаниями, потому что подумалось, что тогда они смогут отпустить окончательно, несмотря ни на что. Не хотелось только портить ей первые впечатления от первого вкуса новой жизни, поэтому Слава не стал начинать и позволил ей поговорить о новом университете, который находится чёрте-где, но уже ей нравится. Арина бывала в Питере раньше, но Слава, как тот, кто навещал этот город до переезда, мог сходу сказать, что ощущения от туристической поездки и покупки билета в один конец разительно отличаются. Это совсем другое — восхищение необъяснимого толка, предвкушение другой жизни, светлой и просторной как чертог. Пусть у Славы и не было чувства, что это сбылось, он верил, что у Арины будет иначе. — Прохладно тут у вас, однако, — Арина плотнее укуталась в шарф, по-прежнему продолжая подрагивать от резких порывов беспощадного ледяного ветра. — Хотя температура вроде не очень низкая… — Привыкай, — Слава хорошо усмехнулся и отвлёк взгляд от приложения такси, в котором следил за путём водителя, взявшегося довезти их. — Петербург — это не город, это ад сущий. — Но ты всё равно его любишь? — хихикнула Арина, но очень слабо от холода. — Но я всё равно его люблю. — кивнул Слава с родственной улыбкой, адресованной не то двоюродной сестричке, не то городу-герою, в котором замечал прекрасное несправедливо редко в последнее время. Когда они приехали, Слава сразу начал проводить экскурсию по квартире и не без гордости. После первой фразы «ну парень поднялся, видно» иначе было и нельзя. Шкаф со встроенной сушилкой, несколько полок для обуви с подсветкой, ровно как и три крупных зеркала — это только прихожая, и она уже Арину порядочно впечатлила. Дальше — полы с подогревами, широкоугольная плазма, поступивший в продажу в ноябре ушедшего года пятый плэйстейшн, кухонные шкафчики без ручек, открывающиеся при нажатии. Семья Арины никогда не бедствовала, была даже более обеспечена, чем семья Славы, но потребности и интересы у старшего поколения были немного другими, и в своей квартире Арина куда чаще видела новый изысканный хрусталь или очередного отлитого из бронзы льва на полке над камином, чем последние изречения техники вроде тех, что себе в дом приобретал Слава. Роскошь ведь тоже имела границы. Например, у родителей Славы была совершенно обычная трёхкомнатная квартира со стандартной мебелью. Кажется, в последний раз там делался ремонт, когда Славе было не больше двух лет. У семьи Арины в квартире был маленький дворец. Много картин в идущих витками позолоченных рамах, роскошные изгибы мебели, мраморные элементы. Так жили заместитель секретаря губернатора Винницы и стоматолог из частной клиники со своими детьми. — Чувствуй себя как дома, в общем. Вся косметика в ванной в твоём полном распоряжении, внутри корзины для грязного белья перегородки для сортировки по цвету — белое, чёрное, цветное, что ещё… В холодильнике, конечно, тоже всё твоё, но обычно там не очень много еды, — перечислял Слава непоследовательно, обходя просторный зал. — Я освобожу тебе ящик в комоде для вещей, эм… Вешалка напольная… Придёт только завтра, но это ничего? Тебе ведь необязательно разбирать всё сегодня. И кажется, я ещё что-то хотел сказать… Блять, если случайно найдёшь мой кокаин, то отдай, пожалуйста. Я правда не помню, куда дел его. Но буду очень благодарен. — Хорошо, — Арина ровно захихикала, рассматривая смущённое лицо Славы, с которым он обо всём этом говорил, и подошла поближе, чтобы обнять его. — Чего ты такой загнанный? Как барашек во дворе у армян. Из-за кокаина? Как-будто кто-то не знает, ей богу. Даже твоя мама в курсе. — Я знаю, я же сам ей рассказал. Я не поэтому, — замял Слава быстро, махнув рукой, и сразу перевёл тему. — Поедешь со мной на вечеринку? Отметим мой день рождения ещё раз, познакомлю тебя с друзьями. — с надеждой спросил он, чувствуя, что если Арина окажется слишком уставшей для таких свершений, то он попросту перестанет существовать, как только переступит порог квартиры и окажется наедине со своим несчастьем. — Конечно поеду! — воодушевлённо ответила Арина, сложив ладони вместе, и опустилась на диван следом за Славой. — Я не упущу такую возможность. — Супер. А то, если честно, у меня совершенно нет настроения тусоваться. — открыто признался Слава. — Как?! — ахнула Арина экспрессивно. — Это у тебя-то и нет? Неужто Вегасу удалось измотать тебя? — Скорее Сиэтлу. Но и это тоже. — неопределённо вымолвил Слава и испустил тяжёлый вздох, после которого отвёл взгляд в сторону. — Так ты у Лены был, — осенило Арину. — И скучаешь теперь, потому что пришлось уехать, да? — Если бы дело было только в этом… — весь в сомнениях, Слава подумал, что не стоит продолжать, но ведь он всё равно уже начал, и теперь не стоило обрывать рассказ на полуслове. Нет, после такой затравки ему не удалось бы умолчать обо всём этом. Арина славилась тем, что под её напором даже тренированный спецназовец мог сломаться и выдать все планы разведки, держащиеся в строжайшей государственной тайне. А если Слава начал о чём-то говорить, то она выдернет всё до последней капли — она так однажды узнала, что Деда Мороза не существует, и была при этом очень довольна разведанной информацией. Поэтому, для приличия и собственного спокойствия немного поломавшись, Слава всё же начал объяснять ей, что произошло. Минуло не так много времени, а он уже сдался и начал трепаться, надо же. Но чем дольше он с этим жил, — в часах и минутах вполне можно было исчислять, они тянулись для Славы вдвое дольше в локальных самокопаниях, которые не могли покидать его надолго даже в такой приятной компании, — тем нужнее ему становилось мнение человека со стороны. — Знаешь, её можно понять. Вот ты говоришь, что хочешь понять, что у неё в голове, — Арина держала Славу за руки, заставляя его немного дрожать. — Так попробуй по-настоящему поставить себя на её место. Представь… У тебя умирает самый близкий родственник. Твоя девушка, которую ты очень любишь, постоянно находится на другом материке и проводит время с другими парнями. Ты звонишь ей, зная, что она посетила твою страну, и просишь приехать — на эмоциях. Но ты также знаешь, что у неё есть новый парень и помимо того она ещё там с кем-то тусуется. И ты начинаешь думать об этом, как только видишь её… — Разве? — Слава взмахнул бровью, уставившись в зелёные глаза рядом с собой. — Мне кажется, я думаю только о том, что моя мама умерла. Как бы я ни любил эту детку, после смерти мамы мне будет три раза срать, с кем она там спит, пока меня нет рядом. — Наверное… Да, наверное. Правда, немного сложно разделить её горе, не понимая, каково это, терять родителя? Но ты всё же подумаешь об этом на минуту, — настоятельно продолжила Арина. — Пока будешь обнимать её, точно промелькнёт мысль вроде: «ну и что же ты, сука, здесь делаешь, у тебя же парень есть, и это не я». Мне кажется, она так подумала, и в данной ситуации это… Скажем так, если она готова была признать и допустить это в обычное время, то сейчас уже не так легко относиться к этому безразлично. Лена, она… Восхищаюсь, не иначе. Я бы задушила своего парня, если бы он просто невинно флиртовал с кем-то на стороне. — Но мы не вместе, — отчаянно напомнил Слава, нахмурив брови. — Вы, девчонки, реально такие противоречивые? Типа, если я сказал, что я не парюсь о том, с кем ты спишь, то это реально так. А если она так сказала, значит, где-то в глубине души это всё равно делает ей больно? И она типа проверяет меня на осознанность или что-то? Зачем это вообще? Разве не проще прямым текстом сказать, чего ты хочешь, а чего нет? Я не вижу ничего плохого в расстановке и соблюдении границ. Если я сказал, что я буду только с ней, значит, так оно и есть. Но мы расстались, а это значит, что я могу себе позволить лечь в постель с кем-то ещё и… Не говоря уже о том, что она предлагала мне свободные отношения. — Нет, ну… — Арина на пару мгновений задумалась и издала звук вроде «пу-пу-пу», явно горячо размышляя об услышанном. — Честно… Уверена, есть те, кто нарочно так говорит. Я бы не стала даже в качестве проверки этого делать. И Лена, мне так кажется, тоже. Но тут другое… Вот если вы расстались, то реально, зачем приехал? — Да ты не понимаешь, — затянул Слава измотанно, сопровождая свои возражения лёгким потряхиванием конечностей и тяжелым дыханием. — Я не говорил, что это точка. Она не говорила, что это точка. Мы договорились освободить друг друга от обязательств, чтобы никому не было обидно, если за этот неопределённый срок отыщется кто-то другой. Но она прекрасно знает, по какому принципу я выбираю отношения. Знает, что я люблю её, мать его. Что я хочу быть рядом в важные моменты. И это было что-то вроде… Перерыва, а не окончательного расставания. — Перерыв в отношениях — это очень подлый ход, Слава, — серьёзно сказала Арина и особенно остро уколола его своим взглядом. — Ты же не маленький. Должен понимать, что он далеко не всегда ведёт к счастливому воссоединению и гораздо чаще — к тому самому окончательному расставанию. Потому что вы больше не планируете своё совместное будущее, не находитесь возле друг друга и… Разве тебе в голову не закрадывалась мысль, что уже нет резона возвращать всё на место? Что эти слова были ложью в попытках прямо не ранить друг друга и самих себя, что это была просто пыль в глаза? — Я… Хотел всё закончить, — вздохнул Слава, потупив взгляд. — Мы не общались с того самого дня, как я приехал из Америки. И я чувствовал, что это начинает отпускать меня. Что мне интересна Кира, с которой всегда так легко и весело. Что я начинаю привыкать к ней и вместо мыслей о Лене всё чаще вижу в своей голове мысли о Кире. О том, как у неё дела, и когда она напишет мне. Но знаешь, блять, я тебе именно об этом и сказал: я просто не понимаю, зачем она набрала меня с просьбой приехать именно тогда, когда всё начало приходить в норму. Конечно же, я сразу вспомнил обо всём том, что ещё окончательно не затихло, не умерло, с новой силой. Да ещё с таким эмоциональным потрясением — её мама умерла. Разве я мог подумать, что мне теперь на это плевать и просто скинуть вызов? — Кому бы ты позвонил, если бы твоя мама умерла? — испытующе спросила Арина, не стесняясь таких громких слов. — …Никому, — буркнул Слава сдавленно. — Я бы пошёл нанюхался, накурился, напился, не знаю. — Когда вы, мальчики, перестанете всё держать в себе? — Арина надула губы и посмотрела на него с осуждением. — Это неправильный ответ, Слава. Попробуй ещё раз. Кому бы ты позвонил? Даже если бы на самом деле ты «пошёл нанюхался, накурился, напился», то подумай для ответа на мой вопрос, кто кажется тебе наиболее комфортным, чтобы утешить тебя? — Правда, никому, — вздохнул Слава так, словно его пытают раскалёнными иглами под кожу. — Я бы поехал в Украину, к вам. К папе, к бабушке с дедушкой. Это же семейное горе, зачем ещё кого-то в это втягивать? Нет, я не осуждаю Лену за то, что она сделала меня частью этого. Просто… Я бы так не поступил. У меня немного другие взгляды. Я не очень понимаю, к чему ты клонишь. — Действительно, как-то у нас не получается держать нужный вектор разговора с твоими ответами, — без обвинений, очень мягко и сомнительно произнесла Арина. — Я имела в виду… Похоже, что мы, девочки и парни, действительно думаем немного по-разному. Я хотела сказать, что у неё, наверное, были ассоциации с безопасностью и чем-то нежным, крепким, какими-то узами. Касательно тебя, я имею в виду. Потому что ты, не считая её папы, последний человек, с которым она была ментально близка. И ей, может, показалось, что ты способен магически всё наладить. Она схватилась за последнюю соломинку. А когда ты приехал, стало ясно, что это просто так не решается. Что ты не снимешь с неё всю скорбь одним объятием и к тому же опять имеешь какие-то свои проблемы. Люди склонны идеализировать других людей, особенно когда их подолгу нет рядом. Украшать свои воспоминания новыми деталями. А потом сталкиваться с реальностью и разочаровываться. В тот момент, готова поспорить, её розовые очки разбились, она расстроилась ещё больше и решила, что ей это разочарование вдобавок к своему горю не нужно. Поэтому ты оказался… Ну, лишней деталью в картинке. Она решила, что должна справляться сама. Понимаешь? — Кажется, понимаю, — с сомнением кивнул Слава, бегая взглядом по интерьеру гостиной. — Но это по-прежнему звучит так, будто меня предали. — Знаешь… Отчасти, может, так и есть, — задумчиво рассудила Арина, не зная, имеет ли она достаточно жизненного опыта, чтобы вот так последовательно говорить об этом со Славой. — То есть… Ваши отношения давно не были утешением, ты же этого не отрицаешь? Вы любили друг друга, но были очень далеко, и она видела, что у тебя есть другие девочки. Наверняка, она тосковала из-за этого. Но пока в её жизни был относительный штиль, это не казалось непосильной ношей. А вот ей на плечи сваливается смерть мамы, которая просто разбивает её. И единственный выход — обрубить канат хотя бы этого моста, чтобы не страдать с двойной силой. Ей стало не до ваших сложностей, она больше не могла найти смысл бороться за эту любовь на фоне трагических событий, и винить её за это было бы неправильно, хотя ты можешь попробовать. Слава удивился мыслям, которые Арина посеяла в его голове. Он периодически слышал, что имеет какой-то особый дар поддерживать и успокаивать в трудную минуту. Но на самом деле ему всегда было очень сложно понимать чувства других людей. Слава себя никогда не понимал. Не знал, кем является. Не разбирал, что чувствует и что с этим делать. Куда уже ему добираться до души окружающих? Он был, своего рода, калекой — моральным калекой, который не умеет искренне понимать людей. Да, он мог расстраиваться или злиться, видя своих близких разочарованными чем-то или кем-то. Потому что мог чётко понимать, что не хочет видеть родных людей горюющими. Но по-настоящему проникнуться проблемой, поставить себя на место другого человека, разобраться в мотивах чужих поступков — неподъёмная задача, которую ему никогда не осилить. Можно было сколько угодно красиво говорить и обнадёживать, однако, в подобные моменты Слава начинал ощущать себя перевёртышем. Каким-то лицемерным клоуном, который влез в очередную маску, чтобы подстроиться под чужие потребности. Поэтому он всегда поддерживал людей. Он умел делать вид, что понимает их. Но только делать вид. У Арины, очевидно, дела с этим обстояли гораздо лучше. Было дело в том, что она являлась лишь свидетелем ситуации, в которой Слава принимал самое прямое участие, или в том, что их внутренние начинки так сильно отличались. Но она смогла умело нырнуть в море этих взаимоотношений и отыскать всё, что там потонуло. Только Славе всё равно не становилось легче от этого. Он теперь мог догадываться, что заставило Лену так поступить, но это не сняло с души обиду. Что ему эти веские причины, грустные совпадения, обоснования с точки зрения человеческой психики? Зачем ему всё это, если осколки сердца в груди продолжали давить? Наверное, зная всё услышанное, он так и не достиг полного понимания, потому что совсем не стал злиться на Лену меньше.

«Время. Всё вылечит только время. Как же это дерьмово. Я слышал, что оно всё же не лечит. Что ж, это не так. Лечит. Просто, говоря, что «время лечит», люди обычно не упоминают, что каждому требуется СВОЙ временной отрезок. Который может длиться от пары недель до десятка лет. Конечно, если вдруг через десять лет меня ещё не убьют наркотики, я вряд ли буду также сильно париться об этом. Но и несколько месяцев жизни на эту боль мне тоже жалко. Это не час, не два, не три и даже не день. Как когда виртуозно наёбываешься со скейтборда и пару суток не можешь дрочить одной рукой. Потому что активно ею работать слишком больно. Мне проживать с этим каждый день. Просыпаться каждое утро и надеяться, что завтра наконец-то отпустит. Общаться с людьми, выступать на сцене, улыбаться в камеру. А я просто ничего не хочу. Я же уже это видел. И знаю, как оно будет. Первые пару дней, может, неделю я буду думать об этом каждые полчаса. Мне будет плохо постоянно. Потом станет потише. Я начну искренне радоваться, моментами забывать об этом во время работы и встреч с друзьями. Но оставаться наедине с собой и снова унимать дрожь в горле, из которого лезут слёзы вместе с сердцем. Этот второй период ещё хуже, чем первый. Потому что поначалу ты свыкаешься со своим дерьмовым состоянием. Да, оно вот здесь. Но уже привычное. Ко всякой боли люди привыкают. Но вот потом, когда она станет покидать и возвращаться яркими вспышками… Безнадёжно. Отчаяние, ненависть. Вопросы толка: почему это опять со мной, почему оно вернулось, почему я не могу просто жить нормально? И вот эта пытка действительно может длиться сколько угодно. Зная себя, я бы сказал, что мне не стоит надеяться полностью восстановиться хотя бы в ближайший год.»

К счастью, этот диалог не мог длиться вечно. Медленно подкралось время собираться на вечеринку, поэтому Слава с Ариной стали заниматься именно этим. Примерный дресс-код был им известен и этим немного портил сюрприз. Слава надел белую футболку, розовый бомбер, чёрные джинсы и конверсы — совершенно классический прикид главного красавчика школы. Даже волосы уложил надлежащим образом. Они у него немного отросли и теперь, неуложенные, постоянно лезли в глаза. Арина оделась достаточно обычно. У неё не было ничего тематического, поэтому она бессовестно стащила у Славы серый мешковатый лонгслив, купленный в Штатах, и с ним надела свои чёрные широкие брюки с резинками на голенях. В подъезде они подобрали Стаса, которого Слава сразу представил Арине. Тот тоже был одет под стать выбранной тематике, хотя ему явно пришлось у кого-то одолжить эти вещи. Или хорошо потратиться и спрятать бирки, чтобы потом вернуть купленное в магазин. Такую одежду он не носил, и вряд ли стал бы окончательно прощаться со своими кровными студенческими денежками даже ради Славы. Из подъезда они сразу прыгнули в такси, поскольку наряды не располагали к долгой прогулке по морозу. Как минимум Слава не позаботился даже о том, чтобы захватить с собой куртку — впрочем, как обычно. Он их жутко не любил и к сегодняшнему дню считал, что стал достаточно взрослым, чтобы беспечно отказываться от верхней одежды всегда, когда это возможно. Нагоняи от Стаса и Арины во внимание не принял — только буркнул обиженно, что они слишком мило спелись. Зная любовь Третьякова сваливать в далёкую заграницу, они решили подшутить над ним и организовать вечеринку в стиле американского университета. Пышные бомберы с нашивками, девочки-танцовщицы в розовой форме черлидерш, гирлянды с флажками, красные пластиковые стаканчики, настольный теннис и бир-понг — это только часть всего того, что заполонило арендованное для пати пространство. Славе не очень хотелось присутствовать на празднике, особенно на празднике с американской тематикой, ввиду не успевшей остыть недавней травмы, но он знал, что не может просто отказаться. Тем более, ему очень уж хотелось познакомить Арину с лучшей стороной своей жизни — с людьми, которые всегда так сильно о нём заботятся. Любовь к пышному отдыху и необычным мероприятиям у Кристалайз была в крови. Нисколько не удивительно, что сейчас их объединение становится флагманским, выходит на лидирующие позиции в топах и готовится к большому совместному туру, программа которого не оставит поклонников равнодушными. Делать на совесть — вот девиз этих ребят. Когда Слава не думал о своём трагическом расставании, он думал о сегодняшней ссоре с Ефимом. Может, где-то Нестеров и мог принизить заслуги Славы в пылу эмоционального накала, но это не отменяет того факта, что он был прав. Слава старался едва ли не меньше всех, и всё равно постоянно был недоволен. Он никогда не мог найти в себе силы, чтобы выложиться на полную и целиком отдаться своему делу, но его вклад всё равно всегда считали весовым. Без особой на то причины Третьяков всегда был сияющей звёздочкой Кристалайз. Тогда, пару лет назад, когда Адам показал его профиль Ефиму, они знали, что внешность и харизма Славы — те две составляющие, которые помогут ему стать звездой без особых усилий, если они дадут ему всего лишь один толчок. Бешеные гонорары за выступления на разогреве, вторые планы в самых известных клипах лидеров Кристалайз, совместные релизы. Не то что бы кто-то чистил канализации и копал шахты, чтобы Славе было тепло и уютно сидеть на своих гонорарах, но ребята явно вкладывались в него и явно имели полное право этого не делать, поэтому ему стоило побыть благодарным хотя бы один вечер.

«Я много думаю о том, что имею. Заслужил ли я это? Вряд ли. Я не считаю, что я когда-либо ебашил. Это правда. Всё, что я имею, дали мне другие люди. Я ничего не добился сам. И мне поэтому сложно ценить то, что есть. Оно просто появилось, потому что я такой замечательный. Потому что все вокруг вдруг решили, что я достоин всего самого лучшего. На самом деле, сейчас я имею определённый имидж. Знаешь, что говорят мои фанаты? Многие слушают меня, потому что знают, что девяносто восемь процентов моих текстов — голая правда. Я могу что-то приукрасить для более громкого звучания, но в целом говорю только о том, что есть в моей жизни. И люди это ценят. Они любят трэш, который я творю. Любят, что я попадаю в совершенно сумасшедшие ситуации и показываю это. Что в интернете есть видео, где я возле бара на Рубинштейна сделал чуваку сотрясение декой своего скейтборда. Что я ношу зиплок с кокаином на шее, на серебряной цепочке. Что я посылаю людей нахуй и постоянно рассказываю какие-то пизданутые истории в рубрике «задайте мне вопрос» в инсте. Что я постоянно с новыми девчонками. Я думал, что это круто. Но этому тоже нужно соответствовать. Быть в центре внимания всегда нелегко. Люди уже ждут от меня определённую модель поведения. Я могу делать музыку в совершенно разных стилях. Но мне кажется, я интересен публике только пока я наглухо ёбнутый. Ничего. Это вряд ли поменяется. Обидно только, что мои самые популярные песни — самые бессмысленные. Они знают, что я могу сделать круто, но это не всем нужно. Чем больше поклонников, тем меньше они вдумываются в то, что слышат.»

Наверное, у Славы ушло не меньше десяти минут на то, чтобы перезнакомить Арину со всеми своими друзьями и знакомыми. Примерно двадцать человек оказались в списке гостей — только самый близкий круг людей, никого лишнего, не считая девочек из университета Лиёна, которых он позвал, чтобы они станцевали в самом начале вечера. В том числе среди гостей оказалась Кира. Слава ожидал, что она может оказаться здесь. За сегодня она аж несколько раз попыталась отказаться, аргументируя это полученными от Славы сообщениями о его желании взять тайм-аут, но её всё же уговорили прийти. Разумеется, Слава не мог подойти к ней и попросить её отправиться домой. Несмотря на то, что его странно передёрнуло, когда они пересеклись взглядами, Слава только вздохнул и сказал себе, что не так уж важно, чего он хочет и что ему нужно. Поэтому, собрав волю в кулак, Слава подошёл к Кире и кратко поцеловал её в губы в знак приветствия. — Всё хорошо? — тактично спросила она и сделала это совсем тихо, хотя они и так находились достаточно далеко от всех остальных. — Вполне, — Слава неискренне улыбнулся, но подумал о том, что при встрече с ней не испытал отвращения, которое так боялся испытать. — Я… Рад, что ты здесь. — Верится с трудом, — Кира звучала довольно непринуждённо, а её игривый взгляд и вовсе окончательно закрепил должный эффект, но сейчас они оба стояли и смотрели друг на друга с ненастоящими улыбками. — Меня заставили здесь появиться, и я оставила тебе подарок. Но если ты хочешь, я могу уйти. — Нет, не надо, — Слава отпустил улыбку с лица и покачал головой. — Меня, наверное, немного отпустило. Спасибо, что отнеслась с пониманием. Я буду рад побыть с тобой, просто… Без… Я не настроен сейчас на всякую страсть и подобное, ладно? Кира понятливо кивнула и в противовес Славиному серьёзному выражению лица улыбнулась лишь шире. Она взяла его за руку и вдохновляюще повела за собой, сообщив, что планирует познакомить его с окружающим пространством. Славе даже удалось расслабиться и искренне улыбнуться, когда ему выносили торт. Он оказался вкусным. Один слой был ежевичным, второй — вишнёвым. Уместное сочетание фиолетовой и красной глазури уже привело Славу в некоторый восторг, а вкус этого торта вовсе не смог оставить его равнодушным. Между пропитанных коржей и взбитого крема джем с цельными ягодами был очень уместен. Вокруг было столько хорошо знакомых людей, с каждым из которых он не виделся почти две недели, что скучать и погружаться в личные драмы было совершенно некогда. Он должен был сыграть в настольный футбол с Адамом, Ариной и Мироном, должен был обогнать Лиёна в танцевальном автомате (не вышло, Слава, немного расслабленный по нетрезвости, грохнулся с платформы, не считая ещё и того, что Ли обошёл его на сто шестьдесят два очка), обсудить с Лерой самые модные заведения Лас-Вегаса, послушать жалобы Кости на то, что Паша по-прежнему — с лета! — не желает расставаться с Ирой, уделить внимание Кире — и это неполный список всего того, чем Слава был занят. Бир-понг с Баженом запомнился особенно хорошо — Ника надоумила его поучаствовать, и он постоянно нарочно кидал мячик мимо стаканов, чтобы не приходилось залпом пить пиво. Славе, например, очень скоро стало невыносимо скучно у него выигрывать, потому что он прекрасно видел, что Бажен специально целится куда не нужно. Зато было очень весело, когда Бэби случайно попал. До этого в его поэтических устах не было ни капли алкоголя. Надо было просто видеть его скорченное лицо, когда он вынужден был одним махом опрокинуть в себя треть стакана вишнёвого Честера. Вообще-то, его никто не заставлял это делать. Напротив, ему сказали, что это просто игра в дружеском кругу, которая не обязывает его делать то, что он не хочет. Но Образцов смело заявил, что игра на то и игра, чтобы иметь нерушимые правила, и грохнул в себя стаканное донышко пива, которым, похоже, напился. В финал игры вышли самые ожидаемые персонажи этого вечера: Антон, Вадим, Палетт и Ефим. Пока все остальные больше не могли пить и друг за другом выбывали из игры, самые известные алкоголики превосходили самих себя и заканчивали уже по третьей бутылке вот такими небольшими порциями. Затем выбыл Палетт, поскольку он был известен не только любовью залить в себя как можно больше спиртосодержащих жидкостей, но и резким как удар молнии опьянением, которое буквально валило его с ног. Затем отсеялся Вадим. В отличие от Палетта, который, пытаясь прокомментировать свой проигрыш, заплёл язык в косичку, Вадим весьма разборчиво заявил, что «здесь у вас всё куплено, вот вы меня и выиграли, и вообще я вам это позволил, чтобы потом не плакали». Вадим с Антоном вообще замечательно спелись — разве что пока не спились. Они были как «инь» и «инь» — то есть не нечто противоположное, а нечто совершенно одинаковое, поэтому их алкоголический союз выглядел довольно гармонично. Победа до последнего держалась в интригующей тайне. Антон и Ефим, будучи недругами, соревновались очень активно, ни на миг не вспоминая о существовании такого внутреннего органа как печень. В конечном счёте, игра приобрела самую неожиданную развязку — когда выбывшие игроки уже готовы были делать денежные ставки на победителя, выяснилось, что закончилось пиво. Ефим предложил тогда разливать ром, но Лера, обеспокоенный накаляющейся обстановкой и усиливающимся пьянством, громко заявил, что «закончившееся пиво — это знак свыше». Было принято назначить обоих победителями, потому что любой человек, выпивший столько пива за такой недолгий срок, априори не может быть проигравшим.

«Час ночи. Я даже не в сопли. Но и не трезвый. Мне удивительно весело. Не буду много времени сидеть тут один. И долго писать в дневник. Чтобы не загнаться. Просто всё в порядке. Арина со всеми поладила. Особенно с Ли и с Адамом. Мирон, по-моему, немного её боится. Я скучал по Мирону. Он такой забавный.»

Музыка гремела до глубокой ночи. Но уже ближе к трём часам Слава стал собираться домой. Вадим этого не одобрил. Он был глубоко удивлён тем, что у Славы нет желания зажигать до полудня, но Третьяков умело сослался на то, что Арина крепко напилась и уснула на диване, а значит её надо отвезти домой. Сам Слава уже тоже был достаточно уставшим, но скорее в моральном плане. Ему было настолько весело и хорошо всё это время, что весь его небогатый запас ментального ресурса на общение был исчерпан. Мягко растормошив Арину, Слава повёл её к выходу, укутал в пуховик и под руку проводил до такси. Он знал, что она много с кем обменялась контактами и отлично провела время. В бир-понг она тоже играла очень запальчиво, и не было ничего удивительного в том, что ей теперь нужно было помогать добраться до постели. Осуждать Арину за это было бы странно. Слава, конечно, назвал себя идиотом, который умудрился напоить сестру в первый же день её пребывания в Питере, но это же Питер, да и не он сам её напоил. Ей, во всяком случае, уже было восемнадцать, поэтому возможность это сделать она всегда имела без его помощи. К примеру, Славе было известно, что Арина пару раз пробовала траву в компании своих одноклассников. В курении травы Слава не видел ничего плохого. Максимум, о чём он мог расстраиваться — так это о наличии в её жизни людей, которые знают, как доставать наркотики. Но это было практически неизбежно, и главное, что у Арины имелась своя голова на плечах, чем сам Слава похвастаться не мог. Зато у него было правило: приезжая в Украину, он никогда не употреблял. Концерты, само собой, составляли исключение, но даже тогда Третьяков часто мог отдать предпочтение нелюбимому алкоголю, поскольку выступать абсолютно трезвым для него было немного диковато, и здесь работал его вечный девиз: «лучше уж выпить, чем эта ваша трезвость». Не употреблять при родителях, которые прекрасно знают, что он употребляет — это была моральная сторона вопроса. Это было бы некрасиво, и он показал бы этим неуважение к людям, которые его вырастили. Но на концертах в Киеве или в Харькове он беспокоился скорее о том, что здесь у него нет возможности достать с рук и нужно заказывать через даркнет, что Славе очень сильно не улыбалось на протяжении всего его наркотического пути. Не говоря уже о том, что поймай Славу за поиском закладки украинская полиция, будет очень неловко перед папой и его коллегами, даже если это случится в другом городе. Это всё отличная пища для размышлений, но Арина всего лишь была пьяна, хотя на вечеринке и присутствовали вещества посерьёзнее алкоголя, которые никак и ни от кого не прятались. Может, дело было в том, что Арина знала, как сильно Слава будет злиться, если она решит протестировать на себе действие экстази — он бы пришёл в ярость и обязательно накричал на неё за то, что она не учится на его ошибках. А может, это действительно было ей не интересно. Но так или иначе, её не было среди тех, кто решил позволить себе таблетку для хорошего настроения. В долгосрочной перспективе, Арина надеялась на место в общежитии или на то, что очень скоро сможет найти работу, которая позволит ей отыскать себе соседку и снять собственную квартиру напополам. Но пока что, на неопределённый срок, она остановилась у Славы. Они спокойно могли лечь в одну постель и даже обнять друг друга во сне. Всё-таки, у дедушки с бабушкой в доме было не так уж много кроватей, к тому же, в детстве ночная темнота выглядела слишком опасной, чтобы засыпать поодиночке. Самое интересное, что страшно обычно было Славе. Он до сих пор временами видел страшных глазастых теней во мраке, но дело было уже не в богатой детской фантазии. С утра Арина проснулась первая и почти сразу же разбудила Славу. Вот, что уж точно выдавало их родственные отношения, так это удар подушкой по голове с криком: «хватит спать, Третьяков!». Пришлось вставать. Что было поистине удивительно — Арина проснулась свеженькая как только сорванная с дерева спелая груша. Ещё и в душ успела сходить, намазавшись всеми существующими в доме кремами, прежде чем прийти терроризировать сладкий сон Славы. Слава же проснулся раздолбанный как тридцатилетняя жигули с огромным пробегом и даже душ не очень помог ему прийти в чувства. Наверное, слишком сильное остаточное действие целой смеси веществ. Сидя посреди кухни с увлажняющей маской на лице, Слава взглядом бездумно пилил стену. Поэтому Арина вызвалась приготовить завтрак, но сразу уточнила, что это разовая акция и ежедневно прислуживать она ему не будет. Сказано было шуткой, но являлось правдой. Славе не было особо важно, он вообще не любил есть по утрам, но от кофе и жареного яйца не отказался. Себе Арина решила сделать какао, которое забытым стояло на полке в шкафу уже по меньшей мере полгода. Слава не то что бы не любил какао, скорее гораздо больше любил кофе, и потому, глядя на две стоящие поблизости банки, выбирал одну-единственную и постоянно обновлял её, пока соседняя заканчивалась очень-очень медленно. — Слава, хочешь анекдот? — заговорчески похихикала Арина, стоя к нему спиной в большой домашней розовой кофте. Тоже Славиной. Будто из своих вещей только трусы, да кроссовки привезла, ей богу. — Хочу. — немногословно ответил Слава и запил свой ответ глотком крепкого кофе, очень слабо разбавленного молоком. — Какой основной ингредиент в составе кофе? — спросила она испытующе. — Кофеин, очевидно. — совершенно правильно назвал Слава и сделал ещё один глоток. — Верно. А в какао?.. — игриво продолжила Арина и обернулась, стоя с жёлтой банкой с мультяшным кроликом в руках и с совершенно глупой улыбкой на лице. — Ну… Ты хочешь, чтобы я ответил «кокаин»? — нахмурился Третьяков, ощутив себя участником невероятно странной викторины, и сделал третий, самый большой и обжигающий глоток. — Именно. — Арина улыбнулась лишь шире и вытащила из банки ложку с горкой какао-порошка и прижжённой целкой от сигаретной пачки. Полной другого порошка. Слава подавился и очень красочной вспышкой выплюнул изо рта кофе, который у него даже из носа полился. Закашлявшись, он всё никак не мог выдать ей никакого ответа, а она с заливистым смехом отделила запачканный в какао свёрток и выложила на стол прямо перед Славой. — Вот и нашёлся, — деловито подмигнула девушка, как ни в чём не бывало вернувшись к приготовлению своего любимого какао. — Надеюсь, меня накроет после одной кружки. — Он… Хорошо запакован, — всё ещё покашливая, Слава взял в пальцы те самые остатки кокаина, который нюхала Настя, и тихо возмутился самому себе. — Я, конечно, понимаю, что был угашен ксанни, но чтоб настолько… Как можно было догадаться спрятать его в банке с какао… — Нет, ну ты смотри. Даже поглубже его запихнул, сверху присыпал, — подтрунивала Арина, ритмично размешивая залитое кипятком какао ложкой. — Больше таких сюрпризов нет? — Нет. — смущённо отозвался Слава и пихнул свёрток в карман домашних штанов. — Уверен? — пытливо переспросила Арина. — Уже не очень. Я реально не понимаю, как мне в голову пришла эта идея и почему я счёл её хорошей, — продолжил Слава самокритично. — Ещё главное и вспоминал же сидел сто пятьдесят часов, куда я мог его запихнуть. Еблана кусок. — Да почему же еблана кусок сразу? Тут уже… Целый скорее. — вновь издевательски хихикнула Арина, обвела силуэт лица Славы облизанной ложкой с расстояния и только потом села к нему за стойку, с радостью прокрутившись на барном стуле. — Закрой рот и ешь. — хмуро выпустил Слава и неповадно притронулся к кофе, крупные капли которого по-прежнему лежали на столе после эпичного фейерверка. Сон как рукой сняло после таких находок. В планах на день было прогуляться по городу и обойти основные знаковые места. Слава был не очень воодушевлён этим и предложил другое популярное туристическое развлечение: тур по барам и гастрономический тур. Ему не очень хотелось несколько часов бродить по центру на морозе и стучащими от холода зубами рассказывать про памятник Петру I. Но в итоге было решено совместить. Во время первой прогулки по Невскому проспекту, которая по личным ощущениям Славы длилась часов пять, но главное, что Арине очень нравилась, она рассказала ему о девочках из университета Лиёна. С несколькими из них она обменялась Инстаграмом и уже общалась в сети. Слышать, что Ри так быстро нашла знакомых, Славе было приятно. Быть может, этот день родился именно сегодня, потому что Славе было это необходимо. Поздний завтрак, долгая прогулка по центру, смешанная с посещением кофеен и рестобаров, чтобы отогреться и перекусить, незапланированный поход в кино. Только ближе к глубокому вечеру они вернулись домой и продолжили свой марафон кино, решив пересмотреть старые фильмы, которые впервые увидели ещё будучи детьми, на рябящем экране толстого телеящика. С утра Слава встал пораньше, чтобы приготовить Арине завтрак перед её первым днём в новом университете. Благо, вчера, перед возвращением домой, они зашли в магазин и набрали три пакета продуктов, поэтому сегодня холодильник на кухне Славы был полон как никогда. Завтрак вышел довольно простым в приготовлении, но очень сытным и насыщенным: на столе стояла глазунья с говяжьим стейком и соевыми бобами. В отличие от Славы, в которого с утра запихать еду было сложнее, чем упаковать слона в дорожный чемодан, Арина предпочитала завтракать плотно, и Третьяков это знал. Будильник Арины сработал как раз тогда, когда еда была почти готова, поэтому она вышла из ванной довольно скоро. Краситься всё равно стоило только после приёма пищи. — Доброго ранку. А себе? — агрессивно-заботливо сморщилась Арина, усаживаясь за стойку перед своей тарелкой. — Доброго ранку. Я уже поел. Кофе вот пью. — бессовестно соврал Слава и поднял в воздух кружку с кофе. Арина, конечно, понимала, что Слава ничего не ел, но решила не быть назойливой. Всё-таки, мучить его едой тоже было бы неправильно. Проголодается — сам поест, не маленький ведь уже. Завтрак никуда не торопился, и даже после него было достаточно времени, чтобы собраться, ни о чём не переживая. За окном была непроглядная темень, и выходить из тёплой уютной квартиры очень не хотелось. Слава даже подумал о том, что было настоящим подвигом без слёз оторвать голову от подушки. В его голове уже немного затёрлись воспоминания о ранних подъёмах по будильнику, стенания метели за окном и сонные сборы на первое занятие, назначенное к восьми тридцати утра. Внешне Арина не выглядела обеспокоенной, но внутри у неё явно чесались кости от волнения и страха перед неприятным первым днём. Слава, хоть на деле и был занят немного другими мыслями, выглядел как тот, кто волнуется об этом учебном дне больше всех. Он немного чувствовал себя отцом, провожающим ребёнка в первый класс, несмотря на то, что до этого события ему нужно было прожить ещё хотя бы года четыре. В конце концов, вопреки своей уверенности в безупречности Арины как человека, Третьяков немного боялся повторения истории с киевским университетом. И произойти это могло не потому что Арина плохая, а потому что после неудачного опыта, грустного совпадения, которое привело её в не самую дружную и приятную группу, — к слову, это могло ещё и поменяться, может, она просто села не с теми людьми в свой первый день, — Арина могла понести на себе отпечаток прошлых событий и неосознанно приложить этот трафарет на свою новую группу. Что, несомненно, помешало бы ей найти друзей здесь. Но она уже была не одна. Теперь поблизости был Слава, и были пока что немного мистические новые знакомые, с которыми Арина могла договориться о встрече в свой выходной. В Киеве, насколько было Славе известно, этими людьми оказались не самые нравственные личности, которыми было не жалко опустить свою «подругу» до самого низкого уровня, лишь бы как-то удовлетворить себя и компенсировать скудность ума слепой верой в то, что есть кто-то хуже. В образовательных целях они поехали на общественном транспорте, хотя Арина всегда располагала родительскими деньгами достаточно уверенно, чтобы кататься на такси по два раза в день на протяжении всей рабочей недели. Выбранный для перевода университет находился на первой линии Васильевского острова, а это значило, что путь до него от дома Славы пролегал по зелёной линии метро без пересадок — от Ломоносовской прямо до, непосредственно, Васильевского острова. Оттуда можно было дойти пешком за десять минут. К сожалению, расположение здания высшей школы журналистики относительно метро не предусматривало автобусного маршрута на случай плохой погоды. Расстояние было не слишком большим, а автобусные линии были сделаны так, что, добираясь прямо до университета, нужно было сделать две пересадки и всё равно пройтись пешком — мартышкин труд, иначе и не скажешь. Вот и сейчас, по ещё не расцветшей улице, под красным небом и снегопадом, они топтали заснеженную дорогу, которая, ввиду всего вышеупомянутого, казалась бесконечной, хотя протянулась всего на километр. — Мне уже не нравится, — буркнула Арина в свой розовый шарф. — Бедных студентов вообще не ценят. Слава понимающе кивнул, но говорить ничего не стал. Ему не хотелось разговаривать, пока вокруг не вырастет окружённое стенами отапливаемое пространство. Снегопад его раздражал. Он проводил её до самых дверей, где они и расстались. Теперь Слава, стоящий посреди заметённой снегом улицы, задавленной гулом машин и свистом ветра, был свободен как вольная птица, раскинувшая крылья в небосводе. Небосвод. Третьяков украдкой поднял голову к небу, откуда на его шарф Burberry сыпались крупные снежинки. С омерзением вздохнул. На календаре отметилась середина января. Только лишь половина зимы позади. Слава не обладал качествами оптимиста и не мог заменить слово «лишь» на «уже», поэтому очень сильно раздражался. Да здесь и никакой оптимист не обманется, зная, что зима в Санкт-Петербурге не проходит сказочным образом в первый день весны. А ежели и проходит, то непременно возвращается ближе к десятым числам с новой силой, продолжая терроризировать уставших от тяжёлых пуховиков людей. В воздухе по-прежнему витала лёгкая атмосфера новогодних праздников, но она была всё менее отчётливой. Сегодня, вчера, позавчера люди уже выходили на учёбу и работу, едва оправившись от торжественных двухнедельных каникул. На Славу напала тоска. Особенное время прошло, и теперь опять всё будет по-старому. А он получил слишком большой эмоциональный всплеск, очаг которого продолжал нагреваться внутри, теперь накачивая его вены скорбью по чему-то незримому, неуловимому, очень размытому. Хорошо ли он провёл новогодние праздники? Едва ли. Хорошее было, и его было много, но Слава всё равно злился на вселенную непонятно за что, бесцельно разгуливая по улицам Васильевского острова. Он мог бы уже дважды дождаться самого нерасторопного таксиста, мог бы сидеть в тёплом салоне иномарки, уезжая отсюда в сторону дома, но он потерялся. В самом метафорическом плане этого слова — потерялся. Будто бы просто забыл, что у него есть дом и знакомые, с которыми он может увидеться за стёклами очередного бессовестно дорогого кафе. Забыл, что, по идее, должен уехать куда-то и чем-то занять очередной день своего существования. Он даже не планировал гулять, поскольку было ясно, насколько сильно его не устраивает погода. Но уронив свой разум в самые липкие, неприятные мысли, Слава просто побрёл, куда глаза глядят. Он остался один наедине с собой. Как-то не успел этого предотвратить. И его терзали даже не конкретные мысли о расставании или неудавшихся каникулах — они мелькали в голове, но неровно, сбивчиво, перемешанные с невнятной тревогой и скорбью по чему-то очень важному, что не имело никаких очертаний и обозначений. Просто вдруг душу придавило тяжёлым валуном, безо всякой на то причины. Самое странное, что он мог сделать на морозе — так это голой рукой, покрасневшей от холода, смести снег со случайной лавочки, сесть на эту лавочку и достать из шоппера дневник с ручкой. Его уже начинало потряхивать от минусовой температуры, а он даже не посилился зайти в какое-нибудь заведение, чтобы согреться. Лучше бы столб лизнул и прилип к нему языком, чем это, но трясущаяся рука выводила кривые строчки на страницах тетради.

«Сижу в сквере на Васильевском. Не очень понимаю где. Если вдруг захочу вернуться, посмотрю по картам. А может и подохну здесь. Заледенею насмерть. Весной отдерут меня от этой скамейки. Или то, что от меня осталось. Если от меня что-то осталось. Мне невыносимо плохо. И я даже не знаю, в чём дело. Просто не хочется жить. Всё вроде хорошо. А вроде мне это не нужно. На меня нападает такая тоска от мысли о том, что я должен делать хоть что-нибудь. Переставлять ногами, снабжать организм едой и жидкостью, работать. Не хочу ничего. Хочу исчезнуть.»

Зубы стучали. Его начинало трясти всё сильнее, и конечности уже чувствовались крайне слабо. Слава, кажется, совершенно не понимал, что он творит. Ему было настолько плевать, что происходит с ним и вокруг него, что он готов был на самом деле вот просто взять и замёрзнуть насмерть. Может, это было можно назвать изощрённой формой селфхарма. Навредить себе не лезвием и не выдиранием волос, а вот так. Испытать физическую боль ради того, чтобы избавиться от душевной. Наказать себя за все ошибки, которые не получилось осознать и исправить. Подтвердить правоту всех людей, которые сказали Славе, что он слишком плох в выстраивании взаимоотношений. Это правда так.

«Я не могу больше. Я не понимаю, зачем я здесь. Зачем я родился. Какой, блять, бред вся эта моя ёбаная жизнь. Я просто есть, чтобы люди знали, как не надо себя вести. Я просто есть, чтобы люди знали, что в мире существуют такие уроды, которые портят его. Я просто есть, чтобы дышать чужим воздухом. Я просто есть. И я так не хочу этого.»

Славе пора было очнуться. Прийти в себя. Но чем дольше он сидел на морозе, тем хуже работала голова. Он совершенно не помнит, как оказался в чужой гостиной с пледом на ногах и с чашкой горячего чая в руках. Обширное пространство, огромные окна, электронный камин с повешенной над ним плазмой, нагретый мраморный пол с дорогими коврами и невероятно уютный мягкий диван, в который хотелось врасти. Это квартира Содды. В одной из комнат, этажом или двумя выше, — их тут было три, — пока Слава здесь сидел, над математикой мучился Артём с преподавателем. Кажется, Слава пришёл, потому что надеялся вытащить из Содды дозу, но идея оказалась провальной. Увидев Славу совершенно разбитым и замёрзшим настолько, что до трагедии было недолго, Содда категорически отказал ему в противозаконной сделке. Зато пригласил войти, отогрел и напоил чаем. Он предлагал ему поесть, рассказал, что с утра они с Артёмом сделали замечательную запеканку, но Славе было так сложно запихнуть в горло хотя бы небольшой кусок еды, что он напрочь отказался. — Какая тебе вообще разница… — разозлённо буркнул Слава, когда, согревшись, немного пришёл в себя и нащупал какую-никакую почву для очередного спектакля «мразь и самоуверенность». — Я не тинейджер из гетто, Слава. Ты меня с кем-то перепутал, — твёрдо возразил Содда, нахмурившись, и подвинул поближе сервировочный столик с фруктами и печеньем. В надежде на то, что крошечные габариты винограда и горячий аромат выпечки всё же подкупят Славу, видимо. — Мне плевать, получу я пару лишних купюр или нет. Независимо от их номинала. Человеческая жизнь стоит гораздо дороже, а мне почему-то не верится, что ты планируешь расходовать порошок разумно. — Моя жизнь абсолютно ничего не стоит. — горько усмехнулся Слава, всё ещё придавленный этим сжирающим душу чувством пустоты. — Ну вот и приехали мы на Вашу остановочку, молодой человек, — присвистнул Содда удивлённо. — Не знаю, что тебя так огорчило. Но если хочешь отравить себя, то не моим кокаином, будь добр. Слава продолжительно помолчал. Интересная такая позиция. Вполне здравая, но не самая частая. Он подсознательно ожидал другой реакции и немного оскорбился, в очередной раз ощутив свою ничтожность. Голова сама грохнулась вниз, будто шейные суставы обмякли и перестать держать её. Содда это увидел. — Я тебе сказал, что наркотики не должны быть там, где есть проблемы. Как бы комично ни звучало, — Содда хрипло посмеялся и задел плечо Славы рукой. Что было странно, ведь обычно траурный настрой Третьякова моментально перебегал на всех окружающих его людей. Содда продолжал находиться в хорошем расположении духа, в крепость его ума просто не могла пробраться юношеская тоска. — Тебе не будет легче, если ты сейчас закинешься чем-то. — Ты ошибаешься. И даже не знаешь насколько, — злобно выронил Слава и обнял себя ладонями, когда кружка с остатками чая оказалась на сервировочном столике. Он вёл себя так, будто Содда ему что-то непременно должен. И Содда мог бы почувствовать себя родителем проблемного подростка. Он успел узнать Славу как очень многогранного человека с просторным, порой необычно философским мышлением. Как человека, в голове которого много очень правильных вещей. Но багаж опыта позволял Содде знать, что возраст человека, так или иначе, всегда влиял на его поведение независимо от того, насколько он умён и эрудирован. Взять того же Артёма — очень умный мальчик. Очень умный четырнадцатилетний мальчик, здравое мышление которого периодически замыкает из-за гормонов и детской неопытности. Моментами наивность очень интересно смешивается с пережитыми им ужасами, которые по умолчанию сделали его более взрослым в сравнении с другими детьми его возраста. — Может, это ты ошибаешься? — внезапно для Славы спросил Содда, заставив его аж дёрнуться и бросить взгляд зелёных глаз в собеседника. — Поразительно, как вы способны не обращать никакого внимания на тот неоспоримый факт, что за парой часов кайфа всегда следуют тяжелейшие отходняки. Ты же себе только хуже сделаешь. — Да ты что, — Слава нехорошо хмыкнул, чувствуя ядовитый азарт. — Мне хуже уже не будет, ровно как и лучше в трезвом состоянии. Пара часов кайфа, да. Хотя бы это, знаешь. Если я ничего не приму, то и эти пару часов мне будет дерьмово. — Хорошо. Иди и прими что-нибудь, — будто бы разрешил Содда и огорошил Славу ещё сильнее. — Зачем ты пришёл, малыш? Ты был недалеко отсюда и верно думал, что я продам тебе дозу. Но я этого не сделал. И твои дальнейшие действия — сидеть здесь? Я не верю, что у тебя нет других способов достать наркотики. — Знаешь, а ты прав. — вспыхнул Слава и подорвался с места, намереваясь уйти, когда сзади снова раздался голос Содды. — Может, ты просто надеешься, что есть другой выход? Слава замер. Замер так, будто жизнь кто-то свыше решил поставить на паузу также, как ставят на паузу фильмы в онлайн-кинотеатрах, когда нужно отойти или передохнуть от слишком яркого сюжетного поворота. — Слава, — укорительно произнёс Содда, стараясь задержать его. — Ты помнишь наш разговор в отеле? Ты мне нравишься, и я готов помочь тебе, если это необходимо. Но, если это действительно необходимо, найди в себе мужество и зрелость доложить мне об этом прямо, а не сиди гордо задрав голову, будто ты не делаешь это только оттого, что по уши находишься в дерьме. Мы не так близки, чтобы мне было интересно играться и разгадывать твои загадки. — Мне не нужна помощь, — сказало за Славу задетое самолюбие, когда сам он всем нутром желал кричать об обратном. На полпути он обернулся, будто желая обратить сказанное, но дороги назад не было, и Слава продолжил. — Оставь себе всю эту херь, которой меня пичкаешь. Пригодится, чтобы воспитывать подростка. Со мной говорить как с ребёнком не надо. И пошёл ты вообще к чёрту, Содда, блять. После такой сцены, короткой, но исчерпывающей, держать Славу, конечно, никто не стал. Он стремительно покинул квартиру, утопая при этом в жутком приступе дереализации, который незаметно начал охватывать его ещё до визита к новому знакомому, связь с которым вряд ли уцелеет после такого эпизода. Но теперь, после него, Слава остро ощутил размытость связи с реальностью. То, что произошло только что, начиная от того, как эта дверь открылась для него и как она для него закрылась, казалось Славе несуществующим. Будто всего этого не было, и он себе только выдумал эту неприятную историю, пока его тело, быть может, продолжало опасно замерзать на лавочке. Славе просто не верилось, что всё это действительно случилось. Слишком скоротечно и спонтанно. Погружённый в себя, он не успевал анализировать окружающую обстановку и свою реакцию на неё. Словно сидел в стеклянной коробке, откуда ему и доводилось наблюдать всё это. Совершенно потерянный и уже, вместо злобы, расстроенный, Слава закурил возле парадной. Полный идиотизм. Да, он хотел бы, чтобы ему помогли. Но просто сказать об этом? Содда слишком многого хочет. Разумеется, он был совершенно прав в каждом изречённом слове: он не обязан допытываться, а Слава должен уметь правильно обращаться со своим языком в двадцать один год и адекватно излагать свои мысли. Слава слишком привык, что за ним все бегают, и решил пойти по пути наименьшего сопротивления. Ведь обычно, когда он просто сидел с кислым лицом, у него уже все вокруг выспрашивали, что случилось и чем можно помочь. Он, конечно, редко отзывался на это, но факт оставался фактом. К тому же, он не до конца осознавал, что хотел бы попросить о помощи. Да даже если бы осознавал — не смог бы сделать этого прямо без непосильного труда и убытка остаткам своей самооценки, которая на самом деле была на порядок ниже, чем могло бы показаться со стороны. Может, он пришёл именно к Содде, потому что тот взрослее и опытнее подавляющей части всего его окружения, не считая родителей, которых банально не хотелось ранить своей ущербностью. Может, потому что проще говорить о своих проблемах с малознакомыми людьми, чем с родными. Но даже при таком раскладе он не смог. Будто нужно было не слово выронить, а вагон мешков с кирпичами разгрузить. Подсознательно Слава искал иные выходы, но на поверхности всё было куда печальнее. Здесь было два выверенных варианта: забыться в наркотическом приходе или в чужой компании. Может, всё сразу. Любые разумные решения необузданной разумом ситуации были сокрыты для него, и он не мог докопаться до истины собственными стараниями. Но он, непременно, нежно мечтал о том, чтобы освободиться от своих мучений и научиться наслаждаться всем тем, что он имеет. Всем тем, о чём некоторые могут только мечтать, но всем тем, что ему одному не приносит никакого удовольствия. «Я недостаточно пытался или пытался настолько усердно, что взгляд замылился?» — философски помыслил Слава, скорчившись от обжигающего горло дыма. И на этот вопрос у него ответа не отыскалось. В планах было поехать к Хмурому, а от него сразу к Вадиму. Сообщение в чат с первым уже было отправлено, а второму Слава только собирался писать, но, во всяком случае, Третьяков знал, что у Вадима не может быть планов, в которые он не сможет вписаться. В противном случае, это ещё сильнее Славу разочарует. Одному нюхать не хотелось, хотя он однозначно сделает это, если придётся. Но знакомых, в компании которых это можно было бы устроить, было не так много. Не считая Вадима, только Кира, — ведь Слава сам оборвал все подобные связи, когда выходил из психиатрической лечебницы, — но её видеть по-прежнему не очень хотелось вопреки тому, что вчера, на вечеринке, они провели в обнимку добрую половину вечера.

@restinpeaceslava (Слава) Сап Какие планы? Беру вес и жутко хочу объебаться, ты со мной?

@dj.stoned Салют бро, когда?

@restinpeaceslava (Слава) Сейчас

@dj.stoned Ебатт чел Ещё десяти утра нет, а ты хош нанюхаться Да и ты ж бросал вроде

@restinpeaceslava (Слава) Передумал Как хочешь, моё дело предложить

@dj.stoned Непон я чё сказал, что я против, что ли?)))) Вообще написал бы ты минут через двадцать, яб уже спал нахуй как труп Щас с тусы домой еду Давай бери и подгоняй ко мне Слава удовлетворённо улыбнулся и потушил сигарету о бортик мусорного бака, уже собираясь уходить, когда его вдруг сзади схватили за руку, торопливо в неё что-то пихнув. Недоумённо обернувшись и уже неосознанно приготовившись бить обнаглевшего незнакомца, Слава увидел перед собой запыхавшегося Артёма Мисти, криво замотанного в шарф и с шапкой набекрень. Без всяких слов Слава разомкнул ладонь и увидел в ней шоколадную конфету. Он собирался что-то спросить, но пока в его голове формировался наиболее подходящий под ситуацию вопрос, его опередили. — Пятнадцать тысяч. Наличными. Есть? — спросил Артём непоследовательно сквозь отдышку. — Что? — Слава глупо похлопал глазами, и приоткрыв замёрзшими пальцами фантик, увидел выглядывающий из него полиэтилен с чем-то белым. — Ты?.. — Что ты так смотришь, будто кокаин никогда не видел? — Мисти недовольно нахмурился, и подозрительно оглядевшись по сторонам, вытянул ладонь. — Быстро, давай мне деньги и разбегаемся. Если нет наличных, давай сходим до банкомата. На карту никак нельзя, Содда узнает. — Так он ещё и не знает? — удивлённо охнул Слава и нервозно усмехнулся. — Конечно, не знает. Я случайно услышал ваш разговор и… — начал было поведывать Мисти и возмущённо вздохнул, вдруг запнувшись. — И это не твоё дело, в общем-то. Тебе нужно или нет? — Нужно, — Слава, опустив всю абсурдность ситуации, в которой четырнадцатилетний сын барыги втайне от него пытается продать ему кокаин в фантике из-под шоколадной конфеты, потянулся за кошельком. — Мне просто интересно, что ты сделаешь, если я вдруг решу убежать. — Не надо только смотреть на мой возраст и думать, что меня можно надуть таким идиотским способом. У меня есть пушка, а тюрьмы я не боюсь, у меня надёжная крыша. Рыпнешься — и у меня рука не дрогнет в тебя шмальнуть. — хмуро сообщил Мисти, да так уверенно, что сомневаться в его словах было бы неуместно. Сказать, что Слава был обескуражен — ничего не сказать. Пока его рука искала в широких штанах кошелёк, вторая поднесла фантик к носу. Запах был крайне слабый, но не было никаких сомнений в том, что Мисти дал ему настоящий кокаин. Размешанный или нет — уже другой вопрос, но Слава, так или иначе, узнает об этом в процессе употребления. Уж что Слава умеет действительно хорошо, так это определять чистоту кокаина по его запаху, консистенции и ощущению при попадании в нос. Посетила другая мысль — наверняка, мальчик любит карманные деньги, которые никак не контролируются Соддой, потому отпугивать потенциального клиента некачественным товаром было бы глупо. Почему-то очень хорошо верилось в то, что Мисти прекрасно знает толк в тонкостях этого бизнеса. Убедиться в своей догадке Слава смог уже тогда, когда невзначай пихнул ему в карман три красных купюры, сделав это так, словно просто поправляет помявшийся пуховик на ребёнке. Интересный опыт, ничего не скажешь. — Класс. Теперь, как и сказал Содде, пойду за чипсами, пока урок не начался, — глаза его по-детски радостно засияли, что вызвало в мозге Третьякова огромный диссонанс наряду со всем происходящим и следующей услышанной фразой, которая была произнесена с потрясающей стальной серьёзностью. — На оборотной стороне фантика телеграм-адрес Никиты. Это тот парень из клуба с татухой разбитого сердца и слезы на лице, если вдруг забыл. Нужно будет ещё — напиши ему или свяжись со мной через него. Мы в общем-то часто вместе, так что я по любому буду в курсе того, что ты интересовался. — Хорошо… — только и смог выронить Слава, глядя в спину отдаляющегося силуэта.