Яркие краски

Утро началось ближе к полудню и с не самой приятной для восприятия ноты. Разлепив глаза, сделав это с нечеловеческим трудом, Слава ощутил резкий удар головной боли и прилив тошноты раньше, чем понял, где и с кем находится. Его тело чувствовало себя так, будто его всю ночь крутили и выжимали. Слабость так и заснула в костях и мышцах, смешавшись с тупой болью, а живот раздулся и одновременно слипся. Это было очень похоже на обыкновенное похмелье, но такое яркое, какое бывает не меньше, чем от выпитой в одно горло полулитровой бутылки виски. Поборовшись с ослепляющими недомоганиями, Слава попытался осознать, что с ним вообще происходит, но вышло не слишком успешно. Белый потолок вилял перед глазами, а горло, вместе с далёкими пока от выхода на волю рвотными позывами, одолела горечь и сухость. — Доброе утро, котёнок, — ласково протянула ползущая по его голой груди женская рука. — Наконец-то проснулся. Алина не принимала никаких снотворных, да и сполна напиться алкоголем не успела, поскольку была сильно озабочена исполнением своего мерзкого плана, для чего должна была оставаться в трезвом уме. Уснув приблизительно в полночь, она встретила утро гораздо раньше Славы и успела уже как следует насладиться пролезающими в окно бесчувственными лучами солнца и сладкой негой, какая обволакивала её душу от голых объятий с возлюбленным. Она с упоением наблюдала за спящим рядом Славой не меньше двух часов. Впрочем, не столько всё это время восхищаясь его красотой и очаровательным сном, сколько своей неотразимой гениальностью в умении достигать желаемого любыми невозможными, на первый взгляд, путями. Подумать только, ещё вчера ей приходилось весь вечер находиться поодаль, чтобы не отхватить парочку ласковых, а сейчас она уже была к нему так близко. И не к его обложке. К нему настоящему, живому — спящему и почти раздетому. Могла свободно примкнуть к его телу и посмотреть на него такого, каким он никогда не бывает в объективе камеры. К слову, сделать фотографию на память она тоже успела. И её совсем не волновало, что это всё случилось не по доброй воле. Что Слава не снимал при ней с себя одежду и не ложился сам с ней в кровать. Что он не разрешал фотографироваться и не был рад совместному пробуждению. Это всё для Алины было мелочью, несравнимой с пережитым триумфом. Теперь, когда он проснулся, её план терял чёткие очертания, и исход ситуации покрывался туманностью. Но Алина была не из тех, кто теряет лицо ближе к кульминации актёрской постановки, когда из головы вдруг вылетело несколько неважных реплик. Поэтому, увидев, что он открыл глаза, непринуждённо погладила его по груди и сладко улыбнулась, словно совершенно не подозревает, что он окажется смущён происходящим. — Ты что здесь делаешь? — ровно, но с сонливой хрипотцой спросил Слава. Он, хотя и проснулся, всё ещё находился где-то на перепутье трёх миров — настоящего мира, сонного мира и мира медикаментозного помешательства. Его тело трясло и ломило от аптечного похмелья и повышенного давления, а разум соображал только своей периферийной частью, не позволяя охватывать сразу всё то, что без особенных проблем переваривает здоровый бодрый человек. Слава не смог бы в такой кондиции отреагировать на присутствие Алины в своей постели остро, хотя и был очевидно недоволен тем, что она не только оказалась поблизости с утра пораньше, но и обняла его как своего плюшевого мишку. Безразлично скинув с себя её руку и неповоротливо отодвинувшись, Слава стал медленно вылезать из кровати, притом борясь с тошнотой, слабостью, тремором и редкой силы мигренью. Он не до конца осознавал всю ситуацию. Его руки тряслись в такт неровному сердцебиению, и ощущая подспудное беспокойство, он не мог лишить свои движения угловатой неуклюжести. «Даже не заметил, что я голая» — с некоторым разочарованием подумала Алина, пока Славе, воистину, было критически наплевать на её наготу, хотя сказать, что он её прямо-таки «не заметил» тоже было нельзя. Он, скорее, не успел обработать этот факт в своей голове в достаточной степени, чтобы возмутиться и подумать о свойственных подобному причинах. — Мы спали вместе. — гордо послышалось от Алины. — Я вижу. Но это не ответ на мой вопрос. — холодно бросил Слава, спрятав лицо руками, чтобы перебороть особенно яркий прилив дурноты. По пальцам не сосчитать моментов, когда Слава был в себе не уверен. Но сейчас он ни на миг не сомневался, что вчерашней ночью ложился спать в гордом одиночестве, а Алина прибилась к нему уже после. Хотя воспоминания о минувшей ночи не спешили осветить голову, Слава не успел подумать о том, что ему необходимо их увидеть. Он был слишком разбит, чтобы думать о прошлом, и мог соображать только здесь и сейчас, да и то частично — а подсказывала его голова, что он бы добровольно не уснул с Алиной в одной кровати, миленько обнявшись, и уж лучше бы вовсе отправился спать в припорошенную толстым слоем снега канаву, чем так. — У нас был секс, вот я потом тут и уснула с тобой. А может, даже и ты со мной, зайчик. — сходу вывалила Алина, дабы Слава в должной степени обомлел и наконец прикоснулся к сценарию, который она заготовила на это чудесное февральское утро. — Что… — успел только пробормотать Слава, как замыленный взгляд его упёрся в хаотично раскиданные возле постели вещи и вроде как использованный презерватив. — Ай… Сама разбросала? И с этим полным скепсиса вопросом Слава даже не подозревал, как сильно он был прав. Он не соглашался с тем, что у них что-нибудь случилось под покровом ночи, но и не отрицал этого. Его до сих пор не коснулась ясность сознания, он немного спал, сидя на краю кровати с открытыми глазами. Что уж там, Слава даже вряд ли действительно думал о чём-нибудь, глядя на присущий заоблачной страсти бардак вокруг кровати. Точно не о том, переспал ли он с Алиной. Точно не о Кире, которая и вовсе была где-то далеко. Первостепенной задачей было очнуться, а это оказалось не так легко. — Очень смешно. Ты совсем ничего не помнишь? — испытующе спросила Алина, и прикрывшись одеялом, тоже приподнялась на постели. Она обязана была изобразить стеснение. Ей бы, конечно, очень хотелось соблазнить Славу своим телом, но она не была дурой и прекрасно осознавала, что сейчас не самый подходящий момент идти ва-банк. И тут Славу наконец обдало холодом в область грудной клетки. Этот вопрос пришёлся к месту для частичного пробуждения мозга. Последнее, что он помнил — игра в гонки на приставке, но сейчас Слава даже не смог бы ответить, кто вышел из неё победителем. В тот момент, когда он рассеянно отдал победу Косте, его рассудок уже отмело напрочь. Секунд десять просидев в явном замешательстве, Слава так ничего и не возразил на вопрос Алины. Но, пожалуй, его молчание уже было ответом, который довольно много давал понять. Если говорить на чистоту, то Алина немного волновалась о том, что таблетки не смогут съесть память Славы, и тогда ввести его в заблуждение окажется во сто крат сложнее. Но что заставило её беззвучно хмыкнуть, так это самодовольный взгляд на спину сидящего в прострации Славы, который никак не может отыскать в своей голове картинки, запечатлевшие на себе последовательность вчерашних событий. Взволнованный новым открытием, Слава решил, что с провалами в памяти, случайным сексом и его последствиями он разберётся потом. Возможно, на слух это суждение слегка цинично, но в его состоянии было лишь два выхода — либо временно опустить мыслительные процессы в долгий ящик, либо позволить им взорвать набитую лебяжьим пухом голову к чертям собачьим. Первостепенно нужно было сконцентрироваться на механических действиях, которые позволят ему прийти в себя и в последствии обмозговать эту ситуацию с должным вниманием. Схватив с пола свои штаны и только успев натянуть их на ноги, Слава оказался придушен довольно явным приступом рвоты, который заставил его помчаться в ванную. На что Слава никакого внимания не обратил, а в зале было совершенно пусто. Вадим арендовал помещение на сутки, то есть до трёх часов дня. Но в полдень все, кто не покинул тусовку минувшей ночью, ещё беззаботно отсыпались, будто всего через полтора часа их не начнут сбрасывать с кроватей с громогласным криком: «время валить домой, эй ты!». Впрочем, была и неприятная вероятность того, что Вадим сам проспит нужный момент. Вчера Славе было почти также плохо, но сегодня он всё-таки предусмотрительно запер за собой дверь ванной, чтобы не появилось никаких свидетелей его недомоганиям. У Славы в желудке были только остатки вчерашней мясной пиццы, а рвало его так, что следующие минут пятнадцать он бесконечно глотал воду из-под крана, чтобы из него вместе с тошнотворными позывами могло выходить хоть что-нибудь, помимо желчи. Слёзы наворачивались на глаза не только из-за ярких приступов рвоты. Голова продолжала раскалываться, живот крутило, мышцы выламывало. Но при всём при этом, сеанс очищения желудка быстро заставил его начать соображать. По крайней мере, на тему того, чем он это всё заслужил. Как он, будучи непьющим человеком с крестом трезвенника, умудрился так сильно накидаться, чтобы встретить утро в компании похмелья и беспамятства. Слава громко кашлял, но вместе с тем отчаянно старался соблюдать тишину, чтобы никто не проснулся и не застал его за таким стыдным занятием, как встреча последствий нечеловеческой пьянки. Может, другим людям, отдыхающим с ним, часто было заметно, как он надолго закрывается в ванной после чрезмерно жирной дорожки или избытка экстази. Но если при этом он не издавал никаких лишних звуков, то было не так уж проблематично гордо выйти из ванной и послать куда подальше всех слишком переживающих за его состояние. Последнее, что сделал бы Слава — позволил бы кому-нибудь видеть, что его организм может быть отравлен веществами и наказывать его за неосторожность в выборе дозировки. Для «всех» — вот этих безликих, единых как переваренная рисовая каша, — Слава должен был выглядеть так, словно способен без особых последствий употребить сколько угодно чего угодно и с чем угодно. Но если наркотики были вещью сердитой и серьёзной, то алкоголь казался Славе слишком повсеместным, чтобы так глупо проигрывать в схватке с ним. Когда Славу отпустило, он умылся, прополоскал рот в попытке избавиться от омерзительного привкуса и с неприятным удивлением обнаружил, что Алина, хоть и одетая, а продолжала ждать его в спальне, куда он вернулся за своими футболкой и свитером. На миг даже подумалось, что лучше бы он решил уйти отсюда полуголым. Однажды такое уже случилось, и тот опыт показал, что главное — успеть забрать штаны. — Будешь делать вид, что меня нет? — с претензией хмыкнула Алина. — Постараюсь. — подбирая с пола свои помятые вещи и намеренно игнорируя оставленное там же средство контрацепции, ответил Слава. — Вчера ты вёл себя иначе, — Алина поднялась на ноги и в два шага оказалась за спиной Славы тяжёлой тенью, какие нависают над попавшими в адское пекло грешниками за содеянные ими при жизни проступки. — «Зароем топор войны», — артистично припомнила она. — Ночью в тебе было столько страсти и нежности… А сейчас просто собираешь вещи и уходишь, сделав вид, что ничего не было? Слава продолжал одеваться, но Алина не унималась. Он старался просто не слушать, что она говорит, потому что от упоминания неких «страсти и нежности» его снова потянуло очистить желудок. С раздражением догадавшись, что она не угомонится, а её болтовня не найдёт своего конца, Слава устало вздохнул. Следом за утомлённым вздохом, он закатил глаза и развернулся к продолжающей назойливо жужжать Алине. — Послушай, — начал он, влезая в свитер и поперёк её громких фраз, от которых только сильнее саднила голова. — Если между нами что-то и было, то это было ошибкой. Я реально слабо представляю, как я вообще мог захотеть тебя, так что давай оставим это позади. У меня есть девушка, с которой я не собираюсь расходиться, а всё остальное не имеет никакого значения. — Ты вчера обещал её бросить! — вновь воспользовавшись тем, что Слава ничего не помнит, выдумала Алина. — Я не мог такого обещать. — не поддался Слава и смерил её строгим взглядом. Ему очень не хотелось говорить то, что крутилось в голове, поскольку он знал, что это не слишком вежливо и даже слегка унизительно. Но иного выхода Слава не видел. Его больная голова не выносила слишком длинных мыслей. Враждебность и безуютность обстановки медленно вертела ключиком в замочной скважине, которая запирала внутри его панические атаки и нервные истерики. Сейчас ему нельзя было прозябать перед редкой сучкой, которая явно ощущала себя слишком вольготно в выдавшемся положении. — В последний раз повторяю: я не собираюсь с ней расставаться, и если мы с тобой потрахались, это ещё ничего не значит, — вкрадчиво проговорил Слава, с поддельной уверенностью отталкивая точёные слова от языка. — Пора взрослеть, Алина. Да уж и не тебе причитать, что пришлось в холостую раздвинуть ноги, есть такое ощущение? — Вот как, — уязвлённо хмыкнула Алина. — А что будешь делать, если я ей всё расскажу? — Не утруждай себя. Я сам это сделаю. Честь и достоинство ещё при мне. — заявил Слава смело, притом внутренне немного помявшись при мысли о том, какой тяжёлый разговор у него случится с Кирой, когда он решит признаться ей в чем-то подобном. — Думаешь, она простит тебя? — уколола Алина уже тогда, когда осталась за его спиной. — Это уже не твои проблемы, — стоически ответил Слава, наравне со своим ответом чувствуя, как ощущение задетой таким проступком совести со смесью страха потерять Киру затмевает навязчивую мигрень. — Простит она меня или нет, в отношениях между тобой и мной ничего не изменится. Вместе мы не будем. Слава собирался уйти, но в тот же миг застыл возле двери, поскольку во время этого разговора машинально вытащил из кармана телефон и зашёл в диалог с Кирой, чтобы сразу же написать ей, что они должны увидеться. Правда, он не собирался затягивать с тяжёлым разговором. Однако, сделать этого не получилось. Слава наткнулся не только на новость о том, что он заблокирован, но и на сообщения, которые Кира настрочила ему в порыве ярости. Слава ума не мог приложить, откуда она всё узнала, но это было очень, очень плохо. Значит, либо её оповестила Алина, либо об этом уже в курсе кто-то другой, что ещё более отвратительно. Слава рассчитывал поговорить с ней сам, поскольку надеялся, что тогда у него получится получить прощение, а теперь сделать это, казалось, будет невозможно. Может, так ему и надо? Раз уж как-то так вышло, что он провёл ночь с единственной девушкой на всей планете, с которой ему это делать запретили. Он уже ненавидел себя сильнее, чем был отравлен похмельем. Под рёбрами, в области спины, что-то закололо, и Слава опять с неприязнью заметил, что у него болит сердце. Ко всему прочему, он чувствовал не только это и не только скачки артериального давления, но и дикую эмоциональную подавленность. Он не мог взять в толк, как у него удалось так сильно обидеть Киру. Слава совсем ничего не помнил и даже представить не мог, чтобы добровольно лёг в постель с Алиной. В последние полтора месяца, с момента приезда из Лас-Вегаса, Слава вообще занимался сексом только с Кирой. Ему этого вполне хватало, и он уж точно не страдал от недостатка ласки. Последний раз они переспали всего день назад, как раз тогда, когда вместе вернулись со студии. С учётом того, что либидо у Славы достаточно гибкое, всё это звучало очень по-идиотски. Нет, раз он напился, он вполне себе мог захотеть с кем-нибудь уединиться. Такое уж у алкоголя свойство, будь оно проклято, чёртово зелье любви, ломающее пьяным, глупым и безвольным людям жизнь. Но уж что было совершенно необъяснимо, так это сделанный Славой выбор — почему, мать её, Алина? Из всех девушек, которых только позвали на вчерашнюю тусовку, она привлекала его меньше всего. Слава мог бы догадаться, что что-то здесь нечисто. Как он умудрился так сильно накидаться — тайна, но если у него был секс с Алиной, значит, она подловила удачный момент, когда Слава был совершенно невменяемым. Впрочем, Слава не мог держать это за оправдание. Его отношения с алкоголем были тяжёлые. Он никогда не скрывал, что не приемлет пьянство ещё и из-за того, что весьма слабо контролирует свои действия под этим делом. Это тоже довольно частая проблема пьяных людей — потеря рассудка, размытие границ допустимого, неспособность противостоять разрушительным животным желаниям, которые усиливаются с безумным напором. Далеко не все навеселе продолжают также хорошо владеть головой и понимать, чего делать не следует. Да, Слава был одним из тех людей, которых неслабо разносило во все стороны под высоким градусом. Но зато он не был одним из тех людей, кто готов свалить всю вину за свои дрянные пьяные поступки на «злобный» спирт. Пока одни предпочитали оправдываться, трусливо открещиваясь от ответственности, Слава, чтобы не творить глупостей, выбирал элементарно не пить. Он знал свою меру и пресекал её последний раз примерно тогда, когда сделал Глеба. Замечательно зная, каким образом его организм реагирует на избыточное количество спиртного, он не мог попросить Киру простить его по той причине, что он не понимал, что делает, и сегодня даже не помнит факта измены. Поскольку если бы он действительно не хотел плохих последствий, он бы просто не стал пить. Не мог, хотя очень бы хотел. У него было достаточно способов избежать трезвости, при которых он мог осознавать, что делает и куда суёт свой член. Поэтому оставалось только честно обвинить себя в содеянном и закрыться дома, позволяя совести сполна собой отобедать. Но не успел Слава выйти за порог спальни, чтобы привести свой план в действие, как сзади послышались шумные всхлипы. Обернувшись, Слава обнаружил, что Алина сидит на постели, и захлебываясь соплями, скулит. Она, хотя и не видела экрана его телефона, но понадеялась, что правильно догадалась о том, что именно Слава увидел, когда вдруг окаменел. — Ну и что ты рыдаешь? — обязано спросил Слава, притом нарочито с необходимым пренебрежением. Он явно испытывал не сочувствие, а злость, которую нужно было куда-то выплеснуть. — Не делай только вид, что я тебя пиздец обидел. Твоё очевидное желание запрыгнуть на член побогаче — тот же bodyshop. Неужели ты удивлена, что мне это неинтересно? — Ты ещё здесь и умудряешься издеваться?! — обвинила его Алина. — Ты доволен, да? Воспользовался мной, можешь теперь идти! Вы все одинаковые, вам всем нужно только одно. Я, дура, поверила, что правда тебе нравлюсь, а ты просто захотел налево сходить… Конечно! Ну давай, вали теперь обратно к своей девушке. Или иди и изменяй ей дальше, как ни в чем не бывало, урод. Слава осмотрел этот талантливый спектакль с должной долей сомнения. Он не верил Алине от слова совсем, хотя истерику она отыгрывала весьма натурально. И всё-таки, женские слёзы — одна из самых действенных манипуляций. Уверенный в её неискренности, он продолжал стоять посреди комнаты и смотреть, будто всё же хочет поверить, что всё по-настоящему. Вдруг он действительно задел её и своим уходом превратит себя в ещё более худшего человека? Слова, которые она подобрала к этому случаю, очень точно давили ему на совесть, заставляя попасть впросак. Пока над ним нависало такое чугунное чувство вины, отражение всего того, что написала ему разбитая предательством Кира и повторила рыдающая Алина, он ненавидел себя сильнее любого человека, который когда-нибудь ему нагадил. Это ощущение давило на Славу, заставляло его чувствовать себя ничтожным ублюдком, который всем вокруг посадил занозу в сердце. — Разумеется! — не унималась Алина. — А потом спрашивают у меня, почему я веду себя как стерва! Как же себя ещё вести? Чтобы вот такие уебаны вроде тебя не пользовались мной, стоит мне только на миг показать свою надломленную душу и позволить в неё влезть! «Надломленную душу… Ну и стелит!» — про себя подумал Слава, а на деле тягостно вздохнул и опустился перед ней на корточки, коснувшись ладонью оголённого колена. Он не знал, что ему делать. Его голова так перегрузилась, что все его действия совершались бездумно. Одна только мысль — может, у него выйдет сделать хоть что-нибудь хорошее и хоть для кого-то? На миг ему показалось, что странно вот так бескомпромиссно окрестить Алину бесчувственным кремнем. Он тоже любит напустить пыли в глаза, чтобы показаться более худшей версией себя. Вдруг Алина и правда не такая уж артистка? Вдруг Слава ей по-настоящему понравился, и сейчас своим безразличием он ломает что-то, что находится у неё внутри? Ему очень дерьмово, но он обязан хотя бы попытаться выяснить. — Нравлюсь тебе я или мои бабки и фанаты, — начал он, переступая через сильную немоготу, по-прежнему давящую после ядерной смеси спирта и медикаментозных веществ. — В любом из возможных случаев. Мне жаль, если я заставил тебя почувствовать себя использованной. Я этого не хотел. Сам не понимаю, что на меня нашло, но помочь ничем не могу. Так бывает, ты не в моём вкусе. — Хотя бы попытайся понять! — едва ли не приказом воскликнула Алина, задыхаясь слезами уже так натурально, что самой поверилось в своё горе. — Если бы ты дал мне шанс показать себя, ты бы увидел… То, что вчера заставило тебя самого полезть ко мне с поцелуями! Будь я не в твоём вкусе, ты бы переспал со мной? Ты же не такой! Не тот, кто ебёт всё, что движется. Значит, чем-то я тебя зацепила? Слава заметно потерялся. То, что заставило его самого полезть с поцелуями? Он, как никто другой, знал, что первое впечатление может быть нечеловечески искажённым по самым разным причинам. К примеру, двое людей могут пересечься не в том месте и не в то время, будучи совершенно нерасположенными любезничать. В другом случае, как бывает нередко с самим Славой, человек нарочно старается испоганить знакомство, испортить представление о себе в чужих глазах, дабы не обрести новую привязанность и не получить себе проблем. Правда, он мог допустить и даже оправдать то, что Алина нарочно ведёт себя так вызывающе. Мог допустить, что где-то глубоко в душе она совсем не такая и способна быть человечной, спокойной, любящей. Он начинал верить, что это действительно так. Но чтобы вчера случилось что-нибудь, что заставило Славу резко переключиться с его девушки на другую, которая была неприятна? Возможно, он бы отреагировал на подобное стечение обстоятельств с меньшим изумлением, если бы они отложились в его памяти и самоощущении хотя бы смутно. Но, пока Алина заявляла, что вчера ночью Слава практически нёс её на руках к венчальному алтарю, сам Слава совершенно не чувствовал, что охладел к Кире, ощутив готовность покинуть её в пользу Алины, которая по-прежнему никак не могла заставить сердце ёкнуть. — Если тебя это утешит… Понятия не имею, кто ей сказал, но она всё знает, и она меня бросила, — подавленно сообщил Слава. — Можешь попрыгать от счастья. Сомневаюсь, что тебе не захочется позлорадствовать. — Да мало ли… — не став показывать ликования, Алина всё же сбавила тон и заговорила почти шёпотом. Сейчас, когда Слава, вроде как, поверил в правдивость её морального перелома, необходимо было держать марку. — Мы были довольно громкими, да и замков здесь нет… Наверняка, кто-нибудь ей рассказал. — Может, даже и ты? — хмыкнул Слава обвинительно. — Что ты, дорогой. Будь это я… Я бы сообщила ей лично, чтобы как следует насладиться реакцией, — зная, что и переборщить с игрой в хрупкую нежность будет не очень здорово для достижения необходимого эффекта, зарядила Алина. — Не мой стиль строчить обличающие измену смски среди ночи сразу же после того, как всё случилось. Месть… Она как хорошее запечённое мясо. Следует выдержать её некоторое время в тепле, прежде чем угощать кого-то. — Звучит правдоподобно. Но какая же ты, однако, сволочь. — на лице у Славы появилась нервозная усмешка, и он вдруг посмотрел на свои трясущиеся руки, удивляясь, как у него выходит практически полностью игнорировать крики организма о помощи. — Разве ты чем-то лучше? — в ответ дерзко улыбнулась Алина, что выглядело весьма необычно вместе с её блестящими в лучах холодного солнца слезами. — Твоя биография… Чёрт ногу сломит. Сплошные скандалы, драки, интрижки, за которыми обязательно следуют попытки бывшеньких выехать на расставании, будто кому-то всё ещё интересны эти однотипные инфоповоды… Не производишь впечатление неконфликтного человека, который предпочитает промолчать, словом. — Может, я творил вещи и похуже. Ебал занятых девчонок, а потом скидывал их парням порнуху. Тащил в постель, не помня имени. Бросал по выдуманной причине, потому что просто надоела. Давал попробовать наркоту в самый первый раз, — тяжело перечислял Слава, припоминая все свои старые-старые косяки, о которых страшно мечтал забыть. — Я, по крайней мере, этим не горжусь и не сравниваю себя с другими. Стараюсь измениться. — Получается? — уколола его Алина, и не дождавшись ответа, продолжила. — Зачем себя стыдиться? Пускай другим будет стыдно за слабость. В твоей жизни всё по-твоему. В Азии утопающему никогда не кинут спасательный круг, лежащему посреди дороги не вызовут бригаду скорой. Потому что у каждого свой путь, и у тебя свой. — Какой путь? Разрушать всё вокруг себя и гордиться уебанскими поступками? Все мои ошибки, о которых я тебе сейчас сказал, стали моими табу: я не трахаю чужих девушек, не сливаю голые фото и видео, не сплю, с кем попало, не делюсь веществами с теми, кто раньше не пробовал, — передавая особую важность искупления, рассказывал Слава. — Потому что мы должны взрослеть и развиваться, а не упорно вести себя как сволочь, во что бы то ни стало. Мы должны учиться видеть свои изъяны и искоренять их. — Ничего такого нет во всём, что ты перечислил, — уверила его Алина. — Какая тебе разница до других людей? Если кто-то решил кому-то изменить или попробовать наркоту, то он это сделает. С тобой или без. Тебя это парить не должно. — Какая же ты пустышка, малышка, — Слава отнял ладонь от её колена и поднялся на ноги, поглядев на неё свысока. — Ты права, да. У всех своя голова на плечах. Но лучше эти «все» совершат свои ошибки без меня, чем со мной. Я быть соучастником всякой хуйни не хочу. И я не буду гордиться тем, что обидел ту, кем дорожу. Не буду гордиться тем, что вёл себя как дрянь в надежде, что облегчу свою душевную боль, наградив ею кого-то другого. Я стараюсь, но я не перестал совершать ошибки, и ты стала одной из них. Если ты хочешь, чтобы всё было честно и в соответствии с твоими взглядами, то мне глубоко плевать на твои слёзы, потому что в них нет ничего святого. Ничего, за что мне захотелось бы пригреть тебя и впустить в свою жизнь. И Слава ушёл, более не задерживаясь ни над одной её уловкой. Не сомневаясь, лжёт она ему или искренна — она лжёт, он знает, потому что для неё не существует принципов и чувства совести. Ему даже стало неуютно из-за того, что он задумался над тем, не обидел ли её. Даже не так, если он её обидел — это просто замечательно, потому что она заслуживает хоть раз испытать то, что сама несёт в окружающее себя общество. Переступая порог квартиры, он на миг задержался, испытав желание отыскать Вадима и поделиться с ним произошедшим, но в итоге дверь оторвала его от этого места уже через несколько секунд. Он ощутил, что просто слишком убит, чтобы изливать кому-то душу. Казалось, лифта не было целую вечность. Пока Слава ждал, усиливающаяся тахикардия заставляла кончики пальцев неметь. Весь трясущийся, как на ломке, он завалился в лифт, выбил кнопку первого этажа и скатился вниз по стене, спрятав лицо в коленях. Едва дверь парадной отварилась, как Слава понял, что оказался там, где не должен был. Оживлённый проспект запугал его своей дикостью. Косая метель превратила окружающее пространство в вязкую липкую субстанцию непонятного происхождения. Внутри этого слизистого комка ревели машины, проносясь на бешеной скорости, курсировали мелкие паразиты-люди, то и дело толкавшие друг друга, чтобы обойти лежащие на тротуарах слизняки-сугробы. И внутри этого комка оказался Слава. Он совершенно не знал, куда ему идти, чтобы спрятаться. Все сплошь смотрели на него и проклинали страшными словами, а сам он не понимал, в какую сторону движется, и удаётся ли ему бежать от врагов. Здесь каждый прохожий знал, в чём Слава провинился, и всенепременно презирал его за это. Он чувствовал каждой молекулой своего тела эти пронизывающие взгляды от бездушных роботов, наполняющих улицы изо дня в день. Теперь он знал, что эта масса находилась здесь всегда. Одни и те же восковые лица с застывшим в пустых глазах осуждением. Новый приступ дереализации затмил голову яркими вспышками, и Слава правда не помнил, как добрался до дома. Как открыл дверь квартиры, несколько раз выронив из рук ключи и минут пять просидев под дверью, как скинул на пол куртку и разбросал по прихожей обувь. Как растормошил аптечку, проклиная себя за то, что никогда не выходит из дому с нужными таблетками. Следующие часа полтора Слава одетый лежал в постели, с головой накрывшись одеялом, и сорил на пол сигаретным пеплом. Он внимательно следил за своим состоянием, пытаясь понять, становится ли ему лучше. Если психическое помешательство, от бессилия и действия таблеток, плавно отступало, то следы отравления оставались на прежнем месте, практически не умаляясь. Когда на полу скопилось аж несколько окурков, и один из них, незатушенный, стал причиной возгорания ковра, Слава понял, что его состояние явно не улучшается. Откровенно говоря, откапывая в закромах кладовой огнетушитель и сильно переживая, что за это время спальня сгорит как минимум наполовину, Слава уже совершенно точно понимал, что начинает самого себя бояться.

«Я как будто проснулся сегодня в другом мире. Ничего не понимаю. Эта реальность кажется нереальной. Оттуда и приступы. Я просто убеждён, что так всё быть не может. Я теперь снова один. Не понимаю. Не понимаю, как я умудрился оказаться изменщиком в свободных отношениях. Это, блять, надо очень постараться. Я не могу быть один. Я ненавижу это. Мне так хочется запереться дома и никого не видеть неделю или две. Но если я это сделаю, то уже к полуночи буду лежать мёртвым либо от нарочно порезанных вен, либо от какой-нибудь идиотской случайности вроде пожара на ковре.»

Единственное, что сдерживало Славу от того, чтобы как следует обнюхаться белой дрянью — периодические уколы в сердце и непрерывное головокружение в доле с холодным потом. Ему было так плохо, словно он, приняв лишь несколько таблеток от давления, нервов и сердечных болей, уже находился на грани смертельной передозировки. Он элементарно боялся, что от дозы ему станет только хуже, и следующим его шагом будет её увеличение, которое в точности повторит эпизод полугодовалой давности, после которого Славу откачивали в реанимации. Во-вторых, в таком состоянии ему не хотелось светиться перед Никитой и его друзьями. Да, Слава прекрасно понимал, что Никита, как драгдилер, ежедневно видит перед собой косых от ломки торчков, которые заикаются через слово и дёргаются при малейшем звуке как от ядерного взрыва небывалой мощи. Наверняка, Белого Демона давно уже не впечатляют такие персонажи и не злит, когда они роняют из рук деньги. Но мало того, Слава — не «они». Ему очень не хотелось до кучи вспоминать чувство, когда он всё-таки был таким. Пораскинув мозгами, а точнее всем немногим, что там осталось в рабочем состоянии, Слава накинул верхнюю одежду и отправился в метро. Вызвать себе такси он по определённой причине не смог, а нужный адрес помнил наизусть. Ехать следовало без пересадок, прямиком по зелёной ветке до станции метро Василеостровская. Хотя дорога без музыки казалась ему невыносимо долгой, он старался медитативно вслушиваться в стук колёс и вой несущегося по рельсам поезда, что закладывал уши. Дверь ему открыла Есения. Немного сонная, с красными глазами, растрёпанным пучком на голове и в розовой пижаме. Слава не ожидал, что это сделает она, но отчасти был рад, что это оказался не кто-нибудь из незнакомых ему соседок сестры. — Слава? Привет. Ты чего тут? — немного аляповато спросила Есения, почесав шею. По гнусавому голосу Слава догадался, что она приболела — наверняка, поэтому и оказалась дома. Чёрт вообще знает, чем Слава думал, приезжая к Арине в такое время, в какое у неё ещё идут пары. — Привет. Я к Арине. Позвонить не мог. Я это… Телефон сломал. Случайно. Уронил, и не включается теперь, прикинь? — бессовестно наврал Слава, не желая делиться тем, что он собственноручно разбил мобильный об стену, когда удостоверился в том, что Кира заблокировала его абсолютно везде, где только могла. Он робко стоял на пороге и выглядел немного рассеянно, без укладки, чуть осунувшийся после отравления и совершенно несобранный, вышедший из дома в чём попало. Наверное, оба они смотрелись совсем не так плохо, как себе представляли. Но поглядев на заболевшую Есению, а следом на истощённого от нервных скачков и похмелья Славу, можно было уловить какой-то общий импульс, сильно объединяющий их. Разделяло же их, пожалуй, то, что Славе впервые за долгое время было решительно плевать на то, как он выглядит. А вот Есения немного застеснялась, невольно представ перед кем-то вроде Славы в таком неопрятном виде. Она, очевидно, рассчитывала, что одна из её соседок позабыла ключи, и поэтому стала звониться в дверь. — Ты проходи. Арина ещё на учёбе, но можешь подождать её здесь. Чай будешь? — заботливо спросила Есения, отступая с прохода в сторону, чтобы Слава смог влезть в просторную светлую прихожую, забитую девчачьими вещами. — Да. Да, было бы очень хорошо. — Слава нашёл в себе силы улыбнуться, сделал это как-то неискренне, но Есения этого не заметила и чистосердечно улыбнулась в ответ. Квартира была действительно вместительной и за счёт светлой отделки казалась ещё обширнее. Длинный коридор, имея при себе несколько дверей, а всё же вёл в гостиную, оттуда — в четыре спальных комнаты, но они направились в кухню. Весь ремонт здесь был абсолютно новым, но наряду с фешенебельным гостевым залом и жилыми комнатами, кухня выглядела наиболее домашней за счёт игры тёплых голубых, зелёных и жёлтых оттенков. Оранжевый угловой диван был усеян разноцветными бархатистыми подушками, уютная деревянная мебель, такая, как, например, досочный пыльно-голубой кухонный гарнитур, нагревала помещение лаской, а множество живых цветов, за которыми ухаживала одна из жительниц квартиры, завершала образ поистине семейного гнёздышка. На такой кухне, при одном только взгляде на квадратные жестяные баночки, полные чаёв и специй, — если цветы были увлечением Саши, то все кухонные баночки и благовония, непременно, принадлежали Есении, — становилось немного легче. Здесь царил уют, практически стереотипная атмосфера девчачьего жилья. Разумеется, безупречного порядка жительницам квартиры соблюдать не удавалось — разве что не в дни приезда хозяйки квартиры. Но даже несколько тарелок в раковине и чересчур занятые домашней утварью полки имели особый шарм. У Славы даже поселилось внутри ощущение, что не оставить свои мерзкие проблемы за порогом этой обители тепла будет большим грехом. Он расплавился на мягком диване, улавливая носом успокаивающие ароматы сушёных трав, заваренных в кипятке. Есения поставила пузатый фарфоровый чайник на круглый деревянный поднос, который оказался в центре стола, и подала к чаепитию тарелку горячего ароматного печенья. Травяной чай свежей заварки — то, чего Славе сильно не хватало в его пустой холодной квартире, в которой теперь пахло смесью гари и проникшего из распахнутого окна мороза. А вот от печенья он отказался. Есть немного хотелось, но желудок по-прежнему был завязан в тугую косичку и просто не простил бы ему попыток что-нибудь съесть. — Я вот приболела, как видишь. Поэтому сижу дома. — щебетала Есения своим тёплым как летняя ночь голоском. Слава, дабы не заострять внимания на своём убитом состоянии, которым он готов был поделиться только с сестрой, сразу же спросил у Есении, как она поживает. Это было сделано ради того, чтобы девушка сама направила их разговор в какое-нибудь непринуждённое русло, которое помогло бы избежать лишних неудобств в диалоге. — Надеюсь, у тебя есть все лекарства? — небезразлично поинтересовался Слава. — Если что, ты только скажи. Я в аптеку схожу. — Спасибо, — очарованно улыбнулась Есения, не ожидав такой заботы, пусть она и была, весьма очевидно, больше вежливой, чем искренней. — У нас всегда всё есть. К тому же, тётя передала мне баночку малинового варенья и домашний мёд через свою подругу. Ой… Что это я, даже тебе не предложила. Хочешь, добавим что-нибудь в чай? Тебе для профилактики не помешает, а то… Я как не гляну, ты всё без шапки ходишь, дай бог, если шарф на затылок повяжешь. Так недолго простудиться. — Ерунда. Но от мёда не откажусь. Если не сложно, — тихо отозвался Слава, поглядев на дно своей чашки. — Сейчас как себя чувствуешь? Он всякий раз ловил себя на мысли, что их разговоры редко вытекают за грань таких, которые больше похожи на светские. Сплошная вежливость и осторожные интонации, намеренное избегание некоторых бесед, связанных со всем, что не считается задорной историей из детства или доброжелательной дискуссией на внешние темы. Но что-то расслабляющее в таком общении всё же было. По крайней мере, так Славе казалось сейчас. Ему, напротив, не очень хотелось ворошить свои переживания, выкладывать как на духу о насущных проблемах и неприятностях, делиться сегодняшним конфузом. Единственное, чего ему хотелось — хотя бы на несколько мгновений выбраться за пределы своего дискомфортного пузыря, в котором он оказался беспомощным узником. Вернуть реальность на место в самом её лёгком и незначительном русле. Как раз таком, как ненавязчивая болтовня с новой знакомой, с которой пока ещё не в пору обмениваться жалобами и роптать на рутину. Почему-то первой мыслью в голове Славы мелькнула идея подойти к окнам Сони и попробовать до неё докричаться. Смешно, но в последнюю встречу они так и не обменялись контактами. Слава наверняка мог бы попросить их у Бажена или даже самостоятельно разыскать Инстаграм-аккаунт Сони путём поиска её сестры в подписках у Бажена и её самой, в свою очередь, уже в подписках у сестры. Но, в конечном итоге, Слава задушил своё необъяснимое желание увидеться с ней, обосновав это тем, что в компании Сони ему точно не полегчает. За чашкой чая незаметно пролетел час. Поначалу они обсуждали местные симптомы простуды и ненавистный насморк, который обоих мучил по разным причинам, затем незаметно перешли на обмен мнениями относительно творчества Антона Павловича Чехова. Так, Есения заявила, что совершенно не понимала сути произведения «Палата №6», которым Слава без устали восхищался, а сам Слава признался, что его самый любимый рассказ у писателя — «Крыжовник», поскольку Третьяков очень сильно ассоциирует себя с главным героем. Дескать, он тоже добивался своих целей такими средствами, которые не позволили ему остаться собой. Занятые общением, они опустошили заварочный чайник почти наполовину и даже не заметили, как в прихожей открылась дверь. Тем временем, одна из владелиц квартиры прекрасно расслышала звучащие на кухне голоса. Привычный тонкий, певчий тон и совершенно незнакомый вдруг холодный треск, который явно принадлежал не девушке. Именно наличие мужчины в квартире заставило её раздеться от верхней одежды с такой расторопностью и тотчас же примчаться в кухню. — Держите меня семеро! Есения, ты что, притащила домой парня? С ума сошла? Хоть бы спрятала его у себя! — раздалось над ними в тот самый момент, когда Есения последовательно рассказывала о своей самой первой поездке в Китай, а Слава спонсировал её рассказ уточняющими вопросами. — Ещё и в тот же момент, когда в квартире никого, помимо вас обоих!.. Ну совсем у тебя инстинкта самосохранения нет. Оба они в тот же миг замолчали. Слава недоумённо, а Есения взволнованно — так, будто мама застала её, малышкой, за рисованием на обоях. Слава украдкой оглядел ещё незнакомую ему соседку сестры. Симпатичная девушка в теле, с ярким ровным макияжем, выгодно подчёркивающим большие глаза, необычной формы губы и короткий пухлый нос. Одета она была вполне обычно, да и неудивительно, ведь, скорее всего, только вернулась из университета. — Ой… Лика, ты всё не так поняла! — поспешила уверить Есения и хаотично замахала руками, будто стараясь рассеять неправильные мысли в голове подруги. — Познакомься, это Слава. Брат Ариши. — О Господи! Вот тот придурок, от бездарной музычки которого здесь продыху не бывает? Не хочу я с ним знакомиться, — неприязненно фыркнула Лика, поглядев на Славу как на вонючий мусорный пакет, который пару дней как позабыли возле входной двери. — И чего только он сюда припёрся? Ариши-то нет. — Ну… По делу. Он её ждет. Но мы дружим, вот и сидим, болтаем, — повинно оправдалась Есения, пряча глаза, а затем себе под нос, почти неслышно, забормотала: — И ничего не бездарная его музычка… Хоть бы раз в слова вслушалась… — Конечно же. Это максимум ты с ним дружишь. У тебя опыта маловато, так вот, доношу до твоего сведения: мужчины умеют дружить только друг с другом, а ты для него — дырка, кашеварка или инкубатор, но никак не подруга! — воинственно рассказала Лика, сердито подбоченившись. — Не так ли, щеночек? Зная, что сестры нет дома, ты зачем вообще мог сюда притащиться, если не для того, чтобы перепало что-нибудь от наивной девочки? Она вон с ума по твоему помойному рэпчику сходит, отчего бы тебе ей на уши не присесть? Ну, чего ты смотришь на меня своим тупым ебальником? — Да так. Всего лишь думаю, кто тебя так сильно обидел, — мрачно сказал Слава, не спуская с неё предосудительного взгляда. — Даже оправдываться перед тобой не хочется, но после того, как по моему половому признаку ты определила меня в насильники и сексисты, имеешь ли ты право говорить, что к тебе относятся несправедливо из-за того, что ты женщина? — Знаешь, милочка, дыма без огня не бывает, — брезгливо фыркнула Лика, обозлившись от услышанного ответа. — Не то что бы я подхожу ко всякой грязи на улице, чтобы с пустого места высказать своё «фи», но в своём доме этого видеть я не хочу, так что выметайся. Если ты такой джентльмен, возьми, да позови Арину на кофе. А вот эту лапшу вешать на уши, что тебе трэш как подождать её здесь нужно, не надо! Не на тех напал. — Лика, успокойся. Помимо тебя здесь живёт аж три гетеросексуальных девушки. То, что сейчас мы все свободны — лишь вопрос времени. Рано или поздно, надеюсь, нам всем повезёт в любви. И что ты тогда будешь делать, если сейчас так реагируешь на человека, который является Арине кровным родственником? — несколько разозлённая, заступалась Есения. — Даже Эмма уже знает, что стоит искать себе ёбыря с квартирой, чтобы ездить к нему, а не притаскивать его сюда. Если у мальчика нет дома или его там кошмарит мамочка, то это не мои проблемы, — категорично высказалась Лика. — Я чувствую себя небезопасно, находясь в замкнутом помещении с мужчиной, ясно? — Ясно, — хмуро повторила Есения, едва сдерживая скрежет зубов. — Пойдём ко мне в комнату, чтобы не расстраивать человека. А выставлять его за порог, потому что он не девочка, Лика, я не буду! Арина не дура, и так бы ему не доверяла, если бы он был плохим человеком! Последнее она сказала уже Славе и демонстративно потянула его за плечо, под неодобрительный взгляд Лики уводя его в свою спальню. Сам Слава даже толком обуздать эту ситуацию своим мышлением не успел. Он не ожидал прямо здесь и сейчас увидеть кого-то, кто так категорично настроится против него, да ещё и по такой причине. У окружающих было достаточно поводов Славу недолюбливать: острый язык, пристрастие к запрещённым веществам, да хотя бы неформальный стиль и частичная заинтересованность своим полом. Но чтобы из всего этого его забраковали из-за биологических признаков — пожалуй, нечто новенькое. Как на это реагировать он сходу не разобрался. — Начнёшь к ней приставать, я тебя Сашиным секатором кастрирую, уяснил?! — услышал Слава с кухни уже тогда, когда Есения пропихивала его за порог своей комнаты. — Слушай, может, я лучше просто уйду? — спросил Слава неловко. — Реакция на моё существование у неё, конечно, слегка неадекватная, но в одном она права — это всё-таки её дом. Можно сколько угодно с ней не соглашаться, но мы сейчас выглядим также, как христиане, которые припёрлись на мусульманскую мессу с полным контейнером свинины. — Если ты не забыл, я тоже здесь живу, — захлопнув дверь, напомнила Есения. — И имею право водить сюда гостей. Ты не обращай внимания. Лика очень хорошая, но у неё свои триггеры. Было тяжёлое детство, отец… Воспитывал в угнетении. И, знаешь, всё самое лучшее всегда доставалось её старшему брату, который не знал никаких границ в собственной наглости, а ей оставалась только строгость и… Ещё чего похуже. — Я примерно так и подумал, — оглянувшись на дверь, прошептал Слава. — У тебя тут мило. Ему хотелось как можно быстрее перевести тему, чтобы не углубляться в недра ситуации. Чужое грязное бельё его не интересовало, и относиться с пониманием к человеку, который с первого взгляда его возненавидел, Слава не желал. Он знал, что не будет делать никаких скидок и с готовностью вступит в конфликт, если подобное нападение с пустыми претензиями повторится. Ему действительно было бы проще уйти, будучи в таком уязвимом положении и недобром настроении. Но он решил, что пока что ситуация терпит, раз Лика ещё не стоит за дверью с ножом и не велит ему убираться прочь, а вроде как, даже, напротив, сидит там на кухне и примиряется с наличием неприятного гостя. Есении досталась просторная комната, выдержанная в общем стиле остального интерьера. Белый паркет, покрытые молочной краской стены, мебель из берёзы. Нежные бирюзовые оттенки в виде штор и постельного белья добавляли этой комнате характера, точно как и повешенные над рабочим столом гирлянды с плакатами корейских групп. Среди них нашёлся и плакат Славы с автографом, тот самый, что с зимнего фестиваля. Сам Слава, может, даже бы его и не заметил, если бы Есения не поспешила сорвать его ровно в тот момент, когда Третьяков оказался в комнате. Слава скрыл лёгкую усмешку ладонью, сделав вид, что чешет нос, и позволил ей поверить, что плакат остался незамеченным. — Ты не подумай, что тебе тут не рады. Арина, уверена, приятно удивится, когда тебя увидит. Если, конечно, Лика сейчас не начнёт отправлять ей гневные сообщения из разряда: «иди домой и вынеси свой мусор». — артистично рассказывала Есения, притом испытывая явное чувство вины за «гостеприимство», которое оказала Лика. — Не переживай об этом. Полстраны меня терпеть не может, и что мне теперь… — Слава на миг запнулся, болезненно усмехнувшись, а после только легко пожал плечами и улыбнулся смелее. — …Не жить, что ли? — Да брось. Тебя все любят. Ты замечательный, — с робкой улыбкой утешила Есения и несмело погладила Славу по плечу. — Может, с моей стороны немного невежливо такое спрашивать, но… У тебя случилось что-нибудь? Ты просто какой-то… Потерянный и немножко грустный. — Поэтому я и пришёл к Ри, — неопределённо ответил Слава. — Хотел спросить у неё совета. Всё нормально, просто неприятные мелочи жизни. — Как скажешь. Но если что, то ты всегда можешь поделиться со мной своими проблемами. — вверила ему Есения, продолжая улыбаться. Слава в разрозненных чувствах кивнул, заранее зная, что не будет этого делать. Говорят, делиться проблемами с малознакомыми людьми куда проще, чем с близкими. Право, в этом действительно есть истина. Но начинать общение с корзины грязного белья как-то не очень красиво, да и Слава не часто готов добровольно сдаться, одолжив кому-нибудь своё безоговорочное доверие.

«В моей жизни было полно неправильных решений, которые разделили всё на «до» и «после». Самым первым из них было решение попробовать наркотики. Вполне очевидно, что это для любого человека будет моментом надлома. По крайней мере, если знакомство будет с продолжением. Что вероятнее всего. Раньше я считал наркоманию страшной эпидемией. И это помогало мне обходить её стороной. Никто не предупреждает, что весь страх веществ заключается в удовольствии, которое они дают. Но когда употребляющие люди стали постоянной частью моей повседневности, всё поменялось. Поначалу меня очень сильно смущало, что мои новые друзья балуются наркотиками. Но человек даже к войне привыкает. Каждый день я видел их употребляющими и счастливыми, пока мне самому было невыносимо плохо в моей трезвости. Я жалею, что жил в обмане. Позволил себе заблуждение, которое стоило так дорого. Но, попробовав наркотики, я заранее знал, что стану зависимым. Потому что отказаться от такого удовольствия, когда вокруг полно дерьма, невероятно сложно. Мироощущение перевернулось в корне. Я получил то, чего никогда не знал. Открыл для себя новую реальность. Я верил, что буду осторожным и не думал, что всё так плохо кончится. Вторым таким решением стало решение увеличить дозу вместо того, чтобы попытаться завязать. Когда я находился в сомнениях между двумя вариантами. В итоге с героином я всё равно покончил, только для этого пришлось оказаться на волоске от смерти. Прежде я не чувствовал ничего подобного. Это был первый раз, когда я ощутил, что меня предал не кто-то другой, а я сам. Третье такое решение тоже связано с наркотиками. Когда через несколько месяцев после выхода из рехаба я попробовал экстази и решил, что это не считается нарушением данного самому себе обещания. Ведь я клялся, что больше не буду колоться героином, а «это другое». Слава богу, тогда я не решил его НЮХАТЬ, ведь это, технически, тоже не нарушение обещания. Да… Таких решений, оказавшихся фатальными, ещё полно. И даже не все из них связаны с наркотиками. Но то, что случилось прошлой ночью, я с большой натяжкой могу назвать «решением». Вышеупомянутое я явно совершал, будучи не в себе, но я хотя бы помню, как пришёл к этому и почему подумал, что так стоит делать. А здесь… Я ничем себя не могу оправдать. Будто это не моё решение, но жизнь всё равно разломилась на две части. До вчерашнего вечера и после него.»

Арина обустроилась вполне неплохо, хотя ей досталась довольно тесная комната, в которой поместилось только самое необходимое. Слева от двери шкаф-купе, в противоположном конце комнаты двуспальная кровать, стоящая у стенки. По другую сторону от неё сразу же угловой стол, едва не заслоняющий длинной столешницей окно. Вся мебель в таком же цвете, как у Есении. И комната Арины выглядела уже гораздо более обжитой из-за хаотичного беспорядка, которого Есении явно не доставало. Она вернулась с субботних занятий довольно скоро, Слава с Есенией только успели посмотреть пару коротких серий старого диснеевского сит-кома, снятого для детей и подростков. Непременно выслушала от Лики шквал недовольств, но была очень рада видеть Славу и справедливо отстояла его честь перед разгневанной подругой, пока сам он сидел у Есении и ещё не догадывался о приходе сестры. Они немного посидели втроем, у Есении, и поболтали о насущном, пока Слава собирался с силами, чтобы сказать, что пришёл ради личного разговора с глазу на глаз. Чем дольше он смотрел на Арину, тем хуже понимал, почему решил вдруг вывалить на неё свои проблемы, но вместе с нежеланием загружать её голову собственными неприятностями в нём обострялась необходимость хоть с кем-нибудь поделиться произошедшим. — Она же такая беспринципная сука, — Арина лежала на кровати, вытянув ноги вверх по стене, и снизу-вверх смотрела на Славу, который нервно таскал из её пачки крабовые чипсы. — Почему ты не думаешь, что она могла соврать? Если ты не помнишь этого, значит вероятность того, что ничего не было, по крайней мере, не меньше пятидесяти процентов. В твоей ситуации это уже неплохо. — Знаешь… — Слава торопливо прожевал чипсы и облизал пальцы, измазанные в специях, прежде чем продолжить. — Мне тоже кажется, что ничего не было. Но я не могу утверждать, что это так. Кира меня теперь ненавидит, а у меня нет ни единого аргумента против этого. Я даже не понимаю, откуда она это узнала. Может, я сам ей и сказал, что на меня похоже? К примеру, по телефону. А она от шока сбросила, и потом, всё обдумав, мне написала вот эту тонну гневных сообщений. Сейчас всё гораздо больше выглядит так, будто мне только хочется думать, что я не мог покувыркаться с Алиной, даже будучи очень пьяным. Другие убеждены в обратном. — Может, тебе стоит с ней поговорить? — очевидно предложила Арина. — Ага. Только ты пойдёшь со мной, чтобы вовремя вызвать скорую. Идёт? — иронично протянул Слава, дав понять, что к конструктивному диалогу с ним Кира вряд ли готова. — Ну тогда… Попроси поговорить с ней кого-нибудь из ваших общих друзей. Тебе важно узнать, как выглядит ситуация с её стороны. Особенно, если ты даже не имеешь понятия, как она выглядит с твоей, — исчерпывающе сообщила Арина. — Ну, например, Васе или Вадиму она же всё расскажет, да? — Васе точно расскажет. Но вместо того, чтобы передать мне её слова, он передаст мне скорее удар по яйцам, — мрачно предположил Слава. — Вроде как, он наш общий друг. Но когда дело касается конфликтов, он гораздо больше её друг, чем мой. И, наверное, если бы кто-то из моих друзей тебя обидел, я бы тоже охотнее принял твою сторону. — Ну, раз мужская солидарность ему не знакома… — Арина задумчиво постучала длинными ногтями по крышке закрытого ноутбука, лежащего на её животе. — Вадим? — Можно попробовать, но возлагать больших надежд не стоит. Вадим простой как пробка от вина. И того, что ты называешь мужской солидарностью, в нём переизбыток, — предупредил Слава даже скорее самого себя. — Я думаю, что тут два варианта: либо он слишком очевидно станет заступаться за меня, и Кира пошлёт его к чёрту, либо… Она пошлёт его к чёрту раньше, чем он откроет рот. Потому что сразу догадается, что всё, что она скажет, он как на духу передаст мне. Даже если заблаговременно поклянётся сохранить всё в строжайшей тайне. — Хорошенькие у тебя друзья. Один заступаться за тебя не станет, а второй бы рад, да мозгов недостаточно, — категорично высказалась Арина, сложив руки на груди. — В таком случае, для начала тебе самому стоит проанализировать всё, что случилось тем вечером или даже тем днём. Помнишь, как мы купировали тебе паническую атаку? Когда я просила тебя максимально подробно рассказать, как прошёл твой день с момента пробуждения. Давай попробуем также, только без трясущегося в руке стакана с водой. Слава набрался терпения и стал пересказывать весь вчерашний день от начала до конца. То, как он проснулся от будильников Киры и потратил минут десять на попытки поднять её с постели. Как ушёл в душ, помыл голову, почистил зубы и налепил на лицо тканевую маску для увлажнения. Как, вернувшись, увидел, что Кира так и не встала. Как готовил ей завтрак и пил таблетки от сердечных болей, пока она была в ванной. Славе было тяжеловато перебирать эту череду событий — хотя он помнил всё прекрасно, было заметно, что ему элементарно сложно говорить о повседневной рутине с Кирой после того, как они разошлись. Затем он рассказал, как они выходили из дома, и как Кира позабыла в его квартире всё, что только могла. Как им пришлось дважды вернуться, чтобы забрать, наверняка, все её вещи, и заплатить таксисту за простой машины. Как она всю дорогу слушала его песни через Aux и подпевала им так, словно постоянно не говорила, что не слушает такую музыку. Как он поцеловал её на прощание, пожелав удачного дня и хороших отметок. Тогда они виделись в последний раз и прощались, не подозревая ни о каких неприятностях, которые разрушат их отношения. Прощались так, как прощаются, ожидая скорой встречи. После этого Слава поехал на Беговую, где встретился с Лерой. Они взяли по маленькому стаканчику кофе, потому что Лера был страшно невыспавшимся и убедительно попросил Славу внести коррективы в их привычное расписание, забежав перед тренировкой в престижную чопорную кофейню, какие стояли повсюду для обеспеченных жителей элитного района. За кофе они обсуждали туровую афишу, которая уже была в сети и привлекала внимание фанатов, чтобы те готовили свои деньги к покупке билетов. Не обделили вниманием и короткий видеоролик, который Адам залил на ютуб-канал Кристалайз с той же целью официально объявить о скором приближении весеннего тура. Этот ролик, пояснил Слава, снимали вместе с клипом. Закончив с кофе, они переступили порог спортзала. Как обычно, переоделись в раздевалке, обсудив индивидуальные тренировки с Лиёном, и отправились разминаться. Когда они стояли на беговых дорожках, к ним подошёл Бажен, который сразу же стал рассказывать о сверхурочных часах работы, заставивших его опоздать. На их обеде Слава долго не распинался, только упомянул, что они сытно поели и обсудили много рабочих мелочей, прежде чем вместе отправиться в студию танцев. На репетиции они оттачивали танец для первого совместного трека. Яша ушёл раньше всех, потому что неудачно исполнил новое движение и слегка потянул лодыжку. Слава вспомнил, что Чертополох был очень расстроен и долгое время пытался делать вид, что у него совершенно ничего не болит. Потому что, в кои-то веки, его что-то настолько увлекло, что ему не хотелось отлынивать от занятий. И вот, они плавно перешли к самому важному. Слава рассказал, как приехал в квартиру, которую Вадим снял для вечеринки. Опустив подробности их личных разговоров, упомянул, что дал себе обещание не притрагиваться к алкоголю, чтобы тот не стал конфликтовать с сердечными таблетками. Вскоре пришёл Вася, и тогда, что важно, они заговорили об Алине, ополчившись против Вадима, который поддерживал её присутствие по непонятной никому причине. Слава должен был упомянуть, что Жеглов спал с ней, но на тот вечер его внимание украла другая девчонка, и присутствие Алины казалось совсем незначительным. Она принципиально не отсвечивала, что казалось непривычно странным — совсем не в её духе. Пришёл Костя, он тоже был не один. С одной их общей со Славой знакомой с района, лицо которой частенько мелькало у Кости в социальных сетях. Их отношения было сложно как-то охарактеризовать. Казалось, между ними что-то есть, но в то же время, они оба это решительно отрицали — да и кто станет лезть в чужой дом со своим уставом? Пришли они оба, и ладно. Слава доложил, что практически весь вечер провёл у телевизора, соперничая с друзьями и знакомыми в гонки и драчки. Отметил, что, чем пьянее становились его противники, тем легче ему удавалось выигрывать. Он один выпил целую пачку ананасового сока, потому что ни с чем его не смешивал. И вот Слава добрался до эпизода с девочкой, имени которой он не знал. Та вела себя немного странно, настаивая на том, чтобы Слава попробовал коктейль, который она ему приготовила. Слава поклялся, что проследил за тем, чтобы коктейль сделали при нём, и что он выпил всего один стакан, да и тот не до конца. После этого он правда ничего уже не помнил, хотя, начиная с вечеринки, описывал каждое своё действие до неприличия подробно, дабы точно ничего не упустить. И бесполезно. Следующее, что отложилось в его памяти — утро, которое он встретил в одной постели с Алиной, будучи почти голым. — Я не знаю… Если ты говоришь, что коктейль делали при тебе… Из тех же бутылок, из которых пили и другие? — дотошно интересовалась Арина. — Да, чёрт возьми, — Слава всплеснул руками и обречённо вздохнул. — Я считаю, в моей жизни было достаточно эпизодов, когда я что-то неудачно смешивал или вовсе не следил за тем, что принимаю. Она налила столько водки, что даже моему сыну, в теории, столько можно подлить в сок, не переживая о его здоровье. — Там точно было что-то ещё, — решительно заявила Арина. — Может, кто-то решил пошутить и добавить что-то в общак? Я поощряю твою аккуратность, но стоит быть ещё аккуратнее и желательно пить только то, что было закрыто до твоего прихода. — Это уже походит на паранойю. — раздражённо фыркнул Слава. — Добро пожаловать в мир женщин. Мама вбила мне это в голову, когда мне было четырнадцать. Я пошла на свою первую дискотеку с железным убеждением в том, что все мальчики вокруг — совершенно точно озабоченные козлы, которые только и будут ждать, пока мне коктейли ударят в голову, чтобы поскорее утащить меня в туалетную кабинку, — поделилась с ним Арина, выдерживая рекордно мрачную интонацию, которая, вместе со смыслом слов, погружала Славу в тяжёлый траур. — Для нас это элементарная осторожность. По тебе, наверное, звучит дико, но вокруг гораздо больше придурков, чем кажется. Видишь, даже тебя споили, чтобы тобой пьяным воспользоваться. — Это не смешно. Никто меня не спаивал и… Не говори, что мной воспользовались. — брезгливо попросил Слава, которому её слова очень сильно не понравились. Естественно, ему не хотелось думать о том, что он так позорно проиграл женщине. Слава явно не был парнем мечты, но что все времена привлекало к нему девушек, которые не являются легкомысленными любительницами одной только внешности или привлечённости к созданию музыки — безопасность. Слава никогда не накачает её наркотиками или алкоголем и никогда не возьмёт без вразумительного согласия, не имеющего сомнений. Одним из таких парней он не является, таких парней он обычно бьёт ногами. Но с девушками всё ясно. Они — лакомые жертвы, что уже увеличивает вероятность происшествия. Арина права: беспринципных мужчин, не умеющих держать своё желание в узде, слишком много. К тому же, девушки более беззащитны и зачастую более слабы физически. Но чтобы подобное случилось со Славой! У него рёбра покрывались ледяной коркой от одной только мысли. Это слишком унизительно, чтобы согласиться, поскольку такой эпизод автоматически заставляет его чувствовать себя беспомощной девочкой, у которой нет и не может быть мужского достоинства. — Ну, а как это называется? — Арина приняла сидячее положение и деловито поставила руки в боки. — Сам посуди. Допустим, до этого ты тусовался на студии и «снюхал пару дорожек». Но после этого ты поспал, поел и вообще прожил почти целый трезвый день. Таблетка от сердца и полстопки водки на стакан сока? Каким таким образом ты просто ничего не помнишь после этого? — Я не знаю… — протянул Слава обречённо, находясь в критическом напряжении, и закрыл лицо руками, чтобы спрятаться от сложностей. — Я ничего не понимаю. Я не оставлял стакан без присмотра даже, он всегда был при мне. Пиздец, за что мне всё это… — Просто Боженьке очень нравится над тобой издеваться. Там, на небесах, сидят ангелы и смотрят на твою лайф как на комедию. — беззаботно прощебетала Арина. — Спасибо. Я всегда знал, что ты меня поддержишь, как никто другой. — пробурчал Слава с обидой, не отрывая лица от ладоней. Эти шутки здесь явно пришлись не к месту. — Ладно, подойдём к вопросу с другой стороны, раз ты не хочешь обсуждать своё состояние. Что конкретно тебе писала Кира? — вдруг спросила Арина. — Ну знаешь… — Слава инстинктивно полез за телефоном и только потом вспомнил, что благополучно раскрошил его в приступе злости. — Послала меня куда подальше, назвав законченным уродом. Сказала, что так и знала, что я ей с Алиной изменяю. Вообще-то, она была очень грубой. Пожелала мне то ли чем-нибудь от неё заразиться, то ли захлебнуться, не помню. Похоже, что её это просто до истерики довело. — И ни слова о том, откуда она в курсе? — подозрительно уточнила Арина. — Нет, — Слава покачал головой и отвёл тяжёлый от чувства вины взгляд в сторону. — Только сказала, что знает об этом, и всё. Я не понимаю, как. Но мне кажется, я реально это сделал, и я ненавижу себя. Ведь я мог бы переспать вообще с кем угодно, но выбрал единственную девушку, с которой нельзя. Как я мог даже не подумать, насколько её это обидит? О чём я вообще думал? Если я о чём-то думал. — Гораздо важнее, что ты думаешь по этому поводу сейчас. — направила его Арина. — Что я думаю сейчас? — болезненно усмехнулся Слава, глядя мимо её глаз. — Что это омерзительно. Я напился как тварь и совершенно ничего не помню. Я проснулся, чувствуя себя премерзко, а рядом со мной голая девушка, вид которой вызывает у меня рвоту. И последнее, что я помню — один стакан алкоголя. Видимо, после него было несколько других стаканов. Это вполне может объяснить такой провал в памяти, и не нужно выдумывать, что мне кто-то что-то подмешал. В таком случае, правда, обо всех злоключениях, которые меня постигли во время этой пьянки, я могу услышать только от окружающих. Но как же неловко до людей докапываться с подобными просьбами… Арина тяжело призадумалась и сложила руки домиком. Удручённый вид Славы её не прельщал, и ей очень хотелось как-нибудь ему помочь. Но придумать выход из этой ситуации было не так уж легко, а Слава, к тому же, самостоятельно себя закапывал, не желая сдвигаться с точки презрения к себе и что-либо делать. — То есть, ты считаешь, что вполне мог это сделать? — провокационно вдруг зазвучала Арина, пытаясь хоть так его вразумить. — Откуда я знаю, что я мог? Три года назад незнакомая девушка увезла меня к себе домой из клуба, а теперь я вожу ребёнка в детский сад в семь утра почти каждый день, — сквозь зубы процедил Слава. — Может, у меня скоро и второй будет, а я, блять, вообще не соображаю, что я делаю и как так получается. — Ну не сравнивай. Три года назад ты был грустным подростком, которого предали. А девушка была, как ты и сказал, незнакомой, — оправдывала его Арина. — Почему бы тебе было и не поехать к ней домой, будучи свободным и не имея никаких предрассудков на её счёт? — Действительно, почему бы и нет. Многие так делают. Но не у всех это заканчивается звонком из роддома, — прошипел Слава, в очередной раз себя обругав. — Юля хотела залететь, и она это сделала. Алина хотела меня трахнуть, и она это сделала! Понимаешь, что меня бесит? Я просто дурачок ебучий, шут Петрушка. Меня наебать, как рассмешить дебила пальцем — одно движение, и вуаля, блять! Мне хочется хоть что-нибудь из себя представлять, иметь какой-то стержень… Жалуясь, Слава смотрел куда-то в пустоту, но при этом очень активно жестикулировал и приправлял свою тираду весьма заточенной интонацией. Это позволяло Арине очень хорошо ощутить эмоции, которыми он пытается поделиться. Ей, в общем, даже некуда было слово вставить, но этого от неё и не требовали. Славе просто нужно было выговориться куда-то кроме своего дневника. — Я просто ума не приложу, почему всякий бред постоянно приключается именно со мной. Я пытаюсь учиться на своих ошибках, делаю какие-то выводы и избегаю опасных ситуаций. Я пытаюсь, блять, быть нормальным человеком и ничего не портить! — будучи на взводе, Слава говорил всё громче и жарче. — Но как бы я не старался, всё выходит боком. Всё равно, как ни крути, я мудак, а моя девушка — моя новая бывшая, которую я чем-то пиздец как задел. Все вокруг, включая меня, в ахуе с того, что я выкинул. Может, мне уже просто перестать пытаться? Уехать, знаешь, в какой-нибудь убогий рехаб, который ещё, обязательно, при церкви. Получать эти чёртовы бесполезные медальки за дни трезвости и воздержания… — Перестань… Какой ещё рехаб при церкви? — только и смогла возразить Арина на все его откровения. — Под Ярославлем, — на ходу сочинил Слава. — Не знаю! Главное, чтобы основной моей задачей было как можно меньше контактировать с нормальными людьми. Нет… Я пиздец какой слабый, и мне тяжело это признавать. Не зная, как утешить Славу словами, Арина придвинулась к нему поближе и крепко обняла, почувствовав, как его колотит от напряжения. Она считала Славу хорошим человеком и очень не хотела, чтобы он был о себе другого мнения. Но в этой ситуации показать, что он ей дорог, она могла только объятиями. Она понимала, что эти слова он не смог бы доверить никому другому. Он был слишком откровенным, и это убивало его не меньше, чем чувство вины, которым он делился. Вся его жизнь была для неё как на ладони. Наверное, тому виной было их совместное детство, ведь они играли вместе ещё тогда, когда оба носили памперсы. Конечно, не все родственники вырастали в таких доверительных отношениях. Но Арина одной из первых узнала, что Славе нравится Влада, что у них было первое свидание и случился первый поцелуй. Самая первая из родни оказалась в курсе того, что он связался с наркотиками, и помогала ему решиться на то, чтобы рассказать об этом родителям. Он тоже знал о ней много того, что, порой, не было рассекречено даже для близких подруг. И это тоже было частью почвы для доверия своих собственных тайн. Наверное, Слава пришёл именно к ней, потому что, пусть и не знал, что точно скажет, а подсознательно понимал, что только сестре можно признаться в таком отчаянии и обозвать себя совершенным ничтожеством с недостатком ума и мужества. — Я знаю, ты не такой. Ты не мудак, и ты не слабый. Ты не хотел её обижать, и мне было приятно смотреть, как в этих отношениях ты старался исправить ошибки всех предыдущих. Даже несмотря на то, как несерьёзно вы подавали всё, что между вами было. Это уже очень многого стоит. Я обещаю тебе, всё наладится. Мы что-нибудь придумаем. — всё же разговорилась Арина, поглаживая по спине Славу, который уткнулся носом ей в плечо, пытаясь избежать себя самого. — Что мы придумаем?.. — прошептал Слава, едва сдерживая порыв слёз. — Я никогда… Никогда не смогу сделать кого-нибудь счастливым. И никогда не буду счастлив сам. Всё это кончается ужасно. — Тише. — только и смогла выдавить из себя Арина, похлопав Славу по спине, когда стало ясно, что тот вот-вот рассыплется в слезах. — Не думаю, что я когда-то это говорил, — стоически выровняв тон своего голоса до разумного и спокойного, Слава вылез из объятий сестры, избавился от слёз, застывших в уголках глаз и смело посмотрел на неё. — Но мне так всё это надоело. Я хотел бы нормальных, крепких отношений. Неужели я этого не заслуживаю? — Конечно, заслуживаешь, — не ожидав, что Слава решит так откровенничать, Арина выглядела слегка удивлённой, но поспешила его подбодрить. — Наверное, ты просто ещё не разобрался в себе, не нашёл ту самую… Не нужно за этим гнаться, и тогда оно само придёт. Тогда, когда тебе кажется, что всё хуже некуда, вспомни, что любое дерьмо заканчивается. — Да разве я когда-нибудь гнался? Нет, вот именно тогда, когда я был действительно влюблён. Что Влада, что Лена. Это выходило само собой, но я не уверен, что с кем-то из них обеих расстался… Хорошо. Нет, наша последняя с Леной встреча точно не годится под понятие «расстаться хорошо», — Слава тихо вздохнул и озадаченно почесал затылок, погружаясь в самоанализ. — Я понимаю, что я виноват не во всём на свете, и что все мои девушки — тоже люди, у которых также бывают какие-то внутренние конфликты и противоречия. Например, что касается Влады, я не считаю себя виноватым. Но с тех пор… В основном, мои отношения рушились из-за меня одного. Будто она на меня порчу навела, честное слово. Она была первой и последней девушкой, с которой я «от» и «до» вёл себя, как подобает. Это уже неважно. Но я не могу и не хочу быть один, а тогда, когда мне только начинает казаться, что всё налаживается, обязательно произойдёт какая-нибудь хрень. Слава был строго убеждён, что за отношениями он не гонится. И даже не заметил, что практически сказал обратное в своей отвлечённой от вопроса речи. Он словно пытался обработать сразу всю свою жизнь, начиная с момента, когда впервые открыл для себя взаимоотношения с девушками, и потому его мысли, смешанные и непоследовательные, не могли звучать чётким ответом. Арина беззвучно вздохнула, понимая, что некоторые очевидные вещи она донести до Славы никак не сумеет. Да и был ли смысл развивать длинную балладу о том, что он уже семь лет не оставался свободным дольше месяца? — Можешь не говорить мне, если это слишком личное. Но обязательно ответь себе: ты расстроен, что потерял отношения или расстроен, что потерял Киру? — прозвучало от Арины спустя секунд пять после того, как Слава замолчал. — И то, и другое, — не раздумывая, бросил Слава. — Мне несложно найти другие отношения, та же Алина прибежит ко мне по первому зову. Вот только я не хочу другие. Я же сказал, я хочу нормальных отношений, которые продлятся долго и не закончатся тем, что меня попросят отъебаться. Я не хочу снова с кем-то знакомиться, кому-то открываться, кого-то узнавать в постели, на кухне, в компании, наедине. Мириться с чьими-то демонами и тем более показывать своих. А потом, почувствовав близость, считать дни и молиться, что меня опять не пошлют. Потому что я недостаточно взрослый или изменщик. Меня настолько устраивало то, что было с Кирой, что мне чертовски больно этого лишиться. Пожалуй, даже если бы у меня был шанс снова сойтись с Леной, я выбрал бы Киру. Потому что она вылечила меня просто… Тем, что она есть. И это так несправедливо, что я не смог ответить тем же. Она очень хорошая девушка, и мне бы хотелось, чтобы из её головы вылетела вся та дурь, которую ей вбил её бывший. Но получилось только так, что я сделал ещё хуже, потому что заставил её пережить то же самое. А я не заслуживаю этих девушек, я их расстраиваю. Со мной долго была только та, которая за моей спиной ебалась с кем попало, оправдывая себя тем, что «без любви — не измена». Слава устало опустил голову Арине на колени, а она стала ласково гладить его по волосам и нежно почёсывать острыми ногтями, пока тот продолжал очищать душу, разговаривая о наболевшем. — Мне просто… Так с ней было хорошо. Я не хотел ничего менять. Мне бы хотелось забрать её с вокзала и увезти к себе домой, чтобы вместе заснуть под какой-нибудь глупый фильм. Многие из вас действительно не могут себе даже представить, какой властью женщины наделены против мужчин. Я имею в виду… Не поле для манипуляций, в данном случае, хотя и это имеет место быть. Я имею в виду то значение, которое вы для нас имеете. Всё, что вам нужно, чтобы сводить нас с ума и заставлять постоянно о вас грезить — просто быть. Быть такими, какие вы и есть, замечательными. — Ты ведь и мухи не обидишь. Какой из тебя изменщик? — Арина слабо улыбнулась, услышав тёплые слова про половину человечества, к которой принадлежит сама. — Муху я вполне могу обидеть. Терпеть их не могу, — бесцветно усмехнулся Слава. — Но Кира не муха. Хотя ей тоже очень нравилось воровать мою еду, хитренько потирать ручки и сидеть у меня на лице. Арина, не удержавшись, посмеялась. Слава замолчал. То ли сумел высказать все накопившиеся на душе тяготы, то ли посчитал, что уже исчерпал лимит жалоб, который не в пору ещё называть бесконечным нытьём. Зная Славу, Арина могла предположить, что первое очень маловероятно, в отличие от второго. Поэтому она продолжила сама. — Так ты… Хотел бы вернуть её? — осторожно пробормотала Арина, продолжая гладить брата по волосам. — Я хотел бы понять, как мне жить дальше с мыслью, что я стал тем, кого презираю примерно с тех пор, как мне самому сделали также больно, — сухо ответил Слава. — Вернуть её я не смогу, да и не посмею пытаться. Это будет выглядеть также жалко, как и попытки Влады со мной помириться. — Знаешь… В отличие от тебя, я не верю, что ты на подобное способен. Я открыто подтверждаю, что ты тот ещё торчок, хам и иногда просто неприлично холоден, зарываешься в себя, когда нужно открыться. Но ты не изменщик, — повторила Арина с должным напором, схватив щёки Славы ладонями и строго посмотрев на него сверху. — Пока ты не вспомнишь, что этого не было, не убеждай себя в обратном. — Ты слишком предвзята, — хмыкнул Слава уверенно. — Тебе не хочется принять, что я мог бы это сделать. Но на пустом месте подобного бы не случилось. Это очевидно. И я уже ничего не вспомню. Алкоголь успешно жрёт клетки мозга, отвечающие за память, но выблевать их обратно на место он не может. Это нормально, что я не помню последовавшие за первым стаканы и случайный секс. Может, я ещё и что-нибудь понюхал или покурил. Пьяный я постоянно хочу две вещи: трахаться и кокаин, а на той тусовке можно было достать и одно, и второе. — Разве кокаин не перебивает эффект алкоголя? — спросила Арина испытующе. — Если перейти на него с алкоголя, то да. И то, имеет значение, сколько до этого выпить. А если добавить кокаин к алкоголю, то чёрта с два опьянение полностью сменится на трип, — со знанием дела рассказал Слава. — Не факт, что кокаин был, это просто предположение. Может, была трава или гаш, хотя тогда я бы очень маловероятно захотел секса. Но под коксом у меня не всегда стоит. Если смешать с алкоголем — то девяносто пять процентов, что нет. К тому же, кокаин слишком стимулирует критическое мышление, и когда я пытался под ним заниматься сексом, я очень часто, ну… Просто в моменте переставал этого хотеть, также быстро, как и начинал. Потому что под кейном мысли льются водопадом и слишком легко за секунду переключиться на что-нибудь другое. Да и в общем, не очень понимаю, как это работает, чем дольше я употребляю кокс, тем реже под ним у меня возникает желание и в принципе возможность при наличии первого. Не суть. Вполне вероятно, что был просто алкоголь, но в достаточном количестве, чтобы ахуеть и забыть всё наутро. — Я полагаю, что кто-нибудь из твоих друзей всё же должен быть в курсе, что ты делал. Вряд ли все напились и обдолбались настолько, чтобы никто не смог подсобить тебе воспоминаниями о вчерашнем. — задумчиво предположила Арина. — Наверное. Забей, я уже не хочу об этом говорить. — насытившись выдуманными сценариями минувшей ночи, пробурчал Слава. Он уже был слишком явно погружён в размышления о том, какие атрибуты стали спутниками его помутнения. И снова повторение важного постулата — Слава категорически против того, чтобы мешать алкоголь и наркотики. Это чревато остановкой сердца. И если не всех любителей смешивать эффекты разных веществ это останавливает, то Славу, который уже порядочно посадил здоровье своего главного внутреннего органа, очень даже. Потому что он буквально ходил по краю, вновь и вновь позволяя себе стимулятор, который, общеизвестно, больше прочих наркотиков покровительствует проблемам с сердцем. Однако, что тоже ясно, будучи пьяным, он оказывался готов на многие глупости. Одно дело — осознанно выбрать наркотики и выставить руку против бутылки спиртного, и совсем другое — начать с алкоголя. Если он сперва напился, он вполне мог беспечно убрать ноздрёй дорожку или поцеловаться с чьим-нибудь косяком. Как водится, и алкоголь, и запрещённые вещества, действуют на каждого человека похожим образом, однако, непременно, с индивидуальными погрешностями. Среди травокуров всем было известно, что марихуана повышает сексуальный тонус и при этом не угнетает эректильных функций — соответственно, минимизирует шанс на то, что в самый ответственный момент член просто не поднимется, даже если настроение будет всячески этому способствовать. Многие железно брались утверждать, что секс — один из самых лучших способов провести время после курения травы. Но вот Слава, сколько бы ни курил траву, всегда улетал слишком далеко в свои мысли. Независимо от того, завёрнута в бумагу сатива или индика. Его, обкуренного, было просто невозможно настроить на половой контакт, потому что ему было слишком хорошо в своих размышлениях или слишком весело, чтобы заниматься чем-то, что требует концентрации и томного духа. Что касалось кокаина, здесь, Слава, похоже, не отличился и поехал в общем вагоне. Если трава больше ассоциировалась с чем-то стабильным, то кокаин каждый раз открывал для сознания новые горизонты, особенно, если его постоянно употреблять в новой обстановке. Пока марихуана научно являлась хорошим стимулятором полового влечения, кокаин отличался своей ситуативностью, и прийти к общему знаменателю мнений было крайне сложно. И хотя многие также хвалили его как дополнение к сексуальному опыту, находилось гораздо больше людей, которые отвечали, что часто не хотят или не могут заняться любовью под действием этого порошка. Иногда у Славы это выходило, иногда нет. Но в конечном итоге он пришёл к выводу, что все эти моральные муки вообще не имеют значения. Какая вообще разница, что он вчера догадался смешать воедино в своём организме, если итог всё равно один? Может, на миг он всё же понадеялся, что перебор всех возможных развилок сюжета поможет ему вернуть хотя бы кусочек памяти, но такая надежда была слишком наивной, чтобы продержаться долго. В прошлый раз, когда он перебрал с алкоголем, утро запомнилось не только провалом в памяти. Но и звонком от Кати, на тот момент, его девушки, до глубины души задетой тем, что Слава умудрился не только поцеловаться с кем-то, но и выставить свидетельство этому в интернет. В этот раз в его Инстаграме не было ничего компрометирующего — он сам в этом убедился с телефона Арины. Безобидные сторис с геймпадом, лица друзей, ни одной фотокарточки и ни одного видеоролика, где светилось бы хотя бы лицо Алины. Впрочем, важно было не содержание его социальных сетей, а сам факт того, что в прошлом Слава под действием спиртного позволял себе лишнего. Да и первый поцелуй с Настей — тогда, когда он встречался с Владой и ещё не догадывался о том, что она беременна не от него. Всё это только подкрепляло уверенность Славы в том, что на этот раз могло случиться нечто большее, чем невинный поцелуй. Впрочем, на предыдущие два случая у него-таки находились слабые оправдания. Что касается Кати, он даже не воспринимал их отношения как отношения и вполне вероятно не чувствовал укола ответственности в тот момент, когда целовался с другом. Если речь заходит об отношениях с Владой, всё было несколько сложнее. Тогда Слава даже не осознавал, как ему стало холодно и неуютно с девушкой, которую он обожал всем сердцем. Прежде у них случались тяжёлые периоды, нормальные для всяких длительных отношений, но тот оказался критическим. Славе необходима была поддержка и утешение. Влада дарила ему только букеты претензий и ужесточающихся требований с правилами, урезающими его свободу. Уменьшающими его мир до одной только её персоны. Тогда он оказался лишён друзей, хобби и любых других способов снять напряжение. Неудивительно, что он неосознанно потянулся к ласке, как только в ком-то её почувствовал. Это всё не снимало с него обвинений и не делало его поступков абсолютно оправданными. Однако, это были хоть какие-то зацепки, способствующие случившемуся. Здесь же не было никаких предпосылок к тому, чтобы случилось подобное. Чем больше он об этом думал, тем сильнее впадал в острое чувство ненависти к своей персоне. Славе бы очень хотелось отвлечься, но он не верил, что это возможно. «Всё равно, что спрыгнув с крыши, передумать и попытаться отрастить себе крылья, чтобы вернуться обратно» — сказал себе Слава с осуждением. На улице постепенно начинало темнеть. Слава понимал, что у Арины, наверняка, есть свои дела, которыми она хотела бы заняться, а он даже этого не уточнял. Всё-таки, его визит не был обозначен предупреждением, потому и злоупотреблять гостеприимством не стоило. Ещё немного поговорив с ней о насущном, он соврал, что у него ещё есть дела и засобирался домой. Попрощался с Есенией, пообещав позднее ей написать, и отправился домой. Нужно было сдать телефон в ремонт, и так как починка гаджета с заменой разбитого экрана — дело не одной минуты, найти дома старый айфон для временного использования. Слава был тем заложником трендов, который покупал каждый новый телефон от компании Apple в рекордно короткие сроки с момента выхода, и это было обусловлено необходимостью иметь самую новую камеру для отменных снимков в социальные сети. Свой двенадцатый айфон Слава приобрёл практически сразу после выхода, и это была его единственная радость, поскольку покупка пришлась на период перед передозировкой. На то самое время, когда он беспробудно нюхал кокаин, отчаянно спасаясь от ужасов серотониновой ямы, которыми сопровождалась его трезвость. Хотя покупка была относительно недавней, сейчас Славе уже было несподручно пользоваться устаревшей моделью, которая, правда, от новой не очень страшно отличалась. И очень хорошо, что в конкретный момент его меньше всего волновал вопрос мобильного телефона, потому что, в ином случае, его бы это добило.

«Я удивлён, что у меня были силы выкинуть жжёный ковёр и сдать телефон в ремонт. Старый найду потом, если к тому времени мой не починят. В любом разе, мне будут звонить из ремонта. Так что надо найти старый телефон и вставить симку. Потом. Дико хочу нанюхаться. Но мне и так плохо. Физически. Это не смешно. Я чувствую себя так, будто меня переехало самосвалом. Хочу умереть, потому что не знаю, как решить хотя бы одну из своих проблем. Мне натурально хуёво. Других слов нет описать моё самочувствие. Каких-то там более приличных и цензурных. Нет цензуры, в пизду её. Просто улететь на тяге отчаяния в космос и сгореть там к чёрту или задохнуться. Вот просто исчезнуть той смертью, которая настигает человека, попавшего без скафандра в открытый космос.»

Любопытно было бы подумать о том, представляет ли Алина, насколько она всё ему испоганила. И Слава бы подумал, если бы не был уверен, что во всём происходящем обязан винить себя одного. Слава мог предположить, что они с Кирой рано или поздно разойдутся. Но не мог предположить, что ему будет так тяжело пережить это. Казалось, причин для их расставания практически не существует, а те из них, что имеют вероятность случиться, не должны никого поломать. Но вышло иначе. Ему было интересно, как она там сейчас, о чём думает и чем занимается. Можно было догадаться, что она разбита, и на фоне этого Славе даже становилось неловко переживать самому. Может ли он говорить, что ему плохо, когда он стал первоисточником этого всего? Однозначно, винить себя за собственные ошибки стоит. Это правильно, иначе человек перестаёт быть человеком. Слава не мог находиться в четырёх стенах, которые визуально медленно, но верно сужались в его глазах. Но и видеть кого-то из друзей ему не хотелось. Душевные муки могли бы и растерзать его в клочья. Пересилив своё пограничное состояние, он всё-таки переступил порог квартиры. На этот раз он направлялся в притон на Полярников, потому что с каждой минутой одиночества его желание убиться становилось всё больше и крепче, в конечном итоге беспрепятственно овладев им. Шагая по морозной тёмной улице, которую покрыл вечерний мрак, Слава вспоминал один из последних разов, когда в его ноздрях растаяли белые кристаллы. Например, крайний раз, два дня назад. Это было в планах — Слава приехал на студию уже с пакетом снега, и они с Яшей начертили себе две больших дороги. Когда Слава начал приятно отлетать после убитой носом взлётной полосы, Яша пожаловался, что его не взяло — и это было неудивительно, ведь стоит брать за правило, что кокаин не оказывает должного эффекта на тех, кто недавно употреблял мефедрон. Поэтому Слава сделал ещё две дороги — себе крохотную, а Яше такую же, как и первая. Тогда Слава основательно обнюхался. У него был всего один грамм, потому что он рассчитывал, что выйдет поровну и каждому достанется по половине. Однако, после того, как их компанию разбавили девушки, каждая из которых не брезговала запачкать нос в белом порошке, всё пошло не по плану. Долго летать по наркотическим ледникам не вышло, но важно скорее то, что дороги, которые употреблял Слава, были сильно крупнее обычных. На четверых грамм делился уже не так приятно, но Слава снюхал больше всех и посчитал, что имеет на это полное право. Странно было только то, что он не решил съездить за добавкой. Он отчего-то вспоминал, как несколько раз вытирал Кире нос влажной салфеткой, потому что у неё у самой не выходило. Как они долго обнимались, сидя на тесном диванчике, как он не мог сконцентрироваться на работе из-за её присутствия. В планах было просидеть на студии до утра и даже попытаться одолеть несчастный альбом, который всё никак не оказывался дописанным, но в итоге Слава потянул Киру за руку, сообщив, что их уже ждёт такси, потому что ему дико хотелось остаться с ней наедине. Может, его слишком сильно перекрыло, но в тот вечер ему казалось, будто нет и не может быть ничего важнее Киры, и это ощущение не покинуло его даже после того, как его отпустил наркотический эффект. Пожалуй, он просто скучал без неё, пока был в Москве. Секс в ту ночь у них был просто ошеломительный. Как ни странно, больше всего по воспоминаниям ударил вечер тринадцатого февраля, вечеринка Вадима. Слава практически не пил и снюхал всего одну дорогу, да и ту небольшую. Но сильнее всего в тот вечер его тянула оглушительная тоска. Слава помнил, что ему, редкость, было очень хорошо без допинга — именно это спровоцировало редкий случай, когда Слава не употребляет больше всех компаньонов. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым, пока Кира не словила «белочку» и не обвинила его во всех несчастьях. Также вспомнилось и то, что после ссоры с ней Слава чувствовал себя в изысканной степени паршиво. И обрёл долгожданное спокойствие, когда следующим вечером они помирились. Он начал безумно скучать, и это чувство убивало его. Слава был уверен, что ценит Киру и всё, что она сделала для его морального состояния. Но теперь ему казалось, будто он, всё-таки, ценил её недостаточно, когда она была рядом. И по своей же вине он больше не мог сгрести её в объятия, насладившись ароматом духов или долбанного шампуня, который купил ей аж за тринадцать тысяч рублей — это запомнилось потому, что до момента, когда кассир в Золотом Яблоке пробил этот самый шампунь, Слава совершенно не подозревал о его стоимости. Но, наверное, он стоил своих денег, ведь Кира, выходя из магазина, казалась ему очень счастливой. — Эй! Молодой человек! Можно с Вами познакомиться? — послышалось откуда-то звонким женским голосом. Пожалуй, если бы Слава всё-таки озаботился поисками старого телефона, то сейчас он бы преодолевал короткий маршрут до соседнего двора, будучи в наушниках. И не услышал бы этого. Но обстоятельства сложились иначе, а потому Слава осторожно посмотрел по сторонам, чтобы понять, не его ли это зовут. Поблизости он не заметил никаких других молодых людей. Но, что интересно, девушек тоже не было. «Опять чёртовы голоса в голове?» — мысленно запаниковал Слава, готовый всем богам молиться, чтобы его опасения оказались ложными. И видимо, боги всё-таки существовали, готовые выслушивать дурацкие просьбы людей с треснувшей психикой. — Да-да, ходячий дрейн, я с тобой говорю! — теперь голос уже вполне отчётливо обозначил Славу по внешнему признаку, и он не мог не отреагировать на это возмутительное заявление. Благо, теперь Слава слушал более осознанно и смог определить, что голос доносился из окон дома, мимо которого он проходил. Среди горящих и потонувших в сумраке, только одно, на втором этаже, оказалось открыто и показало ему хрупкий силуэт с небрежным пучком на голове и в розовой хлопковой пижаме с коротким рукавом. Слава затормозил и внимательно запрокинул голову вверх, узнав в этой девушке Соню. Несколько секунд он не доверял своим глазам и ушам, но в конечном итоге его губ коснулась смятая усмешка. Слава подошёл ближе, залезая на сметённую дворниками к газону заледеневшую кучу снега, чтобы поздороваться. — Салют, малышка! Дышишь свежим воздухом? — сделав новый шаг, он едва не свалился со скользкой ледяной горки, и чтобы сохранить равновесие, расставил руки в стороны, когда подлый морозный ветер прорвался в рукава его чёрной плюшевой куртки. — Я только что докурила сигарету, но ты можешь считать, что так. Куда это, интересно, ты столь вдохновлённо педалируешь? Мне уже показалось, что ты так и пройдёшь мимо, не поздоровавшись. — Соня закинула локоть на подоконник и ослепительно улыбнулась, разглядывая силуэт Славы сверху. Сам Слава неприлично хрюкнул со смеху, услышав такую нетипичную формулировку — он не тащился по сугробам на последнем моральном издыхании, как ему казалось, а «вдохновлённо педалировал», видишь ли. Следующей причиной, по которой Славе стало смешно, был ответ, который вслух не прозвучал — «в притон, детка, разумеется, может быть даже сегодня пущу себе отборной дряни по вене, а это пиздец как меня вдохновляет». Разумеется, рассмешило его не само содержание этой мысли, а тот факт, что его поход в притон со стороны выглядел весёлым и бодрым, позволяя предположить, что Слава находится на пути к чему-то радостному. Так или иначе, Соня его смеха не увидела. Перед выходом из дома Слава замотал голову, уши и половину лица чёрным вязаным шарфом с а-ля пиксельной вышивкой космических элементов в весьма условном исполнении — малодетализированные кометы, звёзды и Сатурны. В противном случае, Соня могла рассматривать их, но не его идиотскую нервную улыбку. — Просто вышел прогуляться, — нагло солгал Слава и сделал это даже неосознанно; не успев обдумать, что уворачивается от ответа, потому что не хочет, чтобы Соня думала о нём плохо, даже если для неё самое время это сделать. — Даже удивлён, что ты меня узнала. — Живи я на два этажа выше, и уже подумала бы, что мимо идёт мусорный пакет. Но узнать человека, который проходит метрах в пяти от тебя, не так уж сложно, поверь. — ответила ему Соня, вытягивая в окно голые руки, от вида которых Слава сам замёрз. — Мусорный пакет? Ну спасибо, — фыркнул Слава недовольно, спрятав замёрзшие пальцы в карманы. — Ты тоже безумно красивая, детка. — Мне об этом известно, — самодостаточно отозвалась Соня, и кажется, неожиданно испытав такое человеческое чувство, как холод, поспешила отпрянуть от окна — до этого она вылезла на улицу практически наполовину, будучи одетой в пижамную футболку. — Чёрт возьми, кажется, на улице февраль и немного морозно. — Только заметила? — Слава с усмешкой выгнул бровь, подумав о том, что раз и ему холодно, то она подавно героически держится. — Прости, тобой любовалась. Не было времени вспоминать, какое сейчас время года, — саркастично затянула Соня, обнимая себя руками, чтобы согреться. — Знаешь, ты мог бы продолжить своё паломническое шествие, потому что я закрываю окно. Но я сегодня дома одна, и мне немного скучно, так что, если есть желание ещё немного поболтать, то можешь подняться ко мне. «Паломническое шествие. Эта малышка явно что-то знает, потому что мой путь реально имеет для меня значение религиозного масштаба» — про себя подумал Слава, пока раздумывал над её словами. — Ладно уж, ты меня рассекретила, — ради этой сцены Слава даже вытащил руки из карманов и поднял их в воздухе. — На самом деле, я не просто гуляю. Я должен был одеться в латексный костюм и сразиться с чокнутым злобным гением на заброшенном заводе. Но если ты угостишь меня сладким лимонным чаем или кофе с молоком, то я готов бросить спасение человечества и позволить этому придурку в трико поработить весь мир. — Латексный костюм? Я бы посмотрела, — присвистнула Соня, приготовившись закрывать окно. — Второй с конца подъезд, пятидесятая квартира. Если по пути не облачишься в свой супергеройский прикид, то, не обижайся, я захлопну дверь прямо перед твоим лицом. Слава беззвучно усмехнулся, наблюдая за тем, как она закрывает форточку. Если кто-то здесь и был супергероем, так это она, — подумалось Славе, — ведь именно она только что спасла его от опасной концентрации кокаина в крови. Интересное дело, нестандартная такая задачка по математике: как же так вышло, что они пересеклись, если этого совсем не должно было случиться? Точка А — дом Славы, находилась в максимум двух минутах ходьбы от точки Б — притона, в который он направлялся. Между двумя этими точками находилось, фактически, только одно препятствие. Конечно, можно было запариться и вспомнить, что дом Славы имеет блокированную застройку — то есть, его стены совмещены со стенами двух других домов. Многие даже не догадывались, что это разные дома, но если тот, что находился слева со двора, отличался только номером — Полярников, 8, а не 6, то правый вовсе уже каким-то чудесным образом находился под адресом переулок Матюшенко, 16. Слава был среди тех, кто предпочитал считать этот комплекс одним домом, и его никогда не волновало, что рядом с его третьим подъездом какого-то дьявола находится ещё один третий подъезд; да уж, этот чёртов переулок Матюшенко способен сломать многим гостям голову. Но, так как для Славы, мы уже определились, это был один большой дом, между ним и притоном находилось всё-таки только одно препятствие. В виде дома, в котором живёт Соня. Он также имел блокированную застройку, поэтому предусматривал такую же арку для входа во двор, какую имел и дом Славы. Собственно, Слава мог добраться до своей заветной точки Б только двумя путями, но оба из них не проходили через окно её квартиры. Первый и самый короткий путь предполагал, что Слава воспользуется двумя арками — чтобы выйти из своего двора, и чтобы зайти в чужой. Другой путь предлагал ему пройти между краями домов, а не лазать по сквозным проходам. Но, так или иначе, окна Сони оставались где-то между двумя этими маршрутами. Слава уделил этому огромное внимание именно из-за того, что у него в голове были очень дурные предзнаменования — он знал, что вот-вот легендарно нанюхается и не был уверен, что не окажется под утро в состоянии лёгкой передозировки — если ещё именно «лёгкой»! И задачка эта, со сводящими мыслительным тупиком с ума условиями, решается очень просто: Слава пошёл по первому маршруту, вынырнув из двора через сквозную арку. Но уже тогда, когда перед его глазами маячила вторая арка, финальный аккорд пути, за которым до точки Б оставалось не больше двадцати шагов, что-то дёрнуло его переметнуться на второй маршрут. Обогнуть дом Сони почти полностью, чтобы сделать путь немного длиннее и незначительно подольше побродить по улице. Поэтому, с пешеходного перехода, вместо того, чтобы упорно идти прямо, он завернул налево и прошёл мимо окон Сони, которая в этот момент курила и не только заметила его, но и узнала, и даже позвала к себе. Каждая деталь в данном случае казалась удивительным совпадением. Наверняка, люди ежедневно неосознанно избегают опасных ситуаций, принимая те или иные решения. Но только тогда, когда им становится известно о том, что некое чудо уберегло их от происшествия, они начинают досконально изучать причинно-следственные связи, которые позволили изменить концовку на хорошую. Слава шёл, точно околдованный. Его там не ждали, и он не знал, какая аудитория сегодня собралась на Полярников, 15. Знал только, что ему точно откроют и точно продадут. С каждым шагом он погружался всё глубже в болото. И, наверное, решил обойти дом только ради того, чтобы дать себе время понять, что творится внутри. «А это полная, мать его неразбериха. Я просто хотел убить себя, и я мог бы сделать то же, что и тогда» — подытожил Слава, когда его палец завис в сантиметре от кнопки вызова домофона. Подсознательно, быть может, он искал на этом пути что-нибудь, что заставит его остановиться. И он нашёл. Ему нужен был один только повод, чтобы развернуться и напоследок бросить дрожащий взгляд на окна злачного дома, в котором, он знал, сейчас кто-то употребляет наркотики. Мысли об этом вызывали настоящие физические судороги у Славы, фантазии о белых дорогах доводили до трясучки. Теперь запрещённые вещества находились неприлично близко к его дому, и это стало поводом. Слава прежде даже не думал, что снова стал убиваться по несколько раз в неделю. Он считал, что всё нормально, раз уж это не превращается в марафоны. Но это не нормально. «Это не нормально, Третьяков, быть постоянно вмазанным без причины» — корил себя Слава, понимая, что в последние недели, вроде как, считал себя относительно счастливым. Он где-то отложил у себя на подкорках, что наркотики должны исключительно дополнять веселье, но не решать проблемы. Но такое веселье стало слишком частым, и вот всё пришло к тому, что в переломный момент у него затряслись руки, заледенела грудная клетка и задымился мозг, сигнализируя о психологической ломке. Он всё ещё мог развернуться и уйти, потому что чёртовы окна притона на Полярников находились прямо за его спиной, выжидающе наблюдая за ним, пока Соня ждала его звонка в домофон. Слава заставил себя ткнуть пальцем на выгравированную в кнопке домофона звёздочку, и раздавшийся над ухом звон на миг выгнал из головы все мысли. Дверь открылась, и Слава резко потянул на себя ручку. Когда эта же дверь оторвала его от наваждения, от дома, который показался живым свирепым чудищем, опасно завлекающим в свою пасть, Слава застыл как каменный и секунд тридцать простоял на месте. «Чёрт возьми, мне, кажется, пиздец как нужна помощь. Я ахуенно заблудился в своей дремучей жизни» — поднимаясь по лестнице, Слава тяжело дышал и отчаянно пытался сбросить с себя нервную дрожь. Выгнать с поля зрения фантомные белые дороги с горками, они были повсюду, и ощутить себя свободным от чего-то, что поглотило его с головой. Впервые с тех пор, как ему удалось побороть героиновую зависимость, он почувствовал наркотик врагом, вставшим против него. Впервые с тех пор ему стало страшно, что его так сильно тянет забыться в порошке после ранящих событий. Потому что он попытался отвергнуть это и ощутил, что не выходит. Слава понимал, что атака, которую ему удалось отразить, далеко не последняя. Что ему будет хотеться сильнее и будет становиться хуже. Эти полутёмные зелёные стены, сырые ступеньки и кривые перила сводили его с ума, хотя требовалось одолеть лишь несколько лестничных пролётов. Мигающая лампочка заставляла Славу чувствовать себя запертым в мире кровожадных теней, каждая из которых хотела бы откусить от него по куску плоти вместе с жирной частицей души. В этом районе экстерьеры домов выглядели крайне привлекательно, но внутренние начинки парадных могли наполнить чувством ужаса даже совершенно нормального человека, который никогда не лечился в психиатрической лечебнице после практически ставшей смертельной передозировки наркотиками. Он направлялся в притон на Полярников. Его должна была проглотить, переживать и выплюнуть полумёртвым дверь восемьдесят шестой квартиры, но вместо этого перед ним распахнулась дверь с блеклым номером пятьдесят. Если первая, несмотря на предвкушение синтетической эйфории и искусственного рая, представляла из себя хаотичную преисподнюю, в которую затягивало грешников вроде Славы, то вторая больше походила на портал в настоящий рай, которого он видеть не достоин. На контрасте Славу сразу отрезвило. Из промозглой жутковатой парадной, пожёванной холодным мраком, он попал в светлую прихожую с белой потолочной лампой и тёплым мраморным полом. На пороге его ждала Соня, которая успела надеть поверх футболки уютный розовый свитер в чёрную полоску, на каждой из которых было по такой же чёрной звёздочке. На ногах у неё были тёплые гетры и домашние тапочки-медведи. — Интересно даже, сколько ещё мы будем случайно пересекаться? — хмыкнула Соня, провожая Славу на кухню, по которой растёкся запах свежей выпечки. — Полагаю, до тех пор, пока не начнём делать это специально, — ловко ответил Слава, разглядывая глянцевые голубые шкафчики и угловой белый кожаный диван с бирюзовыми подушками. Туда он и направился, на диван. Здесь приглушённый свет смотрелся куда мягче и нежнее, чем где бы то ни было. — Чем так вкусно пахнет? — У меня в духовке остывают брауни с травой. Будешь? — спросила Соня не глядя, пока доставала из посудного шкафа вторую кружку для чая. — Слушай, кажется, я ошибся дверью, — опустившись на диван, Слава нарочно стал оглядываться так, будто свалился с луны. — Я шёл к одной хорошенькой знакомой, а попал, похоже, к женщине своей мечты. — Ну знаешь, моя дверь всегда открыта для желающих уйти. Я пойму, если ты собирался к бабе Зине из соседней квартиры. — Соня бросила на него короткий заинтересованный взгляд, но полностью не повернулась, чтобы выглядеть более безразличной. — Какая уже разница, куда я собирался… — на выдохе улыбнулся Слава, беспардонно обидев фантомную бабу Зину, ожидающую его за стеной другой квартиры. — Я хочу остаться здесь на ближайшую… Жизнь, пожалуй. — Посмотрим, скажешь ли ты то же самое, когда доешь последний брауни, — Соня улыбнулась в привычной себе дерзоватой манере, поставила перед Славой уютную кружку горячего чая с лимоном и пыльно-голубую керамическую сахарницу, полную коричневых кубиков. — Не знаю, какие у тебя аппетиты, но как минимум пару штук придётся оставить для Ксюши. Она убьёт нас обоих, если мы этого не сделаем. Потому что сейчас она нюхает мефедрон со своими друзьями, и с утра, на отходах, ничто не спасёт её, кроме травы. — Логично, — пробормотал Слава, кидая в ароматный чай кубики тростникового сахара. Он замечательно знал, что такое отхода и каким героическим воином выступает против них трава, способная чудодейственно спасти любого любителя синтетики от битого состояния выхода из наркотического трипа. — Впрочем, люди, которые любят ночами напролёт нюхать, должны знать, на какое утро себя обрекают. — Это мне говорит человек, который в первую нашу встречу ссорился с демонами под кислотой, да? — послышалось от Сони задорным подколом, когда та, вооружившись рукавицами-прихватками, вытаскивала из дымящейся духовки противень. Сладкий аромат шоколадного теста с пикантной примесью каннабиса втрое усилился, захватив в свои нежные объятия всю эту глянцевую кухню, которая в полутьме выглядела как по-матерински ласковое укрытие от всех страхов и неприятностей, пережитых Славой за прошедший день. Он не был зависим от травы, хотя, в последнее время, встречался с ней всё чаще. Главнее всего было то, что трава не вызывала у него нервных треморов, негативных мыслей и навязчивых идей накуриться до полусмерти. Напротив, эта добрая фея помогала ему избавиться от стресса и не брала взамен чего-то очень важного, как это делал кокаин. Кокаин был схож с вредным коллектором, который, непременно, заявлялся бесцеремонно выбивать долги и накручивал бешеные проценты на взятую сумму. Он давал Славе билет на поезд, увозящий его далеко от мирских проблем в загадочную страну счастья и свежих мыслей. Однако, под утро Слава ощущал себя Золушкой, чья карета превратилась в тыкву, лакеи — в мышей, а роскошный наряд — в оборванные лохмотья. Обычно спуск с небес на землю происходил по щелчку пальцев, и Слава по несколько часов маялся, пережевывая навязчивые мысли о бессмысленности бытия и отвращении к себе, прежде чем уснуть и проспать весь день мёртвым сном. Организму нужно было много времени, чтобы отойти от буйной вечеринки. И Слава часто просыпался таким, будто вовсе не спал — помятым, заторможенным, выжатым до последней капли. И самое замечательное, что через пару дней он опять начинал вспоминать о кокаине, почему-то крайне избирательно — вспоминалось только всё то хорошее, что потом сменилось чем-то неважным, не таким уж, как будто, и плохим. Слава каждый раз обещал себе помнить, как дерьмово ему было наутро, но каждый раз безразличный взмах руки затем сменялся стуком банковской карты, которая крошила кристаллы в порошок. Трава же была как бабушка, которая всякий раз выгораживала внука перед мамой после общения с другом-хулиганом, каким выступал кокаин. Трава обволакивала мягко и нежно, дарила более плавные ощущения комфорта и спокойствия, совсем не похожие на энергетический фонтан, который бил в лицо после пары белых дорог. Она также незаметно отпускала, оставляя тело расслабленным. Не заставляя мышцы напрягаться, сердце работать на износ, мозг — окунаться в состояние переутомлённого бреда. Конечно, и кокаин когда-то отпускал Славу легко и безболезненно. Тогда, когда он ещё не стал постоянным участником гонок по белым автомагистралям. Когда не успел утопнуть в серотониновой яме и позволить веществу так часто гулять по его мозгу, чтобы то смогло опустошить его запасы гормонов радости до нуля. Но Слава пообещал себе, что не будет сверлить голову подобными мыслями, когда есть возможность отвлечься и создать себе приятное воспоминание. — Ну да, — слабо мяукнул Слава, беспокойно тарабаня ложкой по стенкам кружки. — Я не снимаю с себя ответственности своей предыдущей репликой, но если помнишь, с демонами меня познакомил твой друг с крутой причёской. — Он мне не друг, — сурово оборвала Соня. — И никогда им не был. Слава сделал глоток горячего чая и пронзил спину Сони внимательным взглядом. Её тон стал очень холодным, когда речь зашла об Артёме, и Слава только робко вздохнул, осознав, что как-то даже не подумал перед тем, как сказать. Впрочем, он должен был честно признаться себе, что хотел бы поговорить об этом. Хотя бы ради того, чтобы определить степень огорчения Сони, когда между ней и её собеседником вдруг возникают такие разговоры. Слава не думал, зачем ему это знать. Но шёл на поводу у своего вредного любопытства. — Извини. Знаешь… Тогда, когда мы с тобой были в ванной… — он отчего-то запнулся, видимо, начав сомневаться, что вообще стоит обсуждать это. Его фраза от начала до конца звучала неуверенно, но скорее оттого, что Слава пытался вспомнить, была ли эта сцена на самом деле, или ему только так кажется. — Да, знаю, — Соня резво переложила несколько пирожных на тарелку и снова взялась за противень, чтобы убрать его обратно в духовку. — Будь он моим другом, я бы не швырнула в него кусок мыла. Не думаю, что тебя это как-то смутило, потому что вся ситуация в целом напоминала сюрреалистичное кино… — Какой кусок мыла? — удивлённо прервал Слава, и они с Соней пересеклись недоумёнными взглядами, когда она уже подходила к столу с тарелкой горячих брауни. — Я не помню этого. Только то, что вы начали ругаться, и ты вышла к нему, хлопнув дверью. Кажется, вы продолжали ссориться. Наверное, поэтому я подумал, что между вами есть какие-то отношения. Типа… Дружеских? — Забудь. Я переживала, что показалась тебе странной, пока не увидела, как ты обещаешь прирезать его куском стекла от разбитого стакана. — рвано усмехнулась Соня, садясь возле Славы. — Да… — Слава хрипнул надрывистым смешком, впервые услышав это всё со стороны. Тогда ему не казалось, что происходящее способно вызвать смех. — Той ночью все были на нервах. Не очень положительный вышел праздник. — О, так тебя это удивило, — саркастично выплюнула Соня, утащив с тарелки одно пирожное, кусочек которого запила чаем. — Знакомься, это моя сестра. За ней буквально по пятам ходят неудачи, наркота и пиздец. И за мной, соответственно. Всем вот этим скопом. Я не ожидала от её дня рождения чего-то иного кроме пацана, лежащего с бэд-трипом в ванной, и драки, рискующей окончиться поножовщиной. — Вот оно что… — немногословно отозвался Слава, примерившись губами к краю кружки. Казалось, здесь есть, о чём подумать. — И да, — важно огласила Соня, захватив взгляд Славы своим столь твёрдо, чтобы тот понял, что дальше прозвучит нечто нерушимо фундаментальное. — Не знаю, чего ради ты этим интересуешься. Но между мной и Артёмом ничего нет, кроме того, что я вынуждена постоянно видеть его мерзкую рожу на вылазках сестры. Тем не менее, он очень хочет, чтобы все видели то, чего нет. Поэтому не стесняется прилюдно вести себя так, будто нас с ним связывает что-то одуреть какое крепкое. Возможно, он положил свою жизнь на то, чтобы у меня никогда не было настоящих друзей и нормального парня, поэтому пугает всякого, с кем меня увидит. Это моя жизнь, она совсем не такая, какой кажется. Я думаю, у меня есть выбор называть этих людей своими близкими, но, нет, чёрт возьми, это просто люди, которыми я окружена против своей воли. Просто… Чтобы ты знал, — Соня тяжело вздохнула и отложила надкусанный брауни на край тарелки, потеряв всякий аппетит. — Может быть, если бы сейчас сцена в ванной повторилась, я бы помогла тебе, потому что мне стало бы жалко смотреть, как ты мучаешься. Но в тот момент я сделала это только из-за того, что мне не хотелось, чтобы ты натворил какой-нибудь херни в приходе и пришлось вызывать полицию. Я просто знаю, что и какие последствия имеет. — Я понял, — учтиво кивнул Слава, уловив её мысль. Она не была доброй феей, которая не могла пройти мимо нуждающегося, она просто пыталась держать всё под контролем, и Слава не осуждал её за это. — Это правильный подход, при ином недолго свихнуться. Я надеюсь, тот вечер кончился нормально. Слава чуть наклонил голову, разглядывая непроницаемое лицо Сони. Стойкость, с которой она говорила об этом, заслуживала отдельной похвалы, но Слава очень быстро понял, что подобная реакция всё бы испортила. Она не говорила ему что-нибудь, чем ей было тяжело делиться. Вероятно, она привыкла к такой жизни, переварила её от и до, и теперь подобное не казалось ей ранящим опытом. Поэтому она так легко рассуждала об этом с малознакомым человеком. — Типа того. Вообще-то, вы с Артёмом одинаково выбесили меня, — неожиданно призналась Соня, почему-то не спеша налегать на свою выпечку. — Ты выглядел помешанным придурком, и я вообще не поняла, откуда ты вдруг взялся, а Артём… Ну, он вёл себя как обычно. Только тогда, когда я поняла, в чём на самом деле суть, вся моя злость переключилась на него. После этого я просто плюнула на всё и ушла спать в самую дальнюю комнату, понадеявшись, что никто меня не достанет даже в случае ядерного взрыва. — И как твоя надежда? Оправдалась? — с лёгкой усмешкой уточнил Слава, наконец решив испробовать угощение, которое пленило его нос сладким ароматом шоколада и марихуаны. — Почти. Умерла последней, — нервно хмыкнула Соня и сделала глубокий глоток чая, горячего как вулканическая лава. — Я успела поспать, но где-то через час припёрся Артём и начал… Кстати, совсем забыла, ты же давал мне свою футболку. Я могу отдать её. Я её постирала и… — Оставь себе. Что начал делать Артём? — сурово переспросил Слава, не сумев сдержаться даже при осознании, что Соня нарочно перевела тему. — То же, что и всегда — бесить меня по факту своего существования, — Соня отвела взгляд в сторону и утомлённо вздохнула, явно припоминая обрывки того вечера. — Знаешь, его очень сильно задело то, что он увидел нас вдвоём в ванной, а потом ты ещё и унизил его при всех. Поэтому он начал бредить. — Просто скажи, не позволил ли он себе лишнего. Я же прекрасно понимаю, что вы продолжаете видеться. — раздражённо прошипел Слава, будучи не в силах благородно промолчать. — Он всегда позволяет себе лишнего. И не он один. Не переживай, я девочка храбрая и могу за себя постоять, никто из всех пытавшихся ещё не сумел меня обидеть. Будь иначе, я бы уже болталась в петле. Ты ведь прекрасно понимаешь, мир наркотиков и деструктивного веселья не для слабых. Здесь много придурков, которые не знают чести и морали. Если у тебя, или у парочки твоих компаньонов она есть — это чудесно. Но кто-нибудь обязательно рядом с тобой обосрётся, и лучше быть готовым к этому, чем принимать любую чужую оплошность как собственный сердечный конфликт и погружаться в это дерьмо, способствуя росту кризиса личности. Это царство, где личность умирает раньше, чем тело, где принципы становятся менее важными, чем физический фактор удовольствия. Биться за справедливость бесполезно. Словом… В ту ночь меня всё порядочно задолбало, так что я отобрала у Ксюши ключи от её машины и поехала домой. Я уснула в собственной постели в полном одиночестве. Думаю, это было прекрасное завершение праздника. — Соня слабо улыбнулась, поймав тяжёлый взгляд Славы своим, и осознала, что совершенно не может прочитать в нём какую-то определённую эмоцию. Это её напрягло. Слава думал даже не о том, что Соня, очевидно, не имея водительских прав, среди ночи села за руль чужого автомобиля и проехала полсотни километров, чтобы сбежать с вечеринки, на которой каждый, казалось, желал вытащить из неё душу. Ему просто было обидно, что в грудах биомусора погибает такая красивая юность. Девочка явно не дура, но каждый рывок потенциально отдаляет её от светлого будущего, которое она заслужила. Слава — наркоман со стажем, сменивший декаду одноликих компаний, в каждой из которых была своя история, но одно связующее звено — вещества. Он употреблял с малознакомыми людьми, с которыми случайно зацепился в баре, он употреблял в постоянной компании, с которой проводил целые месяца напролёт прежде, чем общение затухало по ряду видимых причин. Он видел устрашающее количество разных судеб, которые встречались друг с другом в розовом мире наркотического эффекта. В розовом мире, сменяющемся тусклой холодной реальностью наутро. Соня была права — это отдельный, глубокий и очень многогранный мир, распахнув ворота которого, ты навсегда изменишь свою жизнь в худшую сторону. Этот мир чем-то был схож с сетевой онлайн-игрой, где находилось огромное количество пользователей. С разными именами, скинами, игровыми тактиками и уровнями прокачки — в данном случае высоким рангом было бы грустно гордиться, но многие умудрялись. Конечно, среди пугающе одинаковых и совершенно непохожих, он прежде не единожды встречал таких, как она. Амбициозных, упорных, идущих в стороне от толпы. Таких, которые по горло утонули в этом дерьме, но продолжали держать голову достаточно высоко, чтобы оно не просочилось в рот и в душу. Таких, которые находились в гуще событий, но притом имели дар наблюдать картину со стороны. Пока другие самозабвенно варились в этом, добровольно ослепнув, эти были провидцами, которых можно было отделить от прочего месива. Если бы наша жизнь была городом, то Соня и ей подобные были бы детьми с неблагополучных окраин. Но не теми, которые стали их неотъемлемой частью, приобщившись к всеобщему грехопадению. Теми, кто освещает своей улыбкой гнетущие горы мусора и разломанные детские площадки, яркие стены которых заполонили неприличные граффити. Иными словами, она находилась там, куда её приколотили, но смотрелась на этом положении несколько неуместно. Метафора с городом была здесь применима лишь потому, что далеко не все такие люди на самом деле происходили из неблагополучных семей. Да, если говорить о настоящем гетто и настоящих детях, которым не свезло уродиться в хорошей семье, здесь алкоголизм или наркомания занимали добротную такую нишу. Но в нашем метафорическом городе настоящее происхождение этих «детей» не имело никакого значения. Слава скорее причислял себя к тем, кто находится безбожно глубоко в выгребной яме. Неблагополучные окраины вымышленного города были почти его родной средой, что только укрепляло силу метафоры — ведь Слава не только родился в приличной семье, но и продолжал быть частью высшего общества, пока его сознание разлагалось, скапливая в себе горы мусора. Он не считал, что ему Богом дан билет в другое место, хотя, можно было сказать, что он устроился намного лучше многих наркоманов, в жизнях которых не оставалось совсем ничего помимо веществ. Периодически Слава считал, что его отражение выглядит жалко, прячущее за внешним обликом гораздо больше всего того, что способно отпугнуть. Однако, в его жизни всё ещё был какой-то другой смысл, и это позволяло ему временами поднимать голову к небу, видеть солнце и чувствовать, что он не стал ошибкой природы, которую стоило бы поскорее стереть с лица общества. Право, самого себя ему вообще было сложно охарактеризовать. Он находился на дне, но снизу по-прежнему могли постучать, а это не могло не радовать. Его зависимость была его внутренним конфликтом, который редко, хоть и метко задевал других людей, когда он терял над собой контроль. Он скорее был гостем в этом мире, жаль только, что слишком частым. Быть может, он задумался о другом. Скорее о таких личностях, как его бывшие героиновые друзья, которые не работали ни дня в своей жизни и выучили все бесчестные способы получить себе необходимое — будет это ужин, новая шмотка или очередная доза. Наверняка, ни сестра Сони, ни её друзья не относились к данной прослойке наркоманского общества. Но эта прослойка была не менее отвратительной, потому что они, в отличие от первых, умели успешно косить под нормальных людей. Тем не менее, в их микрообществе, — можно вытащить эту правду из рассказа Сони, — процветали такие паразиты как ложь, лицемерие и безвкусный разврат, не знающий границ. Она ведь говорила именно о том, как наркотики способны срывать с цивилизованных людей их маски, обнажать их худшие качества. Наверняка, многие из них влезли в это от скуки или недалёкого ума (таким был Слава, его решение «попробовать» относилось именно к поступку недалёкого ума, ничем иным он это не мог назвать), но затейниками этого веселья явно были те, кто недополучил чего-то в детстве. И как раз из таких людей вылезала вся мерзость, которую только можно было себе представить. Люди, которых не научили нести себя в приличном обществе, психологически страдали, находясь в нём. Первые — самое дно, — не жили в приличном обществе от слова вообще, не тащили за собой груза притворства, ведь все вокруг знали, кто они, и эта правда позволяла им спокойно деградировать в своём огороженном от внешнего мира пузыре. Но вот эти, что чуть повыше… Они регулярно находились среди нормальных людей — получали образование, работали, (может быть) не воровали чужие деньги и не ошивались по подъездам в поисках чужих закладок. Они чувствовали себя несчастными, неправильными, отвергнутыми, а потому искали в реальности дыры, через которые можно будет ненадолго убежать — до тех пор, пока не хватятся родные, друзья и сокурсники. Они развращались подобным весельем и развращали других, неосознанно желая поработить этим весь мир, чтобы избежать чувства несоответствия и не воплотить в реальность страх неоправданных ожиданий. Пожалуй, Слава находился выше тех и других, хотя начинал, явно, в самом низу. Благо, ему там не понравилось настолько, что хватило пороха сбежать в самый последний момент. Он ведь не был единственным счастливчиком, кому в русской рулетке выпал лот с передозировкой. Многие из таких людей, кому посчастливилось спастись, потом возвращались на прежнее место и продолжали испытывать судьбу. Ему не приглянулось и быть среди тех, кого наркотики раздевали и опускали до аморальных поступков, оттуда он тоже ушёл. Наверное, время, когда Слава только попробовал экстази и кокаин, было временем, когда он был худшей версией себя с моральной точки зрения. Этот период длился недолго, но позволил ему возненавидеть себя также сильно, как это было после осознания, что он подсел на иглу. Это всё, в совокупности, даже звучало так, будто, рано или поздно, он мог бы совсем вылезти из болота и обтереться махровым полотенчиком. Но, пожалуй, его охватила какая-то другая часть наркотического мира, которую он не сумел описать и разбить по пунктам по одной простой причине: он находился прямо в ней и не мог наблюдать её со стороны. Точно. Соня даже не подозревала, по каким мирам Слава успел пролететь с космической скоростью, обязанной успеть показать ему все эти мысли до того, как пауза в диалоге неприлично затянется. Он и сам, казалось, этого не подозревал. Наркотики настолько затесались в его реальность, что расширили её до неприличия, растянули и размазали. Как старую обвисшую футболку, как подтаявший пудинг. Как что-то, имевшее чёткую форму, но постепенно её потерявшее. И теперь ему было слишком легко заблудиться на просторах своего разума, охваченного каким-то изощрённым видом безумия, очень искусно походящим на абсолютную нормальность. — Можно тебя обнять? — спросил Слава как полнейший идиот. Он буквально почувствовал, что находится на совершенно пустой планете, где всюду только холодные пески и странноватые кратеры. Ему захотелось как-то вернуться в обрамление четырёх стен, удерживающих его тело и душу в определённом месте. — Слушай… Всё в порядке, правда, — Соня, видно, немного растерялась, и поэтому не сразу сколотила в голове ответ; по крайней мере, до ящика с язвительными словоформами ей уже точно было не добраться. — Не нужно обо мне волноваться. — Обо мне нужно, — ляпнул вдруг Слава и сразу же представил, как бросает себя самого «на прогиб» за подобные откровения. — В общем-то… Знаешь, у меня был очень дерьмовый день. Прямо с большой такой прописной буквы Дерьмовый. Я думаю, мы оба заслужили объятия? — Ну раз так… — Соня смущённо усмехнулась и первая потянулась к Славе, чтобы его обнять. Она обвила его грудь тонкими руками, прижавшись щекой к его плечу, и Слава рвано выдохнул прежде, чем смог обнять её в ответ. «Это же надо было вот так. Надо же было… Вот так вот, блять и никак иначе!» — внутренне содрогнулся Слава, обнаружив, что все речистые формулировки куда-то от него сбежали, оставив ему в распоряжение одни только бессмысленные междометия и матерные изощрения.

«Я выставил бы себя настоящим кретином, если бы вслух спросил, не встречались ли мы раньше в моих снах. Но на миг мне показалось, будто бы да. Я просто придурок, окружающим придётся это потерпеть. Во всей этой ситуации меня искренне прельщает, что Соня на хую всех вертела. По-хорошему, меня это вообще ебать не должно, но она красотка, каких бы ещё поискать. Лишь бы не догадалась уколоть своим острым языком. Я предпочитаю стервочек или вроде того, но я же ёбаный дебил и могу за доли секунды сменить милость на беспочвенную агрессию. Ай, как мне нелегко со мной живётся. Почему, мать его, я встречал её только в моменты, когда мне критически дерьмово? Блять, она прекрасна как небесное божество. А я каждый раз при ней выгляжу так, словно вывалился из мусоровоза. Который вроде мимо проезжал и навонял жутко на всю улицу. Как бедный бездомный щенок, которого надо помыть и накормить. То я с бэд-трипом сижу, забившись в угол. То поссорился с девушкой и хочу напиться. То расстался с девушкой и хочу передознуться. В единственный раз, когда я был примерно в нормальном состоянии, я просто въебался в неё в коридоре, и мы пообщались не дольше минуты. Я себя ненавижу.»

Соня уместно упомянула, что при выпечке брауни использовала довольно щадящую пропорцию травы, притом закончив своё сообщение тем, что если Слава хочет порядочно улететь, ему стоит съесть два пирожных сразу. Слава не хотел. Ему вполне подошёл эффект, предполагаемый от одного такого брауни — лёгкая улыбка на лице и расслабление. Конечно, ждать этого нужно было дольше, чем после курения. Но в таком употреблении был свой определённый шарм. — Итак, если ты согласна сыграть в «две правды, одна ложь», — Слава растянул на лице хитрую улыбку, следящим взглядом обводя силуэт Сони, которая снова наполнила опустевшие кружки чаем. — То я предлагаю сделать интереснее и сыграть на желание. — Это будет занимательно. Главное, не сбиться со счёта, значит, играем до тех пор, пока не подействуют брауни, — Соня глянула на него с вызовом и расположилась на диване так, чтобы сидеть точно против Славы. — Начинай. Её дерзкая улыбка наполнила Славу азартом. Он не предполагал, что ему придётся выдумать про себя две правды и одну ложь так скоро, поэтому завис примерно на полминуты. Соня пилила его выжидающим взглядом, подогревая то время, которое Слава тратил на размышления. — Давай начнём с простого, — Слава приставил накрашенный ноготь к губам, отведя глаза с задорной улыбкой, которая рисковала задержаться на его лице надолго. — В детстве у меня была собака. Я катаюсь на скейте. Обожаю омлет с помидорами. — Итак… Я уверена, что… — Соня начала думать, и лицо её стало очень серьёзным, таким, будто от правильности ответа зависит большой денежный выигрыш. Славу это позабавило. — Знаешь, ты не смахиваешь на скейтера. — Неужели? — Слава игриво усмехнулся, вильнув бровью, и явно дал ей повод подумать получше. — Пытаешься меня запутать, — ошибочно определила Соня. — Теперь я точно уверена, что второе — ложь. — У меня никогда не было домашних животных. У мамы аллергия на шерсть, — Слава был так доволен возможностью обломать её, что не смог сдержать ухмылки победителя даже несмотря на то, что одно упущенное очко ещё не пророчило ей проигрыша. — Между прочим, стоит больше доверять людям. Я пытался дать тебе подсказку, а не запутать! — Ой, ну будешь тут ещё заливать о своей порядочности, — Соня картинно закатила глаза, шумно цокнув языком, но улыбка всё-таки вылезла на её симпатичное лицо. — Странно, красавчик. Обычно скейтеры одеваются более безвкусно, и от их одежды пахнет потом, а не парфюмом. — Мне нравится выделяться, — пожав плечами, ответил Слава. — К тому же, сейчас не сезон. — Иди к чёрту и скажи об этом там, — мрачно велела Соня, чуть наклонив голову, когда её мозг уже начал выдумывать, чем Славе ответить. — Я не общаюсь со своим родным отцом… Я родилась в Питере и… Осенью я коротко стриглась. — Прости, но помимо того, что первые два варианта звучат слишком правдоподобно… Я выбираю третье, потому что в декабре у тебя были такие же длинные волосы, как сейчас. — внимательно припомнил Слава, сославшись на их первую встречу. — Вот же ядовитый гад, — Соня хмуро надула губы, догадавшись, что прокололась самостоятельно. — Ты случайно не транс? — …портное средство? Могу прокатить, — ловко отозвался Слава, облизнув губы при виде её помрачневшего лица. Он смотрел на неё с удовольствием. На каждую из эмоций, которую она могла предложить его голодным глазам. — Нет, не припомню такого. — Странно. Обычно вместе с членом природа дарит людям совершенно ущербную память на любые детали, которые связаны с женскими изменениями во внешности, — Соня остро прищурилась, будто в самом деле заподозрила неладное. — Мы вообще не должны были встретиться после того вечера, и ты всё равно запомнил, какой длины были мои волосы? — Понравилась мне, — в шутку выкинул Слава, разводя руками, хотя это скорее было признанием, чем действительной шуткой. Она действительно ему понравилась. Тогда и сейчас. — Один-ноль в мою пользу, принцесса. Не советую отставать, я могу быть коварен в выборе желаний. — Напугал ежа бритой пиздой. Если я тебя обыграю, то тебе точно не поздоровится, — Соня сложила руки на груди, посмотрев на Славу так, словно он ей очень сильно не нравится. Это было не так. Но её долгом было выиграть и как следует над ним поиздеваться. — Я просто поразительно быстро тупею в твоей компании, в этом всё дело. — Я рад, что со мной ты можешь быть такой, какая есть, — Слава хитро улыбнулся, успев даже весело подмигнуть ей вместе с этим язвительным уколом. — Я впервые поцеловался в четырнадцать лет. Не люблю кабачки. Не знаю английский, потому что у меня в школе его не преподавали. — Третье, — не раздумывая бросила Соня, затем укорив себя излишнюю расторопность. Впрочем, грызла она себя зря, потому что Слава дал ей понять, что она угадала. — Уже один-один. Возможно, придётся тебе проглотить своё коварство и сплясать под мою дудочку. — Это была очевидная ложь, what does just the tip I promise? — гордо заявил он, согрев руки горячей от чая кружкой. — Я просто тебе поддался, чтобы ты получила очко. — Ох, разумеется. Ты так любезен, — Соня подалась вперёд, на миг приблизившись к его лицу своим, чтобы в должной степени обескуражить. — И что ещё ты там мне пообещал? Какие-то чаевые? — Ох, нет. В данном случае это не переводится как «чаевые», детка. Лучше тебе не знать расшифровку этого каламбура, — с бесстыдной ухмылкой сообщил Слава, опустив подробности о фразе, которая обычно имеет исключительно сексуальный подтекст. — Я имел в виду, что дам тебе только попробовать это чувство. Каково это, догонять соперника и надеяться его обойти. — Вот как, — хмыкнула Соня недовольно. — Ладно. Я никогда не смотрела «Сумерки». Красила волосы пять раз. И тоже впервые поцеловалась в четырнадцать лет. Слава поглядел на неё с прищуром, повременив с ответом. Соня явно дала себе установку, что обязана как-нибудь его запутать. Навскидку, первое звучало как наглейшая ложь — разве может на свете жить хоть один человек, который даже обрывками не видел этот ванильный фильм про вампиров? С другой стороны, Слава бы подчеркнул это как ложь, не сиди возле него Соня Остроумова. Она вполне могла нарочно вытащить из своей биографии какой-нибудь вот такой факт, который звучит абсурдно, но является правдивым. Чисто ради того, чтобы Слава сразу же его и выбрал. Тем не менее, нельзя было исключать и тот факт, что она рассчитывает поселить в голову Славы логическую цепочку вроде этой. Если с длиной её волос минувшей осенью всё было запредельно просто, стоило только вспомнить их первую встречу, то здесь Слава не мог наверняка отрицать тот или иной факт. Откуда ему знать, что она смотрела, сколько раз красила волосы и когда у неё украли первый поцелуй? — Какой краской красила? — спросил Слава дотошно, внимательно разглядывая её волосы. Они выглядели безупречно, и если она не убивала на уход за ними столько же денег, сколько и Слава, то было два варианта — либо она лгала, либо в какой-то момент брилась на лысо. — Что-то я не помню о привилегии задавать уточняющие вопросы. — вредно ответила Соня. — Значит, первый раз поцеловалась в пятнадцать лет? — переспросил Слава, сделав вид, что это из головы у него вылетело. — Нет, в четырнадцать, — невозмутимо исправила Соня. — Это не прокатит, ты же понимаешь? — Если честно, я не уверен, что ты вообще умеешь целоваться. — нарочито пренебрежительно сказал Слава, чем заставил лицо Сони перемениться на исступлённое. Такое, будто он только что её маму обидел. «Казалось бы, — помыслил Слава с чувством внутреннего торжества, — только что говорила, что такие фокусы на тебе не работают». У него была особая тактика, основанная на методе исключения, но Соня, похоже, очень быстро раскусила её и поспешила сделать всё, чтобы Слава с треском провалился в своих гениальных планах. — Что за проблемы? Хочешь проверить? — вызывающе спросила Соня, взмахнув бровями. Она нарочно подвинулась поближе к Славе, уничтожив расстояние между их лицами, дабы вторгнуться в его личное пространство и растворить этот фантомный дым, в котором он спрятал себя и свои провокативные фразочки. Он считал, что умеет отменно блефовать, но ему пора было узнать, что существуют равные ему соперники. Её ясные голубые глаза, похожие на ледники, показали такой пламенный огонь, что у Славы был только один вариант ответа сразу после того, как его сердце перезагрузилось от удара молнии, посланного её метким взором точно в цель. Он сразу ощутил опасную уязвимость и почувствовал, как из его рукавов вываливаются мнимые козыри. Слава растерял всё, чем планировал отбиваться, когда она оказалась в нескольких сантиметрах от его лица. «Такой взгляд, чёрт возьми, можно использовать как оружие массового поражения» — подумал Слава между строк, голодно сглотнув. Что-то невыносимо тянуло его к ней, заставляя думать только о том, как можно было бы нарушить все существующие нормы приличия и получить эту наглую девочку целиком. Только для себя. Сейчас во всей Вселенной никого больше не было. — Ты знаешь, хочу. — бросил он незначительно и бесшумно, но оборванно выдохнул, едва удержав на лице необходимое равнодушие, которое таяло также быстро, как она магнетически погружалась в его душу. — Твоё право. Как только выиграешь, — остудила его Соня, притом накрыв губы Славы ладонью, когда Славу уже что-то подтолкнуло в спину, чтобы захватить её губы своим поцелуем. — Итак, твой ответ? — Второе — ложь, — отозвался Слава так, будто совсем не отвлекался от размышлений. Хотя, скорее, впору было полагать, что он вовсе успел позабыть об игре, которую начал, и ответил первое, что бездумно соскользнуло с языка. Его резко возвратило в реальность, и он с трудом сумел не показать, что вообще куда-то девался из неё. Теперь он обязан был выиграть, и даже не ради поцелуя, а просто потому, что утереть ей нос было важнее, чем дышать. — Что за странное число такое? Пять. — Нормальное число, — буркнула Соня, рывком отдалившись от него и бросив руки на коленях, которые смотрели в разные стороны, поскольку она сидела в позе лотоса. — Но ты прав, это ложь. Я красила волосы всего два раза. В красный цвет в шестом классе, когда это было дико модно, а потом немного осветляла, чтобы перекраситься в розовый, но, слава богу, передумала. Чёртов ты волшебник. — Немного, может, и волшебник. Мне просто всегда везёт, — Слава, довольный её напускным раздражением, уже не знал для своей улыбки предела. Сейчас он уже думал над тем, что загадает, как только выиграет, будто его победа была незыблемым фактом от отрыва в один балл. — Кстати, об этом, относительно недавно я выиграл в казино. Я не веду твиттер. После школы никуда не поступил. — Даже не знаю… Онлайн-казино? — вдумчиво пробормотала Соня, постукивая ногтями по коленям. — Что-то я не помню о привилегии задавать уточняющие вопросы, — покрылся Слава её же козырем. — Тебе повезло, что я не такой уж вредный, как некоторые. Это было не онлайн-казино. — Почему-то не сомневаюсь, что тебя каким-то ветром надуло в место вроде казино, — Соня напряжённо выдохнула, отнесшись к вопросу серьёзнее, чем следовало. — У людей, которые не получают высшее образование, достаточно времени на подобные вылазки. Значит, ведёшь твиттер, да? — Так и есть. Можешь даже подписаться, люди говорят, у меня смешные и жизненные посты, — Слава принял равный счёт с достоинством, потому что сложность порождала усиление интереса. — Твоя очередь. Можешь подкинуть мне ещё один балл, малышка. — Нет, подожди и… Как ты там, блять, меня назвал? Малышка? Господи, боже, — притворно возмутилась Соня, условным жестом пихнув два пальца в рот. — Приди в себя, малыш. Давай прервемся, у нас же здесь не блиц-опрос. Мне интересно узнать, почему ты никуда не поступил. Баллов не хватило? — Какая гадость, — Слава высунул язык, показав, что ответное уменьшительно-ласкательное тоже не привело его в восторг. — Баллов бы мне хватило, я прекрасно сдал выпускные экзамены. Не мог выбрать специальность и решил проблему кардинально. Сейчас я стал музыкантом, как и хотел. На жизнь хватает, так что не жалуюсь. — Бог мой, ты ещё и музыкант. Какое комбо, — Соня порицательно покачала головой, сделав вид, что ей это неинтересно. — «Малышку» это объясняет. Спасибо, что не «хоу» и не «броуди». Если честно, мне нравится хип-хоп, но эти прозвища ужасны. Какую музыку ты пишешь? — Трэп, грайм, клауд-рэп, альтернативный рок, фонк — всё, что в голову придёт, — перечислил Слава, чуть наклонив голову, чтобы увидеть степень интереса в мерцающих глазах Сони. Хотя ему не очень хотелось говорить о работе, это компенсировалось тем, что она, похоже, не знала его из интернета. Это показалось ему странным, учитывая то, что Соня представилась поклонницей хип-хопа. Была это правда или чувство такта, во всяком случае, Славе было приятно, что она поинтересовалась. И приятно, что она неосознанно или да, но не давит на него с упоминанием его медийности. — Значит, рэпер. Чудесно. Погоди… Я же правильно понимаю, что вы с Баженом познакомились именно в этой сфере? — вдруг стала догадываться Соня. — Перестань делать вид, что действительно хочешь побольше узнать об этом, — уклончиво выронил Слава, осознав, что находится на грани трагедии. — Давай продолжим. — Не знала, что передо мной сама Скромность, — Соня просканировала его оценивающим взглядом, немного расстроившись, что он переводит тему. Но похоже, что ей действительно не удалось узнать его. Может, она даже слышала их с Баженом песни, но никогда не видела лица человека, который скрывается за псевдонимом RESTINPEACE. Это звучало правдоподобно. — Я люблю белый шоколад. У меня хорошая память на лица. Я не боюсь вида крови. — Третье точно не ложь. Не уверен, что ты чего-нибудь боишься, — с толикой издёвки протянул Слава, мысленно ещё раз озвучив себе услышанные факты прежде, чем сделать вывод. Он не был уверен, но ему захотелось подколоть её — слабо всё-таки верилось, что поклоннице хип-хопа уж прямо-так и не попадалось на глаза ни разу его лицо. — Второе. Мне кажется, память на лица у тебя не очень. — Ты… Да с чего тебе вообще так показалось? Тебе кто-то свыше подсказывает или ты телепат? — осознав, что Слава ещё ни разу не упустил возможности заработать балл, она серьёзно возмутилась. — Тебе не может так везти. Ну, только если твоё «везение» не вступило в реакцию с моим невезением. — Мир несправедлив, — легковесно сообщил Слава, вновь чувствуя сладость отрыва в один балл. — У меня украинское гражданство. Я не ем сосиски. Очень хорошо играю в карты. — Украинец? Это… Возможно. Не ешь сосиски? Тоже вероятно. А вот в то, что у тебя, козла, что-нибудь получается плохо, я уже с большим трудом верю, — вслух рассуждала Соня, притом держась дождевой тучей. — Первое? — Ты угадала! Почти. Третье, — обескуражил Слава, позволив ей на секунду поверить, что она снова выровняла счёт. — С картами у меня очень плохо. Я уже ненавижу их почти также, как сосиски, но последнее меня хотя бы не заставляют есть, чего о игре в карты не скажешь. Как-то так. — Да ты издеваешься, — Соня задумчиво свела брови, подумав о том, что у неё нет ни единого шанса опередить его. У неё есть разве что шанс показать, что ей реально сегодня не везёт. — Как же ты в казино выиграл? — Везение и блеф, — рассудил Слава с облачной лёгкостью. — Тем более, там есть не только карточные игры. Но я играл в покер. — Ладно, шумахер… Я уже почти придумала, как про себя соврать. Но знаешь, что? Твоя взяла, загадывай своё желание. — полагая, что со стороны её неожиданное стремление будет выглядеть как небольшая истерика, Соня всё равно озвучила его. Ей действительно было тяжело заниматься тем, в чём она не преуспевает, и успехом было хотя бы то, что она способна это признать. К тому же, её душа тихо и скромно надеялась, что Слава загадает желание, о котором они почти договорились. С её стороны загадать это было бы неприлично, а от него следовало бы ждать. — Так быстро сдаёшься, принцесса? Суть игры даже не в том, чтобы выиграть. А в том, чтобы получше узнать друг друга, — Слава удивлённо выгнул брови, не ожидав такого ответа. Он даже не смог скрыть то, что сильно растерялся. — К тому же, я думал, ты более азартная и сделаешь всё, чтобы меня размазать по стенке. — Так и есть. Меня просто уже начинает накрывать. — наврала Соня, дабы не выдать, что её элементарно бесит отсутствие у Славы каких-либо ошибок. — Ну хорошо… Дай мне немного времени подумать о том, чего я хочу. Я не ожидал, что будет так легко. — Слава приобнял её за плечи и мягко потянул на себя, она поддалась и перевернулась с достаточным удобством, чтобы облокотиться спиной о его грудь. Погрузившись в размышления, Слава стал ползать бессмысленным взглядом по окружающему пространству. Его не должно было накрыть, поэтому он даже не находился в ожидании сладостного эффекта. В этот раз приподнятым настроением можно было ограничиться. — «Чего бы я хотел? Помимо того, что пообещал себе не загадывать». Соня тоже смотрела в безграничную пустоту, думая о своём. Возможно, они просидели в полной тишине около минуты или двух, но ей показалось, что прошло гораздо больше времени. Не сдержавшись, она прогнала молчание первой. Где-то глубоко внутри ей было дико любопытно, о чём думает Слава, поэтому ей очень хотелось заглянуть в его беспристрастное расслабленное лицо и выманить из него пару слов. Даже тогда, когда на нём были какие-то эмоции, сканировать их не представлялось возможным, и это звучало как лишний повод для раздражения. Ей очень уж нравилось читать людей как открытую книгу, а Слава, похоже, был написан на каком-то другом, неизвестном ей языке. Казалось, он был ясен как день и от головы до пят состоял из распространённых стереотипов — этим Соня себя успокаивала, наращивая уверенность в том, что она знает, чего от него ждать. Но это было не так. Каждым своим действием он противоречил её законам, заставляя ошибаться. — Ты это нарочно? — спросила она взыскательно. — Что? — недоумённо переспросил Слава. От его внимания не ушло, как она напряжённо дёрнулась, но он постарался не придавать слишком большого значения непроизвольным движениям, которые могли бы сказать о многом тому, кто за ними внимательно следит. В отличие от Сони, Слава анализировал куда менее активно. Он неотрывно смотрел на неё всякий раз, когда была возможность, но не думал о чём-то конкретном, чтобы не наткнуться на мысли, которых не хочет видеть в своей голове. — Не делай вид, что ты не выбрал желание ещё тогда, когда предложил на него сыграть. Такие, как ты, всегда знают, чего хотят. — постно объяснилась Соня, чуть запрокинув голову, чтобы её слова прозвучали прямиком в его наглое лицо. Она была твёрдо убеждена в том, что он удумал над ней поиздеваться и нарочно тянет время. — Ты ошибаешься, — серьёзно возразил Слава и, в свою очередь, чуть опустил подбородок, чтобы их взгляды всё-таки встретились. — Не торопи меня. Может, меня тоже перекрыло как последнюю сучку, и я пытаюсь собрать мысли в кучу. — Ты мне неделю назад заливал, что чуть ли не куст одним махом сдуть можешь. А теперь тебя раздолбало в щепки от одного маленького пирожного? Тебе следует научиться врать, это периодически помогает избегать глупых ситуаций вроде этой. — угрюмо сообщила Соня, всем своим видом выражая недоверие. — Какая ты токсичная, — саркастично отметил Слава, притворившись, что очень сильно оскорблён. — Разве я уточнял, что меня убило от травы? Мне вообще не нужен повод, чтобы просто начать сходить с ума. Я ебанько. Пам-парам-пам-пам. — Я заметила, ебырь-террорист, — Соня чуть приподнялась и отдалилась от него, чтобы перевернуться к нему лицом и заметить, что его холодный голос полностью соответствует картинному безразличию на лице. — Может, тебе помочь определиться с выбором? — Чтобы ты выполнила желание, которое сама себе загадала? — уточнил Слава, дёрнув бровью в доказательность абсурдности этого предложения. Освободившись от объятий, он закинул локоть на спинку дивана, а пальцы в игривой задумчивости поднёс к улыбающимся губам, стараясь показать, что каждое действие или слово Сони вызывает в нём неподдельное любопытство. Он осторожно прикусил кончик языка, ожидая чего-то, что сложно было предугадать. Соня немного успокоилась. Это было просто баловство, таким все парни занимались. И это было основной из черт мужской харизмы. Примерно наравне с хмурой серьёзностью девушек, которая у самих мужчин вызывает безобразное умиление. Но его хитрая ухмылка определённо смотрелась лучше, чем бесцветная пустота, в которой совсем ничего не было. — Это звучит более эффективно, чем не выполнить вообще никакое желание. — в свою очередь, высказалась Соня. Её одолевали какие-то явные сомнения, и она искала способ наиболее ненавязчиво выразить свою мысль, от которой не знала покоя. — Не сбрасывай меня со счетов, у меня прекрасная фантазия. Я просто не уверен, что будет хорошей идеей над тобой издеваться, даже если, допустим, я знаю, чего хочу. — благородно заявил Слава, набравшись наглости, которая искренне Соню зацепила. — Я смотрю, тебе чертовски весело. — угрюмо заметила Соня и раззадорила Славу только сильнее. Ему действительно было весело, и это, по праву, можно было считать новым чудом света. — Я надеялся, что и тебе тоже. Давай так, — начал он заискивающе, моментально переменил насмешки на томный полутон и плавно к ней приблизился, рассчитывая кое-что для себя выяснить. — Насколько далеко я могу заходить в выборе своих желаний? Он надеялся, что не прозвучит двойственно. Его тоже волновало, о чём она думает. Словно они оба из совсем разных миров, которые никогда не могли пересекаться. Отчасти, это было правдой. Он — мужчина, она — женщина, и эти миры никогда не смогут слиться воедино, ежедневно сосуществуя вместе. Их мышление устроено по-разному. И чёрт возьми, как же тяжело становится, когда тебе важно, что он думает насчёт тебя или как она к тебе относится. Славе немного затуманило голову. С тех пор, как он зашёл в эту дверь, он оставил за её порогом весь этот травмирующий враждебный мир, в котором ему было не по себе. Здесь была только Соня, и она целиком завладела его мыслями. Сегодня он был слишком разбит, чтобы что-нибудь с этим сделать, поэтому неосознанно потянулся к ней, перехватил её взгляд своим и тут же ощутил, как по телу проходит небольшой разряд тока. Он медленно облизнул губы, не то стараясь заманить её этим в ловушку своего обаяния, не то безвольно демонстрируя, что сам оказался пленён. Соня смело смотрела в его зелёные глаза, чуть вздёрнув подбородок. Не поддалась. Ему хотелось уничтожить всё, что их разделяло. Он мог полагать, что они оба хотят одного и того же, но не имел права утверждать этого. Поэтому сделал лёгкий шаг вперёд, позволив Соне дать ему зелёный свет или оттолкнуть его. — Я могу понять твою растерянность. Должно быть, тебе не так часто уступают, да? — в её словах отчётливо прослеживался сарказм, с которым она обращалась поистине умело. «Как же она хороша и как же холодна ко мне» — отметил Слава с досадой, но не поспешил отдалиться, чувствуя, что Соня, непременно, скажет ему что-нибудь ещё. Он заставит её это сделать. Или она терпеть его не может или очень хочет, чтобы он думал, что это так. Её не взял ни его пронзительный взгляд, способный пристрелить, ни терпкий шлейф парфюма, который осторожно пробрался в голову с целью захватить её, ни хриплый голос, прилипающий к ушам как наваждение — так ему казалось. Он явно не анализировал себя как совокупность сладких и пьянящих нот запахов, звуков или жестов. Но это делала Соня. Её взгляд не мог упустить ни единой мелочи в его внешности или поведении. Выдержка, с которой она смотрела в его глаза, источая холод январского утра, стоила ей многого, потому что он проник к ней в душу и заставил её нагреться так, словно она получила тепловой удар. Прямо сейчас, находясь во власти его тёплой тени, она бросала все свои силы на то, чтобы не растаять, а жар выбирался из сердца, расползаясь по всему телу. Оно, тело, было точно против неё. Каждый его сантиметр желал, чтобы Слава оказался ближе. Чтобы целовал, чтобы трогал. Чтобы сделал то, что хочет, а не то, что должен. — Загадывай всё, — прошептала Соня ровно, украдкой коснувшись подушечками пальцев линии его скулы. — Всё, на что хватит наглости. «Ведьма» — тотчас же подумал Слава, продолжая фантомно ощущать на коже её прикосновение даже после того, как от него осталось одно только воспоминание. Он первым дал огня этой искре, но оказался так обескуражен ответными действиями, что с трудом сумел одолеть терпкое ощущение беспричинного волшебства, окружившего его участившееся сердце. Слава имел неосторожность заметить, что щёки Сони покрылись лёгким румянцем. Это подарило ему мгновенное удовольствие, так как он понял, что она испытывает совсем не то же самое, что хочет ему показать. Соня же поняла, что он заметил это, но ей не пришлось выдумывать, как выкрутиться из оплошной ситуации. Впрочем, было поздно рисовать в глазах холод. И если Соня хотела, чтобы Слава тотчас же не ускользнул, она должна была сохранить баланс между льдом и огнём, позволяя одному сменить другое. — Хорошо. Я хотел бы поцеловать тебя, — наконец-то Слава сказал то, что они оба хотели услышать в этой комнате. — Но исключительно при условии, что это желание наше общее, не только моё. — Не сомневайся. — смело ответила она, хотя сердце предательски пропустило удар, когда этот вкрадчивый голос обходительно пробрался в её уши. Славе казалось, что Соня возвела вокруг себя неодолимую стену. И это было так. Более того, Слава и его чувства тоже были окружены непробиваемыми баррикадами. Их разделяла целая пропасть, которую побоялась бы перешагнуть сама смерть. Но подсознательно они оба хотели одного и того же. Сейчас было совершенно не важно, кто они такие, как начнут завтрашний день и насколько быстро замнётся сегодняшняя история. Сейчас имело значение только то, что их души молча молились о моменте уязвимости, когда они смогли бы освободиться от тягот, связавших их. Слава ходил с глазами, тяжёлыми от печали, винил себя каждую ошибку в своей жизни. В его разуме залегла глубокая неуверенность в себе, которую он умело скрывал от окружающих. И пусть со стороны он выглядел не меньше, чем самоуверенным придурком, легкомыслие которого есть ключ к настоящему счастью, Слава никогда не думал, что может найти свет в конце тоннеля. Каждый раз, когда он ощущал, что начинает отращивать себе крылья, малейшее изречение ветра сбивало его с толку. Он хотел летать, но сам выдирал себе перья. Соня же перенесла в своей недолгой жизни бесчисленное множество тяжких испытаний, которые повлияли на неё иначе. Каждое препятствие разрушало её под корень до тех пор, пока она не научилась закладывать крепкий фундамент в основу своей личности. И её залогом успеха было умение оставлять эмоции запертыми глубоко внутри. Она защищала себя от боли, которая стала слишком знакомой, не позволяя даже самой себе признаться в том, что ей не чужды эмпатия и привязанность. Она даже убедила себя в том, что терпеть не может родную сестру, которая стала началом многих проблем в её жизни. Но правда была в том, что Соня бы ни за что не стала взваливать на себя часть неприятностей Ксюши и заботиться о ней как о младшей, если бы искренне не ценила её. В это мимолётное мгновение эмоции взяли верх и распахнули все запертые замки, притягивая их ближе друг к другу. Время замерло, когда Слава докоснулся её губ своими. Это просто могло освободить их обоих от всего, что накопилось на душе неподъёмным грузом. Слава был так осторожен, будто перед ним находится лишь мираж, способный раствориться с первым дуновением ветра. Его пальцы невесомо коснулись её подбородка, а вторая рука уязвимой рябью прошлась по шёлковым прядям волос, показавшись магической иллюзией. Соня была смелее и первой притянула его к себе вплотную за шею, когда догадалась, что Слава не будет решительным до тех пор, пока не убедится, что лишнее движение с его стороны не спугнёт её. Более того, она первой юрко проскользнула языком между его губами, и это порядочно Славу размотало — обычно он был любителем углубить поцелуй, и его всякий раз брало изумление, если кто-то делал это раньше него. Этот жест вполне доходчиво объяснил Славе, что его чрезмерная нежность лишена всякого смысла. Не говоря уже о том, что его всецело вдруг поглотила страсть, которая въелась в его кожу от томных прикосновений к шее. То, как она сжала тонкими пальцами его затылок, как схватила его за волосы и как скользнула вниз от подбородка по кадыку, заставило Славу мгновенно ощутить жаркий прибой возбуждения. Её пальцы, словно спички, подожгли его кожу, и это пламя проникло внутрь. «Именно поэтому я тянул с чёртовым поцелуем. Потому что это было неизбежно» — только и смог подумать Слава, чувствуя, что вот-вот расплавится от переизбытка проглотивших его ощущений. Он прижался к ней, ускорив такт поцелуя, отнял у неё главенство и без слов дал знать, что охвачен пылкой страстью. — Даже пресс имеется, бог ты мой… — пикантно прошептала Соня в полураскрытые губы, когда одна из её рук вдруг решила переместиться с его шеи под футболку и проползти по упругим мышцам, покрывающим живот. — Соня… — Слава напряжённо выдохнул, со смущением улыбнулся, резко схватив её за руку, и переплёл их пальцы вместе, чтобы отвадить от излишне интимных прикосновений. — Не надо там меня трогать, я считаю себя толстым. Конечно, это была шутка, пошученная ради того, чтобы избежать неловкости. Они целовались долго, дерзко и страстно, терзая губы друг друга глубокими поцелуями. Слава хотел её так сильно, что почти лишился рассудка, но целая совокупность факторов объединилась и сошлась к тому, что он не позволил себе полностью отдаться чувствам, когда был уже на грани того, чтобы это сделать. — Окей, я… Беру свои слова обратно, — с трудом заставив себя оторваться от её губ и вовсе отпрянуть от аппетитного тела, которое так неукротимо хотелось избавить от одежды, рассмотреть и растрогать, Слава задышал с перебоями и разгорячённо утёр свои припухшие губы тыльной стороной ладони. — Ты очень даже неплохо целуешься. Теперь я в это верю. Соня выглядела взвинченной и распалённой, но всё равно улыбнулась в привычной себе манере победительницы. Будто сделала ему одолжение, а не натолкнула его на то, чего желала сама. Её немного трясло, и она едва сумела не показать, как сильно разочарована тем, что Слава решил на этом остановиться. Впрочем, даже если бы она нарочно попыталась сделать иначе, Слава бы вряд ли заметил её старания. Он вовсе поначалу не обнаружил в себе самого важного; он не выдержал её взгляда и отвёл в сторону свой, потому что был чересчур наэлектризован своим навязчивым желанием. Слава отвернулся от Сони и свесил ноги с дивана, неприметно посильнее натянув футболку в попытках скрыть свою эрекцию — будто Соня не почувствовала её бедрами, пока они целовались. Опустив голову, Слава стал следить за своим прерывистым дыханием и запустил руки в волосы в надежде привести их в порядок. В это время Соня пронзительно разглядывала его, с притязанием помечая каждое мимолётное действие, которое он совершал, стараясь выглядеть непринуждённо. И снова она отчаянно не могла понять, чем сейчас наполнена его голова — о чём он думает и стоит ли ей переживать по этому поводу. Попытки прочитать чужие мысли никогда и ни для кого не были неестественной странностью. Но что можно было считать за тревожный звоночек — невозможность отсканировать собственные размышления, и это коснулось их обоих. «Я хочу большего» — мысль, в которой они, того не подозревая, сошлись, несмотря на различность взглядов и других вспомогательных рассуждений, которые не могли быть длинными. Слава решительно не понимал, «что она, чёрт возьми, такое делает», а Соня никак не могла взять в толк, «что сделала не так». Почему-то она была уверена, что сама виновата в этом. Слава резко отпрянул, когда она коснулась его живота и груди, но что в этом жесте могло быть неприемлемого? Не считает же он себя толстым, действительно? Вряд ли. В оглушительной тишине, которая для каждого наполнялась разными мысленными изречениями, послышался звук шевеления ключа в замочной скважине. Это заставило Славу и Соню единовременно переглянуться. — Кажется, мы вовремя остановились, — робко усмехнулся Слава, изнова потрепав свои волосы, чтобы обрести хотя бы слабую уверенность в том, что со стороны по нему сразу и не скажешь, как дико он, по-прежнему, возбуждён. — Сестра или родители? — Сестра. Мы живём вдвоём, — Соня отягощённо вздохнула, сменив своё положение полулёжа на сидячее. Она выглядела более собрано, хотя испытывала примерно то же. — Она вернулась раньше, чем должна была. Но не переживай. Что-то мне подсказывает, что она заметит тебя только в том случае, если на твоём лице будет дорога мефа. Пойдём ко мне в комнату. Посмотрим какую-нибудь херню. — Ага. — смутно кивнул Слава, постеснявшись подниматься. Соня делано закатила глаза и нарочито шумно вздохнула. Она вышла в прихожую первой, решив дать Славе немного времени на то, чтобы прийти в себя. Он оказался ей очень благодарен, хотя и не собирался говорить об этом напрямую. Слава твёрдо для себя решил, что, покинув кухню, оставит на ней воспоминание об этом жарком эпизоде, но начать следовало ещё до одоления порога, чтобы, наконец-то, остыть. Разминая шею, он вслушивался в диалог женских голосов, доносящийся из комнаты, в которой загорелся свет. Подслушивать нехорошо, но явно не хуже, чем соблазнять несовершеннолетнюю девочку. Если это действительно было причиной, по которой он сдал назад. — Привет. Я думала, ты будешь утром. — первой заговорила Соня, не отличившись многословием. — Я тоже так думала. У них была всего трёшка. И всё бы ничего, но Артём позвал каких-то блядей, которые снюхали всё во мгновение ока. У Димы зарплата только через неделю, а обычно он почти за всё башляет. Так что… Всё закончилось, но никто не стал скидываться, чтобы взять ещё, и я решила поехать домой, потому что вспомнила, что у меня в комнате спрятана полка. — отчётливо расслышал Слава уже второй голос, принадлежащий, очевидно, Ксюше, которая утомлённо разувалась и одновременно скидывала с плеч куртку. — Как же Борис? — произнесённое имя Соня выделила так, что от него почти посыпались какие-то магические искры. — Борис… Ты же сама знаешь, для него я уже давно в завязке, — тягостно вздохнула Ксюша, с её уст это же имя сорвалось очень холодно. — Если хочешь, чтобы мы продолжали здесь жить, то помни, что мне нельзя с ним ссориться. А когда я прошу его скинуть мне хабарик на ночь глядя, это слишком подозрительно. Он сразу звонит мне по видеосвязи, просит показать зрачки и место, где я нахожусь. Ебала я такие созвоны, пару раз уже чуть не спалилась, что нюхаю. — Здоровее будешь, — подытожила Соня, собираясь сворачивать диалог. — У меня тут знакомый в гостях, если что. — Окей, — поначалу безразлично бросила Ксюша, но через пару секунд продолжила на пару тонов тише. — Слушай, а он случайно не может… — Нет. Иди нюхай свою заначку и смирись с тем, что на сегодня это всё. Я не буду занимать у него для тебя денег на грамм, дай мне хоть с кем-нибудь начать общение не с этого. — стойко возразила Соня, тоном таким ругающим, будто старшей сестрой из них двоих была именно она. — За что мне дал Господь такую бессердечную сестру! — натянуто обиженно протянула Ксюша, когда её силуэт уже проскользнул к двери одной из спальных комнат. — За всё хорошее, что ты сделала этому миру, — в привычной себе манере выкинула Соня и уже через секунду после хлопка межкомнатной двери показалась перед Славой в проходе, безмолвно кивнув ему, что коридор опустел, и он может без тени страха одолеть путь до её комнаты. — Пойдём. Если выйдешь позже, чем она снюхает дорогу, то будешь следующие сорок минут слушать её мефедроновые бредни. От упоминания мефедроновых бредней Славу перекосило. Как человек, лучший друг которого был одержим подобным, Слава уже прекрасно прочувствовал на своей шкуре, каково это — быть трезвым в компании мефедронового наркомана. Слушать непрерывные задушевные монологи, перескакивающие с темы на тему со скоростью света, и не иметь возможности даже вставить поперёк слово более длинное, чем «ага», «вот это да!» и «пипец, конечно», чтобы хоть как-то прервать шквал излияния душевных тягот, не хотелось. Поэтому Слава поднялся и пошёл следом за Соней, мысленно содрогнувшись, когда его слух украдкой уловил от соседней двери звуки скрежета карточки по экрану телефона.