Просто Мария

      Я вернулась в Топкапы весной 1547 года. Двухгодовалый Батур уже вовсю изъяснялся простыми предложениями и я с сожалением отметила, что пропустила тот момент, когда мой сын от одиночных слов, вроде, «мама», перешел к более сложным оборотам.       В Топкапы я впервые почувствовала себя, будто дома. Да, это была сама настоящая коммуналка, но после старого дворца и отсутствия близких людей вокруг, мне было очень приятно снова вернуться в эти стены.       Я с искренней радостью обняла сына, после чего прошлась по коридорам Топкапы. Однако случайная встреча с Хюррем полностью испортила мне настроение.       — Что, Гизем, радуешься, что прощена? — спросила женщина. — Вернулась обратно? И не надейся, ты в этих стенах ненадолго. Совсем скоро повелитель вернет тебя обратно, откуда ты пришла. Как тебе старый дворец? Привыкай, там тебе теперь жить до скончания своих дней. Ничего не сказать, великая милость. За убийство шехзаде всего лишь быть отправленной в старый дворец.       — Я не убивала шехзаде Селима, — ответила я, решив твердо стоять на своем. — Если бы я и вправду убила шехзаде, то повелитель бы так легко меня не простил. Виновную не нашли, а просто назначили меня ею.       — Селима убила ты, — сказала Хюррем. — Твое место — в старом дворце. Я уже думала, что никогда тебя больше не увижу и вскоре мне придется воспитывать шехзаде Батура как родного сына, ведь он больше никогда не увидел бы своей матери.       «Бедняжку Разие бы лучше воспитала», — подумала я.       — Да никто мне не вернет моего Селима, — продолжила Хюррем. — Меня дважды лишали наследников и я это не прощу никогда!       — Если бы я убила сына повелителя мира, меня бы не простили так легко, — сказала я, понимая, что этот разговор нужно прекращать.       — Ты околдовала Сулеймана! — воскликнула Хюррем. — Иначе это прощение не объяснить.       «Учусь у рыжей ведьмы», — подумала я и решила скорее уходить, но Хюррем крепко мне схватила за руку.       — Мы еще не договорили! — сказала женщина. — Мало тебя Рустем тогда избил, раз ты ходишь жива-здорова!       Хюррем набросилась на меня, рабыни начали нас растаскивать, а я, почувствовав всю ненависть к этой женщине, попыталась ее изо всех сил ударить, однако путалась в юбках: своих и своей обидчицы. Наступив несколько раз на чей-то подол я, наконец, вцепилась в плечи Хюррем и, не давая ей повалить меня, постаралась бросить ее на пол, раз не могла отпустить руки и врезать ей по лицу.       Казалось, вот-вот я должна была повалить свою обидчицу, однако совершенно неожиданно раздалась фраза:       — Дорогу! Султан Сулейман хан хазретлери!       Я успела освободить свою хватку, в то время, как Хюррем этого сделать не успела, поэтому со стороны явно казалось, что хасеки нападает на ту, которая даже не может отбиться. Буквально через секунду возле нас с Хюррем появился Сулейман. Хюррем явно хотела что-то сказать падишаху, однако мужчина начал речь первым:       — Учинили здесь непотребство! Идите в свои покои!       Я скорее поклонилась падишаху и срочно пошла к себе. Отдышавшись после борьбы, я сказала Нине:       — Нинка, следи за Батуром в оба! Все может быть… Береги шехзаде от рыжей ведьмы, ее дочери и Рустема. И от всех остальных. В этих стенах нельзя доверять никому.       «Хотя ты сама начала эту войну, если уж на то пошло», — подсказал мне внутренний голос.       Я сидела на тахте, меня трясло. Мысль о том, что эта драка могла не окончиться так легко, меня не отпускала. Через некоторое время двери моих покоев открылись. Увидев, что сюда входит Сулейман, я окончательно испугалась и приготовилась к худшему.       «Будет выговаривать — ерунда, — подумала я. — Лишь бы из дворца не выгнал, а то все может быть…»       — Гизем, — сказал Сулейман. — Я не желаю разбираться, кто из вас сегодня был прав, а кто виноват, и не желаю менять свои планы. Сегодня вечером в главные покои придешь ты, как это и было запланировано.       Сулейман вышел, не дав мне возможности сказать ни слова, хотя никакие слова на ум не шли. Простояв какое-то время в недоумении, я сказала Нине:       — Распорядись приготовить хаммам, я должна выглядеть безупречно.       К встрече с султаном я готовилась, наверное, как никогда. Красивейшее темно-вишневое платье, которое я не надевала больше года — не перед кем было красоваться в старом дворце, самое лучшее колье, диадема… Мне хотелось выглядеть так, чтобы затмить собой всех и всё на свете, однако мысль о том, что я запятнала свои руки кровью и Сулейману об этом известно, меня не то, чтобы пугала, но несколько огорчала.       Еще я боялась, что Хюррем посчитает возможным сделать мне какую-нибудь гадость, например, подлить что-нибудь в воду в хаммаме, чтобы я покрылась пятнами и не смогла прийти этим вечером в покои повелителя, однако мои страхи оказались напрасными. Все прошло хорошо, никто и ничто мне не помешало.       И снова я шла по золотому пути. Я, рабыня и госпожа султана Сулеймана, мать его сына, убийца его сына, должна была снова попасть в главные покои. Я не понимала, как после всего того, что произошло, Сулейман готов делить со мной ложе, если, разумеется, я приглашена в покои султана для этого, а не для какой-либо беседы. Кроме того, я не совсем представляла, как вести себя: как ни в чем не бывало или, может быть, извиняться.       Двери главных покоев отворились и я вошла внутрь. Я сделала несколько шагов вперед и поклонилась Сулейману.       — Подойди, Гизем, — сказал он.       Я подошла к падишаху. Сулейман провел несколько раз рукой по моим волосам, посмотрел мне прямо в глаза, а потом сказал:       — Такое милое лицо, такие добрые глаза, а козням иблиса* противиться не смогла. Молиться тебе, Гизем надо, просить Аллаха о милости…       Я ничего не ответила, решив, что достаточно будет просто потупить взор. Уточнять, что я не мусульманка я не планировала, так как эта информация была бы сейчас уж точно лишней, а обещать молиться тоже не хотелось.       Вдруг в моей голове пронеслась мысль: ведь необязательно уточнять сейчас, кому я буду молиться. Решив, что этот вариант для меня просто спасителен, я ответила:       — Да, повелитель, теперь мне остается день и ночь просить Всевышнего простить мне этот грех.       По-моему, Сулейман растаял от таких слов. Я посмотрела в лицо султана и услышала фразу:       — Прощаю тебя, Гизем.       Я опустилась на колени и поцеловала руку Сулеймана. Падишах поднял меня, снова провел рукой по волосам.       — Гизем, моя тайна, сделай так, чтобы таких тайн было как можно меньше, чтобы ты если и удивляла меня, так только приятно.       — Хорошо, повелитель, — ответила я. *дьявол в исламе