Глава 19. Знакомство с Махидевран
29 октября 2020 г. в 14:44
Я не знала, как себя вести с Махидевран, которая приехала вместе с Мустафой: на равных, как-то иначе. С одной стороны, у нас была достаточно сильная разница в возрасте и надо было хотя бы по этой причине вести себя вежливо, с другой стороны, я была фавориткой султана, а она — бывшей фавориткой. С третьей стороны, я не планировала выпендриваться как Хюррем и наживать себе врагов.
С балкона было видно, как, почему-то после объявления «хасеки Махидевран-султан хазретлери», эту женщину встретили Афифе-хатун и Гюльфем. Гюльфем обняла Махидевран, а я сделала вывод, что они, наверное, дружны между собой.
«Теперь важно, как меня Гюльфем представит Махидевран, — подумала я. — От этого будет во многом зависеть ее мнение».
Я стояла на балкончике и видела, как женщины перебросились парой слов. Увидев, что Махидевран смотрит на меня, я чуть кивнула головой и увидела кивок в ответ.
«Пока что все более чем нормально», — подумала я и посмотрела вниз.
Гюльфем и Махидевран прошли куда-то.
Через некоторое время в мои покои пришла служанка и сказала:
— Госпожа, Махидевран-султан приглашает вас в свои покои.
«Захотела познакомиться поближе», — подумала я и пошла вслед за девушкой.
Я вошла в покои Махидевран и увидела, что султанша сидит на тахте.
— Госпожа, — чуть кивнула головой я. — Гюльфем.
— Гизем, — сказала Махидевран. — Садись к нам.
«Так как ее называть? — подумала я. — Только по имени, вроде, неудобно, госпожой, после того, как она назвала меня по имени и на «ты» — ставить ее выше себя, а это неправильно».
В конце концов, я остановилась на беспроигрышном варианте — обходе подобной скользкой темы.
— Вижу, Гизем, тебе тоже очень хочется стать валиде, — произнесла Махидевран. — Но одна валиде в гареме уже есть, несмотря на то, что повелитель жив. Что же сказать тебе? Я не причиню тебе зла — мое время ушло, ты мне не соперница. Но если ты решишь пойти по стопам нашей дорогой валиде и будешь настраивать повелителя против Мустафы или снова поупражняешься в ядах, но уже на моем сыне — тебе не жить.
— Я, Махидевран, пусть и грешна, но за свои поступки ответила, — сказала я. Тон речи султанши мне совершенно не понравился и я решила отвечать в этом же стиле. — А вот тебя после убийства Мехмеда ни избивали в темнице, ни оставляли там ждать прихода палачей. И в старый дворец без монетки в кармане тебя тоже не отправляли. Так что я, в отличие от тебя, за все ответила.
Я была готова, наверное, к любой реакции султанши и к попытке начать драку тоже. Однако Махидевран, к моему удивлению, сказала:
— Вот и славно. Лишь Аллах решит, кто будет султаном в дальнейшем. А пока что, надеюсь, именно Мустафа отправится в санджак наследника.
Совершенно неожиданно для меня эта не самая приятная беседа превратилась в дальнейшие посиделки двух не самых молодых женщин и начала напоминать мне посиделки в обеденный перерыв в бухгалтерии. Я никогда не любила подобные мероприятия, поэтому, посидев какое-то время, покинула покои Махидевран. Едва за мной закрылась дверь, я услышала фразу султанши:
— Хоть одна грешница в этих стенах за свои деяния ответила.
Я не понимала, как теперь вести себя с Махидевран, кто она мне: одна из женщин султана, союзник, враг? Вариант с союзницей я отмела сразу, во враги же не стала записывать до того момента, как она сделает мне какую-либо гадость.
На следующий день Рустем-паша донес Сулейману, как именно Мустафа прибыл Топкапы. Падишах был настолько разозлен тем, что Мустафа явился в Стамбул в сопровождении янычар, что, казалось, весь дворец сотрясался от криков султана.
— Да как ты смел, Мустафа, снова так поступить! — возмущался Сулейман. — Ты заключаешь тайный никях, ты постоянно своевольничаешь, ты являешься в Стамбул вместе с войском! Да кем ты себя возомнил, Мустафа? Ты каждый раз получаешь мое отцовское прощение, забывая о том, что оно не вечное! В один прекрасный день я приму то решение, которое должен принять, не стану тебя жалеть!
Честно говоря, мне было все равно, кто отправится в санджак Сарухан. Это был совершенно точно не Батур, поэтому я без особого интереса наблюдала за тем, как обе матери с замиранием сердца ждут решения, которое огласит султан. Иногда, грешным делом, я думала, что мне просто стоит подождать и посмотреть, как кто-то из них низвергнет сына другой женщины в глазах Сулеймана. По моему мнению, это будет взаимно, потом кто-то из шехзаде уйдет из жизни, а потом уже мой Батур сможет взойти на престол. Конечно, оставался еще Джихангир, которого лично я не сбрасывала со счетов, однако Сулейман вряд ли считал его своим наследником, поэтому на одного соперника у моего сына было меньше.
«Как же хорошо, Батур, что ты еще маленький, — однажды подумала я. — Тебе пока что ничего не грозит, ты можешь быть спокоен. А моя задача — сделать так, чтобы никто тебе не причинил зла и ты мог спокойно вырасти и взойти на престол».
И вот настал волнительный день — день оглашения решения повелителя. Однако, как я позже узнала, все пошло не так. Махидевран, которая, как выяснилось, давно знала, что Баязет заключил тайный никях, но ждала подходящего случая для того, чтобы сообщить об этом вопиющем событии падишаху, окольными путями донесла эту информацию до Сулеймана через одного из своих доверенных лиц. Поэтому, к моему удивлению, с утра в день оглашения решения султана, Сулейман вызвал к себе второго сына.
— Вечного счастья тебе, Баязет, и твоей супруге, Хуриджихан, — коротко сказал Сулейман. — Пусть у тебя все сложится в семье и твои дети не будут огорчать тебя так, как огорчил ты меня.
Сказать по правде, я ожидала более громкого скандала, а не подобного пожелания с легкой издевкой. Однако именно поэтому ожидать решение Сулеймана было вдвойне волнительно. Неужели в санджак Сарухан так никто и не отправится? Но зачем тогда было созывать в Стамбул шехзаде? Я перебирала в уме сыновей Сулеймана и не понимала, какое решение он может принять падишах.
— Повелитель семи стихий, великий падишах султан Сулейман хан хазретлери на должность саджак-бея Сарухана назначает шехзаде Джихангира хазретлери, — объявил Рустем.
Об этом извести я узнала позже, но не смогла сдержать своего изумления.
«Джихангира? — изумленно думала я. — Как такое возможно? Бедного больного пацана, в которого, казалось, никто не верил!»
В то, что Джихангир когда-либо поедет в санджак, я не могла даже подумать. Потому что пусть я всегда считала, что он — такой же сын Сулеймана, как Мустафа или Баязет, обитатели Топкапы полагали иначе. И, спустя какое-то время, я тоже перестала считать Джихангира шехзаде, который может претендовать на престол.
«Теперь у моего Батура все те же трое соперников, — подумала я. — Селима нет — появился Джихангир. Который не злоупотребляет алкоголем и очень образован».
У меня в голове было слишком много мыслей. Да, я была рада за Джихангира, однако понимала, что теперь положение Батура стало хуже — ум Джихангира не позволит ему самолично копать себе яму и отдаляться от падишаха, особенно с учетом того, как долго молодой человек ждал этого отъезда в санджак.
Я поздравила Хюррем и Джихангира с радостным известием и даже оставила без внимания колкую фразу женщины:
— А твоему сыну, Гизем, не будет суждено отправиться в санджак наследника. Бедный шехзаде слишком поздно родился.
«Ну и дура, — подумала я. — Не может просто порадоваться за своего сына, обязательно нужно что-нибудь сказать».
Конечно, я беспокоилась за жизнь своего сына. В гареме у меня были глаза и уши, но, наверное, не в том количестве, которого было бы достаточно. Кого я могла отнести к своим верным людям? Разумеется, это была Нина, к ней позже я причислила лекаршу, двух евнухов и двух калф. Одному из евнухов я помогла, когда его пытались оговорить и свесить на него какую-то недостачу в гареме, второй был просто прикуплен золотом, поэтому в его верности я сомневалась. Калфам, в свое время, тоже была оказана некоторая помощь и покровительство, поэтому их можно было отнести к искренне верным людям, а лекарша, похоже, просто меня жалела и это отношение не изменилось еще с момента моего отравления. Еще к верным людям можно было отнести просто служанок, которых я не обижала, но которых, как мне казалось, можно было перекупить золотом. И, безусловно, самым верным человеком для меня была Нина. Ей было позволено в крайне вежливой форме высказывать свое мнение, даже если его никто не просил. Нина отказалась получать свободу и уходить из дворца, она приняла решение быть мне верной до конца. Конечно, мне это было очень приятно, хоть я и переживала, что ради меня Нина отказалась от возможного семейного счастья.
Конечно, я понимала, что такой свободы, как во дворце, у Нины в семье уже не было бы. Муж, дети, домашнее хозяйство… Да, я знала, что за кого попало бывших рабынь из Топкапы не выдают, но нежелание Нины уходить не казалось мне чем-то из ряда вон выходящим. Да и оставаться без верного человека я не хотела.
Махидевран в разговоре с Гюльфем, на который я не была приглашена, но через какое-то время о нем узнала, сетовала на то, что Сулейман принял неправильное, по ее мнению, решение. Султанша говорила, что шехзаде Джихангир должен был оставаться в Топкапы, а если выбирать между Мустафой и Баязетом, которые поступили одинаково неправильно, стоило выбирать именно Мустафу, как наиболее достойного шехзаде, который пользовался поддержкой янычар, а не вспоминать о своем больном сыне. Однако как бы я не хотела видеть в будущем на престоле именно своего сына, не могла согласиться с Махидевран: шехзаде Джихангир был здоров психически, более-менее здоров физически и, в отличие от своих старших братьев, бесконечно верен повелителю. Кроме того, Сулейман мог назначить Джихангира санджак-беем Манисы для того, чтобы его старшие братья задумались о своем неправильном поведении и исправились. В эффективности этого метода я сомневалась, однако вполне допускала такую логику Сулеймана.
«Ну что ж, посмотрим, что будет дальше, — подумала я. — Тогда и сориентируюсь, что стоит, а что не стоит делать».