Просто Мария

      У меня были грандиозные планы на следующее утро: найти Гюльфем и, то ли в шутку, то ли всерьез, спросить, как прошла брачная ночь. Я уже даже придумала начало своей речи: «Госпожа, поздравляю вас с получением ключа от сердца повелителя», но не придумала какую-нибудь и колкую, и шутливую, и, одновременно, вежливую вторую часть этой фразы. Я хотела сказать, что каждый достоин счастья, пусть даже в зрелом возрасте.       Однако моим планам было не суждено сбыться. Наутро гарем потрясла шокирующая новость: фата Гюльфем была пропитана ядом, поэтому у новоявленной хасеки начался жар и все лицо покрылось какими-то странными пятнами.       Неудивительно, что Сулейман дал указание Ахмеду-паше найти виновного в этом злодеянии. И больше всего я боялась, что улики выведут на меня. Как вариант, в качестве мести за гибель Селима или как мать лишнего шехзаде — в том, что след идет от детей Хюррем, я даже не сомневалась.       И вновь в гареме начался тотальный шмон. Были обысканы все покои и, когда в моих покоях нашли какое-то вещество, которое в малых дозах вызывает жар и пятна, а в больших может погубить человека, я совершенно не удивилась.       — У меня нашли отраву? — со смехом спросила я. — Да я даже не сомневалась, у кого еще ее могли найти-то? Не у Михримах уж точно!       Конечно, бездоказательное оскорбление госпожи, которая была выше меня по статусу и свободной от рождения, явно не прошло бы мне бесследно, однако в моем положении, казалось, сделать хуже было просто невозможно.       Стража султана тотчас взяла меня под руки и привела в покои повелителя, а я, будучи полностью шокированной тем, что все так глупо складывается, с порога, не переставая смеяться, обратилась к Сулейману:       — Повелитель, я многое повидала на своем веку. Но так глупо меня подставить! Это даже не клещевина, которую нашли у меня в покоях, это… Я не знаю что! Это балаган, абсурд, нелепица!       — Гизем, — печально сказал Сулейман. — К сожалению, люди не меняются, как бы мне не хотелось верить в лучшее. Ты лишила жизни Селима и Нурбану, ты держала в своих покоях яд и раньше. И сейчас, движимая ревностью, ты попыталась приняться за старое.       — Сулейман, — ответила я и мой смех тотчас прошел. — Я никогда не сталкивала людей друг с другом, но… Кому могла быть выгодна смерть госпожи? Кто мог иметь на нее зло, обиду? Кто мог подумать, что светлая память матери предана? Кто мог посчитать, что вы должны хранить верность одной женщине?       От досады я не понимала, что наделала сразу же несколько ошибок, которые могли стать для меня роковыми: я назвала падишаха по имени, хотя раньше никогда этого не делала, считая неприличным, я обвинила его детей, которых он любил, в покушении на жизнь Гюльфем, я затронула изначально неверную тему о верности или неверности, которая не подходила под реалии эпохи.       — Чуть что, виновата у вас Гизем, — сказала я, решив, что хуже уже не будет. — Да, сделайте, наконец, Гизем виноватой и в покушении на ту, с кем она никогда не ссорилась, решите, что во всем виновата ревность и зависть, и прекратите, наконец, ее мучения.       — Стража, — сказал Сулейман. — Отведите эту женщину в темницу.       «Что же, вполне логичное завершение этой ситуации», — со вздохом подумала я.       Я не знала, чего мне стоит ждать в этих стенах: допросов в лучших традициях застенков Топкапы, казни, еще чего-то. Мысль о том, что меня обвиняют в покушении на Гюльфем, просто убивала меня. Уж кому-кому, а Гюльфем я никогда не желала смерти.       Ближе к вечеру в темницу спустился Кара Ахмед-паша. В ожидании худшего я встала с лежанки и спросила гостя:       — Иншааллах, пришли добрые вести, паша? Виновные найдены?       — Госпожа, повелитель велел допросить вас, — ответил Ахмед-паша.       — И что же ты хочешь узнать? — спросила я.       — Зачем вы посягнули на жизнь хасеки, — ответил Ахмед.       — Паша, слушай меня внимательно и скажи падишаху то же самое: я не пыталась травить Гюльфем, мне это не нужно, — сказала я. — Пусть проверит свою ненаглядную Михримах и ее не менее дорогого Рустема, я уверена, что след надо искать там.       Я замолчала. Ахмед-паша тоже не сказал ни слова, немного постоял рядом со мной, а затем вышел из моей камеры.       «Интересно, был ли толк от моих слов или нет? — подумала я. — Или все это бесполезно?»       Ночь прошла безрадостно. Мысли о том, что меня так и назначат виновной, никак не отпускали меня, как переломить эту ситуацию, я тоже не представляла. Кроме того, в помещении было холодно и я никак не могла уснуть. Кое-как вздремнув под утро, я услышала шаги, как будто кто-то спускается в темницу.       «Не дадут поспать», — с грустью подумала я и увидела, что ко мне в камеру входит кто-то, кого я, вроде, когда-то видела раньше, но где и при каких обстоятельствах, вспомнить не могла.       Я встала, поправила платье и выжидающе посмотрела на вошедшего.       «Все, блядь, пиздец пришел», — подумала я.       Передо мной стоял старший палач.       — По какому вопросу? — спросила я, зная, что этот человек не глухонемой, однако ответа не последовало.       — В молчанку играть будем? — уточила я, но ответа не последовало.       — Ахмед-паша не посчитал для себя возможным выбивать показания, поэтому прислали того, кто точно сможет это сделать? — спросила я.       Ответом на мой вопрос снова была тишина.       — Ну ладно, хотя бы в церковь напоследок свози, — попробовала пошутить я, хотя в этот момент мне было уже не до шуток. — Или водочки принеси.       — Пойдемте, госпожа, — прервал молчание палач.       — Ну пошли, — ответила я. — Вот только куда?       Ситуация была слишком странной. Умом я понимала, что вообще, чисто теоретически, если речь идет о казни, то либо в темницу должны были спуститься подчиненные старшего палача, либо стража должна была вывести меня во внутренний дворик, где бы меня тоже приняли добры молодцы. Этот же вариант, который разворачивался на моих глазах, я никак не могла понять.       — Куда мы идем? — спросила я.       Старший палач все так же вел меня, держа чуть выше запястья. Бежать мне было некуда, да и я прекрасно понимала, что женщина, которая никогда в своей жизни не дружила со спортом, да еще и наряженная в длинное платье, вряд ли сможет убежать от мужчины, одетого в штаны, которые были куда более удобными для бега.       Тем временем, мы вышли во двор, а потом прошли к морю.       — Топить, курва, меня вздумал? — воскликнула я. — Значит, недостойна того, чтобы пришли люди со шнурочком?       Старший палач подвел меня к лодке, где уже заботливо лежал мешок. Понимая, что я веду себя не иначе, как овца, которую ведут на заклание, в мгновение ока я решила действовать. Едва лодка была отвязана, я резко дернула рукой, освобождаясь от пальцев этого человека, толкнула лодку и запрыгнула в нее.       Мои руки дрожали. Не умея управлять лодкой, я кое-как подналегла на весла, как вдруг услышала голос старшего палача:       — Море неспокойное, все равно лодка перевернется и утонешь.       Я была примерно в паре метров от берега. Море и вправду было неспокойным, однако возвращаться на берег было глупостью. Я посмотрела на старшего палача, вздохнула, а потом поплыла в глубину.