Просто Мария

      Хасеки Гюльфем-хатун хазретлери, как я в глубине души называла Гюльфем, остановилась, намереваясь пройти через гарем. Как я видела с балкончика, хасеки шла бодро и ничто не намекало на то, что эта женщина была на волоске от смерти. Конечно, самим собой разумеющимся было то, что уже вскоре весь гарем будет обсуждать, куда пропадала Гюльфем и что с ней было. Наверное, в гареме обсуждали пропажу хасеки и строили предположения, сейчас, скорее всего, начнут строить теории, где пропадала госпожа, однако Гюльфем решила иначе. Хасеки решила сразу же напомнить, что она хозяйка в этих стенах.       — Если кто-либо из вас успел забыть, то гаремом управляю я. И не вам обсуждать, где я отсутствовала столько времени. Ваша задача — верно служить повелителю и если кто-то из вас посмеет уклониться от этого занятия, понесет за это заслуженную кару.       С победным видом, будто она вернулась с триумфом из какого-то похода, Гюльфем прошла через гарем. Глядя на это зрелище сверху, я подумала:       «Да ладно, делай, что хочешь, главное — меня не трогай».       Мне стало слишком интересно, что скажет или не скажет Михримах Гюльфем и я решила прислушаться. Было хорошо видно, что Гюльфем поклонилась Михримах, а дальше было что-то слишком неразборчиво.       — …нет, госпожа, я была нездорова, — наконец, я смогла разобрать слова хасеки.       С некоторым трудом, прислушавшись, я поняла, что Гюльфем сказала Михримах, что она не была в ссылке, а просто не покидала свои покои, так как была больна. Михримах явно знала, в чем провинилась Гюльфем перед падишахом, поэтому с изумлением слышала, что хасеки, оказывается, даже не покидала Стамбул и Топкапы.       Наконец, эта милая беседа была окончена. Размышляя о словах Гюльфем перед гаремом, я пришла к выводу, что иначе с этим змеиным клубком общаться нельзя и, если не держать его в узде, то возможны и всякие бунты.       Вскоре в гареме был устроен праздник. Поводом для него было возвращение Гюльфем после болезни, а инициатором выступила Фатьма-султан. Однако я видела, что Гюльфем неприятно находиться на этом веселье, возможно, хасеки вспоминала причины своей болезни в подробностях, поэтому, едва окончился праздник, Гюльфем поспешила в свои покои. Я прекрасно понимала ее чувства и тоже вряд ли была рада празднику под названием «Гизем удачно выплыла из-под лодки», поэтому в глубине души посочувствовала женщине.       Шло время. Казалось, в гареме все успокоилось, стало, как прежде. Однако в один прекрасный день по гарему пронеслась новость: на совете Дивана на Ахмеда-пашу надели черный кафтан и великий визирь был казнен за взяточничество.       Я не знала, как на это реагировать. Да, взяточничество, по моему мнению, было ужасным преступлением, и с ним нужно было бороться. С другой стороны, едва узнав, что великим визирем отныне стал Рустем-паша, я просто ужаснулась: человек, который был настолько виноват перед падишахом, снова был прощен и, по-видимому, Михримах удалось убедить отца в том, что лучшего кандидата на эту должность ему не найти. Кроме того, явно Михримах инициировала все это расследование и решила вернуть своего супруга в фавор именно на этой трагедии. Мне захотелось поделиться этой информацией с Гюльфем и, заодно, как-нибудь подколоть ее. Однако, увидев мертвенно бледное лицо женщины, я отказалась от своей затеи.       Разумеется, я не стала говорить: «Ну что, казнокрадка, как продвигается преступная деятельность?», так как это было просто невежливо. Но даже простая фраза, вроде, «будь осторожна, мало ли что, второй раз не простят» показалась мне излишней. Я не знала, что теперь говорить, поэтому ограничилась краткой фразой:       — Слышала, что стало с Карой Ахмедом-пашой?       — Слышала, — тихо ответила Гюльфем. Женщина помолчала и добавила. — Махидевран отправится тысяча султанских акче и я на этом прекращаю.       Изумившись, как можно было в такой короткий срок отмыть тысячу акче, я подумала:       «Это же какой талант пропадает…»       Тем временем, в Манисе тоже было все далеко не так гладко, как хотелось бы: наложницы шехзаде Джихангира поссорились друг с другом и одна из них избила свою соперницу до полусмерти. По своей доброте Джихангир простил фаворитку и ограничился выговором, однако это никак не улучшило положение: наложница никак не желала успокаиваться и снова напала на конкурентку. На этот раз бунтовщицу наказали на фалаке и отправили в темницу, после чего она затаила обиду уже на калфу и Джихангира, который не посчитал возможным отменить наказание. Неудавшееся покушение предотвратила стража, а Джихангир, скрепя сердце, решился на первый в своей жизни смертный приговор, после которого чуть ли ни две недели приходил в себя в покоях, не желая никого видеть. Эта слабость не прошла мимо Баязета, который не преминул упрекнуть брата в том, что столь важным санджаком правит недостойный наследник. Казалось, конфликт между братьями начал набирать свои обороты именно сейчас.       Не успел Джихангир оправиться от шока, как его постигло новое известие: одна из наложниц гарема тайно встречалась с евнухом. Одну из этих встреч в саду увидела другая наложница, рассказала обо всем калфе, которая тоже пришла на место преступления, а потом невольно свидетелем этой сцены стал и сам Джихангир. Замолчать это предательство уже было невозможно, поэтому шехзаде был вынужден отдать приказ о еще одной казни. Казалось, судьба сделала все, чтобы сломить бедного шехзаде, однако Джихангиру удалось пережить этот удар и не ожесточиться. Других известий из Манисы: ни дурных, не добрых не поступало.       В гареме Баязета тоже не было спокойствия: на почве ревности произошла ссора между Аминой, наложницей шехзаде, и Хуриджихан-султан, его законной супругой. Амина, которая провела в покоях Баязета несколько ночей, а потом была отвергнута, никак не могла смириться с подобным положением дел, долго вынашивала планы мести, которые ей так и не удалось воплотить в жизнь: Рана-султан, которая тоже была зла на Хуриджихан, подговорила Амину напасть на Хуриджихан.       Хуриджихан даже не заметила, как получила удар подсвечником по голове. Травма оказалась смертельной. Сразу же началось расследование и вскоре было выяснено, что на жизнь законной супруги шехзаде посягнула именно Амина: наложница, в спешке скрываясь с места преступления, потеряла платок. Амина была отправлена в темницу, а, когда вскоре туда спустился верный человек Баязета, чтобы убить Амину, наложница, желая спасти свою жизнь, выдала Рану-султан.       По приказу Баязета Амина все равно была казнена, а Рана, едва попав в темницу, после первого же допроса не выдержала позора и выпила яд, который всегда носила с собой в кулоне. Дети Баязета остались сиротами.       Однако в Топкапы эта информация пришла с запозданием. Но даже если бы я узнала все вовремя, эти проблемы меня бы совершенно не заинтересовали: в гареме начался бунт против Гюльфем. Шестое чувство навязчиво подсказывало мне, что это была очередная месть Михримах, однако доказательств этому ни у меня, ни у Гюльфем не было.