Глава 35. Бунт
15 ноября 2020 г. в 16:32
Я не понимала, что заставило рабынь пойти за инициаторшей, явно подкупленной Михримах. Легкие махинации Гюльфем с золотом ни в коей мере не ухудшали положения простых обитательниц Топкапы, однако, как я вскоре узнала, этот риск был излишним: Махидевран хоть и лишилась содержания, но осталась получать пособие, которое, по-видимому, покрывало бы основные потребности человека. Как любили говорить в научном мире, стипендия аспиранта покрывала его потребность в хлебе и молоке, а на остальное надо было зарабатывать, так и здесь Махидевран явно бы не умерла с голода. Я знала, что Гюльфем хотела, чтобы Махидевран скорее достроила мавзолей Мустафы, однако такой риск не поддерживала.
Тем временем, бунт начался стихийно и быстро начал обороты. Еще утром ничто не намекало на будущие беспорядки, а уже ближе к вечеру в гареме начался настоящий хаос. Некоторое количество наложниц с факелами пошли к покоям Гюльфем.
Я слышала в коридорах какой-то шум, выглянула и ужаснулась: наверное, половина гарема пошла вслед за Аделиной, той самой наложницей, которая попала в покои или, может быть, постель падишаха за деньги, заплаченные не так давно Гюльфем. Среди толпы трудно было разглядеть кого-то еще, но других наложниц, которые попали в постель падишаха за бакшиш, я не заметила.
«Может быть, там были те, кто хотел заплатить, да не успел, — подумала я. — Да, Михримах, удачную ты подобрала предводительницу этих идиоток, ничего не сказать».
Я не понимала, что движет наложницами: с высокой долей вероятности этот бунт будет подавлен, хотя бы потому, что Сулейман находится во дворце. Даже если бунтовщиков не удастся усмирить силами евнухов, что весьма маловероятно, на помощь придет стража Сулеймана, которая выполнит свой долг.
«Вам же такую веселую жизнь потом устроят, что не обрадуетесь, — подумала я. — Чем вы, идиотки, думаете-то?»
Я спешно побежала к главному евнуху.
— Текер-ага! — воскликнула я. — В гареме бунт! Гюльфем-султан в опасности.
Разумеется, на передовую я не полезла, ограничившись тем, что уведомила обо всем ничего не подозревающего Текера-агу, который спешно собрал других евнухов, после чего вернулась в свои покои. Вскоре в коридорах снова раздались крики, уже больше напоминающие крики о помощи, а потом все стихло.
Не понимая ничего, я решила навестить Гюльфем. Однако в покои меня никто не пустил: хасеки дала указание своим служанкам не пропускать никого. Придя к выводу, что бедная женщина просто в шоке от всего произошедшего, я вернулась к себе.
Наутро Нина принесла мне новости: бунт был оперативно подавлен, виновных посадили в темницу и сейчас девушек усиленно допрашивают, не жалея кулаков.
«Так вам и надо», — подумала я и решила еще раз попробовать прийти к Гюльфем.
Бедная женщина была в полном ужасе и, казалось, до сих пор не могла прийти в себя.
— Гизем, — сказала она. — Эти люди хотели поджечь дверь моих покоев, слава Аллаху, что им это не удалось! Если бы не ты, кто знает, что было бы сейчас?
— Иншааллах, виновные понесут свою кару, — сказала я.
— Может, и понесут, — вздохнула Гюльфем. — Но главная грешница своей кары не понесет. Говорят, уже три человека созналось в том, что во всем виновна Михримах-султан. Хотя кто им поверит, что значит их слово против слова госпожи? Они же даже ничего сами не видели и не слышали, им Аделина все рассказала.
— Иншааллах, все будет хорошо, — вздохнула я.
Слова Гюльфем оказались правдой: ни одна сплетня не намекала на то, что главная виновная понесла свою кару. По решению Сулеймана рядовых участниц бунта, которые шли больше для массовки, наказали на фалаке и вернули обратно в ташлык, активные участницы и те, у кого какое-то время назад были конфискованы яды, оставались в темнице до того момента, как падишах примет решение. По-видимому, оно далось султану непросто, поэтому только через несколько дней этим наложницам объявили, что они тоже будут наказаны на фалаке, а потом отправятся в старый дворец. Аделину же было велено продать на невольничьем рынке первому встречному.
По-видимому, Михримах знала о решении своего отца, потому что, как стало мне известно через какое-то время, судьба улыбнулась Аделине: не успели девушку привести на невольничий рынок, как ей заинтересовался некий человек. Рабыня была продана втрое ниже своей рыночной стоимости и отправилась во дворец Михримах-султан.
Едва о подобном узнала Гюльфем, она сразу же пришла в мои покои для разговора. Понимая, что речь пойдет о чем-то сокровенном, я распорядилась, чтобы мы с гостьей остались одни.
— Гизем, — сказала хасеки. — Теперь у нас есть общий враг. И ты понимаешь, о ком идет речь. Михримах зла на тебя за гибель брата, на меня — за то, что из-за меня повелитель предал память ее матери. И Михримах этим не остановится, она будет мстить. Помнишь, она пыталась избавиться от нас обеих сразу, сейчас пыталась избавиться от меня. Кто знает, что было на уме у наложниц? И что было бы со мной, если бы они достигли своей цели?
— Да, это ужасно, — ответила я.
— За годы жизни в гареме я поняла, Гизем, одно: под сводами этого дворца невинных нет. А еще я поняла, что даже если ты живешь спокойно и не делаешь никому зла, это не гарантия, что зло не причинят тебе. Ты невольно можешь кому-то перейти дорогу. Поэтому, Гизем, если выбирать между тем, кто отправится на суд Всевышнего: я или Михримах, я без раздумий выберу Михримах.
— И что же ты предлагаешь? — спросила я.
— Мстить, — ответила Гюльфем.
— Если нужно мое согласие, то я его даю, — попыталась пошутить я.
— Нет, Гизем, все не так просто, — сказала Гюльфем. — Одной мне не справиться и мне нужна будет твоя помощь.
— Гюльфем, не забывай, — ответила я, испугавшись того, что меня попытаются втянуть в какую-нибудь интригу. — Ты — казнокрадка, которую пороли кнутом, а я — убийца, которую дважды пытались казнить и один раз хотели казнить, да передумали. А теперь ответь на вопрос: что будет казнокрадке, которая посягнет на жизнь госпожи, и что будет убийце? В случае, если все раскроется, мой приговор предрешен, а твой останется на усмотрение повелителя. Поэтому ничем другим, нежели сочувствием, я помочь тебе не смогу.
— Я, Гизем, хасеки, — сказала Гюльфем. — Ты меня неправильно назвала.
— А я — султанша, — ответила я. — Вот только это перечисление титулов сейчас ни к чему. В случае чего, у тебя больше шансов на помилование, нежели у меня.
— Да кто приступает к делу, думая о провале? — изумилась Гюльфем. — Зачем же думать о плохом?
— Удачи тебе, Гюльфем, не буду больше говорить ничего лишнего, — ответила я. — Удачной смерти той, о ком ты только что говорила.
— У твоего Батура еще двое соперников в санджаках, не забывай об этом, — сказала Гюльфем. — Путь сына к трону должен быть свободен.
«Хочешь сейчас подставить меня, сделать все моими руками, а потом подвести меня под монастырь и избавиться от последней полусоперницы?» — подумала я, но не стала говорить подобные слова вслух: вполне вероятно, что подобного в планах Гюльфем не было, а если бы я сказала эту фразу, то мы бы с ней рассорились навсегда.
— Мне достаточно того, что я пережила ранее, не хочу снова испытывать что-то подобное, — ответила я.
По-видимому, Гюльфем поняла, что от меня толку не будет. Разговор перешел на другие темы, а я подумала:
«Ну что, делай, Гюльфем, что хочешь, убирай и моих врагов тоже, мне будет только лучше, если та же Михримах больше не будет мне вредить».