Просто Мария

      К моему удивлению, до Топкапы вскоре долетели другие сплетни: в Кютахье все очень нехорошо. Белгин удалось с помощью обмана и запугиваний убедить одну из наложниц Баязета отравить его. В случае успешного выполнения работы несчастной была обещана свобода. Ирмак была готова на все, лишь бы выбраться из османского ада и попасть в свои родные края, однако попытка оказалась неудачной. Наложницу долго допрашивали, но она по какой-то странной причине так и не созналась, что была ставленницей Белгин. Ирмак говорила, что в лице шехзаде Баязета хотела мстить всему османскому аду и если у нее представилась еще одна возможность, то она не стала бы травить шехзаде, а попыталась бы убить его ножом, что, по ее мнению, было куда более надежно. Возможно, Ирмак говорила истинную правду, но то, что она не посчитала нужным выдавать Белгин, что было чуть ли ни очевидно, удивило многих. Ирмак была казнена Атмаджой по приказу Баязета. Вражда между братьями разгорелась с удвоенной силой.       Буквально вскоре после сплетен в Стамбул пришло, если можно так выразиться, официальное письмо от Баязета.       «Повелитель! Шехзаде Джихангир, которого вы сочли более достойным, нежели я, трус и подлец. Он подослал в мой дворец лазутчика с намерением подло убить меня. Однако ему не удалось добиться желаемого. Но я не собираюсь сидеть, сложа руки и терпеть его предательство. Наказание за содеянное настигнет этого подлеца! Ему больше не будет пощады!»       Возможно, это письмо дошло бы до самого падишаха, однако его перехватили люди Михримах. Прочитав послание, может быть, потому, что она сама боялась сплетен про себя и сеньора Педро, Михримах сожгла письмо и, тем самым, предотвратила возможный выход конфликта на новый уровень.       Зная горячий нрав Баязета, Михримах, получила у падишаха разрешение навестить Джихангира и поехала к брату. К своему огромнейшему удивлению Михримах увидела обоих братьев в полном обмундировании и готовых к бою. С учетом состояния здоровья Джихангира с большой долей вероятности он бы потерпел сокрушительное поражение, однако приезд Михримах и попытка усадить братьев за стол переговоров на какое-то время погасили конфликт.       Обратно из Манисы Михримах поехала не во дворец к Рустему, а в порт. В обстановке строжайшей секретности дочь султана направилась к живущему в тайном месте сеньору Педро. На ближайшем корабле они должны были отплыть в Испанию, но все пошло немного не по плану. Лекарь, стараниями Михримах получивший свободу, был замечен в объятиях симпатичной барышни, тоже ожидавшей отплытия в Европу. Не веря своим глазам, Михримах сперва высказала сеньору Педро свое возмущение, а потом вернулась во дворец к Рустему. Слухи упорно твердили о том, что Михримах и Рустем разругались навечно и решили сохранить свой брак только для вида, однако правду, разумеется, никто не мог знать.       За всеми этими событиями я даже и забыла, что, чисто формально, являюсь наложницей падишаха. Шестидесятитрехлетний мужчина вдруг вспомнил, что у него есть не только хасеки, но и другая женщина, которая родила ему сына, поэтому, совершенно неожиданно, Сулейман пригласил меня в свои покои.       Не понимая ничего от изумления, я принарядилась и пошла к султану. Первое, что бросилось мне в глаза, было то, что главных покоях стояла арфа.       «Захотелось мужику музыки, — подумала я. — Специально обученных рабынь звать не захотел, решил позвать меня…»       С едва скрываемым раздражением я поклонилась падишаху и максимально искренне улыбнулась.       — Гизем, моя неразгаданная тайна, — сказал Сулейман. — Сыграй мне то, что играла раньше.       «Нет, тебе точно надо было звать рабынь», — подумала я и села за инструмент.       Конечно, после долгой паузы играть мне было непросто, однако я усиленно старалась делать вид, будто все в порядке. Все та же «Красная смородина» и Вертинский зашли падишаху на ура и вскоре мы с Сулейманом просто разговаривали.       Сулейман читал мне стихи, улыбался, однако я больше ничего не чувствовала к этому мужчине. Он не был мне противен, но какой-то радости от того, что я провела весь вечер с падишахом, у меня не было. Я даже испытала облегчение, когда меня отпустили обратно.       «Как-то это неправильно, — подумала я. — Так быть не должно…»       В следующий раз меня позвали в покои Сулеймана на следующий день, ближе к обеду.       «Поесть со мной хочет», — подумала я и пошла в главные покои.       — Гизем, — сказал Сулейман. — Пришло время Батура отправиться в санджак.       «Поэтому и ты поедешь с ним», — мысленно закончила я эту фразу.       Конечно, мне было обидно. Меня вчера просто пригласили в покои падишаха, чтобы вспомнить прошлое, а теперь отправляют вместе с сыном. Да, я понимала, что теперь моей задачей будет помогать Батуру осваиваться в новых условиях, советовать в выборе дамы сердца, помогать справляться с какими-либо трудностями, однако уезжать из Стамбула мне не хотелось.       «Но ведь традиции же нарушаемы, — подумала я. — Сулейман дважды совершил никях, Фатьме-султан было позволено забрать с собой Разие, несмотря на то, что она — дочь султана. Может, и мне можно будет что-нибудь придумать…»       — Батур — уже взрослый шехзаде, — сказал Сулейман. — Ему пора получить опыт управления.       — И в какой же санджак вы направите Батура, повелитель? — спросила я.       — В Бурсу, — ответил падишах.       Я опешила, услышав подобное.       «В Бурсу! — подумала я. — Там же Махидевран! А вдруг она будет как-то пытаться влиять на моего сына? Пытаться подбивать его на дурные поступки? Убеждать захватить власть?»       — Бурса находится не слишком далеко от столицы, там Батуру будет легче справиться со своими обязанностями, — продолжил Сулейман. — С ним поедет лала. Ты останешься во дворце со мной.       Я не знала, как реагировать на это известие. С одной стороны, я была рада, что остаюсь в столице, с другой стороны, отпускать тринадцатилетнего пацана в другой регион мне было боязно.       «А что делать? — подумала я. — Другого выхода нет. Остается только надеяться на то, что Батур получил достойное воспитание и не будет страдать глупостями».       Я начала подбирать людей, которые должны были поехать с Батуром в санджак. В основном, это были те евнухи и калфы, которым я доверяла, но отсутствие которых в Топкапы никак бы негативно не повлияло на хорошо налаженный канал поставки сплетен и последних новостей. Кроме того, я сразу отмела тех, кто мог быть возможным ставленником детей Хюррем или верными людьми Гюльфем. Надеясь, что мои глаза и уши в Бурсе меня не подведут, я на прощание решила поговорить с сыном.       — Батур, — сказала я. — Не доверяй никому, пока не убедишься, что за этого человека готов отдать жизнь. Верь только себе. И помни: ты всегда можешь спросить меня о том, что тебе будет нужно. Да, я буду далеко от тебя, в столице, но всегда смогу помочь советом. Оправдай оказанное тебе доверие, стань достойным санджак-беем!       — Я не подведу вас, матушка, — ответил Батур.       В день прощания я стояла в дворцовом саду Топкапы и долго смотрела вслед своему сыну. Я переживала, как пройдет дорога, все ли будет хорошо на новом месте. Именно сейчас мне очень хотелось поехать вместе с Батуром, однако я понимала, что лучше не идти на поводу у своих эмоций и дать сыну возможность справляться с возможными трудностями самостоятельно.       — Батур уехал, — с некоторой горечью вздохнула я. — Пусть его путь будет счастливым!       — Да, уехал шехзаде Батур, — ответила Гюльфем. — Даст Аллах, в столицу уже вернется султан Батур.       Спустя короткую паузу хасеки добавила шепотом:       — На трон османов не должны взойти дети этой рыжей змеи.       Я услышала эту фразу, но не сказала ничего. В будущем на троне я была готова видеть только Батура и больше никого.       «Ты научишься управлять санджаком и будешь справедливым повелителем», — подумала я.