Просто Мария

      За своими обычными занятиями: прогулками по дворцовому саду, наблюдением за цветами и чтением книг из султанской библиотеки, я совершенно забыла о том, что за моей спиной и, особенно, спиной султана Сулеймана проворачивалась сделка. Закупки шли полным ходом. Я занималась своими делами, особенно не вникала во все махинации и думала о Батуре. После красочного рассказа Гюльфем о том, что Махидевран и вправду может прийти к нему и попросить денег, мне стало как-то не по себе.       Измучившись, я решила написать сыну письмо.       «Батур! Безусловно, у тебя есть и лала, и наставники. Но не забывай и о своем уме: не трать бездумно деньги, так, чтобы об этом ты мог потом пожалеть», — начала я и остановилась.       Это начало мне не понравилось. Слова звучали так, будто я знаю, что что-то должно произойти и не хочу говорить об этом прямо.       С некоторым трудом, после двадцатого переписывания, письмо было готово. Я предупреждала сына о том, что нужно разумно тратить деньги, не бросаться в омут благотворительности, но и не быть скрягой. В случае чего нужно советоваться с другими умными людьми, но любое слово любого человека на всякий случай подвергать сомнению — мало ли что.       В письме, адресованном Ясмин-калфе, было четко сказано: не покупать во дворец никаких новых рабынь без моего ведома, так как среди них могут быть возможные шпионки. Будущих наложниц своего сына я должна была видеть лично.       Конечно, это попахивало деспотией и гиперопекой. С другой стороны, на дворе был шестнадцатый век и эта гиперопека могла спасти моему сыну жизнь.       Казалось, все было хорошо, однако вскоре произошло весьма неприятное событие: во время поездки к шейху-уль-исламу Сулейман узнал слишком много нового о том, что творится у него перед носом, получил просьбу разобраться в гареме самолично, пока люди не начали жаловаться кади и, едва вернулся в Топкапы, в гневе велел пригласить в главные покои меня, Нину и Гюльфем.       Разумеется, обо всем этом я узнала позже. Лично для меня все было чуть иначе: я сидела на балконе и читала книгу. Краем глаза я увидела, что во дворец буквально влетает злой донельзя Сулейман. Не понимая, в чем дело, я хотела уже отправить Нину или кого-то из служанок разведать, в чем дело, однако уже вскоре ко мне пришел хранитель покоев Сулеймана и сказал, что мне велено тотчас прийти к падишаху.       Набросив на себя первый попавшийся платок, я пошла в главные покои. Там уже была Нина, вскоре пришла Гюльфем.       — Вы что себе позволяете?! — чуть ли ни крикнул Сулейман.       Я решила взглянуть в глаза падишаха и пожалела об этом: казалось, султан был готов убить взглядом любого.       — Кем возомнила себя каждая из вас?! — воскликнул падишах. — Вам ничто не служит уроком: ни казнь Кара Ахмеда-паши, ни что-то иное! И мои слова, видать, вам не указ?! Если я посчитал, что хасеки Махидевран-султан должна быть лишена всяческого дохода из казны, значит, это о чем-то говорит! Или мои слова для вас — пустой звук?       — Повелитель, — рискнула вставить слово я. — Но причем здесь я?       — Без чьего разрешения твоя служанка, Гизем, не решалась ничего сделать? — спросил падишах. — И ты смеешь говорить, что ни при чем? Вы позорите себя, бросаете тень и на меня, наместника Аллаха на земле! Сплетни вышли за пределы дворца, я обо всем узнал от шейха-уль-ислама, который совершенно не хочет, чтобы ваши дела разбирал кади!       «Все, приплыли… — подумала я. — Это конец».       — Золото вернется в казну. Каждая из вас будет наказана, — резко сказал Сулейман. — Жестоко наказана. Если вы не сделаете выводы, то в следующий раз будете казнены, как бы мне не хотелось принять другое решение. Немедленно возвращайтесь в свои покои и не смейте оттуда выходить, пока я не решу вашу судьбу!       — Как прикажет наш великий падишах, — ровно ответила я, поклонилась и пошла к себе.       Меня трясло. Мысль о том, что я снова прошлась по краю, пугала меня. Несколько часов я просидела неподвижно на тахте в полном одиночестве, пока ко мне не пришла Нина.       — Госпожа, простите меня, — сказала женщина. — Боюсь, все дело в том, что я была неосторожна, когда планировала поехать в церковь и пожертвовать туда это золото.       — Дело явно не в тебе, — ответила я. — Дело совершенно точно не в тебе. Вина больше лежит на нашей хасеки, которой больше, чем это было бы нужно, жаль Махидевран и совсем не жаль ни себя, ни меня, ни тебя. Ты же слышала слова падишаха, сплетни пошли из города. Значит, что-то пошло не так во время закупок.       — Возможно, мы были неосторожны, когда договаривались с торговцами, — сказала Нина.       — Уже все равно, кто был неосторожен, — ответила я. — Может быть, драгоценнейшая госпожа из членов династии, желая обелить себя в глазах отца, что-то услышала и донесла. Или разнесла сплетни. Потому что просто так вряд ли кто-то мог бы знать, что без моего разрешения ты бы не решилась на подобное. Значит, подслушали. Потому что Гюльфем не стала бы такое разбалтывать, не в ее интересах.       Разговор сам собой окончился. Я невольно все так же застыла на тахте и замолчала.       — Госпожа, вы помолитесь, легче станет, — прервала молчание Нина. — Попросите Создателя о милости.       — Я не старая, надеюсь, сердце выдержит, — сказала я, думая о самом худшем. — У тебя, вроде, тоже. Хасеки будет жалко.       — Повелитель еще не вынес решение, не переживайте хотя бы сейчас, — ответила Нина. — Может быть, он простит вас.       — Не простит, — ответила я. — Мы невольно поддержали Махидерван, которая поддержала бунтовщиков, которые поддерживали Мустафу, который намеревался свергнуть падишаха с престола. Это, Нина, не прощается. Мы, по сути, предали султана и он еще оказал нам милость…       — Госпожа моя, не надо, не переживайте, — сказала Нина. — Вы рвете себе сердце раньше времени, подождите решения повелителя.       — А куда нам деваться, подождем, — вздохнула я.