Глава 52. Совет хасеки
1 декабря 2020 г., 09:00
Полдня я провела в полной апатии. Мне не хотелось есть, хотя еще в темнице я мечтала о плове или каком-нибудь мясном блюде, Нина безуспешно пыталась расшевелить меня разговорами.
— Отстань, Нина, меня все равно выгонят на хуй из дворца, — выругалась я, когда служанка в очередной раз попыталась убедить меня съесть хотя бы яблочко. — Все равно мне сейчас таких пиздюлей вставят, что мало не покажется. Султанской дочке по мордасам въебать…
Скорее всего, Нина не поняла некоторые слова моей речи, приняв их за какие-то диалектизмы, но общий посыл был более чем понятен: госпожа переживает из-за своего неправильного поведения.
— Госпожа, все обойдется, — попыталась меня утешить Нина. — Все будет хорошо!
— Такое не прощают, — ответила я. — Для полного счастья мне надо было Сулейману морду набить, тогда бы точно веревку заслужила.
— Успокойтесь, госпожа моя, прошу вас, — сказала Нина. — Будем надеяться, что повелитель вас простит.
Я ничего не ответила. До поздней ночи я просидела на тахте, смотря в одну точку, как вдруг дверь покоев отворилась и ко мне пришел Сулейман.
Я тотчас соскочила со своего места, сперва поклонившись, а потом решив опуститься на колени.
— Довольно, вставай, — резко ответил падишах. — Достаточно.
Я встала перед Сулейманом и опустила голову.
— Если бы я не привык к тебе, то тебя бы уже сейчас не было в этом дворце, — сказал падишах.
«Привык? — подумала я. — Типа, любит, но не совсем?»
— Я готов простить тебя. В очередной раз. Я тебя постоянно наказываю, а потом прощаю. Но мое терпение тоже не вечное, как бы я ни любил тебя, в один прекрасный день я могу поступить, как того велят обычаи.
«Любит? — с изумлением подумала я. — Ты мне уже давно стал безразличен, а меня, значит, любит?»
— Завтра за тобой придут, — сказал падишах. — Оскорбления я не могу оставить безнаказанными.
С этими словами Сулейман вышел. Я же растерянно посмотрела на Нину и будто спросила ее без слов, что может меня ждать.
— Госпожа, успокойтесь, — сказала Нина. — На все божья воля. Завтра вы будете прощены.
«Еще раз поставит к столбу — могу и не пережить», — с ужасом подумала я.
Всю ночь я провела практически без сна. От волнения я не могла заснуть, постоянно ворочалась с боку на бок и, ненадолго засыпая, снова просыпалась.
С утра мне кусок не лез в горло. Я сидела, пыталась пить травяной чай, даже не притронулась к еде и ежесекундно поглядывала на дверь.
— Госпожа, попробуйте успокоиться, — сказала Нина. — Попробуйте не думать ни о чем.
— Я не могу, — ответила я. — Не могу, Нина, понимаешь? Пока все не закончится, я не смогу вздохнуть спокойно!
Меня трясло еще сильнее, нежели в университете перед экзаменами, к которым я не была готова. Я неотрывно смотрела на дверь и надеялась, что все окончится как можно быстрее.
«Зато Михримах отпиздила», — подумала я и улыбнулась.
Примерно через час дверь открылась и в мои покои пришел евнух. Едва увидев его, я соскочила со своего места.
— Пойдемте, госпожа, — сказал он.
Изо всех сил стараясь не выдавать свое волнение, я пошла вместе с евнухом. Мы прошли несколько поворотов коридора, вошли в какое-то помещение и я увидела фалаку.
— Госпожа, простите, это приказ повелителя, — сказал евнух.
Я растеряно посмотрела перед собой. Как бы мне не хотелось, чтобы все окончилось как можно быстрее, вот так лечь для очередного истязания я не была готова.
— За сколько золота ты готов сказать повелителю, что исполнил его указание в точности, но не исполнять его? — спросила я.
— Прошу прощения, госпожа, я не могу рисковать, — ответил евнух.
— Назови свою цену и я заплачу, если она будет разумной, — сказала я.
— Простите, госпожа, не могу, — в который раз ответил евнух. — Это приказ повелителя. Если повелитель узнает, что я помог вам, он мне этого не простит.
«Хватит уже перепираться, не позорься», — подумала я и легла на пол.
Мои ноги подвязали веревкой и приподняли. Больше всего я хотела, чтобы все окончилось как можно быстрее, однако мое мучение никак не заканчивалось. Наконец, мои ноги были опущены и отвязаны.
Мне помогли подняться и под руки отвели обратно в покои. Кое-как добравшись до тахты, я упала на нее и, проклиная все на свете, сказала Нине:
— Что слышно на тему попытки убийства хасеки?
— Ничего, госпожа, — ответила Нина. — Вам принести чего-нибудь?
— Ничего не надо, — отмахнулась я и пустилась в размышления.
Путем сопоставления слов Сулеймана и фактов, я пришла к выводу, что этот старый хрен, как я его только что окрестила, меня то ли любит, то ли привык ко мне. Ведь действительно, я с ним периодически проводила время, поддерживала разговоры на любую интересующую его тему, с удовольствием играла в шахматы и без особого энтузиазма музицировала на арфе. Падишах явно не мог или не хотел спускать мне с рук нарушения правил и традиций, однако за прямое оскорбление любимейшей дочери не выгнал никуда. Кроме того, меня не отпускала мысль, что именно благодаря этой вскрытой теме с Михримах, пусть даже бездоказательно, расследование покушения на Гюльфем было свернуто, чтобы не прийти к тем выводам, которые бы не обрадовали падишаха.
«Значит, Михримах это и была, — подумала я. — Может быть, даже она велела некоторым свидетельницам оказаться поблизости, чтобы они и услышали эти слова. Вот же гадина! Хотела сразу избавиться и от меня, и от Гюльфем! Настоящая последовательница своей матери. От меня, как от убийцы Селима, а от Гюльфем — просто в память о матери».
Ходить я могла только под руки, поэтому лишний раз не вставала с тахты. Этим же вечером меня решила навестить Гюльфем.
— Гизем, — ошарашенно произнесла хасеки. — То, о чем сплетничают в гареме — это правда?
— Смотря о чем ты говоришь, — ответила я.
— О том, что ты была в темнице за неуважение к падишаху и Михримах-султан, — сказала Гюльфем.
— Слава Всевышнему, в гареме пока что не ходит другая сплетня, — ответила я. — О том, что произошло потом.
Я жестом показала на перебинтованные ноги.
— Неужели? — прошептала Гюльфем. — А за что? За то же самое?
— Да, за то же самое, — ответила я. — Только чуть посерьезнее. За пощечину госпоже.
— Ты… Ударила Михримах-султан? — шокированно спросила Гюльфем. — Зачем?
— За все, что она сделала, — ответила я. — За твою фату и мое купание в Босфоре, за бунт в гареме, за сплетни, которые дошли до кадия, за попытку убить тебя и все свесить не меня.
Я пересказала Гюльфем все то, что произошло не так давно: от допроса Рустемом до сегодняшних событий.
— Гизем… — шокированно ответила Гюльфем. — За такое… За такое казнят…
— Видать, не в этот раз, — сказала я. — Знаешь, Гюльфем, грешно такое говорить, но зажилась уже Михримах на этом свете. Не вправе я так говорить, но… Я бы повторила то, что сделала уже однажды. Вот только в этом случае Михримах и меня утянет за собой… Смерть дочери повелитель мне не простит.
— Гизем, да успокойся ты уже, — ответила Гюльфем. — Хотя бы на время. Хотя… Знаешь, наверное, благодаря тебе это расследование и было приостановлено. Меня тоже допрашивал Рустем, Дилару допрашивал. А потом раз — и все допросы прекратились. И виновную так и не нашли. Видать, повелитель о чем-то подумал. Вернее, на кого-то.
— Лучше бы он не просто о чем-то подумал, а сослал кого-то куда-то, — сказала я. — Я вспоминаю все то, что было недавно — голова кругом идет! Все эти выказывания неуважения, извинения, оскорбления, снова извинения… Неудивительно, что повелитель велел мне подняться, когда я в очередной раз извиняться начала.
— Гизем, — задумчиво произнесла Гюльфем. — Если позволишь, дам тебе один совет. От той, которая смогла подняться от матери умершего шехзаде к хасеки. Успокойся. Твое время еще придет. А пока что смиренный взгляд, максимальная покорность, попытка изобразить раскаяние, неземная благодарность повелителю за его милость. И все, никакая Дилара падишаху не будет нужна. Стихи посвящены тебе, в те дни, когда в покоях повелителя не хасеки, ему нужна только ты. Поверь мне, Гизем, на меня было за что серчать падишаху.
Как бы ни был удивителен для меня совет Гюльфем, я решила принять его к сведению. Потому что я даже не могла подумать, что казнокрадка будет так быстро прощена после возвращения в Стамбул.
«Может быть, и вправду советы действенные?» — подумала я.