Просто Мария

      Гюльфем предложила мне посмотреть чуть в сторону и я увидела, что на некотором отдалении от нас стоит Сулейман, Ферхат-ага, палачи, евнух и Михримах. Евнуха поставили на колени и начали душить, а Михримах смотрела на это зрелище.       — Гюльфем, не думаю, что нам стоит это видеть, — сказала я.       Я отвернулась. Мне было невыносимо жаль евнуха, который пострадал из-за моей анонимки. Кроме того, я понимала, что Михримах вряд ли что-то грозит.       «Бедный евнух на тот свет отправился, а этой султанской дочери явно ничего не будет», — подумала я.       — Пойдем, — сказала я. — Теперь мне жить с мыслью, что именно я стала причиной смерти этого несчастного.       — Он сам выбрал свою судьбу, — ответила Гюльфем. — Твоей вины в этом нет.       Я еле кивнула. Однако решение избавиться от Михримах окончательно созрело в моей голове.       Несколько вечеров я потратила на размышления. Как бы я не доверяла той же Нине, впутывать эту женщину в свои дела я не хотела. Основной вопрос, который мне предстояло решить, был непростым: должна ли я отравить Михримах или, все-таки, убить собственноручно. Подумав и поняв, что из-за дальности проживания Михримах мне придется действовать через проверенных людей, я остановилась на ядовитой косметике.       Я лично, одевшись в абайю и чадру, тайком пошла в город и купила экстракт болиголова. Больше всего я боялась попасться с этим ядом в Топкапы, ведь в этом случае даже вариант, что я держала яд для возможного самоубийства, не спас бы меня: после попытки отравления Дилары Сулейман устроил очередной рейд в гареме с поисками ядов и примерным наказанием всех, кто смел ослушаться указа повелителя. И если раньше я не боялась обысков, так как в моих покоях было нечего находить, то теперь мне стало слишком страшно. Едва прошедшая хромота после не менее примерного наказания за пощечину Михримах еще не успела забыться и мне не хотелось попадать снова в неприятную ситуацию.       Следующей проблемой стало то, что нужно было как-то подмешать яд в мази Михримах. В принципе, ее недавняя аллергия играла мне на руку: увидев какие-то высыпания, Михримах бы снова подумала, что у нее появилась кожная болезнь на фоне нервов и она, возможно, не стала бы бить тревогу. О том, чтобы лично пробраться во дворец и подлить яд в косметику госпожи, не могло идти и речи, дать кому-то подобное указание я тоже не могла. Поэтому я пошла другим путем: в несколько бутылочек с маслами был подлит экстракт болиголова, после чего они были запечатаны и, снова нарядившись в абайю и чадру, я пошла к дворцу Михримах и, недалеко от него, нашла торговку и предложила ей подзаработать, продав специально для госпожи лучшие итальянские масла за достаточно доступную цену. Торговка согласилась. Вскоре я узнала от нее, что сделка состоялась. Мне оставалось только надеяться на то, что Михримах будет отравлена, а меня не вычислят.       В своем плане уже позже я увидела бесчисленное количество недостатков: я лично была за пределами Топкапы, торговка могла меня опознать. Абайя и чадра не давали стопроцентной анонимности, меня можно было вычислить по глазам. Но я не могла никому довериться в таком вопросе, кроме того, именно тогда план мне казался идеальным. Бутылочку из-под болиголова я выбросила где-то в городе и вряд ли бы ее можно было найти.       Где-то через пару недель в Топкапы пришло известие: дочь султана больна. Сперва Михримах лечили теми же мазями, что и раньше, а потом стало понятно, что это бесполезно. Буквально через несколько дней дочь султана умерла.       Горе Сулеймана было трудно передать словами. Несколько недель он вообще не выходил из своих покоев и не желал никого видеть. Падишах велел приносить ему еду исключительно в деревянных мисках, подавать деревянные ложки, не разрешал раздергивать шторы, постоянно сидел в полутьме. Казалось, Сулейман забыл о том, что Михримах — его не единственная дочь, а еще где-то далеко есть Разие, дочь казненной наложницы, которую воспитывала опальная сестра султана. Однако вскоре падишаху пришло известие: одна из служанок дерзнула воспользоваться теми маслами, которыми пользовалась покойная султанша, и вскоре умерла. Возможно, эту бы смерть списали на Божью кару за пользование чужими маслами, но взгляд Рустема зацепился за этот факт. Рустем поделился с падишахом подозрениями, что его жена была отравлена. В этот же день Сулейман поклялся, что виновный или виновная в смерти дочери будет лишен жизни, кем бы он или она не были. Узнав эту сплетню, я поняла, что мне осталось жить совсем недолго.       Логично было предположить, что первым под подозрение попал Рустем: Михримах была дважды неверна своему супругу. Однако как бы падишах не пытался найти доказательства вины Рустема, их не было. Поэтому уже Рустему было поручено возглавить расследование о гибели своей супруги.       Рустем, которого я так ненавидела, искал улики проворно. Его люди работали день и ночь и уже вскоре Сулейману, который вышел из состояния апатии и загорелся жаждой мести, легла на стол, если можно было бы выражаться современной терминологией, следующая информация:       1. Гизем-султан дважды выходила за пределы дворца, хотя обычно этим не занималась.       2. Гизем-султан второй раз выходила за пределы дворца в день, когда слуги Михримах-султан купили снадобья у какой-то неизвестной торговки.       3. Первые проявления недомогания госпожи были в день покупки.       4. Лекарь подтвердил, что снадобья содержали в себе сильнейший яд, который и привел к смерти госпожи.       5. Гизем-султан совсем недавно была наказана за выказывание неуважения Михримах-султан и, в принципе, имела на госпожу зуб.       Для Сулеймана этой информации было более чем достаточно. Поэтому я совершенно не удивилась, когда меня пригласили в главные покои.       Я бы не удивилась следующему сценарию развития событий: меня вызывают в главные покои, потом уводят в темницу, потом Рустем меня допрашивает, отведя душу, потом в темницу спускаются палачи. Однако Сулейман решил поступить иначе.       — Гизем, — сказал падишах. — Я тебя прощал не раз. Прощал даже за то, за что не стоило прощать. Однако смерти моей дочери нет оправдания и быть не может. Можешь даже не говорить ничего, я знаю, что Михримах убила ты.       У меня волосы встали дыбом от такого известия. Сулейман же продолжал:       — Я не хочу для тебя позора. Поэтому ты сейчас возьмешь со стола вот эту бутылку и просто выпьешь то, что туда налито. Не захочешь — позову палачей.       Я посмотрела чуть вправо. На столике стояла бутылочка я какой-то непонятной жидкостью.       «Вот она, судьба, — вздохнула я. — Так и не увижу, как Батур стал султаном».       Чуть дрожащими руками я взяла бутылочку и выпила содержимое.       «Теперь последнее слово», — подумала я и сказала. — Спасибо, повелитель, за эти годы рядом с вами. Да, чего только не было за все это время: и хорошего было немало, и плохого. Но я благодарна судьбе, что попала именно в этот дворец.       «А не в качестве негритоски в ''Рабыню Изауру''» — мысленно добавила я.       — Спасибо за то, что я познала радость материнства и, надеюсь, смогла достойно воспитать шехзаде.       «А не как эта рыжая истеричка, которую зарезали».       — Спасибо за то, что я смогла почувствовать себя любимой.       «Хоть какое-то время, мне сроду мужики не дарили драгоценности».       — Спасибо за такую необычную жизнь!       В моих глазах потемнело и я упала на пол.