Глава 62. Рустем
7 декабря 2020 г. в 14:40
Я находилась в состоянии душевного раздрая. Время от времени я злилась на себя, что не соблаговолила предохраняться и вообще не думала на эту тему, а иногда злилась на Сулеймана, которому вдруг захотелось плотских утех.
Праздник по поводу моей беременности внес немалое оживление в жизнь гарема. Девушки вдруг вспомнили о том, что и их могут когда-нибудь позвать в главные покои и начали мечтать о том, что и они станут матерями шехзаде.
Мне было тошно от всего того, что происходило вокруг. Все с радостью обсуждали, что у султана Сулеймана будет еще один ребенок, а я мечтала о выкидыше. Однако одновременно с этим я боялась того, что Гюльфем нашепчет падишаху или просто пустит сплетню по гарему, что это был не выкидыш, а преднамеренное избавление от ребенка, тогда у меня прибавится проблем.
Я злилась на себя, что была слишком откровенна с Гюльфем, однако совершенно без общения находиться в этом дворце было слишком тяжело. Зная любимое выражение хасеки, что покойный Ибрагим-паша правильно делал, не имея друзей или врагов, а заботясь только о собственной выгоде, я не была уверена в том, что Гюльфем зачем-то не держит меня ради своей выгоды. Правда, я не понимала, какая от меня может быть выгода и следует ли хасеки совету Ибрагима, однако чуть опасалась какой-то неожиданной подлянки от Гюльфем.
За всеми этими событиями я даже забыла, что если от кого-то мне и стоит ждать подлянки, то это от Рустема. Однако о Рустеме я не думала и даже успела забыть о его существовании.
В один средней прекрасности день я сидела и думала о том, что буду делать, если у меня родится сын. Вариант с возможной подменой ребенка мне не нравился: в любой момент приемные родители могли поведать своему воспитаннику, что его, на самом деле, родила наложница султана. И пусть тесты ДНК еще не проводились, это могло доставить мне немало волнений. А если бы все всплыло еще при жизни Сулеймана, проблем было бы еще больше, нежели на престоле был, допустим, Батур. Вариант с убийством только что родившегося ребенка мне не нравился даже не потому, что было жаль убивать уже родившегося сына, а потому, что та же самая Гюльфем, вдруг поймавшая вьетнамские флешбеки по Мураду, могла как-то докопаться до правды, поведать ее Сулейману и после этого я бы уже совершенно точно не смогла увидеть то, как Батур стал султаном — просто бы не дожила до этого момента. Других вариантов я пока что не видела.
Эти размышления прервало резкое появление в моих покоях стражников. Не успела я как-то среагировать, как меня подхватили под руки и потащили к Сулейману.
— Что случилось? — спросила я, но так и не получила ответ.
В главных покоях меня поставили на колени перед падишахом и я, не понимая ничего, спросила Сулеймана:
— Что произошло, повелитель?
— И ты еще смеешь спрашивать, что произошло?! — наверное, во весь голос крикнул Сулейман. — Ты еще смеешь что-то спрашивать? Не умоляешь о прощении, а открываешь свой рот?!
— Не знаю, что произошло, повелитель, но я не сделала ничего предосудительного, — ответила я и подумала. — «Похоже, дела очень и очень плохи».
Сулейман жестом велел страже поднять меня и увести чуть в сторону. Я, до сих пор не понимая, в чем дело, чуть нервно смотрела по сторонам, но не видела ничего, за что мог зацепиться взгляд. А когда стоящий рядом евнух напялил на меня чадру, я вообще не могла понять, о чем идет речь.
Тем временем, Сулейман сказал еще какую-то фразу и в главные покои привели незнакомую мне женщину.
— Это она? — спросил падишах.
Женщина подошла ко мне, внимательно посмотрела и сказала:
— Повелитель, больше всего на свете я боюсь ошибиться и оклеветать невиновную, но думаю, что это она. Такие же темные глаза, такие же брови. Такой же рост, телосложение.
Незнакомка еще что-то сказала, но я не слушала ее. Я не понимала, что именно произошло и как мне доказывать свою невиновность, ведь здесь явно никто не слышал о презумпции невиновности.
Женщина вышла из главных покоев, а я, придя в себя, сказала:
— Повелитель! Неужели во дворце мало таких женщин? С темными глазами и бровями. Поставьте рядом Гюльфем-хатун и ее так же бы опознали.
Вскоре я поняла, что назвать Гюльфем словом «хатун» было моей главной ошибкой.
— У тебя есть доказательства против Гюльфем?! — чуть ли ни крикнул падишах. — И какие же?
— Я не знаю, в чем меня обвиняют, — ответила я.
Однако Сулейману уже было все равно, что я говорю или не говорю.
— Гизем, — сказал султан. — Я тебя предупреждал, что за следующую кражу из казны ты будешь казнена. Ты ослушалась меня. Ослушалась, перед этим убив мою дочь Михримах. Как бы я, Гизем, не любил тебя, ты опасна для всех, опасна для гарема и даже за его пределами. И именно поэтому едва ты родишь, будешь сразу же казнена. Мое терпение, Гизем, не безгранично.
Сулейман дал страже знак и меня тотчас вывели из главных покоев.
Меня привели в какую-то крохотную комнатку, где не было даже тахты, и оставили там. Сквозь узенькую щель в дверях было видно, что возле входа стоит двое стражников. В этот момент мне было все равно, что в комнате, больше всего меня волновало, что произошло только что.
Ко мне не впускали никого, кроме служанки, которая несколько раз в день приносила мне еду. За девушкой внимательно следили, чтобы она со мной не разговаривала, однако буквально одними губами мне удалось прошептать ей, что если она сможет добыть для меня информацию, в чем меня обвинили, Нина немало заплатит ей.
Вскоре мне была передана записка, которую я скорее спрятала в лиф платья. Поев, дождавшись того, что поднос будет унесен, и убедившись, что никто не наблюдает за тем, что я делаю, повернувшись спиной к двери, я достала и развернула записку.
Текст записки, написанный мелким почерком, просто убил меня. Оказывается, Рустем-паша как-то узнал, что Гюльфем снова принялась за старое. Хасеки задалась целью прислать деньги Махидевран на ремонт дворца и, в целом, на жизнь, поэтому решила провернуть очередную аферу. По-видимому, Гюльфем двигала не столько жалость к Махидевран, сколько какие-то личные счеты к Сулейману. Решив подставить именно меня, а не Гюльфем, которая лично ему не сделала ничего дурного, желая отомстить за смерть Михримах, Рустем нашел доказательства казнокрадства, нашел свидетельницу, которая невольно поучаствовала в легализации средств, после чего представил доказательства падишаху. Деньги вернуть не удалось, поэтому по решению падишаха эта сумма должна была быть возвращена в казну путем частичной конфискации моих денег и, возможно, драгоценностей.
Я не представляла, как можно было доказать свою невиновность. Меня утешало только одно: у меня есть около шести-семи месяцев в запасе. Кроме того, в голову закралась мысль, которую я не могла считать ни единственно верной, ни совершенно абсурдной: Гюльфем и Рустем вступили в преступный сговор, чтобы избавиться от меня. Рустем бы отомстил за смерть Михримах, а Гюльфем избавилась бы от соперницы и, возможно, стала воспитывать шехзаде. Злясь на всех вокруг, я каждый день усиленно пыталась придумать выход из ситуации, но упорно не видела его.