Просто Мария

      Именно сейчас, будучи брошенной на произвол судьбы, я в полной мере осознала, как тяжело, когда нет никого, кто мог бы тебя защитить. У меня не было Ибрагима, как у Махидевран, у меня не было Рустема, как у Хюррем, у меня вообще не было никого, кроме Нины и некоторого количества служанок. Калфы и евнухи в расчет не брались, так как были, по сути, обслуживающим персоналом. Из свободных людей, которые бы могли за меня вступиться, не было совершенно никого.       Однако я начала более-менее смиряться с ситуацией. Моя казнь здесь, скорее всего, означала возвращение в прежнюю жизнь, к которой я бы с удовольствием вернулась. Конечно, я не могла сказать наверняка, что именно так и будет, но, судя по всему, совершенно в никуда я бы не переместилась. Однако все равно этого перемещения я боялась.       От нечего делать я начала вычислять виновного или виновных. В том, что все инициировал Рустем, я не сомневалась ни секунды. В том, что Гюльфем снова занялась казнокрадством, тоже. Однако доказательств виновности или невиновности Гюльфем у меня не было, впрочем, как и доказательств виновности Рустема. Да и, если уж говорить откровенно, Рустем всего лишь донес до султана информацию, выполнив свой гражданский долг.       Я сидела, как обычно, на импровизированной лежанке и намеревалась пойти на так называемую прогулку — именно этим словом я называла хождение по комнатке. Иногда на меня накатывали волны стыда перед нерожденным ребенком: я его совершенно не хотела, а он давал мне возможность отсрочки приговора и попытку хоть что-то сделать, хотя это было, по сути, бессмысленно. Однако все эти волны сентиментальности как приходили, так и уходили, оставляя меня наедине с неизбежным: скорой казнью.       Где-то через месяц заключения двери моей комнаты открылись и я увидела входящую стражу.       «Беременных казнят только за измену, — подумала я. — Потому что тогда казнят и детей изменницы. Так неужели ты, Сулейман, настолько дошел до края своей жестокости, что не хочешь рождения этого ребенка?»       — Госпожа, пойдемте, — сказал стражник.       К моему удивлению, стража не брала меня под руки и даже не особо приглядывала, чтобы я не сбежала. Вполне ожидаемо мы пришли в главные покои и я, испытывая бескрайнюю ненависть к Сулейману, с большим трудом заставила себя поклониться. Стража, тем временем, отошла в сторону.       — Гизем, — сказал Сулейман. — Несмотря на все свои грехи, ты воспитала достойного сына. Едва Батур узнал обо всем, то тотчас прибыл в Стамбул, чтобы доказать твою невиновность. Батур разыскал ту самую женщину, показывал ей несколько разных наложниц в чадре сразу, и эта женщина каждый раз кого-то выбирала и узнавала. Для того, чтобы знать наверняка, что виновата именно ты, доказательств недостаточно.       Я стояла, будто в дурном сне. Значит, Батур, не зная правил опознания, сумел догадаться, что для опознания обязательно нужны подставные*, а Сулейман, будучи в гневе, даже не подумал об этом.       «Значит, какой-то четырнадцатилетний пацан сумел догадаться, а ты, человек столько лет проправивший империей, даже не мог подумать об этом!» — возмутилась в своих мыслях я.       Решив, что мне уже нечего терять и раз Сулейман так легко был готов приговорить меня к высшей мере, значит, отношения окончательно испорчены, я сказала:       — Сулейман! Видать, я для тебя — всего лишь простая игрушка. Не неразгаданная тайна, а обычная наложница, которая родила шехзаде. Игрушку не жалко: ее можно избить до полусмерти, попытаться казнить, — это всего лишь игрушка! Одной игрушкой больше, одной игрушкой меньше — гарем большой, наложниц хватит. Но не забывай, Сулейман, что над тобой тоже есть судья и это — Аллах. Именно он будет судить тебя за все твои грехи.       Я практически впервые в жизни назвала Сулеймана на «ты», уже не имея никакой возможности говорить с ним более уважительно. Сулейман же, изумившись, ответил:       — Одно тебе оправдание, Гизем: ты не ждала то, что я тебе сказал. Можешь идти.       Какой-то отдаленный уголок разума подсказывал мне, что было бы неплохо извиниться перед Сулейманом. Решив, что подсознание плохого не посоветует, я произнесла:       — Если я в чем-то виновата перед вами, прошу простить меня.       — Можешь идти, — снова сказал Сулейман.       Я вышла из главных покоев в гневе.       «Вот так легко ты был готов меня казнить, если бы я не была беременной, — подумала я. — Вот так легко, даже не разобравшись!»       Невольно в моем сознании всплыл эпизод из «Места встречи изменить нельзя». По-видимому, по мнению Сулеймана я должна была целовать ему руки, будто только что освобожденный Груздев в словах Жеглова**, однако никаких положительных эмоций к падишаху я не испытывала. Наоборот, больше всего мне хотелось, чтобы приехавший Батур сверг своего деспота-отца с престола, будто Селим I Баязида II, однако я догадывалась, что Батур ни за что в жизни не решится на подобное — я его воспитала иначе. С другой стороны, я чувствовала, что не одна: у меня есть любимый сын, который добился справедливости, и на этого сына я всегда могу рассчитывать.       — Где сейчас шехзаде? — спросила я первую попавшуюся калфу. — Отведи меня к нему!       — Как прикажете, госпожа, — ответила женщина и мы с ней пошли к Батуру. *статисты; заведомо непричастные люди. **персонажи фильма и книги братьев Вайнеров.