Просто Мария

      Парадокс Гюльфем: Сулейман явно любил хасеки, а она его ненавидит, лишил меня покоя. Я не понимала, как поступать мне, поэтому решила не делать ничего, кроме того, я радовалась, что не меня так мучат постоянными визитами в главные покои. Конечно, Сулейман сейчас приглашал к себе Гюльфем реже, нежели раньше, но все равно, я понимала, как хасеки неприятно.       Зато у Гюльфем была полная власть в гареме. Это тоже не было пределом моей мечты, все-таки, надо было постоянно поддерживать свой авторитет, но Гюльфем, вроде, все уважали или делали вид, что уважают. Во всяком случае, явного выказывания неуважения я не замечала.       Адекватно гарем относился и ко мне: к матери наследника тоже не было какого-то показного неуважения, что меня немало радовало — я могу жить спокойно, не показывая, кто здесь кто.       Все было более чем спокойно, пока, в один не слишком радостный день, дворец шокировало известие: шехзаде Баязет собрал войско и пошел войной на Стамбул.       Я недоумевала: смысл был Баязету так поступать? Да, у него было два соперника в борьбе за престол, которые после смерти Сулеймана могли тоже захотеть стать султаном, однако Сулейман, вроде, был в здравии и не собирался умирать. Если же Баязет думал о том, что так можно прожить всю жизнь до старости и не встать во главе государства, то у него перед глазами должен был быть пример Мустафы, который был казнен за бунт против повелителя. В любом случае, я не слишком понимала мотивы Баязета.       Навстречу войску Баязета вышли войска Сулеймана. С какой-то непередаваемой тоской и тревогой я наблюдала за происходящими событиями: Баязету сначала сопутствовала удача, потом, после того, как к войскам Сулеймана прибыло пополнение, Баязет начал проигрывать. Как мне позже стало известно, несколько раз Баязету было предложено сдаться и покаяться, но, видимо, помня кончину Мустафы, шехзаде не был настроен на подобный шаг.       Я прекрасно понимала умом, что Мустафа зашел дальше Баязета: он пытался убить падишаха. Баязет пока что только поднял бунт, но не покушался на жизнь Сулеймана. Именно поэтому у Баязета был хоть призрачный, но шанс. Однако что-то подсказывало мне, что проблема гораздо глубже и что не все так просто, как могло показаться.       Буквально через несколько дней в Топкапы пришла новость, достаточно сильно взволновавшая меня: после очередного сражения и ранения Баязет был вынужден скрыться в неизвестном направлении. Повсюду был оглашен приказ падишаха: любой, кто попытается спрятать Баязета в своем санджаке, немедленно будет казнен. Однако вторая новость шокировала меня до глубины души: в Топкапы должны были привезти Батура как военнопленного.       Это известие ударило меня будто обухом по голове. Я не понимала, как Батур вообще мог оказаться на поле боя, что его заставило так поступить и вообще, как я могу помочь сыну. Было понятно, что шехзаде, который поддерживал бунт другого шехзаде против падишаха, автоматически причислялся к бунтовщикам и должен был быть казнен.       «Батур… Зачем?» — подумала я и помчалась в покои Сулеймана.       — Повелитель! — чуть ли ни в слезах воскликнула я. — Это какая-то ошибка, шехзаде Батур не мог позволить себе присоединиться к бунтовщикам!       — Можешь идти, — ответил Сулейман.       — Повелитель, прошу вас, будьте милостивы! — сказала я.       — Можешь идти, — повторил падишах.       В слезах я вышла из главных покоев. По-видимому, слухи о Батуре облетели уже весь гарем, поэтому я ничуть не удивилась, что в покои Сулеймана пошла Гюльфем.       Не выдержав, я решила попытаться прислушаться к тому, что происходит за закрытой дверью, однако ничего узнать мне не удалось. Еле передвигая ноги, я пошла к себе.       — Нина, — вздохнула я. — Вот что я должна теперь делать?       — Госпожа, для начала стоит дождаться возвращения шехзаде, чтобы все стало известно, — ответила Нина. — Мы же пока что совсем ничего не знаем!       Меня это совершенно не успокоило. А визит Гюльфем в покои вообще заставил переживать еще больше.       — Иншааллах, добрые вести? — зачем-то спросила я, едва увидев хасеки.       — Гизем, — ответила Гюльфем. — Я ходила к повелителю, пыталась убедить его в том, что шехзаде Батур невиновен, но падишах не стал меня слушать.       — И что же теперь делать? — спросила я.       — Ждать, Гизем, — ответила хасеки. — Раз шехзаде Батура везут в столицу, значит, повелитель желает с ним поговорить. Значит, его не будут казнить сразу же. Значит, у нас с тобой еще есть надежда.       — Гюльфем, — сказала я. — Спасибо тебе за заботу, за переживания, за поддержку. Но скажи мне, наконец, одно: почему ты так радеешь за Батура? Не за Баязета, не за Джихангира?       — Потому что Батур — не сын Хюррем, — ответила Гюльфем. — И потому, что мне уже Аллах не пошлет ребенка.       Судя по словам хасеки, я могла сделать вывод, что Гюльфем стоит на стороне Батура потому, что Мустафа уже мертв, а других детей не Хюррем нет. Это чуть успокоило меня, после чего я услышала еще менее ожидаемую фразу:       — Гизем, вряд ли твоему Батуру что-то угрожает. Помяни мое слово, Баязет будет казнен, а если выбирать между Батуром и Джихангиром, повелитель выберет Батура. Все-таки, Джихангир болен. Падишах захочет знать, что после него на престол взойдет тот шехзаде, которому ничто не будет мешать управлять страной.       — Однако падишах посчитал возможным отправить в Манису именно Джихангира, — ответила я.       — Это потому, что другого выхода не было, так бы он его вряд ли отправил, — сказала Гюльфем.       Не понимая, стоит ли верить словам хасеки или она просто пытается меня утешить, я решила попробовать не накручивать себя и подождать того, когда Батур прибудет во дворец.