Просто Мария

      С самого раннего утра я решила воплотить в жизнь то, что делала Гюльфем в Топкапы — пройтись через гарем и напомнить, кто здесь госпожа. Заодно мне хотелось узнать, есть ли у Батура любимые фаворитки или их до сих пор нет.       К счастью, все было более чем достойно: ни одна из девушек не решилась выказать мне неуважение, а фаворитки, по словам Энгина, занимали примерно одинаковое место в сердце Батура. Конечно, для традиций это было очень хорошо, с другой стороны, это не приводило к рождению наследников.       После обеда я хотела, было, пойти на прогулку, однако Энгин принес мне неожиданное известие:       — Госпожа, к вам пришла Махидевран-султан.       — Зови, — ответила я.       В покои вошла женщина, одетая в темные, но достаточно качественные наряды. От простых тканей, в которых ходила Махидевран некоторое время назад, не осталось и следа.       — Заходи, Махидевран, — сказала я и, подумав, зачем-то добавила. — Хатун.       — Ну что, Гизем-хатун, уже изгнана из рая повелителя, как любил говорить мой покойный Мустафа, — спросила женщина. — Вот только ты что-то слишком нарядно одета для матери, которая потеряла своего ребенка, и выглядишь слишком радостной.       Я бегло оглядела свое темно-бордовое платье с колье и серьгами тон в тон и произнесла:       — Что-то рано, Махидевран, ты моего сына хоронишь.       Внутри у меня все оборвалось, но я постаралась не показывать вида, что мне больно все это слышать.       — Змея задавлена, но змееныши остались, — сказала Махидевран. — И следующим султаном будет один из них.       — Жизнь покажет, — безрадостно ответила я. — Ты зачем, Махидевран, явилась сюда? Надо мной посмеяться?       — Нет, Гизем, — произнесла Махидевран. — Над тобой смеяться я не хочу. Нет желания. А вот просто посмотреть на тебя, мать пока что живого шехзаде, хочется. И, наверное, я скажу тебе так: береги внука, если он у тебя родится. Мало ли, вдруг одна из фавориток твоего Батура беременна?       Махидевран ушла.       «И зачем приходила?» — подумала я.       Весь день мне было как-то не по себе. Чувство тревоги не отпускало и в следующие дни. Не хотелось ни гулять, ни читать, ни делать что-либо еще. Какое-то страшное предчувствие не покидало меня, как бы я ни пыталась выбросить его из своей головы.       Наконец, однажды вечером я услышала, что во дворец кто-то приехал. Это был не всадник, кони были запряжены в какой-то экипаж.       — Нина, пойдем посмотрим, кто это, — сказала я и даже взялась за руку служанки, будто в далеком детстве в комнате страха резко ухватилась за талию впереди идущей женщины, желая быть не одной.       Мы с Ниной вышли во двор. Я осторожно сделала пару шагов вперед, увидела дроги* и, сев на землю, разрыдалась.       — Будь проклят этот тиран Сулейман! — между рыданиями выкрикнула я. — Пусть он провалится сквозь землю вместе со своим распроклятым троном!       Вытерев никак не унимающиеся слезы рукавом, я воскликнула:       — Нинка, поехали в Стамбул! Я хочу посмотреть в глаза этой мрази! Я длинных речей толкать не буду, сразу всажу нож в сердце! Прибежать на помощь не успеют. И ебись оно все конем, мне похуй, кто будет следующим султаном! Хоть Баязет, хоть Джихангир! Могу даже Баязету денег подкинуть, чтобы до столицы добрался!       — Госпожа, успокойтесь, — сказала Нина. — Кто знает, может быть, с шехзаде все хорошо.       — Что хорошего? — изумилась я. — Что он наконец-то покинул этот грешный мир? Что может быть хорошего?       — Госпожа моя, успокойтесь, — ответила Нина.       Однако я не хотела никого слушать и, вытерев глаза подолом платья, снова разрыдалась. Все цели, которые я когда-либо ставила перед собой, в один момент потеряли для меня значение. Мне уже не было нужно ни уважение девушек из ташлыка Топкапы или этого дворца, ни золото, ни украшения, ни наряды. Даже жить, казалось, больше было не для кого. Я не хотела оставаться одной, пусть и понимала, что у меня есть некоторое количество верных людей. Но тот единственный родной человек, Батур, который не так давно спас свою мать, покинул меня навсегда.       — Батур, ну как же ты мог меня оставить, — прошептала я. — У меня же больше нет никого родного здесь… Твоего мудака-отца я больше видеть не желаю, а больше у меня нет ни одной родной души в этой проклятой Османской империи…       Я снова вытерла глаза подолом платья, махнула рукой в сторону Нины, которая явно хотела поднять меня с земли, а потом прошептала:       — Батур, вот хотел ты свергнуть этого тирана — надо было хотя бы попытаться убить его во дворце… Ты бы хоть попытался, как Мустафа… А так все, погиб ты ни за что ни про что, ни за понюшку табаку!       В один момент слезы вдруг кончились. Я вытерлась подолом, а потом рукавом, встала с земли, опираясь на руку Нины, и сказала:       — Это я виновата в его смерти, я уехала из Стамбула и бросила Батура… Нинка, я обязана отомстить за Батура пусть даже ценой своей жизни.       — Госпожа, успокойтесь, прошу вас, — ответила Нина.       — Эх, Нинка, ничего уже не изменить… — прошептала я. — Ни… Ху… Я…       Я медленно пошла к дрожкам, но так и не решилась приблизиться.       — Мой Батур будет вечно для меня живой, — еще тише сказала я. *погребальный экипаж