Просто Мария

      После столь неожиданного известия о том, какую тайну хранила столько лет его достаточно любимая женщина, Сулейман долго приходил в себя. Мне казалось, что он должен был искренне поблагодарить Батура за то, что он вовремя сообразил прийти на помощь отцу, однако Сулейман посчитал, что иного быть и не могло, поэтому незачем благодарить своего сына. Однако отношения между отцом и сыном стали чуть-чуть теплее, Сулейман не так злился на Батура за то, что тот присоединился во время бунта к Баязету.       Сулейман вел более чем уединенный образ жизни, а я, тридцатипятилетняя женщина в самом расцвете сил, откровенно скучала. У меня не было ни общения с Сулейманом, хотя я бы вряд ли этому обрадовалась, я уже не могла сплетничать с Гюльфем, да и вообще, людей моего круга рядом не было. Сближать дистанцию с Ниной я считала неправильным.       Тем временем, Соколлу Мехмед-паша все чаще бывал во дворце и то, что было мной скрыто какое-то время назад, усиленно рвалось наружу.       Сперва все было более чем пристойно: разговоры, обсуждения каких-то актуальных проблем, например, опасения, что шехзаде Баязет снова решит выступить против отца, а потом я увидела, что мой огонек любви передался и Соколлу, поэтому, объединившись, они превратились в огромнейшее пламя.       «С любовью справлюсь я одна, а вместе нам не справиться», — гласила известная песня.       Так произошло и в моем случае. Не испытывая какого-то плотского желания к Соколлу, я хотела, чтобы этот человек всегда был со мной рядом. Я не знала и не хотела знать, женат ли он, по какой причине Соколлу со мной, а просто наслаждалась моментами редких встреч.       Первый робкий поцелуй в щеку я не просто не прекратила, но и восприняла более чем одобрительно. Однако Соколлу, по-видимому, решив, что ему терять уже нечего и все равно, рано или поздно, его казнят за связь с женщиной султана, пошел дальше. Поцелуй в губы я восприняла уже не так радостно, а, едва Соколлу повалил меня на тахту, я уже испугалась.       Вот так, среди бела дня, непонятно по какой причине изменять султану я не хотела. Да, я проводила немало время с Соколлу, однако даже не думала, что могу быть воспринята как женщина легкого поведения. Первой моей мыслью было крикнуть и позвать стражу, евнухов, служанок, да хоть кого, однако в этом случае информация могла бы дойти и до падишаха, а это было бы уж точно губительно для меня: убийца и казнокрадка стала бы еще и прелюбодейкой.       — Прекрати! — довольно резко сказала я, однако, по-видимому, Соколлу был слишком увлечен процессом, чтобы что-либо слышать. А, может быть, понимая, что его все равно казнят, решил довести дело до конца.       — Нина! — крикнула я, хотя понимала, что мое доверенное лицо слишком далеко. — Стража!       Я позвала стражу от беспомощности, понимая, что или буквально через считанные минуты буду опозорена, или вскоре буду казнена.       Однако никто меня не слышал, а Соколлу, остановившись на мгновение, сказал:       — Здесь нет стражи.       Испуг прибавил мне сил и я буквально во все горло крикнула:       — Стража!       Вскоре в коридоре раздались шаги, приближающиеся к этой комнате и я с испугом и надеждой приготовилась к неизбежному: огласке всей этой ситуации.       Соколлу тоже отстранился от меня и даже просто сел рядом. Не медля, я скорее встала и вышла в коридор.       Тем временем, шаги начали отдаляться. В коридоре я увидела спину какой-то наложницы, которая, по-видимому, шла по своим делам, и буквально побежала в свои покои.       — Нина! — чуть ли не крикнула я. — Достань мне клещевину!       — Госпожа, — обеспокоенно спросила Нина. — В чем дело?       — Приказы не обсуждают, их исполняют, — ответила я.       — Госпожа, позвольте вам посоветовать, — сказала Нина. — Может быть, лучше не клещевину? След ведь сразу выведет на вас!       — Он недостоин мгновенно умереть, пусть промучится неделю! — воскликнула я.       Нина ничего не ответила. Я дрожащими руками поправила одежду, велела принести себе фруктов, чтобы хоть как-то отвлечься, а потом с некоторым трудом успокоилась.       Ночь прошла тяжело, мне снились кошмары, в которых Соколлу меня изнасиловал, а потом Сулейман решил казнить именно меня, даже не нас обоих. Наутро я, позавтракав и придя в себя, сказала Нине:       — Нина, мои вчерашние слова остаются в силе, мне нужна клещевина.       Через пару дней эта просьба была исполнена. Все было так же, как и в прошлые разы: я лично изготовила настойку, потом другие люди подлили ее в достаточном количестве в еду паши, после чего начались симптомы отравления, а потом в мои покои пришла стража и повела меня к Сулейману.       — Нина, позаботься о Батуре! — уже из коридора крикнула я.       Как я понимала, на этот раз доказательств у Сулеймана не было совсем. Однако к султану каким-то образом просочилась информация, что его наложница Гизем была наедине с Соколлу, а потом паша заболел точно так же, как и в свое время Селим.       — Убийца, — сказал Сулейман. — Казнокрадка. Падшая женщина. Уведите!       Я ничего не сказала и только искренне с полным презрением плюнула на пол перед падишахом. Стража вывела меня в коридор и повела в темницу.       Как мне казалось, моя мнимая неверность — свидание с мужчиной наедине — оскорбили Сулеймана куда больше, даже чем кровь династии на моих руках. Я с опаской и безысходностью ожидала в темнице палачей, однако никто не приходил.       Через час после того, как я очутилась в подвале, в отдалении раздались шаги. Обреченно подумав о том, что уже пора возвращаться и в свой двадцать первый век, если получится вернуться, я приготовилась к неизбежному.       Дверь камеры открылась и внутрь вошел Рустем-паша. Похолодев, я спросила:       — У тебя какие-то вопросы, паша?       — Нет, — ухмыльнулся Рустем. — Хотя, наверное, один вопрос есть. И почему же будет казнена только изменница, а не изменница и ее сын?       — Ты ради этого пришел? — спросила я.       — Не только, — ответил Рустем.       Рустем с размаху ударил меня так, что я упала на пол, а потом сказал:       — Тебя долго жалел падишах, но хоть измену он тебе прощать не намерен. Не за смерть Соколлу ты будешь казнена, раз до этого сколько человек отправила к Аллаху и до сих пор жива.       С некоторым изумлением я увидела, что Рустем вышел из камеры и пошел к выходу из темницы.       «Значит, буду казнена, — безэмоционально подумала я. — Значит, Рустем даже поленился меня избивать, даже неожиданно».       Я ждала палачей со шнурочком или без оного — вариант с каким-нибудь другим видом казни я не могла отрицать. Однако никто не приходил. И только вечером в темнице раздались шаги. К моему удивлению, мне принесли более чем достойную еду: суп, овощи, щербет.       «С чего бы это такие изыски? — подумала я. — Хотят порадовать напоследок?»       Я уже взяла в руки ложку и хотела начать с супа, как вдруг невольно вспомнила Келбек, то, как фаворитка боялась, что ее отравят, и то, как Сулейман уже дважды пытался казнить виновную так же, как она согрешила: что мне было велено тогда, давным-давно, выпить настойку клешевины, что Хазан скормили отравленный плов.       «А если и сейчас меня решили просто тихо отравить?» — подумала я и решила ничего не есть.       Чтобы не вызывать подозрений, я поковырялась ложкой в овощах, спрятала небольшую часть в отхожем месте, после чего вылила туда суп и щербет.       «Раз Келбек провела три дня почти что без еды и ничего с ней не случилось, то со мной уж тем более ничего не случится», — подумала я.