Просто Мария

      Прошла пара недель. Я так и не смогла решиться на какие-то активные действия, поэтому так и ничего не предпринимала. Тем более, какие-то события постоянно отвлекали меня и требовали немедленного вмешательства. Но самым волнительным из них оказалось плохое самочувствие Келбек.       Сидя взаперти без возможности выходить на прогулки и постоянно думая о том, что самое страшное еще впереди, наложница сперва потеряла покой и, по донесениям стражи, с утра до ночи металась из угла в угол, а потом начала умолять о встрече с Батуром, в чем ей каждый раз было отказано. Подумав, я решила как-нибудь подгадать свой проход мимо покоев Келбек так, чтобы будто случайно все услышать и спросить, что же именно хочет эта наложница от моего сына.       Я не представляла, как подстроить все то, что планировала, однако удача улыбнулась мне. Хотя, опять же, по донесениям Ясмин-калфы, подобная ситуация повторялась по несколько раз в день.       Уже на подходе к покоям Келбек я услышала, как наложница изо всех сил колотит кулаком в дверь.       — Пожалуйста, позовите сюда шехзаде! — воскликнула Келбек. — Пожалуйста, мне нужно с ним поговорить!       — Открой, — сказала я, подойдя к покоям.       Стражник слегка изумился, но выполнил мою просьбу.       — Что случилось, хатун? — спросила я, войдя в покои.       В ответ не было ни звука. Оглядевшись, я увидела, что Келбек сидит на полу возле вторых дверей и усиленно в них колотит.       — Хатун! — воскликнула я. — Что случилось? Твои крики слышны по всему коридору!       Келбек подняла на меня удивленный взгляд и я увидела, что наложница плакала и не ожидала увидеть рядом кого-то еще.       Я никак не могла понять, что это: наложница симулирует сумашествие, наложница сошла с ума, наложница просто закатывает истерику за истерикой, потому что все пошло не по ее. Однако, вспоминая все то, что было раньше, как вела себя Келбек, я склонялась к другому варианту: наложница близка к сумашествию, но пока что еще в себе.       — Хатун, — сказала я. — Ты звала шехзаде. Говори, что ты хотела ему сказать?       — Госпожа, — все так же сидя на полу и периодически вытирая слезы, сказала Келбек. — Я не досижу здесь еще полтора месяца, я точно сойду с ума раньше. Пожалуйста, пожалейте меня.       Я не была до конца уверена, что все это — не наглейшая манипуляция на моей жалости, однако мысль о том, что обычное оскорбление не стоит даже угрозы схождения кого-то с ума, не давала мне покоя.       — Освободить ее под мою ответственность, — сказала я стражнику. — С шехзаде этот вопрос я решу сама.       В принципе, убедить Батура было бы делом не слишком сложным: напомнить, что Аллах велел прощать, и сказать, что сошедшая с ума наложница принесет еще больше вреда, нежели здоровая.       — Хатун, — сказала я. — Отложим твое наказание. Но помни, что за любой следующий проступок ты будешь наказана.       — Спасибо, госпожа, — прошептав, произнесла Келбек.       Я вышла из покоев Келбек и пошла к Батуру. Убедить сына простить наложницу оказалось и вправду делом нетрудным: уже после второго аргумента Батур согласился с тем, что все в этих стенах грешны, поэтому забывать о прощении не стоит.       С легким сердцем я возвращалась обратно. Каково же было мое удивление, когда в ташлыке я увидела достаточно знакомую картину. Келбек стояла посреди кучки наложниц и что-то им говорила.       — Госпожа меня простила. Потому что сама была в таком положении. Видать, вспомнила себя. Что же сказать, нет в этом дворце безгрешных, все в чем-то виновны.       — Хатун! — возмущенно воскликнула я. — Я бы сказала, что ты сошла с ума, но ты на удивление четко мыслишь для сумасшедшей.       — Нет, госпожа, я здорова, — ответила Келбек. — А за мою минутную слабость в покоях прошу прощения, я просто распереживалась.       — За твою несколькодневную слабость, — уточнила я. — А если ты думаешь, что я прощала тебя ради твоего спокойствия, ты ошибаешься. Мне важно спокойствие шехзаде, а не душевное здоровье его наложницы.       С минуту я поборолась с собой, а потом добавила:       — Я обещала отложить твое наказание до следующей ошибки. Что же, твоим решением было ошибиться именно сейчас.       Я повернулась к Нине и сказала:       — Позови сюда Энгина-агу.       Однако в этом не было необходимости — изумленный евнух уже буквально бежал в ташлык.       Я посмотрела на чуть запыхавшегося Энгина и сказала:       — Энгин-ага, эта хатун должна быть немедленно наказана плетьми. Еще одна ошибка была ее решением.       Евнух поднял на меня глаза, полные ужаса.       — Если кто-то из вас вдруг считает, что беременность — это повод творить все, что угодно вашей душе, вы ошибаетесь, — сказала я наложницам. — Любому терпению есть предел.       Я вышла из ташлыка и жестом позвала Энгина за собой.       — Ударишь ее раз десять, не слишком сильно, — сказала я. — С синяками походит — не страшно, до крови не надо. И следи за ней, надо будет — пугай хоть чем. Говори, что из дворца выгонят, а ребенок здесь останется, ей ребенка жаль.       — Госпожа, прошу простить меня, но хатун очень беременна, — растерянно сказал Энгин.       — Еще раз повторяю: сильно не надо, — сказала я. — Как Анну. Анну же жалко не было?       — Прошу простить меня, госпожа, но Анна огорчила шехзаде, — снова начал Энгин.       — А хатун оскорбила меня, если ты забыл, — ответила я. — Поставила на одну доску с простой рабыней. И что-то подобное позволила себе сейчас. Выполняй.       — Как прикажете, госпожа, — растерянно сказал Энгин, а я пошла в свои покои.       Крики и слезы Келбек были хорошо слышны за пределами ташлыка. «Сожгу дворец к Иблису и пусть ее ноги горят на адских углях» было самым приличным высказыванием. Не сомневаясь, что это отсылка к муке в Джанахаме*, описанной в одном из хадисов, а «она» — это я, я подумала:       «Только не вздумай воплощать свои слова в жизнь. А то кто знает, что опаснее: сумасшедшая наложница или психически здоровая, но решившая мстить». *ад у мусульман