Просто Мария

      Я пришла в себя от того, что лекарша усиленно приводила меня в чувство. Руки и ноги были холодные и, пусть я прекрасно понимала, что от отравления клещевиной сразу же не умирают, мне стало слишком страшно.       — Хатун, — сказала я. — Делай аборт. После такого ребенок здоровым не родится.       — Но ведь это ребенок повелителя, — изумилась лекарша.       — Ты уверена? — спросила я. — Я — нет. Повелитель по-видимому, тоже. Иначе бы я в таком состоянии здесь не была. Иначе бы меня клещевиной не отравили. Мучительной смерти бы не желали.       Я рассказала лекарше не больше, нежели ей стоило знать для того, чтобы правильно лечить меня, однако остальное она вполне могла бы додумать сама. Естественно, женщина обещала, что никому не скажет ни слова, однако сплетни по дворцу могли разлететься слишком быстро.       Вскоре после того, как я пришла в себя, ко мне пришел Батур. По-видимому, мой сын хотел увидеться со мной сразу же, как я попала в лазарет, однако этому помешал мой обморок.       — Что с вами, матушка? — спросил Батур.       — За встречу с Мехмедом-пашой, во время которой мы обсуждали дела санджака, была отравлена повелителем как изменница, — сказала я.       Батур явно не ожидал этого услышать. Возможно, если бы мне стало лучше, я бы придумала что-нибудь помягче, однако сейчас мне было не до сочинительства сказок.       — Выздоравливайте, матушка, — ответил Батур.       «Свергать надо Сулеймана, потому что еще одну измену он может не простить, — подумала я. — Еще одной недоказнью не отделается».       Мне предстояла неделя на настоях, отварах и киселях. Представляя, что будет в дальнейшем: слабость, боли, переживания на тему, пройдет все или нет, я подумала:       «А если мусульманский ад существует, это будет там до конца вечности».       — Хатун, — еще раз сказала я. — Делай аборт. Это приказ.       — Госпожа, вы слишком слабы, — ответила лекарша. — Не дай Аллах с вами что-то случится!       — Если ребенок родится больным, ты будешь готова его убить собственноручно? — спросила я. — Я — нет. Не готова. Делай аборт сейчас.       — Госпожа, еще есть немного времени, — сказала лекарша. — Вы окрепнете, вам станет легче… Я подготовлю для вас отвар…       — Хорошо, — согласилась я.       Конечно, пить снова непонятные жидкости было страшно, однако позволять ковыряться внутри без анестезии тоже не слишком хотелось.       «Сулейман, тебе не жить, — подумала я. — Я тебе это не прощу никогда!»       У меня не было совершенно никаких сил, я даже не могла встать.       «Да, сейчас не до отваров…» — подумала я.       Однако, несмотря на мое плохое самочувствие, один вопрос слишком занимал меня: я не могла понять, поверил мне Батур или нет.       «Может, он вспомнил о той своей наложнице, которая была обвинена в прелюбодеянии? — подумала я. — Которую отпустили потом на все четыре стороны вместе со своим женихом?»       Решив, что мой сын, скорее всего, не стал думать о том, о чем не следовало бы думать, я успокоилась.       Через несколько часов в коридоре раздались крики. Любопытство дало мне сил и я, собравшись с духом, встала и подошла к двери, чтобы посмотреть, в чем дело.       — Я же беременна! — кричала Дефне. — Я ношу под сердцем ребенка шехзаде! Меня нельзя в темницу! Меня нельзя наказывать! Я — будущая мать шехзаде!       — Моли Аллаха за милость, что в темницу, а не в мешок и в море, — резко ответил Энгин-ага.       — Энгин-ага, попроси за меня шехзаде, попроси его о милости! — воскликнула Дефне. — Это же жестоко! Я ношу под сердцем его ребенка! Я мать его дочери!       Не выдержав, я вышла в коридор.       — В чем дело, Энгин-ага? — спросила я.       Энгин отпустил вырывающуюся Дефне и оставил ее на второго евнуха.       — Госпожа, — поклонился Энгин. — Дефне-хатун осмелилась непозволительно дерзко высказаться о вас. Это услышал шехзаде и велел наказать хатун плетью и отправить в темницу.       — Что ты сказала? — спросила я, обращаясь к Дефне.       — Госпожа, я сказала чистейшую правду, — ответила Дефне. — Сейчас я даже в этом не сомневаюсь, увидев вас, хотя раньше не была столь уверена. Я сказала шехзаде, что повелитель велел отравить вас за измену с Мехмедом-пашой. То, что Мехмед-паша — изменщик, доказано кадием. А неизвестная женщина была найдена повелителем.       Я посмотрела на свое платье не первой свежести и сказала Энгину-аге:       — Исполняй приказ шехзаде.       Я с трудом вернулась в лазарет и улеглась в постель. Силы, появившиеся недавно, пропали совершенно. Крики Дефне, которую тащили по коридору, вскоре сменились на крики Дефне, которую, по-видимому, долго и немилосердно пороли. Мне совершенно не было жаль Дефне. По моему мнению, подобное прощать было невозможно.       В один прекрасный момент крики утихли.       «Сейчас пойдет набираться ума в темницу», — подумала я.       Однако мои предположения не оправдались. В лазарет вбежал взволнованный Энгин-ага и что-то взволнованно сказал лекарше. Лекарша что-то взяла с собой, пошла вместе с евнухом, а потом вернулась и с виноватым видом сказала:       — Госпожа, прошу прощения за дерзость, но смею попросить вас о милости. Позвольте Дефне-хатун отлежаться до завтра в лазарете и только после этого ее отправят в темницу. Беременность хатун под угрозой.       — Позволяю, — ответила я. — На день дольше потом в темнице останется.       Сквозь ширму я видела, как Дефне буквально втаскивают в лазарет. Как бы я не злилась на эту наложницу, но о своем решении подождать с темницей я не жалела: если поступать в строгом соответствии с традициями, я уже давным-давно не должна была жить на этом свете.       — Спасибо тебе, хатун, — тихо сказала Дефне. — Век твоей доброты не забуду!       — Про деньги не забудь, — едва слышно произнесла лекарша, однако это не осталось мной незамеченным.       «Одни взяточники во дворце, — подумала я. — Одни взяточники… Куда уж нам до них с покойной хасеки!»