Просто Мария

      На следующий день, чувствуя себя гораздо лучше, я никак не могла понять, за каким чертом меня понесло к Махидевран. В том, что бывшая султанша восприняла мой визит как «пришла идиотка, развеселила и денег дала», я ни капли не сомневалась.       «Теперь Махидевран может думать, что даже после смерти Мустафы его авторитетом могут пользоваться», — подумала я.       Одно меня утешало: зная ненависть Махидевран к Сулейману, она бы не стала распускать слухи о том, что султан настолько никому не нужен, что даже наложницы внаглую ему изменяют. Однако о том, что Махидевран могла пустить слух, что на престол должен взойти султан Батур, меня пугал больше.       Я снова пошла к Махидевран и, буквально с порога, утвердительно сказала ей:       — Хатун, ты же не будешь говорить Сулейману о моей второй части визита.       — Могу и не говорить, — ответила Махидевран. — Раз ты не желаешь.       Бывшая султанша рассмеялась и сказала:       — Приходи ко мне, будущая Гизем-хатун, развлекай меня. Веришь, когда тебя развлекают и платят за это, жить становится куда интереснее.       Мое настроение упало до нуля — вполне обоснованно меня посчитали шутом.       «Надо что-то делать», — подумала я.       Я уже была готова идти к Батуру, как Нина сказала мне:       — Госпожа, вам письмо из столицы.       Дрожащими руками я достала бумагу и развернула ее. К счастью, это был не Сулейман, а мои глаза и уши.       «Госпожа, слава Аллаху, ваша неудавшаяся казнь была забыта повелителем. В Топкапы произошло то, что заставило повелителя подумать о том, что это — кара за тот грех, который он только что пытался совершить, а Аллах просто не принял вашу душу.       Два дня назад Элиф-султан, подкупив многих, пробралась в Топкапы и подсыпала яд в пишу Энрики-султан и шехзаде Альтана. Но она не учла, что шехзаде Тюран воспитывался Энрикой-султан и тоже съел отравленную еду. После того, как Элиф-султан узнала, что она натворила, то, желая вымолить у Аллаха прощение за свои действия, султанша побежала в покои повелителя и призналась во всем. Буквально через десять минут в главные покои были вызваны немые палачи».       «Это хорошо, что немых палачей не вызвали в Бурсу», — со страхом подумала я и продолжила чтение.       «Понимание того, что этот случай — кара от Всевышнего за то, что он хотел казнить вас, заставило падишаха пуститься в молитву и покаяние. О том, чтобы думать что-то про кару относительно вас, падишах не готов».       «Это хорошо», — подумала я.       Я отложила письмо. Умом я понимала, что теперь желающих сесть на османский престол осталось всего двое: Джихангир и Батур.       «Так, может быть, стоит просто подождать? — подумала я. — Незадолго до возможной смерти Сулеймана предложить Батуру прибыть в столицу. А потом, когда султан умрет, объявить себя следующим султаном. А что делать с Джихангиром — потом будет видно».       Я все четче и четче понимала, что нужно просто выждать. Что-либо предпринимать сейчас было, наверное, наиболее глупым решением, ведь можно было подставить Батура.       «А что касается ребенка… — подумала я. — Ничего не поделать. Придется кем-то жертвовать при восхождении Батура на престол».       Я злилась на себя за то, что вчера ходила к Махидевран. Мысль о том, что это может навредить Батуру, меня немало пугала. Однако вскоре в мои покои пришла служанка и сказала:       — Госпожа, к вам Махидевран-султан.       — Пусть заходит, — ответила я.       Махидевран с ухмыляющимся видом прошла в комнату и села рядом со мной.       — Ведьма ты, Гизем, иначе не сказать, — начала бывшая султанша. — Знаешь последние новости из Стамбула?       — Да, знаю, — ответила я.       — Береги шехзаде Батура и прекращай строить свои планы, они у тебя добром не кончаются, — сказала Махидевран. — Не хочу видеть на престоле даже младшего сына рыжей змеи. Береги своего сына, Гизем!       «Даже денег не потребовала», — подумала я.       От осознания всей тяжести своей ситуации и того, насколько мне повезло, мне стало слишком тяжело. Понимая, что мне еще везет, а некоторые вынуждены в полной мере расплачиваться за свою глупость, я пошла к Батуру.       — Батур, — с улыбкой сказала я.       — Рад вас видеть в добром здравии, матушка, — ответил Батур.       Промолчав, что до доброго здравия мне далеко, а тошнота, вызванная то ли отравлением, то ли беременностью меня уже измучила, я сказала:       — Батур, я прошла просить тебя о милости.       — О чем вы, матушка? — изумился сын.       — Батур, я прекрасно понимаю, за что наказана Дефне-хатун, но считаю, что наложницу можно простить, — ответила я.       — Если вы настаиваете, матушка, не могу быть против, — ответил Батур. — Пусть хатун извинится перед вами.       Радуясь, что Батура не пришлось долго уговаривать, я спустилась в темницу. Евнух проводил меня к нужной камере и, сквозь решетчатую дверь, я увидела Дефне, которая сидела на охапке соломы и смотрела в одну точку. Неподалеку от девушки стояла тарелка с недоеденной кашей и куском хлеба.       — Хатун! — окликнула я Дефне.       Наложница повернула ко мне голову и отвернулась обратно.       — Хатун, если ты хотела извиниться перед госпожой, но от радости потеряла дар речи, госпожа готова тебя выслушать, — сказал евнух.       — Прошу прощения, госпожа, — не вставая с места, ответила Дефне.       — Открой дверь, — сказала я евнуху.       Мое приказание было выполнено.       — Можешь идти, — произнесла я.       — Вам проще сразу мне язык отрезать, госпожа, чтобы я не говорила лишнего, — ответила Дефне.       — Не считаю нужным, — сказала я и пошла наверх.       Уже на лестнице я услышала недоуменный тихий голос евнуха:       — Когда тебя отпускают, могла бы и поблагодарить.       — В следующий раз поблагодарю, — слабым голосом ответила Дефне. — Мне еще явно не раз и не два сюда попадать.       — Вставай давай, не сиди, иди к себе, — сказал евнух.       В подземелье раздались тихие шаги и я сделала вывод, что Дефне наконец-то встала.       «Ну ладно, доброе дело сделано», — подумала я и пошла в свои покои.