Просто Мария

      До предполагаемой смерти Сулеймана оставалось лет шесть. По информации, получаемой из Стамбула, я знала, что это уже достаточно больной старик, который цепко держится за свою власть. Однако у этого старика, который цепко держался за власть, был еще один сын, кроме моего Батура — шехзаде Джихангир.       Со временем шехзаде Джихангир из милого и умного мальчика превратился в молодого мужчину двадцати девяти лет от роду, явно мечтающего о том, чтобы в ближайшие годы стать султаном. Умные книги дали Джихангиру базовые знания, слишком хитрые наложницы объяснили, что можно вести не только честную, но и нечестную борьбу, а недавно казненный брат Баязет наглядно объяснил, что бороться против нынешнего султана можно, но крайне опасно. Именно поэтому Джихангир, поняв, что он остался одним из детей своей любимой матушки и практически единственным претендентом на престол, кроме сына изменницы и нерожденного дитя, возможно, бастарда, решил действовать.       Все это я узнала позже. А в июле 1560 года я с изумлением узнала шокирующую новость: Батура срочно вызывают в столицу.       Я сидела в своей комнате, когда ко мне пришла одна из рабынь.       — Госпожа, шехзаде просит вас прийти к нему.       Я изумленно встала с тахты и пошла.       «Мог бы и сам прийти, раз так надо, — подумала я. — Не Сулейман же ты, чтобы других заставлять бегать…»       Уже вскоре я вошла в покои Батура. Рядом с сыном стоял гонец из столицы.       Как позже выяснилось, во дворец в Бурсе прибыл некий человек, вручил Батуру послание от Сулеймана, сказал, что это послание велено прочитать тотчас же, а потом сказал, что нужно срочно ехать в Стамбул.       — Матушка, вот письмо от повелителя, — сказал Батур, протягивая мне бумагу.       Тон письма был слишком похож на те письма, которые мне писал Сулейман в ссылку. Только вместо упоминания Гизем-султан хазретлери там фигурировал Батур.       «Шехзаде Батур должен немедленно, как прочтет это письмо, явиться вместе с сопровождающим, который принес ему письмо, во дворец повелителя мира. Если шехзаде Батур осмелится дерзнуть и ослушаться этого приказа, он будет признан бунтовщиком и никто не будет нести ответственности, если прольется кровь».       Я в гневе отложила письмо и резко сказала гонцу:       — Выйди!       Не решив сказать что-то поперек, мужчина покинул покои Батура.       — Что ты намерен делать? — спросила я.       — Матушка, повелитель велел мне явиться в столицу, — ответил Батур.       — А какое решение принял ты? — повторила вопрос я.       — Я должен выполнить его волю, — сказал сын.       — Батур! — воскликнула я. — После таких писем ехать в столицу — вещь невообразимо опасная! Ты не знаешь, что произошло, ты не представляешь, что может быть! А вдруг тебе подстроили ловушку еще похуже, чем мне?       — Я не могу допустить того, чтобы повелитель признал меня бунтовщиком, — произнес Батур.       «И ничего это тебе не напоминает? — подумала я. — Вообще ничего? Никакого момента из сериала? Никакого момента из нынешней реальности? Напоминает? А что теперь делать-то?»       — Батур, — сказала я. — Я тебя воспитывала в уважении к повелителю. Но не забывай, что повелитель — такой же человек, как и мы. И он так же может ошибаться.       «Если не больше», — мысленно добавила я.       — От ошибок не застрахован никто, — продолжала я. — Ни одна живая душа. Но помни, Батур, что для падишаха люди — это всего лишь расходный материал. Ты не знаешь, что заставило падишаха написать тебе это письмо. И не представляешь, что будет дальше.       — Ваш план, матушка? — спросил Батур.       — Поднять восстание, раз судьба так решила, — ответила я. — Раз она не дает нам никакого выбора.       Батур изумленно посмотрел на меня.       — Не мы такие, жизнь такая, — сказала я. — Батур, скажи правду, может быть, я чего-то не знаю? Может быть, я должна еще что-то узнать?       — Матушка, — произнес Батур. — Возможно, я в чем-то грешен перед повелителем.       — В чем? — спросила я.       — Я не уведомил повелителя о первом письме шехзаде Джихангира, — ответил Батур. — А на второе ответил.       — Какое второе письмо? — изумленно спросила я.       — Я сжег его, — сказал Батур. — В нем шехзаде Джихангир написал мне, что предлагает пойти войной на падишаха. И хочет найти себе союзника. Я ответил ему, что брат — это всегда союзник.       — Батур, как же было можно? — спросила я.       Меня даже удивил не тот факт, что Батур в принципе что-то скрыл от меня: в то, что можно знать все, я не верила. Однако мысль, что Батур мог ответить подобным образом, удивила меня.       — Батур, — тихо сказала я. — Ты, помнится, пытался бунтовать. По малолетству тебя простили. А вот Баязета, который решил бунтовать снова, нет. И раз ты сделал первый шаг к бунту, то отказываться от него сейчас глупо.       «Что я говорю? — подумала я. — Что несу? И что надо говорить? Что делать?»       — Матушка, я должен ехать в столицу, — сказал Батур. — Я должен объясниться с повелителем.       — Если тебя пожелают выслушать, — ответила я. — Баязета слушать не стали.       — Я не могу оставаться здесь, — произнес Батур.       «Мы поедем с тобой вместе, — подумала я. — Восемнадцатилетние лбы пытаются прийти в военкомат с мамкой, а тут уже сам Бог велел ехать не одному».       Однако вслух я сказала другое:       — Я не готова дать тебе, Батур, материнского благословения на эту поездку. На бунт благословение даю, но не на верную смерть. Ты у меня, Батур, один. И тебе быть следующим султаном Османской Империи.