Просто Мария

      Прошло около месяца. Я заметила, что за прошедшее время Дефне совершенно неожиданно для всех начала следить за своим языком. Невольно вылетевших оскорблений стало меньше и я с изумлением подумала:       «Это что, Джулия тебя научила думать, прежде чем говорить?»       Однако больше меня беспокоило и пугало другое. Несколько округлившаяся фигура прямо показывала, что я беременна, а быть беременной фавориткой султана вне его дворца было слишком позорно. Я догадывалась, что многие из девушек видят, что Сулейман ко мне отнесся так же, как Батур к Айле, только еще хуже: Айла до сих пор живет во дворце санджак-бея Бурсы, поэтому переживала, что на эту тему тоже могут быть сплетни.       — Госпожа беременна, но повелитель не хочет забирать ее к себе, видать, она в чем-то провинилась перед ним.       — Конечно, она сама виновата, а здесь пытается вести себя, как будто ничего не произошло.       — Говорят, будто бы Мехмед-ага был осужден кадием за то, что прелюбодействовал с неизвестной женщиной.       — И женщина же, конечно, это госпожа.       — Кто его знает? Но почему она тогда ходит беременная в санджаке, а не Топкапы?       Я шла по коридору и, сквозь общий шум голосов, услышала последнюю фразу. Резко сменив маршрут, я пошла в ташлык.       — Бесстыдницы! — резко сказала я, оглядев выстраивающихся в ряд девушек. — Кто из вас посмел дерзнуть на подобное?       Естественно, ответом на этот вопрос была тишина.       — Если виновные, будто трусливые шакалы, не готовы признаться и сейчас прячутся за спины других, значит, наказаны будут все, — произнесла я.       — Госпожа, это была я, — сделала полшага вперед одна из наложниц.       — Как твое имя, хатун? — спросила я.       — Нилда, госпожа, — ответила наложница.       — Кто еще посмел дерзнуть на подобное? — повторила вопрос я.       Из строя, чуть подпихиваемые другими, вышли еще две девушки.       — Оделис, госпожа, — не дожидаясь вопроса и не поднимая головы, произнесла наложница.       — Донсия, госпожа, — произнесла вторая.       — Кто из вас, хатун, помнит правила дворца и ответит мне на простой вопрос: какое наказание положено за выказывание неуважения к госпоже? — спросила я.       Ответ, по-видимому, знали все, но никто не хотел произносить его вслух.       — Смерть, — ответила я, невольно вспомнив сравнение преподавателя и мультсериала про Дашу-путешественницу.       — Госпожа, — произнесла Нилда. — Прошу вас о милости!       — О милости, — повторила я. — Потрясающее сравнение матери санджак-бея и простой наложницы из этого гарема!       Повисла тишина.       — Энгин-ага, — сказала я. — Я готова простить этих бесстыдниц на первый раз. Всыпешь им по пяткам так, чтобы ходить не могли!       Вьетнамские флешбеки на тему оскорбления Михримах никак не желали отпускать меня. Уже вскоре я была готова пожалеть о своем решении и только мысль о том, что нужно не только предотвратить подобное у этих наложниц, но и не допустить у других, заставляло меня стоять и молча наблюдать за тем, что происходит.       — Достаточно, — наконец, сказала я. — Еще раз такое услышу — просить о милости будете перед лицом Аллаха.       Этим же вечером Батур, повспоминав девушек, которых в разное время звал в свои покои, решил остановиться на Оделис.       — Энгин-ага, сегодня подготовишь мне Оделис, — сказал Батур, увидев евнуха в коридоре.       Не успел Энгин-ага хоть что-то сказать, как Батур пошел дальше.       — Бесстыдница, — слегка выругался Энгин-ага, придя в ташлык. — Сперва госпожу рассердила, теперь пойдешь шехзаде сегодня вечером огорчать.       Оделис изменилась в лице — она не была частой гостьей в главных покоях — и сказала:       — Энгин-ага, я на коленях доползу от двери к ложу шехзаде, ты мне только помоги доковылять до двери.       — Помогу, — ответил Энгин-ага.       Этим вечером я имела счастье наблюдать потрясающий проход по золотому пути, который не видела до этого ни разу в жизни: практически повиснув на плече Энгина-аги, еле передвигая ногами, шла Оделис.       Дверь главных покоев открылась и Оделис, встав на колени, начала движение в сторону Батура.       Мой сын был немало удивлен этой картиной.       — Хатун, встань, — сказал Батур.       Из последних сил Оделис встала и покачнулась.       — Хатун, что с тобой? — спросил Батур.       — Прошу прощения, шехзаде, была невежлива, — ответила Оделис и чуть приподняла подол платья.       — Я хотел посидеть с тобой на балконе, — произнес Батур, поняв все без слов. — Давай руку, хатун, помогу тебе дойти.       За столом, устроенным на балконе, Батур спросил наложницу:       — В чем же ты так провинилась, Оделис?       — Болтала много, — ответила наложница.       — Впредь будь благоразумнее, — сказал Батур.       Вечер для Оделис оказался куда более интересным, нежели мог ожидаться ранее. Не столько Оделис развлекала Батура, сколько Батур проявлял интерес к Оделис.       — Останься до утра, — наконец, произнес Батур. — Вдруг с тобой что-то случится в коридоре, ночью никто не придет на помощь.       В ташлык Оделис вернулась бескрайне счастливая.       — Шехзаде весь вечер и всю ночь был ко мне так внимателен, — говорила Оделис. — Мы разговаривали, ужинали, играли в шахматы, он сделал меня такой счастливой! Даже не знаю, была бы я окружена такой лаской, если бы не хромала!       — Зато мы, Оделис, провели этот вечер не так счастливо, — безрадостно ответила Донсия. — Хотя виноваты во всем были одинаково.