Просто Мария

      Меня привели в чувство достаточно быстро. Понимая, что нет смысла отпираться и не ехать, предчувствуя неизбежность, но не понимая, какую именно, я набросила на себя абайю и чадру и поехала к кади.       — Вот эта женщина, — услышала я.       Некоторое количество народа, находившееся в помещении, оживилось.       — За свое прелюбодеяние эта женщина должна быть приговорена к раджму [1], — услышала я и похолодела.       — Я не мусульманка, — ответила я. — Это будет нарушением законодательства. И я не свободная женщина, а рабыня.       «В первый раз статус рабыни дает хоть какие-то преимущества», — подумала я.       «Ну да, конечно, не мусульманка она в абайе и чадре», — явно шептался народ вокруг.       — Для назначения этого наказания необходимы четыре свидетеля, которых нет, — ответил кади.       «Ну да, конечно, что я, идиотка — при четырех свидетелях сношаться?» — подумала я, но ничего не сказала вслух.       — Покажи ребенка, — сказал кади.       Человек показал Бурхана и, увидев сходства со мной, кади сказал:       — Доказательство прелюбодеяния. Пиши: этой женщине я назначаю пятьдесят ударов палкой. Два удара равноценны одному акче. В денежном эквиваленте преступление оценивается в двадцать пять акче.       Как я позже узнала, добрые соседи уже успели дать свои показания и дело было только за малым — привести меня.       Мне было интересно, обойдется ли дело двадцатью пятью акче или это всего лишь мера для оценки тяжести преступления, однако любой из вариантов меня бы вполне устроил.       Вскоре выяснилось, что двадцать пять акче были просто мифической мерой. Меня вывели куда-то, посадили на землю и, почувствовав первый удар палкой, я подумала:       «И все равно, это не то, как тогда, за казнокрадство».       Я вернулась во дворец в надежде, что все удастся сохранить в тайне. Настроение было преотвратнейшим. Оставшись наедине с собой, я разделась и повернулась спиной к зеркалу — вся спина была в синяках.       «Плевать, пройдут вскоре», — подумала я.       Раздался стук в дверь. Я поправила платье и сказала:       — Войди!       В комнату вошла Нина.       — Госпожа, — поклонилась служанка. — Мне велели передать это письмо вам сразу же, как вы вернетесь от кадия.       Предчувствуя недоброе, я развернула свиток.       «Моя неразгаданная тайна, сейчас ты навечно умерла для меня. Я не могу решиться и лишить тебя жизни, ты мне слишком дорога, но видеть тебя еще раз я больше не хочу».       «И не надо», — подумала я и рассмеялась.       — Госпожа, смею спросить, добрые вести? — уточнила Нина.       — Более чем, — ответила я. — Не желает меня больше знать и видеть. Впрочем, как и я его.       Улыбнувшись, я сказала Нине:       — Принеси что-нибудь поесть вкусного, будем праздновать счастливое избавление от того, кого не хочется видеть!       В то же самое время, пока я радовалась жизни и думала о том, что это и к лучшему, что родился мальчик — я вижу перед собой копию Мехмеда, Джихангир рассчитал целую стратегию. Шехзаде собрал армию наемников, которые должны были затеять бунт в столице. Всем наемникам говорилось, что их собирает будущий султан Батур.       По мнению Джихангира более грамотная армия падишаха должна была разбить войско самозванцев, после чего будущий султан Батур обязательно бы встретился со своими другими умершими братьями.       По слухам, выступление этой армии войска Сулеймана подавляли долго. А потом падишах принял решение тщательно расследовать данный инцидент.       Моего Батура в столицу не вызывали, падишах досконально проверял факты и пытался выйти на след того, кто дерзнул так поступить. В вину Батура Сулейман не особенно верил, однако на Джихангира не думал тоже. На этот раз падишах тщательно все перепроверял.       Так и не придя к какому-то четкому выводу, Сулейман принял решение вызвать в столицу обоих сыновей. Если бы я знала, о чем идет речь, может быть, я бы попыталась убедить Батура не ехать, однако на этот раз я была не в курсе событий.       Как я позже узнала от вернувшегося Батура, Сулейман вызвал их обоих и, пообещав все кары земные и небесные, сказал, что от Божьего суда еще никому не удавалось скрыться.       «Значит, Джихангир пустился по стопам своей матушки, — подумала я. — Если смогу что-то достойное придумать, нужно будет обязательно устроить тебе счастливые деньки. Не с клещевиной. Рисковать еще раз не буду. А что-то более умное и действенное».       Я тяжело вздохнула, посмотрела на запасного, как выразилась когда-то Махидевран, сына и сказала:       — Прости меня, Бурханчик, но поддерживать я буду не тебя… [1] забрасывание камнями, вид смертной казни