Паразит

Утром Ло Бинхэ, как обычно, зашел унести оставшуюся после ужина посуду и прибрать в хижине. Учителя уже не было… Еда стояла нетронутой. Вряд ли он встал на рассвете, сам собрал постель и куда-то вышел. Нет, это значило, что он ушел еще вечером — в город — и до сих пор не вернулся. Ло Бинхэ привычно подавил тянущее чувство под ребрами. Кто он такой, чтобы критиковать учителя? Тем более, что даже главу школы ничего не смущало. В Цанцюн не было правила держать целибат и указаний, как именно и с кем проводить свободное время. Еще в первый год обучения здесь Ло Бинхэ убедился, что духовное совершенствование не обязано было сочетаться со следованием общепринятым моральным нормам. Тем лучше для них — однажды учитель обязательно выберет его, наплевав на предрассудки. Гораздо хуже дело обстояло с Собранием Союза Бессмертных. У Ло Бинхэ были на него большие планы. Предполагалось, что он наберет больше всех очков, поразит мастеров всех крупных школ своими умениями, и учитель, наконец-то, перестанет считать его ребенком и посмотрит новыми глазами. Что теперь делать с этой сломанной рукой? Следующее собрание нескоро. Подвернется ли шанс проявить себя в какой-то другой опасной битве, неизвестно. На сложные задания отправляли опытных мастеров или большие группы заклинателей, там трудно выделиться. «Вот бы демоны снова напали на Цанцюн», — тоскливо вздохнул Ло Бинхэ. Потом устыдился. Это ведь значило, что кто-то может пострадать. Хотел бы он больше волноваться по этому поводу… «Учитель может снова пострадать». Протерев пыль и сложив стопкой разбросанные тут и там книги, он взялся за метлу. Двери в доме учителя вечно стояли открытыми настежь и что только не залетало на пол. Листочки, мусор, насекомые. «А почему не пойти на Собрание со сломанной рукой?» Ло Бинхэ даже остановился, растерянно опираясь на метлу, зажатую в левой руке. И как он раньше об этом не подумал? Драться левой? Конечно, правая тренирована лучше, но всех заклинателей учили сражаться обеими руками на случай ранения. Со слабыми монстрами вроде тех, что раньше выпускали на соревнования, он и без рук управится! Как учитель в бою со старейшиной Ду Би. Опыта Ло Бинхэ хватало. Тяжело будет, разве что, набрать больше очков, чем другие адепты. Он ничем не рискует, кроме того, что займет не первое место, а пониже. Стоит ли это того, чтобы разозлить учителя и прокрасться туда тайно? Он не мог ждать еще четыре года. Если его обман обнаружится до собрания, легко будет сделать вид, что это какая-то ошибка. Список участников с пика Цинцзин составлял сам Ло Бинхэ, и вряд ли учитель станет проверять за ним. Когда прибудет на место, незаметно встанет в строй, издалека учитель не разглядит. Руку спрячет широким рукавом, никто не обратит внимания. Главное, чтобы его не выдали остальные адепты Цинцзин, что знают о его переломе, и с которыми придется стоять рядом какое-то время перед соревнованием. «Хотя, с этими будет просто», — мрачно подумал Ло Бинхэ. Он не наладил хороших отношений с другими адептами, да и не стремился к этому, но в целом все относились к нему ровно и не задавали лишних вопросов, зная, что он выполняет указания учителя. Вряд ли, увидев его в строю перед Собранием, кто-то замашет руками и закричит «Эй, тут лишний!» Скорее всего, они промолчат. А после собрания будет уже неважно. Выметя мусор во двор, Ло Бинхэ присел на ступеньки. Улыбнулся, вспомнив свою дурацкую выходку с репейником. Учитель наверняка раскусил его маленькую хитрость в тот раз. Но ничего не сказал. «Если я займу первое место, я признаюсь. Прямым текстом, а не намеками, которых учитель не понимает — или игнорирует». А стоит ли? Вдруг учитель так же прямо и откажет? И выгонит из учеников? Отошлет на другой пик, как Нин Инъин. Или просто не даст передышки между разъездами. Недаром он вчера заговорил на эту тему. Неужели, хочет от него избавиться? Снова бросить? Обычно ученики, даже повзрослев, продолжали службу на том пике, где начинали учебу. Вот, например, Мин Фань — было бы недурно, если бы он куда-то делся. Но уйти должен Ло Бинхэ? Нет, не может учитель так думать. Учитель был странным человеком и вел себя непредсказуемо, но Ло Бинхэ был уверен, что тот им дорожит. Иногда он смотрел на ученика с такой нежной улыбкой, что рот у Ло Бинхэ сам открывался, и губы тихо шептали те самые слова. Иногда учитель презрительно цедил насмешки сквозь зубы и смотрел на него, как на заползшее на подушку насекомое. Тогда Ло Бинхэ спешил уйти и не трогать учителя, минимум, несколько часов. Иногда учитель смотрел не на Ло Бинхэ, а куда-то вдаль, с отрешенным видом приговоренного к смерти заключенного. Словно его здесь не было. В такие моменты Ло Бинхэ хотел сжать учителя в объятиях и не отпускать, пока все призраки не исчезнут из его взгляда. Защитить от всего, чего бы тот ни страшился. Разумеется, это было бы неприемлемое поведение. Но чувство а-если-бы ни на секунду не переставало грызть Ло Бинхэ изнутри, как голодное животное. Будто хотело вырваться и разодрать в клочья все препятствия на пути к цели. Вот только, что делать, если сама цель начнет убегать? Ло Бинхэ застонал и уронил голову на колени. Как он может сомневаться в учителе? Ведь тот обещал не прогонять его. Но голос внутри головы постоянно твердил, что не может человек сегодня считать тебя никчемным и строго наказывать, а завтра — поселить рядом и угощать конфетами. Что, если он до сих пор не уверен в ученике? Что, если однажды снова разочаруется? Отвернется ли опять, с тем самым лицом? Ло Бинхэ убрал метлу и принес с улицы вывешенное сушиться парадное одеяние учителя: ханьфу белого цвета с изящной золотой вышивкой и поясом цвета цин, в котором тот собирался отправиться на Собрание Союза Бессмертных через два дня. Учитель ухитрился заляпать его чаем чуть ли не год назад на каком-то важном мероприятии, пока Ло Бинхэ был в отъезде, да так и оставил, потом забыл и опомнился только вчера. Спустя год, пятна еле отстирались. Учитель иногда был... Очень рассеянным. От ткани исходил легкий аромат трав, Ло Бинхэ использовал дорогое мыло для стирки одежды учителя. Так же пахли его волосы, постель. Кожа. Остановившись посреди комнаты в нерешительности, Ло Бинхэ не выдержал и уткнулся лицом в ткань, вдыхая знакомый запах, сгреб рукой, прижал к груди. И никак не мог надышаться. «Надо быть полным идиотом, чтобы мечтать о чем-то большем. Тупица. Никчемный. Иди и…» Кому он вообще нужен? Чувство а-если-бы затопило его тошнотворной волной, комком подкатило к горлу. Ло Бинхэ затрясло. Он стоял, не в силах ни отпустить ханьфу, ни поднять лицо. Ничего. Потом можно отгладить ткань. «Что он вообще делает там так часто?» Известно, что. И известно, что раньше полудня учитель оттуда не возвращается. Иногда он почти ненавидел учителя за это. Ло Бинхэ сам не понял, как очутился у кровати, сдернул верхнее покрывало, как рухнул на постель, поморщившись от боли в придавленной правой руке. На глазах выступили слезы, защипало кожу. Он снова прижал ханьфу к себе, словно в объятии, потерся щекой о вышитую ткань, погладил ее рукой, прикоснулся губами. Несколько минут лежал так, испуганно замерев. Столько раз он мечтал оказаться в этой постели... Конечно, не так. Не один. А если бы учитель был с ним здесь и сейчас? Принял бы он своего ученика таким? Улыбнулся бы? Понял бы его чувства? Скользнул бы губами по щеке, собирая слезы? Обнимал бы, гладил бы по голове, шептал бы на ухо, что все понимает и не злится? Ло Бинхэ рассеянно гладил вышивку пальцами. Такого, конечно, никогда не могло бы случиться. Если учитель и помнил свое обещание, он явно не вкладывал в слова того смысла, что Ло Бинхэ себе вообразил три года назад. Да и ничего он не помнил, всегда уводил разговор в сторону, всегда смотрел мимо, каждый день, каждый раз, словно его никогда здесь не было. Сломанная рука, придавленная всем весом тела, нестерпимо болела, но Ло Бинхэ было наплевать, он не стал менять положение. Все равно она не заживет до собрания. А если бы учитель поцеловал его? Распустил бы его волосы, как тогда, протянул пряди сквозь пальцы. Нежно опрокинул бы на постель, сорвал одежду и целовал каждый сантиметр тела, пока не станет возможно даже вдохнуть. Разделся бы сам, прижался кожей к коже, навалился всей тяжестью. Ло Бинхэ скользнул рукой под одежду, неуверенно сжал уже вставший член. К черту. Все равно учитель не придет. С кем он там? Каждый раз с одной? С разными? На кого они похожи? Раньше Ло Бинхэ сказал бы, что учитель выделяет Нин Инъин, но он давно отослал ее с пика Цинцзин. Какие ему нравятся? Постарше? Помладше? Нежные? Дерзкие? Ярко накрашенные? Одетые в темное или светлое? С большой грудью или маленькой? Нравятся ли ему мужчины? Рука двигалась быстрее, Ло Бинхэ закусил губу, сдерживая стон. Может, их там вообще несколько? Ублажают учителя в десять рук, покрывают тело поцелуями, ласкают возбужденную плоть алыми губами. Ло Бинхэ трясло то ли от возбуждения, то ли от жалости к себе и стыда. Если бы учитель только увидел его здесь… Тело до кончиков пальцев прошило паникой, рука замерла. Дыхание сбилось. Если бы учитель прямо сейчас зашел в свою спальню… Наверное, схватил бы его за волосы и выволок в сад. Не стал бы даже ругать, только посмотрел бы как на заползшее на подушку насекомое. «Чего и следовало ожидать от отродья демонов», — сказал бы учитель равнодушным тоном. И больше никогда не взглянул бы на него с той улыбкой. Ло Бинхэ перевел дыхание, сердце колотилось, как сумасшедшее, тошнота подкатывала комком в горле. Из прокушенной щеки текла тонкая струйка крови, оседала металлическим привкусом во рту. Нет, никого здесь нет. Но если бы… Конечно, он бы молил о прощении. Упал бы на колени и обнимал бедра учителя, пока тот не оттолкнул бы его ногой. Или учитель не сделал бы так? Может быть, он посмотрел бы на своего ученика тем ничего не выражающим взглядом человека у виселицы? Уставшего от всего, что происходит? Тогда у Ло Бинхэ был бы шанс… Стоя на коленях, он обхватил бы учителя руками так крепко, чтобы невозможно было оторвать. Прижался бы щекой к животу. Может, учитель протянул бы руку и погладил бы его по макушке, как обычно, небрежным ласковым движением? Тогда Ло Бинхэ, не выпуская учителя из объятий, опустился бы ниже, вжался бы лицом в пах и языком… Волна удовольствия на миг отключила его сознание, смыла все мысли и тревоги, все сомнения. Чтобы обернуться ужасом. — …простите, простите, простите, простите… Ло Бинхэ пришел в себя, краска стыда заливала лицо. Он закрыл рот и рывком вытащил руку из штанов, растерянно обтер ее о ткань. Восстановил дыхание. В панике уставился на ладонь, поняв, обо что именно ее вытер. «Ладно, я просто все постираю заново… Еще успеет высохнуть…» Нет. И речи быть не может, чтобы учитель к этому прикоснулся. Некоторые вещи не отмыть добела. К тому времени, как учитель вернулся в Бамбуковую Хижину, Ло Бинхэ уже постирал и развесил постельное белье, на котором лежал в верхней одежде, а испачканное ханьфу сжег на небольшом костерке у реки. Скажет, что так и не смог отстирать чай. Или что унесло течением. Пусть лучше учитель купит новую вещь. «И поищет нового ученика, не такого бессовестного…» Ло Бинхэ сам не верил своей сегодняшней наглости. Быть может, он не в первый раз позволял себе подобные мысли. И еще много всяких мыслей и снов, взглядов, прикосновений украдкой... Но он никогда не осмеливался портить вещи учителя и валяться в его постели. Волнение из-за Собрания, обида на невнимательность учителя и его походы по борделям, боль в сломанной руке... Все это его не оправдывало. Если бы учитель узнал, он бы действительно его выгнал. Но учитель ничего не знал и выглядел, как обычно после посещения того места, отдохнувшим и довольным жизнью. Смотреть на его счастливое лицо было невыносимо. Ло Бинхэ и правда ненавидел учителя за это. Рука ужасно разболелась, большой ошибкой было тревожить перелом, теперь он об этом жалел. Ло Бинхэ за день выпил всю бутылочку обезболивающей микстуры, что учитель взял для него у Му Цинфана. Она была рассчитана на несколько дней, дальше придется терпеть, не говорить же учителю, как он был невнимателен… Он вообще вряд ли сможет смотреть учителю в глаза ближайшую неделю. Через два дня все будет сделано, так или иначе. В конце концов, что, самое худшее, может случиться?