Все твои раны

Кожа под его пальцами подобна бархату и Серхио не может задавить в себе желания касаться её пока может: секунда за секундой. Неторопливыми, мягкими, едва заметными кольцевыми узорами, вычерчиваемыми кончиками пальцев. Так, чтобы не отрываться от идеального изгиба спины ни на мгновение. Так, чтобы ни в коем случае не разбудить её раньше времени. Ракель, беспредельно уставшая - весь вечер и ночь она вновь с маниакальным постоянством меняла на ране повязки с пропиткой, чтобы избежать воспаления из-за попадания воды, теперь крепко спит на его груди. Тепло её дыхания овевает кожу, растрепавшиеся волосы игриво щекочут лицо каждый раз, когда он склоняется к её макушке, втягивая в лёгкие исходящий от них цветочный аромат. Под подушечками его пальцев гипнотическая текстура мягкого бархата. Даже в тех местах, где идеальная поверхность иссечена шрамами, пристыженно сглаженными временем. Недоступными, неприметными для невооружённого взгляда. Неопределимыми наощупь в интимной суете нетерпеливых касаний жарких ночей. Кричаще открытыми его пристальному взгляду, пока всё, что он может, не владея собственным сведённым хаотичными судорогами телом, это наблюдать. Заново открывая сантиметр за сантиметром для себя её тело... Многочасовое пребывание в неподвижном, стиснутом со всех сторон положении даётся Серхио немалой ценой. Даже с учётом того, что длина этой проклятой ванны, изначально выбранной не с заботой о Ракель, а лишь с расчётом на удобство куда более высокого Альберто, значительно больше полутора метров; а высота ножек, в нарушение всех строительных норм, на несколько сантиметров выше допустимого. Боль, что, по-началу, донимает лишь его небрежно заштопанное плечо, со временем распространяется на всё тело, замершее в неподвижности. Неуклонно нарастающая, пульсирующая. Вскоре - нестерпимо режущая. Приходящая настолько сильными волнами, что даже в условиях постоянного жёсткого самоконтроля он не может сдержать редких стонов. Заставляющих его сердце ещё хаотичнее биться в груди от приступов страха быть обнаруженным - на их всеобщую погибель. Его счастье, что слух уставших за бессонную ночь непрерывного патрулирования полицейских притуплен, а все рецепторы Мариви обострены до предела. Что меньшее, что её волнует, так это мнение окружающих или возможность собственного ареста. Преодолевая звон в ушах, что долго не стихает даже после того, как вода перестаёт гулко бить о металлическую поверхность днища, Серхио напряжённо и слишком громко интересуется, непроизвольным движением болезненно стискивая в захвате протянутую маленькую ладошку: - Они что-то заподозрили? Оставили наблюдение? - Нет. Если не считать толпу журналистов-соглядатаев за окном, то, вероятно, ещё несколько человек расположилось у всех соседей. Хотя вряд ли те потерпят их присутствия на долг... Ракель, кривится от боли, но даже не думает отнять руки. И прерывается на полуслове лишь когда Серхио вдруг издаёт протяжный, какой-то нечеловеческий утробный стон. От малейшей попытки сдвинуться с места его тело начинает выворачивать, пронзать волнами огня из-за миллиардов крошечных иголок, пронизывающих, кажется, каждую мышцу и нерв. - Серхио... В ответ он лишь что-то нечленораздельно мычит, замирая неподвижно. До побеления смеживает веки и стискивает зубы, пока Ракель другой рукой обхватывает его голову, успокаивая и утешая одновременно. - Всё это потом! И не нужно спешить, - поспешно вклинивается Мариви, на автомате бросая пару полотенец на пол, чтобы уменьшить поток мыльной розоватой воды, которая начинает сочиться вслед за ним из-под ванны. - Мы тебя вытащим. Просто дыши пока. Просто дыши. Судя по всему, в какой то момент Серхио неудачно дёрнул ногой, сведённой судорогой, и повредил сливную арматуру. Отчего вода из перелива: спускать ванну Мариви не стала в надежде, что толща воды поможет загасить гулкое эхо пространства из стали и бетона; частично залила его убежище, не выйдя наружу из новообразовавшихся за последние дни щелей только за счёт одежды, поглотившей большую её часть. Они с дочерью действуют дружно, отточено: отодвигают ещё дальше защитный экран, стараясь не повредить конструкцию, что может ещё сослужить им службу; осторожно вытягивают его из узкого пространства, ловко подсунув под спину те самые влажные полотенца; не тратя лишнего времени разрывают рубашку, поспешно добираясь до повязок на ране. Словно много лет работающие бок-о-бок напарники. Что однозначно вызвало бы улыбку на губах, если бы он только мог рискнуть разжать накрепко сцепленные челюсти. Когда Ракель оставляет их ненадолго, отлучаясь за аптечкой и свежими полотенцами, Серхио с усилием заставляет себя открыть глаза и посмотреть на Мариви. - Знаете, это была отличная идея с полной ванной. Вы молодец. - Спасибо. Хотя я с трудом удержалась, чтобы не вылить в воду все ароматические средства, что у нас есть, - нервно прыскает она, без нужды теребя в дрожащих пальцах остатки его рубашки. - Боялась, что они в какой-то момент они привлекут собак, которые учуют кровь. - Это было маловероятно, по протоколу собак не используют в рамках обычного обыска домов. Но идея и правда отличная. Спасибо, Мариви. За всё. Я .. виноват .. - Ш-ш-ш, Серхио. Не надо, чтобы там ни было - сейчас это лишнее. Давай, сначала поставим тебя на ноги, а потом уже будет мериться грехами, что скажешь? - Идея на миллиард, мама, - хмыкает Ракель, бесшумно опускаясь на колени подле них с руками, полными полезного груза, - Сначала мы поставим тебя на ноги, Серхио... Солнце постепенно восходит, пробиваясь игривыми лучами сквозь щели штор. Окрашивает розоватыми тонами комнату, сглаживает мягким свечением все встреченные на пути шероховатости. На бархатистой коже, покрывающейся мурашками под неспешным блужданием его пальцев, рассеяна целая карта боли: отметины, рубцы и шрамы. Разнообразных форм и размеров, что, подобно россыпи родинок, украшают её гибкое тело. Увидев их, услышав отрывками историю каждого - лишь раз, мимоходом, лишь бы отвести его внимание в тот момент от физической боли, Серхио теперь сможет перечислить их все по памяти, в который бы час его не разбудили. Отметина полумесяцем на шее сзади: Альберто слишком сильно рванул на себя подаренную коллегами на день рождения цепочку с невинной побрякушкой, выясняя скрытый мотив, которого не было, для этого жеста. Сглаженный косой шрам на плече: стекло от бокала, брошенного в стену в непосредственной близости от её лица, прошлось вскользь по тонкой коже, когда она решила надеть слишком откровенное платье для рождественской вечеринки вне дома. Выпуклый рубец на правом бедре, последствие удара об острый край стола при падении в результате грубого толчка - Паула слишком долго плакала из-за режущихся зубов, когда Альберто вернулся домой после слишком долгой рабочей смены... Вода в его волосах - на коже приятно тёплая, постепенно расслабляющая пульсирующие от судорог мышцы, но не слишком горячая, чтобы не навредить излишне ранению. И, кажется, что Серхио готов провести так всю оставшуюся жизнь: под этими ласковыми струями, что вторят массажным движениям рук Ракель, мягко растирающим каждую часть его тела, пока он сидит на складном табурете посреди душевой кабины, обессиленно привалившись спиной к заволоченной белёсым налётом капель и пара стенке. Когда он, наконец, может стоять самостоятельно, позволяя восстановиться кровообращению в ногах, и притягивает Ракель к себе не для того, чтобы использовать в качестве опоры, она осторожно, но послушно приникает к его груди. Мягко опуская голову на противоположную сторону от раны, что плотно обмотана поверх свежих бинтов и пластыря несколькими слоями пищевой плёнки. На ресницах её, когда Серхио в первый раз мягко проводит ладонью вдоль позвоночника, искрятся крошечные капли: не то проступившие слёзы облегчения, не то брызги беспрестанно льющейся на них сверху воды. Каждое его прикосновение слабый отголосок её движений ранее: мягко стирает часть боли, тяжести, сковывающей неприступной броней. Осторожное, нежное. Благоговейное. Словно в этот миг он касается не уже знакомого до каждой впадинки тела любимой женщины, а чего-то хрупкого и невесомого - крыльев бабочки, трепещущей в огромных огрубелых руках. В их прикосновениях в этот день нет ничего сексуального, однако он не может припомнить, чтобы когда-либо близость с кем-то была более интимной. Более глубокой и правильной. С головой погружающей во все те эмоции, наличия которых он в себе даже не подозревал... Пока Ракель постепенно просыпается, постанывая и неловко потягиваясь, Серхио молчит. Уютно, мягко. Ненапряжённо. Задумчиво и чуть отрешённо крутит в ноющей руке очки привычным жестом. Утыкается губами в растрёпанную макушку, когда она касается его плеча губами - жестом, поразительно быстро ставшим привычным. Пока Ракель не просыпается достаточно, чтобы заметить торопливо исписанного какими-то данными блокнота, приткнутого у него под подушкой. - Что это? - И вам доброе утро, инспектор. Моё плечо, как вы радушно поинтересовались, практически в порядке, дополнительная перевязка пока не требуется. А ваша мать самоотверженно готовит завтрак с самого утра и даже умудрилась угостить кофе пару-тройку несчастных операторов под окном. - Что за?! Серхио... Усмехнувшись выражению её лица в ответ на неоценённую шутку, Серхио неторопливо поясняет: - Адреса серверов, где ты сможешь найти копии записей ваших разговоров в палатке, что велись через жучок у Анхеля. Нашей.. беседы.. в доме в Толедо: я не успел, к счастью, демонтировать всё оборудование, установленное для слежки за командой криминалистов, а ваши спецы его пока ещё не нашли. Оригиналы большей части этого уже у Прието, я не стал ничего удалять с компьютеров в ангаре. Но, если он решит свалить всю вину за провал операции на тебя, то ты сможешь использовать их сама, чтобы защититься. Хотя бы для того, чтобы уйти из полиции не в наручниках на скамью подсудимых, а на заслуженный отдых на установленных тобой условиях. Может, даже на пенсию раньше срока? - Чёрт возьми, Серхио... Ты каждое утро планируешь выбивать меня из колеи своей непредсказуемостью? - Потирая глаза, кривится Ракель. Мимоходом поправляет задравшийся топ и шорты, усаживаясь в позе полулотоса на постели с блокнотом в руках. И, не смотря на отсутствие комичности в ситуации и полное непонимание того, что происходит, спросонья, всё-таки не может удержаться от смешка. - Для пенсии же слишком рано. Я не так стара, как могло показаться! - Я не это имел ввиду! - Серхио сбивается на мгновение, теряя уверенность Профессора и забавно нервным движением водружает очки на переносицу, пока не понимает по её глазам, что Ракель тоже пытается шутить. - Скажи, что день работы со мной можно считать за года два работы. Как при службе в горячих точках. После, видя, что она вновь собирается что-то добавить с усмешкой, Серхио поспешно продолжает, переводя разговор в более серьёзное и болезненное русло, пока они не слишком отвлеклись от намеченной линии разговора: - И используй учительницу Паулы, Ракель. Её записи в дневнике против Альберто. Не думаю, что она была единственной, кого смутили его приставания, и это отличное начало. И, да, это не поможет тебе доказать домашнее насилие, но кто знает к чему приведёт, когда ты начнёшь копать глубже? Даже, если сейчас тебе кажется, что это слишком грязно... - Серхио. - Нет, Ракель, послушай. Я обещал когда-то быть твоим защитником. И это не пустой звук для меня - я действительно хочу им быть. Даже после всего этого безумия. Особенно после всего этого! Потому, пожалуйста, просто сделай так, как говорю. Я чувствую, что нащупал правильную ниточку. И, прости, конечно, но тут лучше довериться мне, ведь ты совершенно не умеешь постоять за себя... Ракель хмыкает возмущённо и раздражённо, отчего-то чувствуя не умиротворение из-за этого подтверждения его чувств, о котором она сама же и просила чуть ранее, а ощетиненность. Из-за упоминания вскользь прошлых лживых встреч? Из-за немного покровительственного тона, что он использует, подобно её коллегам? Из-за грёбаной правдивой колкости его слов? Ракель тяжело выдыхает и на мгновение отворачивается, уходя от его пристального взгляда. Спорить с тем, что Серхио прав не имеет смысла. Как бы она ни была упряма или сердита на его подачу, нельзя не признать очевидную истину. Кроме того, на сегодняшний день у них остались и иные до конца не прояснённые вопросы. Более насущные. И Ракель, совладав с собою, откладывает блокнот на тумбочку, мимоходом кивая ему в знак понимания и .. благодарности. После чего, чтобы окончательно перенастроиться, вооружается используемым им ранее карандашом, привычным движением забирая в пучок рассыпавшиеся по плечам волосы. Что, к её удивлению, слишком привлекает внимание Серхио, порождая лёгкую ухмылку на губах. Делая рассеянный прежде взгляд более цепким, словно он складывает паззл в голове, изучая создаваемые ею образ. Вспоминая. - Что? - Твои волосы? Ты делала это каждый раз, когда мы вели переговоры? - Забирала их? Да. Это мой способ сосредоточиться и отрешиться от всего, кроме разговора, что мне предстоит. Серхио кивает и неожиданно широко улыбается. - Я ... не знал. Я запомню. Тебе это подходит. Ракель слегка улыбается в ответ, не позволяя отвлечь себя. - Ты много ещё чего не знаешь обо мне, равно, как и я о тебе. Но, хотелось бы думать, что это лишь пока. Серхио, я не знаю, что нашло на тебя вчера, и нам нужно с этим разобраться. Я не собираюсь уверять тебя, что ты святой или рыцарь в сияющих доспехах. Боже упаси! Ты причинил мне немало боли, доставил уйму проблем, но.. Ты же снова и разбудил меня, как бы я не сопротивлялась этому чувству. Влюбиться в тебя: это странно, это пугающе и это прекрасно. И это то, за что я искренне благодарна этому ограблению. И я не хочу, чтобы всё это заканчивалось, толком даже не начавшись, каким бы риском ни были наши отношения. Я готова рискнуть. Когда Ракель делает паузу, переводя дыхание, Серхио явно хочет вклиниться в её тираду, но она останавливает его лёгким взмахом руки. После чего придвигается ближе, чтобы он ощутил себя комфортнее, видя, что обстановка между ними не изменилась, о чём бы они не говорили. - Если взглянуть со стороны, то мы с тобой оба, словно сломанные куклы, выброшенные на помойку этим миром. И мы действительно понимаем друг друга, что делает нас ещё ближе. А эту необъяснимую связь между нами - крепче. И то, что ты сделал сегодня, эти записи и данные. Спасибо, что выполнил мою просьбу и показал, что я действительно важна для тебя. Но для того, чтобы двигаться дальше, мне нужно быть уверенной в том, что ты планируешь дальше в отношении себя. Ты всё ещё хочешь сдаться из-за своих грехов? - Нет. Это была глупая идея затуманенного разума. - Ты уверен? - Да. Как ты говорила - это ничего не исправит. За решёткой я ничего не исправлю. Всё, что я могу сделать, нужно делать, оставаясь на свободе. Дотянувшись, он бережно вынимает карандаш из её волос, позволяя им рассыпаться по плечам непослушным каскадом. Однако в его глазах, не отводимых от её, пока Серхио заключает в мягкий плен ладоней её руки, нет улыбки, которую она так надеется отыскать. Это больно произносить вслух, тем больнее, чем темнее становятся её глаза. Но, начав это ранее, он знает, что не имеет права остановиться теперь: - Все мои душевные метания, попытка держаться подальше как физически, так и эмоционально в последние дни.. Это было беспомощным, глупым, но самым искренним проявлением того, что я люблю тебя, Ракель. Всем своим сердцем. Тебя первую и единственную. И именно потому, как бы я сильно не желал этого, ты не пойдёшь со мной. Я не обреку тебя на жизнь вечно преследуемого изгоя вне закона. На грязных танкерах, под пулями, неделями, а то и месяцами без связи с близкими... И ты не будешь и дальше содействовать моему побегу - за утро я детально продумал план без твоего участия и запустил его. Ни моя свобода, ни моя жизнь не стоят твоей. Не стоят жизни Мариви. Не стоят Паулы. И ты не хуже меня знаешь, что так будет правильно. Всегда знала... Даже если сейчас больше всего на свете тебе хочется вновь наставить на меня пистолет. Сверкая взглядом, Ракель поспешно отнимает руки и тяжело дышит, словно от ещё одного удара. Серхио знает, что она сильна и не нуждается в его защите, как не нуждается в банальном утешении. Не нуждается в его жертве, даже если она - правильное решение. Также, как знает, что для принятия ситуации не только разумом ей нужна последняя правда, что он должен ей дать.