Глава 5 Шан Цинхуа в гостях у сказки
Там на неведомых дорожках… Александр Пушкин У тебя — своя сказка, а у меня — своя. Приключения домовёнка Кузи
За эти три дня у Шан Цинхуа не единожды мелькала мысль, уж не в аду ли он. Может, никакая это не трансмиграция, а посмертие в соответствующей инстанции? Возможно, бездарные писаки после смерти попадают в преисподнюю? Или не в писательстве дело, а в преданных за звонкую монету принципах и попранных идеалах? Или, возможно, отдельный котёл в аду ждёт писателей, что жестоко обездолили своих персонажей и исковеркали судьбы, которые были доверены их рукам? У самой идеи о внезапном переселении даже было логическое опровержение. Он ведь совсем не умирал, по крайней мере, совершенно не помнит о таком судьбоносном в существовании каждого из живущих событий. Он тихо-мирно печатал на своей клавиатуре начало новой новеллы и, бац, трансмиграция. Так вообще бывает? Могла ли душа так вдруг ни с того ни с сего отделиться от тела и пуститься в путешествия по иным вселенным? Это в принципе возможно? Может, душа действительно просто покинула тело, вот только ушла ли она на новое перерождение? Что-то не похоже. Или всё же геенна огненная призвала его, посчитав, что его уже давно заждались?.. Он уже не знал, что и думать, и сходил с ума… Плохо то, что он пришёл в этот мир слишком поздно. Ло Бинхэ уже был сброшен в бездну. Если бы он попал сюда раньше, возможно, ему удалось бы что-то изменить или переделать? Например, на момент прихода главного героя в секту: он сам мог бы выбрать его в ученики, хорошо относиться, а главное — не допустить присутствия протагониста во время нападения демонов или, тем более, его участие в конференции бессмертного альянса, и тогда его демоническое наследие не проснулось бы, и, глядишь, весь сюжет бы изменился. Мир был бы спасён. Но какой смысл сейчас об этом думать. Уже поздно. Для всего… Неужели он сюда переселился только для того, чтобы умереть жалкой смертью? Было бы хорошо, имей он миссию по спасению мира. Однако ничего подобного и в помине не было. Ни миссии, ни этих новомодных систем. Да и со спасением он опоздал. Похоже, ему светит своими глазами увидеть апокалипсис. Это он слишком оптимистичен! До этого момента он имеет все шансы не дожить, ха. И здесь не только о его сюжетной смерти от рук Мобэй-цзюня речь. Его могут убить ещё раньше. Казнить как самозванца, например… Если бы ему было куда бежать, он бы уже сбежал. Но проблема была не только в «куда», но прежде всего в «как». Из Цанцюн можно было разве что улететь. Однако он не умел летать ни на мече, ни на других подобных предметах для перевозки учеников и грузов. Да, у него была память оригинального Шан Цинхуа. Но умения от одних знаний не появляются. Их ещё наработать нужно, хотя бы по мелочи, чтобы адаптироваться к полученным знаниям. А три дня для этого слишком малый срок. Не говоря о том, что пока он даже от потрясения не отошёл, и ему было совершенно не до того… Да и какой смысл вообще имел этот побег. Разруха и смерть скоро будут торжествовать везде. Правда в том, что бежать просто некуда. Это если не говорить о Мобэй-цзюне, который своего шпиона сумеет везде отыскать, и тогда несчастному несдобровать. За предательство его точно убьют. Ещё раньше, чем в сюжете. Куда ни кинь — всюду клин. В одном эта трансмиграция оказалась на редкость правильной, а главное — своевременной. Он перенёсся сюда раньше, чем смог исковеркать жизни кому-то ещё или разрушить ещё один мир… Теперь, когда он здесь и видит всё своими глазами, ему делается совершенно не по себе. Ведь как не смотри, а мир этот настоящий, и люди, его населяющие, живые, мыслящие и с душой. Они ничуть не меньшие люди, чем он сам. И от этого ему прямо-таки жутко. Как вспомнит, что он с ними сделал и на что обрёк. Может, именно поэтому он бы предпочёл, чтобы это был ад или перерождение, а не трансмиграция. Слишком жутко и больно было осознавать, что то, что скоро произойдёт с миром в целом и человечеством в частности — это всё из-за него. А Цанцюн? Здесь всё такое настоящее, и жизнь так и кипит. Как представит, что скоро все погибнут, а кругом вместо этой идиллии будут одни обгоревшие развалины, так сразу тошно становится. Он начинает ненавидеть себя… С момента своего переселения он ни мгновения не был в мире с самим собой! Да и как это вообще возможно. Ведь это именно он во всём виноват. ЭТО ЕГО ВИНА! Да, ему прекрасно известно, что по факту он ничего плохого не делал. Он всего лишь писал книгу и пытался заработать на жизнь. Так в чём его вина? И хоть он из раза в раз пытался себе это повторять и оправдать в своих глазах, однако это его не убеждало. Не сейчас, когда он и сам теперь живёт в этом мире. Не тогда, когда все обречены, а некоторые — ещё и на страшные мучения. И обрёк их на это никто иной, как он! Он не мог видеть этих людей. Не хотел. Ни одного из них… А от одной только мысли, что рано или поздно ему придётся увидеться с Шэнь Цинцю лицом к лицу, ему и вовсе становилось плохо… И сидел он так, предаваясь меланхолии и утопая в жалости к себе, пока его не вывел из мыслей, полных безнадёжности, голос главного ученика, доложивший о приходе посланника от лидера секты. Он наспех привёл себя в порядок и вышел встречать посланника лидера секты, про себя думая, уж не разоблачён ли он. Это постоянная опасливая тревога даже, казалось бы, при отсутствии всяких видимых причин за каких-то три дня успела стать второй натурой. — Этот шичжи приветствует шишу, — почтительно сложил руки перед собой ученик с Цюндин, безуспешно пытаясь скрыть изумление в глазах. — Лидер секты просит вас прийти на Цинцзин в дом к Шэнь-шишу. — В бамбуковую хижину Шэнь-шисюна? — переспросил владыка пика Аньдин непослушными губами, надеясь, что ослышался. — Да, — ответил ученик, не имея ни малейшего представления о том, какой в этот момент ужас охватил душу его шишу Шана. Шан Цинхуа сразу же побледнел. На какой-то миг, ужасный долгий миг, ему показалось, что Шэнь Цинцю знает, что он натворил, и зовёт на расправу. Однако потом он сумел себя успокоить. Откуда он мог об этом узнать? Это же невозможно. Да и звал его Юэ Цинъюань, а не Шэнь Цинцю. «Да уж, когда у тебя нечистая совесть всё время приходится жить со страхом разоблачения» — горько думал бывший писатель. — «Кстати, об этом. Раз меня зовут на Цинцзин, а не в зал советов, то другой секрет тоже, скорее всего, в сохранности». Шан Цинхуа с трудом выдохнул. На этот раз пронесло. Но что насчёт следующего? Неужели ему так и придётся теперь всегда жить со страхом разоблачения?! Но сейчас не время об этом думать. Надо что-то наконец ответить ученику. — Я… этот старейшина скоро будет, — выдавил он наконец из себя. Отослав посланника и приведя себя в порядок уже основательно, поправив одежду и чуть проведя щёткой по волосам, он пустился в путь по радужному мосту, от всего сердца надеясь, что не оплошает с направлением и рано или поздно доберётся к пику Цинцзин.***
Шэнь Цинцю и Юэ Цинъюань уже давно ждали прихода лорда пика Аньдин, которого только за смертью посылать, получив известие, что до шиди дошло послание, и он уже направился в сторону пика Цинцзин. К тому моменту ученики Шэнь Цинцю уже успели закончить с половиной наказания и принялись за вторую. Такими темпами Шан Цинхуа и Мин Фань имели все шансы прийти одновременно. «Тем лучше, не придётся второй раз повторять» — думал Шэнь Цинцю уже совсем флегматично. За это время он успел удалить маскировку, выпустив на свободу свою настоящую сущность. Это уже всё равно без надобности. Да и может быть вредным для его ребён… для его кошачьего помёта. Он это понимал и сам без всяких наставлений их главного целителя. Это время не было потрачено впустую: они с Юэ Цинъюанем проболтали за полезным для положения Шэнь Цинцю чаем весь день и вечер, как будто спеша наверстать упущенное за все эти годы. Разговор по душам пошёл им на пользу, они во многом сумели восстановить свои былые близкие отношения. В тот вечер их общение протекало в столь мирной и непринуждённой манере, словно никакой размолвки никогда и не было. На несколько коротких часов в атмосфере уютных тёплых сумерек они почти позабыли обо всём произошедшем, раскинувшейся между ними непреодолимой пропастью на протяжений многих лет... — Почему бы Ци-гэ не пойти и заняться своими делами. Ты и так целый день пропустил. С этим маленьким вопросом я и сам прекрасно справлюсь, — сказал Шэнь Цинцю, когда они уже всё прояснили, проговорив до глубокого вечера, насладившись обществом друг друга, а все возможные сроки ожидания уже вышли. Их четвёртого шиди же — или, лучше сказать, шимэй? — даже тени было не видно. — Я не могу оставить тебя одного. А вдруг за это время с тобой что-нибудь случится? Станет плохо, или опять в обморок упадёшь? Я подожду вместе с тобой. Когда смогу убедиться, что ты в надёжных руках, тогда и уйду со спокойной душой, — ответил Юэ Цинъюань твёрдо. Так что сразу становилось понятно — своего мнения он не изменит. Шэнь Цинцю лишь раскрыл веер и обмахнулся, ничего не сказав. В гостиной бамбуковой хижины воцарилась тишина. Однако тишина эта ничуть не была напряжённой или неловкой. Скорее уютной.***
Сумерки уже прошли, и практически наступила ночь, когда лорд пика Аньдин наконец добрался или, лучше сказать, добралась до места назначения. Пешком это оказался длинный путь, ведь пики Цинцзин и Аньдин находились отнюдь не рядом. Пришлось пройти чуть ли не всю секту. Дело осложнялось тем, что иногда он терялся и пару раз и вовсе не туда забредал. Память и знания-то у него были, но отсутствовали личный опыт и понимание. К тому же знания предыдущего владельца скорее касались направления полёта на мече. Полёт и прогулка пешком совсем разные вещи. Летишь-то ты прямо, а вот, идя по земле, приходится огибать разные препятствия. Однако стоит отдать должное халявной памяти, она всё-таки привела его в нужное место. Без неё он бы точно скитался по огромной территории секты до скончания веков! С такой полезной вещью надо тщательнее разобраться. Не зря же у него этот чит. И не только со знаниями, но и умениями. Надо будет немного потренироваться с ци и полётами. В сражениях и сам оригинальный владелец был не силён, так что это мимо, но бытовое применение ци знать нужно. На самом деле переселение в этого хозяйственника секты, если задуматься, это наилучший вариант. Шан Цинхуа даже представить себе не может, что бы он делал, если бы переселился, например, в Лю Цингэ или Юэ Цинъюаня. Или даже Му Цинфана. Или, не дай бог, в Шэнь Цинцю! То ли дело лорд пика Аньдин. С одной стороны, он ни с кем в секте особо не общался. Близких друзей не было. Как и семьи. Весь из себя такой тихий, незаметный и непримечательный — обычная серая мышь. Так что если Шан Цинхуа будет действовать чуть осторожно, его никто даже ни в чём не заподозрит. С другой, этот счетовод и заклинателем-то является лишь на словах, зная только самые простые вещи для каждодневного применения по мелочи. От него никто не ждёт умения сражаться. Да и мечом он, похоже, пользовался лишь как обычным транспортом. Что ж, Цинхуа в таком плане освоить меч сможет и сам. Другое дело, если бы он, например, вселился в тело какого-то великого воителя или настоящего заклинателя. Да ещё и со множеством знакомых. Тогда он точно бы так просто не отделался. Однако небеса были милостивы! Он впервые задумался в положительном ключе об этой ненужной и не сулящей ничего хорошего трансмиграции. Шан Цинхуа спешил изо всех сил. Однако раньше ночи добраться до места назначения так и не удалось. Окинул взглядом это пасторальное великолепие и подумал, что домик этот, весь из себя такой ладненький, аккуратненький и, на первый взгляд, уютный, в чём-то напоминает жилище бабушки Красной Шапочки. Он от всего сердца надеялся, что внутри его не ждёт большой страшный серый волк! Затаившийся в ожидании, когда он сам себя к нему доставит, чтобы съесть со всеми потрохами… Заходил в бамбуковую хижину, дверь которой была предупредительно отворена, — его явно ждали и давно! — он с затаённым страхом. Во-первых, было страшно смотреть в лицо своей самой большой вине. Он не был так храбр! Была бы его воля, он бы прятался от Шэнь Цинцю всю жизнь. Тем более что не так уж много этой жизни последнему и осталось. Всего каких-то жалких пять лет. Это и для простого смертного не срок, а уж для бессмертного заклинателя… Ну а во-вторых, человеку с таким количеством секретов и прегрешений всегда есть чего опасаться. Мало ли какой грешок (или потенциальное преступление) и в какой именно момент всплывёт, независимо от тебя, или сам же сболтнёшь в минуту небрежности. Прегрешения. Секреты. Преступления. Ха! До чего он дожил! Какие серьёзные грехи или тем паче преступления могли быть у среднестатистического законопослушного обычного студента? Он в жизни ничего предосудительного не делал, если не считать написания этой судьбоносной книжонки, которую многие критикующие считали низкопробной, ни на что не годной писаниной и дешёвой порнухой. А тайн, кроме его романтического интереса к представителям своего же пола, у него отродясь не было. Идея податься в писательство пришла ему в голову явно под какой-то несчастливой звездой. Знал бы обо всём заранее, он лучше официантом стал подрабатывать! В-третьих же, его позвали ещё несколько часов назад. А он с трудом добрался половину дня спустя. И это когда заклинатели минут за десять-пятнадцать успевают всю секту облететь. Он опасался, что даже если его ни в чём доселе не подозревали, то сейчас точно начнут, и если каким-то чудом всё же нет, то за такое опоздание Шэнь Цинцю точно в своём яде утопит, как пить дать! А Цинхуа — парень с нежной психикой и тонкой душевной организацией. Он такого может не выдержать… и умереть, всамделишно отравившись. Зайдя в дом, он сразу увидел лидера секты и её же стратега, устроившимися удобно в креслах, и кругом была такая мирная атмосфера, что ему стало как-то совсем не по себе. Он точно знал — так не должно быть! Он чего-то ещё не знает? Может, очередные расхождения? Да нет. Из памяти оригинала очевидно, что отношения этих двоих складывались точно так же, как и в книге. Так с чего такие перемены?.. Оба сразу же обратили внимание на ночную гостью. Пусть и не нежданную, но очень припозднившуюся. Шэнь Цинцю перевёл на него взгляд своих жутких глаз, и душа у бывшего писателя ушла в пятки. Когда Шан Цинхуа немного взял себя в руки и опомнился, он взглянул на того, кто создавался как героиня его сердца и почувствовал, что поплыл. Это у страха, как известно, глаза велики. А так, в очах второго лорда секты не было ничего жуткого. Наоборот, глаза эти были редкой красоты. Тут так и напрашивалось слово — дивный. Тёмно-синие с таинственно вспыхивающими фиолетовыми прожилками в них, словно цветки сирени были подхвачены морскими волнами, которые задорно играли с ними, то позволяя всплыть, то погружая в свои глубины, то давая возможность смешаться с морской пеной. Но примечательными в нём были не только глаза, но и весь его облик. Высокий лоб, острые скулы, казавшиеся тонкими из-за того, что вечно были поджаты, однако на поверку оказавшиеся чуть пухлыми губы, красные, как лепестки роз. А длинные чёрные волосы, большей частью распущенные и лишь на макушке с чуть собранными прядями, закреплёнными элегантной короной, обрамляли несравненной красоты лицо с белоснежной кожей. В голове вертелась только одна фраза из старой детской сказки — «Если бы родился у меня ребёнок, с кожей белой, как этот снег, и с губами красными, как кровь, и волосами чёрными, как дерево на этой оконной раме!». Да это же просто настоящая принцесса Белоснежка! Ростом он был не так уж и высок. Но зато строен, хрупок и изящен. Настоящее воздушное создание! Однако ощущение его присутствия неожиданно было неслабым. Скорее даже слишком сильным. Он ощущался каким-то шестым чувством и сразу же приковывал к себе взгляд, который уже практически невозможно было отвести. Юэ Цинъюань тоже был здесь. У него была высокая фигура и могучее телосложение. При виде него так и всплывали слова — красив, как бессмертный. Да и силой его ни небеса, ни автор не обидели. Он был сильнейшим во всей секте Цанцюн, а может, и во всём заклинательском мире. Да и аура у него была яркая, сильная и мощная, если не сказать угнетающая. Настолько она давила на других даже без как такового намерения своего владельца. Лидер секты и впрямь был немерено силён. И по идее, зайдя в какое-то помещение, в данном случае в эту хижину, именно он должен был перво-наперво привлекать внимание. Однако каким-то образом он словно растворялся в тени своего шиди. И ощущался всего лишь как ещё один человек в комнате, а не как главный визави или основной предмет внимания. И это было странно… Шан Цинхуа никак не мог понять, в чём причина. В том, что Шэнь Цинцю — главный злодей? Или, может, в том, что он ещё и изначальная «героиня»? Или ещё в чём-то?.. Он даже особо задумываться не мог, всё ещё находясь во власти этого очарования не в силах собраться нормально с мыслями. Да уж, над созданием героини своего сердца он явно постарался на славу! Даже небеса не смогли бы сотворить такое совершенное творение природы. Он аж почувствовал себя Пигмалионом! Да что там, куда уж этому мифическому скульптору до него… И теперь, смотря на это безупречное неземное создание, он не мог понять, у кого вообще рука поднялась? Как его главный сын мог так варварски обойтись с этим небесным существом?! Он был не в своём уме? Попадись этот воплощённый идеал ему в руки, в его полную власть, он, Шан Цинхуа, думал бы о чём угодно, но только не о пытках! У главного героя, видимо, серьёзно не всё в порядке с головой… Нет, об этом он всегда знал. Всё же автор. Сам создал его таким ненормальным. Но что дело так плохо… Нет, он даже представить себе такое не мог. Или как так вышло, что Нин Инъин вдруг взяла и влюбилась в какого-то уличного голодранца, этого мелкого нежеланного ученика Ло Бинхэ, когда каждый день перед глазами — это совершенство. Да велика сила твоя, сюжет! Шан Цинхуа даже зауважал себя и свои безграничные таланты. Даже будь Шэнь Цинцю женщиной, это бы не смогло погасить его пыл… Да, похоже, ему просто ещё никогда не попадались правильные женщины, что смогли бы его заинтересовать. В начале он не был безнадёжен. Вот только теперь уже поздно. С какой стороны ни посмотри… Шэнь Цинцю был недоволен, и недовольство это только росло с каждым прошедшим мигом бестактного взгляда тёмных глаз девицы в мужских одеждах напротив. Не желая и дальше оставаться объектом столь неприкрытого внимания, он закрылся веером и посмотрел леденящим кровь взором своих холодных глаз на лорда пика Аньдин. Это его действие, а особенно взгляд, наконец отрезвили Шан Цинхуа. Восхищение этим идеалом и преклонение перед собственным гением, создавшим это произведение искусства, сменились очередным приступом паники. Как он мог так долго пялиться на Шэнь Цинцю, как на восьмое чудо света! Непохоже, чтобы настоящий Шан Цинхуа видел своего шисюна в первый раз! Бестолочь! Молчание затягивалось. Шэнь Цинцю, хоть и смотрел жутко, но ни убивать, ни в чём-то обвинять его не торопился. Из-за последнего соображения Шан Цинхуа снова осмелел, и к нему вернулось привычное присутствие духа. Юэ Цинъюань тоже молчал. Непонятно было из каких побуждений. Может, он давал шанс первым заговорить хозяину дома, или, возможно, новоприбывший сам должен был подать голос. Или таким образом он проявлял недовольство опозданием шиди. Этого человека так просто не поймёшь. На первый взгляд, он казался рубахой-парнем, простым, как пять копеек. Однако это было ложное представление. Глава секты на самом деле был весьма сложной личностью. Очень сложной личностью! И Шан Цинхуа об этом прекрасно знал. — Глава секты и Шэнь-шисюн звали этого Цинхуа… — рискнул наконец нарушить молчание первым Шан Цинхуа. Однако не зная, что сказать дальше, смешался, а потом и вовсе умолк, смотря неловко на носки своих ботинок, лишь бы ни с кем взглядом не встречаться. — Да, звали. Мы искренне рады, что шиди всё же решил почтить нас своим присутствием, — сказал Шэнь Цинцю с совершенно серьёзным лицом. Однако Шан Цинхуа в его словах так и чудилась насмешка. Нет, не так. Хоть произнесено это всё было таким тоном, что никто бы не подумал искать там какой-то другой подтекст, но автор «Пути гордого бессмертного демона» знал точно — это неприкрытый сарказм! — Ох, этот шисюн извиняется. Не шиди, а шимэй, — начал лорд пика Цинцзин с искренностью, которая всё больше и больше казалась Цинхуа тонким издевательством. Он это точно знал! — Как этот Цинцю мог забыть об этом и не обращать внимания на очевидное. Во всём виновата многолетняя привычка… А ещё Шан Цинхуа понял другое: насчёт Юэ Цинъюаня неизвестно, но этот второй шисюн его точно в чём-то подозревает. Он должен был разрядить атмосферу и перевести разговор на другую тему. Срочно. — Насчёт причины моего прихода… — постарался он повернуть разговор в подходящее русло. Но, посмотрев в лицо Шэнь Цинцю, понял — всё бесполезно. Этого так просто с намеченного курса не свернёшь! — Ци-гэ, принеси мне чай. Пить очень хочется, — обратился Шэнь Цинцю к главе секты, указывая взглядом на опустевший чайник. А у Шан Цинхуа сразу же появилось дурное предчувствие. Мурашки ползли по коже, как стая мигрирующих жуков. У него даже не было сил или желания думать об обращении, что применил Шэнь Цинцю по отношению к Юэ Цинъюаню. — Странно. Этот Цинцю готов поклясться, что шимэй всего несколько дней назад, когда этот шисюн видел её в последний раз, и впрямь была… шиди. Шан Цинхуа был мужчиной. Этот старейшина уверен, — задумчиво произнёс Шэнь Цинцю, выждав некоторое время после того, как Юэ Цинъюань покинул комнату. И если в начале его речь ещё была вежливой, то впоследствии она утратила даже следы любезности, а тон с каждым словом становился всё холоднее и холоднее, отчего температура в комнате, казалось, буквально понижается — ещё немного и Шан Цинхуа рисковал превратиться в ледяной памятник самому себе. — С самого первого дня моего с ним знакомства и до последних трёх дней он был мужчиной неизменно. И это не был маскарад. Так как же он мог вдруг стать женщиной? Чудеса, да и только! Ах да, тот чудный артефакт, как я мог забыть… Вот только никаких колец на твоих пальцах я что-то никогда не видел. А в отсутствии внимания к мелочам меня никто не сможет упрекнуть. Может, Юэ Цинъюань и Вэй Цинвэй и поверили твоим отговоркам, однако я не верю им нисколько. Учти, я буду внимательно наблюдать за тобой. И если ты допустишь хоть малейшую ошибку… — последние слова были такими же хлёсткими, как пощёчина. Шэнь Цинцю не договорил, но Шан Цинхуа и так прекрасно понимал, что в таком случае его не ждёт ничего хорошего. Он видел, что терять уже нечего, и оставалось только идти ва-банк. Либо он придумает какую-нибудь удобоваримую, более или менее убедительную ложь, либо ему конец. Была не была, наглеть так наглеть! — Шэнь-шисюн прав, — пытался Шан Цинхуа придать своим словам уверенность, которой вовсе не чувствовал, — этот шиди раньше и правда был мужчиной. С самого своего рождения. Однако несколько дней назад, когда шиди был на задании от секты, он случайно съел некий плод, который выглядел обычным и ничем не примечательным. Затем под вечер вернулся в секту — всё было как обычно, и, устав той ночью немного, лёг спать, а как проснулся, уже был в этом облике. Похоже, это был мифический фрукт из царства демонов. Кто бы мог подумать, что этот легендарный плод будет так легко встретить в царстве смертных?! Этому шиди просто не повезло… — Какая поразительная неудача… — или, наоборот, удача? — постигла шимэй, — произнёс Шэнь Цинцю, чуть растягивая слова. И прищёлкнул языком, словно сочувствуя. Шан Цинхуа не верил этому спектаклю ни на грош. Однако он понял, что у него появился шанс, — Шэнь Цинцю вернулся обратно к формальной речи и обратился к нему, как к собрату по секте. Ещё не всё потеряно. Ему всего лишь надо показать как-то свою полезность и абсолютную безвредность, и всё, может быть, ещё будет в порядке. Вопрос только в том, как это сделать?.. Юэ Цинъюань возвратился со свежезаваренным чаем, а Шэнь Цинцю разлил его всем троим по чашкам. Отложив веер, он потягивал горячий напиток с вполне благодушным видом. Шан Цинхуа даже засомневался — уж не привиделся ли ему недавний разговор. Владыка пика Аньдин сидел в кресле как на иголках и прилагал все усилия, чтобы не ёрзать. С одной стороны — беда миновала. Гроза, так и не разразившись, прошла мимо. С другой — он до сих пор не знал, зачем его просили прийти. И эта неуверенность мешала обрести душевное спокойствие. Он, точнее она — пора уже привыкать отзываться о себе в женском роде и воспринимать соответственно, иначе бедствия не избежать, — хотела снова взять слово и поинтересоваться причиной своего вызова на пик Цинцзин, однако, хорошенько подумав, отказалась от этой идеи. Ем… ей уже дважды не ответили, поэтому не хотелось нарываться, учитывая подозрения Шэнь Цинцю. Рано или поздно они сами скажут, зачем Шан Цинхуа понадобилась. Приняв это решение, она внутренне расслабилась и, удобно откинувшись в кресле, уделила наконец внимание принесённому чаю. Надо признать, он был отменным. Другого Шан Цинхуа и не ожидала. Долго ли, коротко ли, но это странное чаепитие прервал голос. Голос главного ученика Шэнь Цинцю, как Шан Цинхуа могла сказать почти со стопроцентной уверенностью. — Этот ученик прибыл по распоряжению Шицзуня. — Мин Фань, заходи. Наконец-то ты здесь. Мы только тебя и ждали, — отозвался Шэнь Цинцю. — С делами уже разобрался? — Учитель может быть уверен, ученик со всем управился, — поклонился уважительно главный ученик. А после как-то странно повёл носом и вытаращился на Шэнь Цинцю с изумлением во взгляде. Или даже шоком. В этот момент Шан Цинхуа понял — только он один не в курсе чего-то, что всем в этой комнате уже известно. Однако долго в неведении ему пробыть было не суждено. — Шицзунь — омега? — чуть отойдя от своего потрясения, тихо спросил Мин Фань с таким выражением лица, словно сам не верил в свои же слова и вообще сомневался в собственном здравом смысле. — Это действительно так, — голос Шэнь Цинцю звучал так буднично и непринуждённо, будто это всё было само собой разумеющимся. А удивительным только одно — что кто-то мог не знать этот неоспоримый факт. У Шан Цинхуа отвисла челюсть. Шэнь Цинцю — омега? Разве он не альфа? Хотя внешние параметры у него совсем не соответствуют таковым у альф… Все альфы высоченные и здоровые. А лорд пика Цинцзин строен и невысок. Даже удивительно, как ему так успешно удавался этот маскарад на протяжении стольких лет… Вот так в одночасье принцесса Белоснежка превратилась в Мулан… Чудеса, и только. Именно так Шан Цинхуа себя чувствовал — как небезызвестная Алиса в стране чудес. Непонятно во всём этом было только одно. Зачем его… её позвали послушать эти откровения. Вроде лорд пика Аньдин никогда не был настолько близок с Шэнь Цинцю, чтобы тот специально пригласил того с целью во всём исповедоваться и открыть свои тайны. Поэтому сама собой напрашивалась мысль, и было прямо-таки очевидно — это далеко не всё, что есть сказать повелителю пика Цинцзин. Цель своего прихода Шан Цинхуа узнает уже совсем скоро.